Днём и ночью, зимою и летом, отец мой каждый день трудился в поте лица ради того, что считал истинным его призванием. Он усердно и самозабвенно трудился во имя нашего общего королевства. Каждый день он изготавливал в своей кузне те или иные мечи разных размеров и длины. Забывая провожать долгие дни, жаркое лето, холодную зиму, грустную осень и расцветающую в зелёном покрове весну, мой отец до того ушёл с головою и сердцем в работу, что почти не радовался тому, что происходит вокруг него. А тем временем, пока отец предавался работе, рос я. Отец говорил, что я обязательно пойду по его стопам, что это мой долг уже с рождения, - служить королевству. А я, слушая его и смотря ему в глаза снизу верх, не понимал всего того “масштаба”, который был в голове моего отца в виде, как оказалось позже, идеи о величии, опять-таки, нашего королевства. Всё время я рос в лесу, где и была построена наша хижина, и смутно представлял себе какое-то там “королевство”. Бывали моменты, когда погрузочный экипаж в сопровождении каких-то людей в железных доспехах, грузил всё выкованное оружие в свой экипаж. Только тогда, при виде этих людей, некое любопытство тихонько проникало в мой маленький ум.
Отец мой, сын умершего некогда кузнеца, тоже пошёл по стопам своего отца. Он говорил, что род наш знатен и в будущем именно мне выпадет честь продолжить то, что было заложено давно до моего рождения. Ах да, я ведь рос, и отец всё ещё забывал об этом, неистово предаваясь своему делу. Как-то раз я подошёл к нему уже будучи почти подростком. Мне тогда было 13 лет. Я спросил у него: пап, а ты не учитываешь то, что каждое новое поколение, умнее предыдущего в несколько раз? Что оно, новое поколение, берёт самое лучшее из предыдущего, и по возможности взращивает то, что уже посеяно бабушками и дедушками? Я, кстати, прочитал эти слова, сказанные в тот далёкий вечер, в одной книжке, которая находилась на полочке. Она была единственной книгой. И, когда бы я не проходил мимо неё, мой взгляд всегда приковывала эта книга. Я ощущал, что хочу открыть её и увидеть содержимое. Но, когда был я мал летами, роста моего не хватало дотянуться до заветного, как мне тогда думалось – сокровища. Теперь, когда я ростом выше, я спокойно могу подойди к этой самой полке и взять эту самую книгу. Открыть её и прочесть. Мама меня научила читать.
Так вот, когда я произнёс эти слова, отец мой явно скрывал удивление, всё не смотря на меня и опуская глаза. Но затем он их поднял. И я увидел, как они сверкнули в свете лампы. Он смотрел на меня с гневом. Вокруг была тишина, и время перестало существовать. Я ощутил чувство вины за то, что сказал. Опустил глаза. Снова медленно их поднял и посмотрел на отца. Он сощурил глаза и сказал таким тоном, словно отказываясь слышать меня и сказал: закрой рот и не умничай. Бери меч и принимайся ковать. Сейчас я буду тебя учить.
До прочтения сей книги, воображение моё было в зачаточном виде. Словно так и ждало, когда же свет направят в сторону того, чего даже глазами в нашем мире не разглядеть. Оно внутри, и содержимое книги указывало мне на себя же самого. То был рыцарский роман, и мне уже начинало казаться, что то “королевство”, о котором я слышал от отца и на которое он трудится, может быть весьма осязаемым, а не только лишь затасканным и услышанным в тысячный раз словом, указывающим на него. Те королевства, о которых сказывалось в книге, были королевствами великими, и заходя в те или иные города тех или иных королевств, вас встречало всё величие, вся пышность, вся округлость и вся та живность, что проживает в этих самых городах и в этих самых королевствах.
Однажды, после долгого и изнурительного дня, заканчивая работу, я с отцом уставшие, покинули кузню и пошли сесть на ту скамью у дома, на которой я в детстве проводил долгие часы, играя с разными, ненужными моему отцу, железяками. Редко мы сидели здесь вместе, обычно отец заканчивал работу и отправлялся сразу домой. Ложился он рано и вставал с первым лучом, проникающим в окно спальни, где они спали с мамой. Как луч солнца тихо проникнет в тёмную комнату через небольшое оконце, как тут же отец встанет и направится в кузню, где так же тихо и стараясь не разбудить меня с мамой, начнёт своё подготовление к будущей работе, которая будет продолжаться день за днём, пока однажды дело его не перейдёт ко мне.
Тишина вечера была неотразимой, всё готовилось к ночи. Тишина, которую ощущали мы с отцом, но которую то и дело прерывала моя нестерпимая мысль, готовая нарушить всё спокойствие вокруг. Солнце ещё не укатилось. Оно, казалось мне, при моей нестерпимой мысли, вообще не собиралось укатываться. Шли минуты. Уставший и изнурённый, в нетерпении смотрел я то на солнце, то поглядывал изредка, но с тревогой на сердце, в закатное небо, то пытался вдохнуть как следует в последний раз воздух родных земель чтоб запомнить его раз и навсегда, и взгляд мой отчаянно прощался с тем, что мне дорого: родители. И тут, на этой скамейке, в этой вечерней тишине, я не смог более сдержать себя. Я сказал тоном, в котором была решимость видеть новые земли, он словно доносился издалека. Но я сказал негромко, чтоб отец постарался, наконец, понять меня: отец, я больше так не могу. Я чувствую, что мне нужно туда, куда мне неизвестно. Неизвестность зовёт меня отец, и я не в силах противиться ей более. Я смотрел на него спокойно, наконец ощущая внутри какую-то неизвестную мне ранее свободу и широту. Я не чувствовал страха, я сказал эти слова решительно. И тут, видимо, отец мой понял меня и сказал: даже несмотря на то, что тебе всего 16? Ты представляешь, что ждёт в твоём возрасте тебя там, за нашими пределами? Неужели такая жажда знать и видеть большее? Да, отец, несмотря на возраст. Ты ведь видишь, я возмужал, и дух мой жаждет новых вызовов. Солнце наконец укатилось, и вечер cкинул с себя вечернее платье, чтоб явить собою обнажённую ночь. Хорошо. Завтра мы тебя подготовим. Я увидел на лице отца сожаление. Да, он был уже немолод, и действительно хотел передать мне своё дело. Никогда я не знал своего отца лучше, чем сейчас. Он раскрылся на моих глазах с новой стороны. Он раскрыл мне ту глубину, о которой я даже и не мог помыслить. Всё прошедшее до этого момента время я думал, что отец мой глуп и невежественен, но он просто много работал ради чего-то большего, чем самого себя. Говорили мы с ним мало, и я всё время боялся сказать что-то не так. Он ведь кузнец, и привык бросаться несколькими фразами. Говорил только по делу, и всё время отдавался работе… Теперь я видел, что он смотрит на меня другими глазами, и мне в свете вечернего солнца даже виделось, как глаза его сияют. Он смирился. Смирился с тем положением, что не сможет удержать своего сына, так сильно жаждавшего идти своим путём.