- Уехал Паша»? – мягкое «ш». - Не переживай, вернется. Он тебя любит.
Я оглянулась и увидела зад шестидесятого размера, обтянутый джинсой. Соседка насыпала корм в кошачьи плошки. Хотелось ответить заду: «А то не знаете!», но с соседями лучше не ссориться.
- Уехал, - ответила я.
- Не переживай, он тебя любит.
Соседка разогнулась, держась за поясницу, я ускорила шаг, она побежала следом:
- Постой, хоть скажи, что он пишет. Или не пишет?
Но я махнула рукой и рванула как на короткой дистанции. Она не отставала.
- Спешишь, все спешишь? – она обогнала меня, пришлось затормозить. – Куда спешишь? Ты бы молилась, иначе скоро никого не останется, - она грозила пальцем.
- Как не останется? – я остолбенела.
Коричневое загорелое лицо в морщинах, фанатичный блеск темных глаз из глубоких глазниц, - иконный лик. Джинсы, майка со смазанным рисунком, и кроссовки, но одежда не снижает силы образа. Лик все затмевает.
- А ты что думала? Останутся только праведники. Кого ты будешь учить? Без работы останешься, - блеснули белые вставные зубы в улыбке, может себе позволить: муж служил в разведке, почетный пенсионер. – Не пугайся, я ведь молюсь и за тебя тоже.
- Спасаете человечество?
- Угу, - повернулась и легкой походкой направилась к кошкам.
Радуйтесь, Елена Владимировна, что вас определили в праведники.
К Мише я успела, дверь была открыта, он выглянул из своей комнаты и улыбнулся. Лицо его уже не пугало, я стала привыкать.
Что-то изменилось в комнате, все так же зашторено окно, все те же серо ячеистые стены с записками. Но стало светлее: к синим, зеленым и розовым листочкам добавились ярко желтые – солнечные пятнышки на мрачноватом фоне.
- Не передумал один идти в горы?
Он лучисто посмотрел на меня, улыбнулся:
- Я вернусь, обещаю.
- У тебя есть карта? Компас? Ты берешь с собой телефон?
- Ни карты, ни компаса, ни телефона.
- Глупо так рисковать жизнью.
- Ты не веришь в создателя, а я верю и хочу знать, не отклонился ли от предначертанного для меня пути.
- Предна…что? – удивилась я, - кто-то тебе начертил линию жизни? И мне тоже?
- Было бы здорово при рождении каждому вручать карту его судьбы. Но пока этого нет, приходится учиться читать знаки, которые нам подаются. Голос свыше управляет нами, нужно только его услышать.
- «Хочу туда» - это голос свыше? Куда он тебя зовет? В рай?
Он перестал улыбаться, задумался, кажется, вопросом я его озадачила.
- На Земле рая нет и не может быть.
- Зачем тогда рисковать? Какой смысл, если там нет рая. Надежнее остаться на своем диване. - Устало посмотрел на меня. На лбу выступил пот, розовая щека побледнела и цветом сравнялась с другой щекой. - Извини, утомила тебя.
- Чуть–чуть, - он склонил голову, посмотрел на меня потухшим взглядом, - устал немного. Столько еще дел. Да, мама нашлась, оказывается, уехала к своему брату в деревню.
- Неизвестно, доехала ли. Маша в городе. Она была у тебя?
- Да, была, - он помолчал, ждал, что спрошу о ней? - Хорошо, что Люба в Феодосии. Она просила ухаживать за цветами. Я их поставил в кухне на подоконнике. Поможешь? – я кивнула. - Осталось сегодня отправить посылки с вещами для Любы.
Он показал на дальний угол, рядом с диваном гора посылочных ящиков и туго набитых полиэтиленовых пакетов, как при переезде.
- Много как.
- Не знаю, кто ей там поможет получить их. Она одна.
Очень хотелось ему помочь, и я вспомнила о Глебе.
- Мой двоюродный брат сейчас в Феодосии. Он военный пенсионер, бездельничает. Я сейчас позвоню ему.
Глеб ответил сразу.
- Что? Помочь женщине? Всегда готов! – обрадовался он.
Как будто я пригласила его в театр. Жизнь с маманей не сладкая, если он радуется, что кому-то может пригодиться, хотя бы чужой жене.
Миша тоже обрадовался:
- О, как хорошо! Значит, я могу все сложить в мешки.
Он быстро все покидал в мешки, зашил, положил на тележку и туго завязал веревками. Но только тронул с места, груз наклонился.
- Я буду поддерживать.
- О, как хорошо! Что бы я без тебя делал.
Мне нравилось, как он по-детски, открыто радовался, подпрыгивая на месте. Будто дарил мне возможность вернуться в детство. Я так радовалась только с бабусей, когда вдвоем ходили к морю.
Я ждала его у почты, солнце уже не такое яркое, и не так жарко. Захотелось почему-то попрыгать на одной ножке, Миша заразил беззаботностью. И вдруг я подумала, что он оставил меня, что он не вернется, и я зря его жду. Мне стало тревожно, может, это предчувствие? Но на крыльце почты появился Миша, огляделся, увидел меня и обрадовался.
- Дождалась? – улыбнулся он. – Спасибо тебе за помощь. Вернемся ко мне? – он пристально посмотрел на меня.
Я кивнула, он заулыбался. Все довольны.
Мы пили чай из чашек, не таких чистых, как в прошлый мой приход. Но чай все тот же, ароматный.
Не хотелось уходить, но у него были еще дела. На прощание он сказал:
- Все будет хорошо, не переживай.
- Как Люба относится к твоему отъезду? – не выдержала я.
- Люба? Она поддерживает меня, - рассеяно ответил он, о чем-то думая.
- Нисколько не переживает? – не отставала я.
- Нет, почему, переживает. Но понимает, - грехов много накопилось .Кому-то все это надо разгребать.
- Чужие грехи не бери на себя. Не надо.
- Свои – чужие. Земля одна.
Поезд отправлялся ночью. Решили, что ключ от квартиры он завезет по дороге на вокзал. Длинный крюк, ничего пораньше выйдет. Его рука задержалась в моей.
Я боялась уснуть и смотрела телевизор. Наконец он явился, в майке и шортах, на ногах легкие сандалии.
- Где твои вещи?
- Там, - он махнул рукой.
- Оставил внизу? Иди же, пока не увели.
Он ткнулся носом в мою щеку и исчез. Может, он пожалел о своем решении? Может, ждал, что я остановлю его?
Влюблен ли он в меня? Сейчас казалось, что да. Но я уже не девочка – подросток, понимаю, он не самоубийца, чтобы из-за несчастной любви рисковать жизнью. Но ведь есть Ксюха, мог ей отдать ключи. О, боже! Я ничего не сделала, чтобы задержать его!
Почему-то вспомнилось, когда после развода родителей я встречалась с отцом, при расставании он также касался носом моей щеки. Нос отца был всегда холодный. Мне было жаль, что он с нами не жил, но никого не осуждала.
Зачем я это вспоминаю? От напряжения обручем сжало голову, расслабиться бы, но выпить нечего, проверила все шкафы и полки.
Утром я поехала к Мише домой, надеясь, что он опоздал на поезд или передумал. Не знаю, что нашло на меня, но я очень хотела увидеть его. Я ругала себя за равнодушие и неумение найти нужные слова, чтобы он остался.
. В квартире никого не было, ни Миши, ни соседей. На ячейках все так же висели разноцветные листочки. Наклеенные в беспорядке, неаккуратно исписанные, они усиливали впечатление заброшенности. В такой комнате находиться тоскливо. Тюрьма, а не жилище. Неудивительно, что он сбежал. Я стала срывать и бросать на пол все, что было налеплено на стену.
Пол был усеян записками, а бугристые стены делали комнату еще неуютнее, - хотела как лучше. Я собрала их и, не знаю, зачем, стала группировать их по цвету.
Работа меня успокаивала, и вскоре на столе оказались четыре аккуратные кучки, самая большая - голубая.
На голубых листочках Миша подробно записывал, что взять с собой из еды и одежды. Списки множество раз переписывались. Например, «носки, трусы, майки» переписывались трижды, «крупа, сахар, сухари» поменялась на «сухари, сахар, крупа». Какой в этом смысл? Даже Павел не готовился так тщательно, а ведь он отвечал за студентов.
Зеленый фон с крылатыми фразами был повеселее, хотя тоже перемежались с записями практического содержания: «Ремонт обуви, недорого», ниже номер телефона, еще ниже, той же рукой: «Разум болен сегодня «детской болезнью» эгоцентризма».
Павел говорил, что такого эгоцентрика, как Миша, надо еще поискать.
На розовом черным фломастером: «йод», зачеркнуто карандашом, сверху красной ручкой: «зеленка», в скобках: «Совет А. Ф.», дальше: «вата», «бинт», «марганцовка» и «энтеросептол», в скобках: «От Шурочки».
Не слишком ли мелковатое занятие для человека, который собрался в горы разобраться в своей душе и мимоходом спасти человечество? Такая скрупулезность характерна для маразматиков с их потерей памяти.
Моя любимая бабуся, бывшая учительница, в последние годы все записывала. Потом жаловалась мне, забывала, куда дела записи. «Вот и дожила до маразма. Зачем?» - говорила она. А я, еще ребенок, обижалась: «Разве тебе плохо со мной?» Все, кто был рядом, весело смеялись.
Желтый цвет он выбрал для меня: «Отдать Лене ключ», - неужели так не мог запомнить. Я почувствовала усталость, все бумажки скомкала и затолкала в переполненное мусорное ведро. Уходить не хотелось. Куда? В дом, где все напоминало о Павле? Достала с полки «Письма Махатм» и прилегла на диван. Начала читать и задремала, может, уснула, резко повернулась, и подушка упала в зазор между диваном и стеной. Пришлось встать и отодвинуть от стены диван. Я увидела пакеты, из верхнего выглядывал пузырек с зеленкой, еще пузырьки и таблетки. В другом пакете обнаружились носки, шорты, теплый свитер. И еще мешочки с крупой, сухарями, сахаром и соль в пластмассовой банке с крышкой. Горные ботинки оказались в рюкзаке под пакетами.
Когда Миша зашел ко мне передать ключи и попрощаться, на нем были шорты, майка и сандалии. Он никуда не поехал, он передумал и поехал в Феодосию к своей Любе. Вот и хорошо, вот и прекрасно, правильно, молодец, что не в горы, придумал тоже, только не надо было мне морочить голову.
Где-то зазвонил телефон. Не сразу поняла, что звонки доносились из кухни. Коричневый аппарат стоял на столе соседей и сливался с коричневыми стенами, поэтому раньше его не замечала.
- Здравствуйте, - услышала я мужской голос. - Меня зовут Сергей. Вы, наверное, Лена? Миша мне говорил о вас. Вы во всем разобрались? Если что-то непонятно, спрашивайте.
- Миша в Феодосии? – спросила я.
- Нет, у него билет до Анапы, он же в горы уехал.
- Он ничего с собой не взял, налегке поехал. Ни еды, ни одежды, вряд ли у него есть деньги все это купить. Он ведь погибнет. Надо что-то делать.
Пауза, наконец Сергей заговорил:
- Нет, он не погибнет. Это невозможно. Его могут забрать, мы с ним допускаем такое, но он не погибнет. Был знак, что он не погибнет.
- Кто заберет? О чем вы?
- Мне трудно вам объяснять, но вы не волнуйтесь, - вежливый голос, без эмоций, абсолютно равнодушный.
- Вы что не понимаете? Мишу надо спасать!
- У меня нет связи с ним. Но вы не волнуйтесь, с ним ничего не случится плохого. Он сможет, я нет, не смог бы.
Он слишком спокоен. Непробиваемый.
- Так вы отказываетесь помочь?
- Мы скоро встретитесь с ним. Мы, его друзья, ждем его.
- На том свете?
- Свет един, неважно, как назвать: тот или этот. Вы не переживайте, мы общаемся в астрале.
- По телефону?
- Нет. Вы не поймете. Я сегодня же попробую выйти в астрал.
Короткие гудки, я положила трубку. Меня затаскивали в дебри непознанного, как если бы предложили сейчас, немедленно перейти в четвертое измерение, иначе не спасусь и не спасу Мишу.
Я почувствовала бессилие. Что-то такое, очень плотное и не продуваемое, как многолетнее пальто с капюшоном из серого сукна, накрыло меня с головой. Под суконной тяжестью сгибались и болели плечи, но не жаловалась, носила, - не хотела огорчать свою мать. Она так радовалась, что ее дочка надежно защищена от зимнего штормового ветра. От этого пальто избавилась недавно.
Сергей отключился, исчез, ждет встречи со мной в астрале. Надо уходить. Но я зачем-то постучала в комнату его матери. Послышалось, или кто-то, действительно, вздохнул? Протяжно так. Страшно. Где кошка? ведь мы с Павлом им дарили котенка, он должен вырасти. Почему я его не спросила? Но ведь он не мог оставить ее в кладовке. И она бы так не вздыхала.
Переступить порог не решилась, вернулась в Мишину комнату. Только сейчас увидела в углу, там, где обычно вешают иконы, цветные картинки из глянцевых журналов: на одной два белых лебедя. На другой - многорукий Будда. Люба повесила. Если она глупая, то это еще ничего не значит. Он мог ее любить и такую. Наверное, увидел картинки на стене, улыбнулся и обнял ее, возможно, сказал: какой ты еще ребенок у меня.
Повезло, соседки у подъезда не было, кошек тоже, прятались от солнца. Прежде, чем шагнуть в полумрак, я оглянулась. Успокоилась, только когда закрыла дверь своей квартиры, задернула шторы в комнате и села в кресло. В вазе персики все такие же незрелые, с коричневыми пятнами гнили. Еще пусть погниют, выброшу и окончательно забуду Павла.