Глина сопротивляется давлению пальцев своим тугим боком, отказываясь ослабить свои твердые позиции под согревающим массажем ладоней, чтобы превратиться в мягкую и податливую массу, позволяющую, при должном навыке, придать ей любую форму. Остывшая и затвердевшая в холодном одиночестве темного шкафа, где хранится, она требовала к себе повышенного внимания и мышечных усилий, достойных полноценной силовой тренировки, примененной только к тонким хрупких отросткам ладони, пытающимся массу размять и согреть. Чтобы получить саму возможность слепить из глины что-то красивое или нужное (а лучше всего – то и другое вместе), ее нужно хорошенько размять, пока на сгибах формы перестанут появляться трещины и заломы, манифестирующие неготовность материала к дальнейшей работе. Его бесполезно пытаться уговорить пойти на какие-то уступки и поступиться принципами своего существования ради реализации какой-то беспредельно прекрасной задумки. А если попытаться придать комку глины нужную форму, не доведя его до нужного агрегатного состояния – мастера ждут как очевидные сколы и ошибки, так и менее заметные грубость и непластичность форм.
Но глину ни один уважающий себя мастер уговаривать не станет. Нелепая же картина – сидит человек в кожаном фартуке перед гончарным кругом, и вместо приложения усилий в пальцы, способные глину размять, прикладывает их к языку, пытающемуся уговорить глину самой стать такой, какой нужно этому мастеру. Такой процесс настолько смешон, что не вызывает сомнений в своей карикатурной сказочности. Но почему-то, когда речь заходит о подготовке человека к выполнению того или иного задания, лица перестают растагиваться в понимающей улыбке и приобретают выражение той серьезности, которая уместна при запуске ядерной боеголовки в столицу враждебной страны. Потому что люди – это ведь не неодушевленная бесформенная глина, которой можно придать любую форму (при должном навыке). Они ведь сами могут принимать решения, отказываться от живительного массажа своего потенциала более опытным человеком, могут, в конце концов, сами себя слепить.
Я разминала кусок глины, готовясь вылепить из него бархатистые лепестки суккулента, и мечтала о том, чтобы кто-то увидел во мне такой же кусок глины и без лишних вопросов принялся лепить из меня какую-то прекрасную форму, учитывая особенности материала моего характера и личности. Потому что размять самого себя и слепить что-то по-настоящему красивое – это тяжких и долгий труд, которые не всякий сможет проделать просто потому, что не хватит терпения, или усидчивости, или исследовательского духа, чтобы выяснить что лепить и как лепить. Вот я и лежу на тропинке совей жизни безжизненным комком глины, прекрасная только потенциально. Обидно и хочется помощи, но я ж на то и безжизненна, что не смогу ее попросить, а если и смогу, то не найду у кого. Так и живем.