Прежде чем тронутся в путь я переоделся в привезённое Стаховичем. Одеждой это я не рискнул бы назвать. Самое подходящее наименование этому барахлу – лохмотья. Что я и высказал скупому шляхтичу.
- И какое же чучело Вы обобрали, Владимир Юрьевич? Или Вам эти тряпки вместо сдачи со взятки в управе дали?
Стахович ничуть не смутился и тут же перешел в контратаку. Он уперся локтями в бок и стал похож на классического пана из романов Станкевича.
- А известно Вам, милостивый господин-товарищ Воропаев, что за эти, как Вы их назвали, «тряпки», я выложил кругленькую сумму?
- Да? И в какой же валюте, позвольте спросить? В монгольских тугриках?
- В марках, мой друг, марках. Хоть и оккупационных. У Вас, пшепрашем пана, размер уж больно неходовой. Жид-торговец полчаса искал подходящее платье.
Я брезгливо натянул на себя принесенное управляющим одеяние. Но когда дошел до обуви, то сказал этому жадному ляху свое решительное «фи». Огромные кирзовые башмаки мало того, что были на несколько размеров больше, так вдобавок еще и их каблуки были стоптаны до невозможности. Подобные башмаки я видел только в далеком детстве, в цирке у коверных клоунов.
— Вот, что Стахович, эту обувку я носить не стану. Обойдусь своими сапогами. «Лапсердак» же этот – я еще раз недовольно оглядел свой мятый пиджак неопределенного цвета – Вы мне замените, когда мы придем в поместье. Ищите где хотите, но завтра я должен предстать перед его светлостью мастером сыроделательных искусств, а не нищим с паперти.
Поляк на это только хмыкнул и ядовито заметил:
- А Вы что-то понимаете в производстве сыра?
- А Ваш князь, что, технолог данного производства? – ответил я вопросом на вопрос.
- Насколько я знаю, он окончил политехнический институт в Берлине. Специальность мне неизвестна, но в сортах сыра он хорошо разбирается.
- Да будет Вам известно, Стахович, что я тоже большой любитель этого продукта. Так что, нам с князем будет о чем поговорить. Ладно, завтра увидим, а теперь вперед в Ваши Козенки.
Дорога в поместье или как его предпочитал называть Стахович, имение, заняла у нас около часа. За это время поляк успел просветить меня о системе охраны данного предприятия. Ничего особенного, обычный полицейский пост из двух местных полицаев. Меняются через сутки. По словам Стаховича эти охранники занимались в основном дегустацией самогона, который они предпочитали закусывать сыром. Гудинов велел не жалеть для них продукта, поскольку хотел сохранить их относительно резвыми на случай действий подпольщиков.
- Так у вас есть и подпольщики? – удивился я. Помнится, Вы говорили мне, что всех окруженцев местные прикопали еще в сорок первом.
- Представьте себе, есть. И не окруженцы они, а местные – недовольно пробурчал поляк. Недавно дом старосты ночью подпалили. Листовки по селу разбросали.
- А немцы что?
- А что немцы? Они в такие мелочи не вникают. Им главное, чтобы эти ухари на станцию не лезли. Стратегические перевозкам по линии Жлобин-Овруч не мешали. Велели полиции разбираться, да те сами боятся «красного петуха».
- А ваше хозяйство они как же не трогают?
- Так у нас половина из них и работает. Закроют производство, так они сами зубы на полку положат.
- Знаете конкретные фамилии?
- Специально не интересовался. Но кое о ком догадываюсь.
- И немцам не доложили?
Стахович сердито посмотрел на меня.
- Я Вам уже говорил, что я польский офицер и сражался с «бошами». Доносчиком же никогда не был. Да и невыгодно это мне: поместье эти конспираторы не трогают, работники они справные. Зачем дразнить гусей?
— Вот, что, Владимир Казимирович. Покажете мне одного-двух самых заядлых подпольщиков. Сдается мне, что они здорово помогут нам в завтрашнем деле.
Впереди показалась окруженная липами усадьба – большой двухэтажный дом из белого камня. За домом виднелся широкий огороженный двор, в котором располагалось несколько хозяйственных построек. Из трубы самого крупного строения валил белый дым.
- Наша сыродельня – пояснил управляющий. С полицейскими я буду говорить сам.
К воротам усадьбы примыкала деревянная будка, у которой стоял парень с белой повязкой на рукаве. Рядом с ним к стене была прислонена винтовка.
- Второй, наверное, за сыром пошел – сказал Стахович. И не удержавшись сплюнул: «Пьянчуги!»
Когда двуколка подъехала к воротам, поляк слез и подошел к стражу из будки. Тот, увидев начальство, принял подобие строевой стойки и доложил:
- Жадаю здроуя, пане начальник!
- Здравствуй, Микола! Как обстановка?
- У нас усе у парадку!
- Добро! Это мой новый помощник – Тоже Николай. Скажешь про него Васильчуку.
Полицейский кивнул, и мы вошли в ворота усадьбы. Вдоль мощенной дорожки, ведущей к ступеням дома, росли кусты жасмина. Они создавали зеленый коридор, закрывая идущих от любопытных чужих взоров. Когда мы уже подходили к ступенькам крыльца, из дома вышла женщина средних лет в белом переднике.
- С приездом, Владимир Казимирович! Припозднились Вы сегодня.
Стахович представил меня.
- Знакомьтесь, Софья Юзефовна, это господин Воропаев. Назначен моим помощником.
Я поклонился.
- Очень приятно. Меня зовут Николай Иванович.
- Ну а это, Софья Юзефовна Тышковская – домоправительница князя. Так сказать, хранительница усадьбы. Кстати, у меня к Вам, любезная Софья Юзефовна, будет одна личная просьба. Этот молодой человек сегодня спас меня от лесных бандитов. Из-за этого прискорбного случая я был вынужден задержаться в пути. Как видите, костюм нашего героя … хм, несколько пострадал в переделке. Не могли бы Вы подыскать ему на первое время что-нибудь из одежды. Завтра в имение приезжает его светлость и право, не хотелось бы, чтобы господин Воропаев предстал пред ним в столь мизерабельном виде.
Экономка как торжественно, как величал ее Стахович, домоправительница величаво кивнула.
- Что-нибудь подберем. Ужинать будете? Я распоряжусь.
- Будем, но сначала о деле. Завтра вместе с князем приедут важные гости. Его светлость велели приготовить все по высшему разряду. Предупредите Стефана. И пусть горничные приготовят комнаты для гостей.
Опять величественный кивок головы.
- Хорошо, я все организую. А вас с господином Воропаевым через десять минут прошу в столовую.
Воспользовавшись уходом экономки, я спросил управляющего.
- Те подпольщики, о которых Вы мне говорили еще на работе?
Стахович вытащил из жилета часы.
- Да, смена заканчивается через час.
- Чудесно. Значит так, господин управляющий, организуйте-ка мне встречу с одним из этих ребят. С самым серьезным и не болтливым.
Стахович явно забеспокоился.
- Вы что задумали? Хотите их втянуть в наше дело?
- Успокойтесь, пан главноуправляющий! Я хочу лишь обезопасить наши с Вами задницы.
- Не понимаю… .
- А Вам и не надо ничего понимать. Объяснять долго, не успеем до конца смены. Доверьтесь мне, любезный пан, и завтра ночью Вы станете польским Крезом.
Поляк с ворчанием удалился, велев мне погулять во дворе. Через пять минут он вернулся и коротко бросил:
- Идемте. Его зовут Михась. Он ожидает Вас у цеха.
Михась оказался крепко сбитым парнем лет двадцати. Взгляд у него был тяжелый, тонкие губы плотно сжаты. Видно было, что вызов на беседу с незнакомым человеком его насторожил.
- Здравствуй, Михась! – поприветствовал я его. Давай присядем вон на ту лавочку.
Мы сели на скамейку под развесистой липой. Михась достал кисет и свернул самокрутку.
- Маня зовут Николаем Ивановичем! Я – новый помощник управляющего. Но дело у меня к тебе несколько другое. Скажи мне для начала: ты грамотный?
Мой вопрос явно успокоил парня. Вероятно, он решил, что новый начальник хочет предложить ему новую работу.
- А як же, пан. Я в городе в семилетке учился. Правда, не окончил. Война помешала.
— Это хорошо, Михась. Значит человек ты советский или я ошибаюсь?
Парень дернулся и хотел встать. Но я удержал его за локоть.
- Не спеши с выводами, парень! Я не провокатор и разговор у нас пойдет совсем не о тех листовках, что вы с твоими товарищами разбрасываете по селу. Кстати говоря, дурацкое это занятие. Вот скажи мне: много ли в ваших Козенках грамотных людей? А по почерку вас легко вычислят полицаи или немцы. Листовки небось пишете от руки.
- Не ведаю пра што Вы кажеца, пан… .
- Ну и не ведай дальше. А меня слушай и взгляни сначала на это. Только не маши им. Смотри незаметно.
Я показал парню служебное удостоверение НКГБ. Тот уставился на красную книжечку изумленным взглядом. Потом вернул документ, однако смотрел он на меня по-прежнему недоверчиво.
- Не понимаю… .
- А ты не напрягай голову. Потом думать будешь. Сейчас просто слушай и запоминай. Завтра в имение приедут фашисты. Много. С ними будет какой-то важный чин. Как бы не генерал. Они приедут охотиться. Но в лесу на них нападать нельзя, место охоты оцепят солдаты. А вот после охоты солдаты уедут и с генералом останется лишь небольшая охрана. Вечером Гудинов и его гости сядут пировать. Тогда и можно будет напасть на имение. Если можешь связаться с партизанами, дай им знать.
- Вы кто?
- Ты же прочел удостоверение.
- Но пан Стахович… .
- Он наш временный союзник. Знаешь, что это значит?
Парень согласно кивнул.
- Все, Михась, расходимся. Сейчас будет окончание смены и не надо, чтобы нас видели вместе. Своим товарищам обо мне ни слова. Если поверил, сделай как я сказал. Нет, забудь наш разговор. Понял? Будут спрашивать, скажи работу мол новую предлагают.
Ни слова ни говоря парень поднялся и притоптав сапогом окурок зашагал к цеху.
За ужином Стахович спросил меня:
- Я требую, чтобы Вы поставили меня в известность, о чем Вы договорились с этим Михасем.
- Потише, пан управляющий. У стен тоже бывают уши.
- Не беспокойтесь, двери комнаты плотно закрыты, а в соседнем помещении слуг нет.
- И все же, давайте поедим спокойно, а разговор наш перенесем на свежий воздух. Врачи советуют гулять после приема пищи. Вот и совершим небольшой моцион по окрестностям.
Поляк неохотно согласился, но я видел, что он беспокойно ерзает на стуле. Кусок буквально не лез ему в горло. Мне даже жалко его стало. Все его существо выражало страх, и я подумал, что если его не успокоить, то он, пожалуй, может наделать каких-либо глупостей. Поэтому встав из-за стола я предложил Стаховичу прогуляться по двору, благо, что усадьба соседствовала с небольшим, но очень уютным парком.
- Красиво у вас здесь, Стахович. Прямо идеальное место для свиданий. Вы, случайно, не практикуете интимных прогулок под луной?
- Перестаньте паясничать! Что у Вас с этим карбонарием?
- Ничего такого, что должно Вас встревожить. Вы задумывались о том, что станете делать, завладев богатствами своего обожаемого шефа?
— Это мое дело! Не переводите разговор на другую тему.
- И не думал. И вопрос мой совсем не случаен. После изъятия бриллиантов, нам придется ликвидировать Гудинова. А его исчезновение явно не останется незамеченным и для обслуги во главе с Вашей милейшей госпожой Тышковской, и что еще опаснее для нас – для немцев. Поэтому на следующее же утро Вам, любезный пан, придется бежать из поместья куда глаза глядят. Вот я и спрашиваю Вас: куда Вы намерены податься? В городе Вас будут искать в первую очередь. И не сомневайтесь, что найдут. А найдя, выпотрошат как куропатку и повесят. Вас такая перспектива устраивает?
- Можно подумать, что Вас это не коснется, – прошипел поляк, свирепо шевеля усами.
- Отчего же, наверняка и меня станут искать. Но я уйду в лес к тем самым партизанам, с которыми связан Ваш Михась и которые той же ночью раздолбают в пух и прах ваше кисломолочное царство. Вот их и будут искать гестапо и местная полиция. Нас же скорее всего сочтут убитыми при нападении. Так что, пока Вы понапрасну сжигаете свои нервные клетки, я нашел выход из создавшегося положения. На Вашем месте, я бы увеличил мою долю за такую активность.
- Вы и так получите больше заслуженного. Сами же говорите, что рискую в основном я.
- Но делаю-то все я, мой друг. Я Вам уже говорил, что жадность – постыдное качество для благородного человека.
- Ладно Вам шутить. Мне вот совсем не до шуток!
- Это потому, Стахович, что ум Ваш занят черными мыслями.
- О чем это Вы?
- Например, об убийстве Вашего покорного слуги. Признайтесь, ясновельможный пан, Вы ведь уже решили пристрелить меня, когда мы добудем бриллианты. А потом свалить на мой хладный труп все преступление, оставшись с полным набором побрякушек.
Управляющий выпучил глаза с ужасом взирая на меня снизу вверх. Очевидно, он полагал, что я его собрался убивать.
- Успокойтесь, Стахович. Я стараюсь не обижать три категории людей: женщин, детей и стариков. Так что, Вы в этом списке неприкасаемых. Напротив, мой план избавит Вас от Ваших темных намерений. После дела мы с Вам уйдем к партизанам. Вы хотите проникнуться настоящей лесной романтикой?
Но старого поляка буквально трясло от услышанного.
- Каким партизанам?! – завопил он чуть ли не во весь голос. Вы что, с ума сошли?
- Не кричите так, пан – осадил его я. А не то этот же вопрос Вам зададут в гестапо. Не беспокойтесь я не зову Вас в Робин Гуды. Для этого Вы слишком приземлены. У Вас Стахович, напрочь отсутствует чувство прекрасного. Вот скажите мне: сколько Вам лет?
- Какое Вам дело! Ну пятьдесят шесть.
— Вот видите, лучшие годы у Вас уже позади. И что Вы станете делать со своими миллионами, если все соблазны молодости для Вас уже недоступны? Купите особняк, женитесь на молодой красотке, которая будет нетерпеливо ожидать, когда Вы наконец сыграете в ящик? Или станете завсегдатаем казино, спуская на ветер неправедно добытое состояние?
Поляк угрюмо молчал. Нет, надо его взбодрить, не то он совсем скиснет.
- Выше голову, седой гусар! Вы не в этой кавалерии служили в молодости? Кстати, в какой армии? Наверное, сначала в русской, а потом в польской? Не грустите, ясновельможный пан, осень жизни – прекрасная пора. Можно, например, заняться благотворительностью. Вы любите сироток, Стахович? Нет? Тогда разводите страусов. А что? Купите себе ферму в Австралии. Говорят, страусиные яйца пользуются большим спросом у рестораторов.
Стахович обжег меня злобным взглядом.
- Зачем я только с Вами связался! Лучше бы Вы меня прирезали там на дороге.
- Полагаете, что лучше? Не злитесь, Стахович. Если рассуждать серьезно, то Вы можете еще многое успеть в жизни. Хотя бы и в деле возрождения своей любимой Польши. И этим остаться в памяти потомков.
- Не Вам, русскому, говорить о Польше!
- Отчего же? Я желаю национального возрождения всем славянам. Что касается Речи Посполитой – это другое дело. Не будет никогда Польши «от можа до можа». Вы и сами знаете к чему привела Вашу Родину клика Пилсудского и Радз-Смиглы. Пилсудчики были рады стать вассалами Гитлера и обрушиться вместе с его армиями на СССР. Но немецкий фюрер решил иначе и это должно было стать уроком для всех поляков.
- Злорадствуете?
- Нисколько. Лишь ставлю все точки над «и». Пресмыкание перед Западом погубило нынешнюю Польшу и погубит будущую, если она пойдет тем же путем. Это так, к слову. Ладно, вернемся к нашим баранам. Вы все приготовили к встрече дорогих гостей?
- Все готово! Но Вы не ответили мне на вопрос о партизанах.
- Странно, я полагал, что Вы все поняли. Объясняю для непонятливых. Как только партизаны нападут на имение, Вы увлекаете своего патрона в кабинет. Я следую за Вами и там мы убеждаем господина Гудинова расстаться с его сокровищами. Затем, пользуясь суматохой, мы исчезаем из усадьбы. Дальше – каждый идет своим путем. Я вероятнее всего пойду к партизанам. Вы для себя решайте сами.
- А если партизаны не нападут на усадьбу?
- Ждем пока все улягутся и заснут. Затем Вы разбудите князя и скажете, что из кабинета доносится какой-то шум. Дальше – по той же схеме. Понятно?
- А если Гудинов не захочет идти или вызовет охрану?
- Тут уж все зависит от Вас, любезный пан. В крайнем случае, проведем экспресс-допрос в прямо в спальне.
- Что за «экспресс-допрос»?
- Не важно. Это мое дело. Ваше – привести Гудинова. И не дрожите как гимназистка на первом свидании. Помните, что Ваш патрон раньше времени не должен ничего заподозрить! А теперь, пойдемте в дом. Мне нужно помыться и переодеться. Надеюсь, что пани Тышковская нашла для меня приличный костюм.
Стахович несколько успокоился, и мы отправились спать. Хотя о каком сне можно было говорить в ту ночь? Я в сотый раз прокручивал в голове все возможные варианты развития завтрашних событий. За стеной, в соседней комнате на кровати ворочался поляк. Уснул я лишь под самое утро и вскоре был разбужен шумом моторов. Гости прибыли.