У Анюты было много дел. Сперва ей нужно было увидеться с Матье. Да, с Матье. Поэтому ярким, ликующим утром она уже сидела у стены из роз на открытой веранде кафе, где Мэт работал кондитером, и пила кофе из крохотной чашечки, с отвращением поглядывая на пирожное. Ситуация бесила её: всегда, всегда Анюта любила сладкое, но этим утром организм отказывался считать съедобной восхитительную корзиночку из песочного теста со взбитыми сливками и сладкими ягодами. Неожиданно подумалось, что если ягоды заменить на копчёную колбасу, а сливки на сыр, то вышло бы гораздо аппетитней. Эта мысль встревожила Анюту, в ней таился какой-то неясный, вёрткий подвох. Силясь мысленно загарпунить эту тварь, она и на подошедшего к её столику Мэта взглянула сначала с ненавистью.
– Вы хотели видеть меня. – Мэт в длинном белом фартуке переступил с ноги на ногу, заробев перед юной голубоглазой блондинкой. А ещё его насторожило, что вместо незнакомой милой девочки он внутренним зрением видел длинноного блондина в старомодном клетчатом костюме: в одной руке шляпа, в другой трость, и никаких коммуникаторов! И блондина в отличие от девочки Мэт прекрасно знал.
– Я вижу, ты помнишь меня, Джон, – хмуро одобрил клетчатый тип. – Садись. – Он кивнул на плетёное кресло напротив.
Мэт потоптался нерешительно.
– Мсье Розенберг, у меня работа…
– Моя фамилия Розанова, – мрачно прервала его Анюта. – И зовут меня Аня. Аня! Ну?
Мэт поспешно сел в кресло. Плюхнулся как-то неудобно, но побоялся сменить позу, смущаясь совершать нелепые телодвижения перед такой красавицей.
– Решил податься в мистификаторы, Джон? – отставляя в сторону опустевшую чашку и сцепляя руки замочком на столе, допросным тоном поинтересовалась Анюта.
Мэт как-то сразу понял, что речь идёт о Сен-Жермене и робко заоправдывался:
– Меня попросил мсье Родольфо. С ним был китаец. И мы ничего такого…
– Ты забыл всё, чему я тебя учила, Джон? – сурово хмурясь, прервала его Анюта. – Жизнь – вот настоящая магия. Жизнь, а не рыбки в гостиной или вознесение под купол храма во время молитвы.
– Мсье Жан тоже так говорил, – взгрустнул Мэт.
– Говорил? Вот и подумай, Джон. Говорил одно, а делает другое. Ты хоть понимаешь, что он сейчас делает? И ты вместе с ним.
– Ну, я так понял, что это способ приобщить людей к истине. А для этого их надо смутить – чудесами, например. Чтобы их привычный мир пошатнулся…
– Красиво говоришь. – Анюта ехидно прищурилась и склонила голову к плечу, словно флиртуя. – Только нифига это не действует, мой дорогой Джон. Это как если бы ты послушал хорошую музыку и на некоторое время приподнялся над рутиной, а потом настроение улетучилось и ничего в твоей жизни так и не изменилось. А музыка была чудесной.
Мэт мял в руках салфетку и молчал. Он не мог спорить с такой симпатичной, фигуристой блондинкой: язык словно одеревенел и мысли дружно улетучились все до единой. Поэтому Мэт просто вдыхал густой аромат роз, блаженно ловил волосами прохладный бриз и слушал щебет одинокой пичуги, суетящейся внутри живой изгороди. На другом конце веранды пожилой джентльмен деликатно постукивал фарфором о фарфор. Мэт уже с тоской начал думать о покинутых в печи круассанах, мучительно размышляя, догадается ли помощник вытащить поднос сразу после завершения программы на воздух или они безнадёжно пересохнут в жаркой духовке, как Анюта толкнула его ногой под столом.
– Отрезвляет людей что-то в этом духе… – Она обернулась к перекрёстку, который переходила безотрывно листающая что-то в коммуникаторе женщина.
Мэт готов был поклясться, что электромобиль появился там только после того как Анюта щёлкнула пальцами. Слава прогрессу, мобиль управлялся автоматикой и потому ловко увернулся от столкновения. Был бы за рулём человек и наезда было бы не избежать. Но женщина, мгновенно окружённая другими прохожими, всё равно истерически зарыдала, глядя на разбитый коммуникатор, который она выронила от страха из рук.
– Но и этого ей надолго не хватит. – Анюта скептически поджала губы. – Уже к вечеру всё забудется и жизнь пойдёт по накатанной. Знаешь, как долго и с какой интенсивностью нужно на человека давить, чтобы продавить в его мозг очередную простую истину, которая не вписывается в привычную для него картину мира?
Мэт с опаской перевёл взгляд на Анюту, но ответил твёрдо:
– Ну, не всех же давить. Кого-то и убаюкать нужно, приласкать.
– Ты считаешь, что твой обожаемый Жан собрался кого-то баюкать? – зло развеселилась Анюта. – Ему просто нужны души. Любой ценой. Он слепит из них очередного голема, чтобы с его помощью опять изменить миропорядок. Ты хоть спросил у него, какова конечная цель? Ведь не публику же подурачить ему захотелось!
Мэт хмуро расправил на коленях смятую салфетку и ничего не ответил.
Анюта, вздыхая, поднялась и ласково коснулась пальцами его плеча. Мэт вытаращился на неё, забыв от волнения о вежливости. А девушка ещё и наклонилась и волосы её шёлком скользнули по его щеке.
– Я переживаю за тебя, Джон, – нежно шепнула она. – Не дай втянуть себя в эту гнусную историю. И помни, что ты всегда можешь прийти ко мне, и я тебе помогу. – Анюта наклонилась и запечатлела на губах одуревшего от её близости Мэта лепестковый поцелуй. – Они ничего без тебя не смогут, – заверила она, пытливо заглядывая ему в глаза.
– Матье! Бриоши кончаются! – истерично крикнул выглянувший из кухонного окна помощник.
– Иду. – Матье махнул ему салфеткой. А когда обернулся, Анюты на веранде уже не было.
***
– День добрый.
Анюта подобрала волосы и надела один из тех чопорных костюмчиков, которые превращали её в приличную девушку, поэтому в мрачноватый интерьер библиотеки, от пола до потолка зашитой тяжёлыми деревянными панелями, она вписалась идеально.
– Мадмуазель Розанова? – Из-за длинного, во весь зал, стола – такого грузного, словно его вытесали прямо тут из ствола гигантской секвойи, поднялся какой-то хлыщ в понтовом костюме и смерил Анюту высокомерным, горящим ненавистью взглядом. Тома обзавидовался бы: он-то всегда выглядел более обиженным, чем надменным. – Мы ждали не вас.
– Знаю. – Анюта уселась без приглашения за стол и скучающе огляделась. – Но у меня доверенность.
– Какая доверенность? – Похоже, Анюте удалось-таки сбить с этой глыбы самоуверенности спесь.
– На ведение всех дел Ордена. Кроме личных, – хмыкнула она. – Так что вы там хотели нам предъявить? – Она покрутила на столешнице коммуникатор. – Братья…
– Вы явились раньше назначенного времени. Кроме меня здесь никого пока нет, – с досадой ответил «брат».
– И не надо, – широко улыбнулась Анюта и накрутила локон на палец. – Мы с вами в частном порядке пока побеседуем.
– О чём? – Хлыщ вернулся к своему стулу и как-то осторожно присел на самый краешек, как будто боялся, что сейчас же придётся вскочить и бежать-догонять опасную блондинку.
Но та убегать совсем не собиралась: томно раскинулась на стуле, положила ногу на ногу.
– Вы серьёзно считаете, что мсье Туссен занимается политикой? Вы полагаете, что комиссия по экологической этике позволяет ему влиять на правительство?
– Должность может быть любой, – не дал сбить себя с толку хлыщеватый «брат». – Главное, что она позволяет обрасти нужными связями, а это уже возможность проталкивать определённые решения.
– Это просто бизнес, – снисходительно заметила Анюта. – Связи в правительстве нужны, чтобы лоббировать свои коммерческие интересы.
– Тогда любая политика это бизнес! – скривился «брат».
– Ну вот видите! Вы всё понимаете, – похвалила его Анюта. – У нас бизнес, у вас бизнес. Мсье Туссен кого-то обошёл, подрезал выгодный контракт, но это не повод приплетать к этому делу наше знание. Подумайте лучше о том, что у вас скверные карты. Вы столетиями топчетесь на месте и не эволюционируете никак. Стыдно сказать: с нашей последней встречи прошло больше ста лет, а вы всё тот же! И всё никак не поймёте, что не власть и не правительства меняют этот мир.
– И кто же, если не они? – уязвлённо поинтересовался «брат».
Он не помнил своего прошлого, но признаться в этом ему не позволяла гордость. Он считал, что был бы круче всех этих уранистов, если бы решил пойти их путём. Но все свои душевные силы он тратил на то, чтобы быть в курсе интриг и планов тайного мирового правительства, действия которого век за веком подталкивали народы к определённым образом трактуемому христианскому идеалу.
– Кто? – Анюта глянула на собеседника с оскорбительной жалостью. – Та сила, которой каждый из вас, жаждущих быть причастными власти, помечен. Ваша страсть делает вас рабами, или, мягко выражаясь, орудиями чужой воли. Каждый из вас ощущает присутствие этого пятна чужой энергии как некую миссию, которую он якобы рождён осуществить. И все вы тянетесь к своему хозяину как к богу.
– И кто же этот хозяин? – всё ещё с вызовом спросил «брат». Хотя он уже чувствовал, что ответ ему не понравится.
– Мсье Туссен, – развела руками Анюта. – Он сгусток той энергии, которой все вы помечены, воплощение этой силы. Вы как железные опилки, а он как магнит. И пока вы не изживёте в себе мсье Туссена, вы будете делать то, что он хочет. А он вовсе не мечтает рулить маленькой европейской страной. Так что здесь он вам не конкурент. Или, скорее, вы ему. То, что он делает, это не политика. Он создаёт эпохи, внутри которых каждый невольно оказывается причастен истории и тем её творит. Поэтому посоветуйте вашему духовному руководству забыть этот маленький инцидент и сделать вид, что «братского суда» не существует. Потому что когда мсье Туссен явится на этот ваш суд, вы все как кликуши заголосите о своих великих миссиях и будете драться за возможность оказаться с ним рядом. Выживет сильнейший, – не по-девичьи всхрюкнула Анюта.
Она положила на стол старую, допотопную папку с бумажными ещё документами, которую принесла с собой.
– Чтобы не быть голословной я принесла кое-какие свидетельства о том, чем закончился ваш наезд на мсье Туссена в прошлый раз. Может быть это отрезвит ваших братьев. – Анюта встала и сунула в рукав, в потайной карман, свой коммуникатор. – Надеюсь, что больше никогда о вас не услышу, – любезно улыбнулась она и бодро простучала каблучками к выходу.
У неё оставалось ещё одно дело и его Анюта кинулась выполнять прямо с порога. Именно там она встретила Киреева, который собирался уже уходить. Анюта шокировал Григория Алексеевича тем, что вдруг обняла его и положила голову ему на плечо.
– Как же я устала, – пожаловалась она, тяжко вздыхая. – И ужасно хочется оливок. У нас нету?
– Я посмотрю, – утешил её Киреев. Но не сразу расцепил руки. Ему вдруг показалось, что он помнит кого-то, кто вот также с порога вешался ему на шею и спрашивал про тортик. Это было необыкновенно тёплое воспоминание, но в нём не было Владимира Сергеевича Розанова.
Анюта чутко прислушивалась к происходящему в сердце Киреева и крутила на пальце кольцо с синим камнем, которое было ей велико, но всё равно творило свою магию.
Киреев про кольцо не знал, поэтому был своими неожиданными реакциями очень смущён. Пробормотав что-то ободряющее, он пошёл искать в холодильнике оливки, а когда вернулся, увидел, что Анюта уже спит в гостиной на диване. Григорий Алексеевич сел в кресло напротив и съел пару оливок. Он вдруг почувствовал, что Розанов ему совсем чужой, и устыдился, что досаждал ему своими чувствами, хотя видел, что тот остаётся холоден ко всем его сердечным восторгам. Какого чёрта он решил, что именно Розанов тот человек, которого он когда-то любил! А ведь тот прямо говорил, что это ошибка. Какой стыд.
Григорий Алексеевич не заметил, как съел все оливки. Стукнув себя по лбу, он отнёс в мусор пустую банку и покрался к выходу, чтобы сходить в магазин за новой. А лучше за двумя!