Потерянная новелла из достославного «Гептамерона» Маргариты Наваррской
Жила-была девушка и звали ее Челеста. Была она несчастным ребенком преступной связи одного знатного господина и синьоры из достойной семьи.
Поэтому, естественно, ребенка постарались спрятать подальше и отдали на воспитание в один отдаленный монастырь. Там она жила в относительном довольстве, так как родители собирались со временем выдать ее замуж за пусть неблагородного, но состоятельного супруга. Но случилась чума. Знатный отец ее умер, умерла и мать, но перед смертью успели они передать в монастырь значительные средства на приданое дочери.
Однако болезнь так проредила страну, что и в монастыре многие слегли и уже не встали, в том числе и те, что знали тайну Челесты и хранили ее. И судьба бедняжки была бы горькой, если бы не имела она один важный для монастыря талант — талант златошвейки. Издревле поселенки обители продавали чудесные вышивки по всему королевству и тем славились далеко по свету. Так что Челеста осталась при монастыре, приняла постриг и трудилась день и ночь. А так как была она не только умелой, но и сметливой, кастелянша стала отправлять ее к окрестным богатеям с образцами тонкой работы, чтобы собирать заказы. Со временем ей стали доверять даже деньги.
И вот, что из этого вышло. Отправилась как-то Челеста по реке с большим заказом для местного епископа, передала все по назначению и возвращалась обратно с немалой суммой денег, спрятанной в кленовой шкатулке. Как вдруг разыгралась буря. Карбас швыряло из стороны в сторону, крупный град бил гребцов по лицу и рукам, молнии то и дело прочерчивали небо зигзагами, а гром внушал ужас. Челеста взмолилась к богу о помощи, но не была услышана. Судно потонуло, а с ним потонула и вся команда. Одна только монахиня каким-то чудом выбралась на берег (возможно, молитва все же помогла), но кленовую шкатулку и деньги монастыря, конечно, спасти не удалось.
Представьте себе горе и ужас несчастной девицы, очутившейся где-то в глуши, совсем одной, мокрой с головы до ног, с побитым о камни телом и к тому же не выполнившей впервые в жизни поручения настоятельницы монастыря!
Опустив голову, в тоске и печали побрела она вдоль реки в сторону обители, насколько могла понять, где находится та сторона. Конечно, не прошло и часа, как ее ноги, не привычные к долгим походам, сбились в кровь, и она уже опасалась, что станет добычей злых людей или диких зверей (и не могла решить в своих спутанных мыслях, что хуже), как вдруг увидела, что в реку впадает ручей, а чуть выше по ручью установлена запруда, а на той запруде поставлена небольшая аккуратная меленка.
В доме при меленке жил честный мельник, и он накормил и приютил Челесту, и рассказал ей, что сам понятия не имеет, где находится ее монастырь, но неподалеку стоит славное селение, которое бог весть почему носит название Первый круг, и там-то монахине помогут. И после беспокойной ночи, в которую несчастную девушку посещали мрачные сны о потерянных деньгах и гневе настоятельницы, совершенно невыспавшаяся и очень грустная Челеста была усажена в тележку, запряженную парой осликов, и вместе с несколькими мешками муки доставлена в городок, к священнику. Тот отнесся к ней с участием и рассказал, что на следующей неделе в сторону ее обители будет отправлен обоз, который, конечно, с радостью довезет ее до места. Ей остается подождать всего каких-то три дня!
— Я не знаю, как отблагодарить Вас! — воскликнула Челеста. — Но мне не хочется обременять Вас. Как бы я хотела, чтобы обоз отбыл уже сегодня!
Священник вздохнул и в уголках его глаз блеснули слезы.
— Я бы тоже хотел, дитя мое, чтобы ты уехала уже сегодня. Тогда тебе не придется стать свидетелем того ужаса, что ждёт нас этой ночью...
Челеста, видя внезапные слезы священника, принялась утешать его и просить рассказать, что за ужасные события должны произойти вскоре.
Тот отнекивался и говорил, что лучше запрет монахиню в маленькой комнате без окон, и отпустит только на третий день, чтобы ее миновали горести этого, в общем-то чужого для нее городка. Но девушка победила.
— Слушай же грустную повесть о проклятии, лежащем на всех жителях Первого круга! Не знаю, за какие прегрешения послано нам это испытание, но известно только одно. Каждые сто лет в первое полнолуние после осеннего равноденствия город посещает демон из ада. Он является в обличии благородного господина, одетого в черные одежды, расшитые серебром, восседающего на необычайно крупном вороном коне. Словно вихрь, проносится он по городу и останавливается, как вкопанный, на площади перед храмом. Громовым голосом возглашает он, что безумно хочет пить и просит подать ему воды. Но того, кто подаст ему напиться, он забирает с собой, в самый ад... — тут у священника перехватило горло, и продолжить он смог только через некоторое время, показавшееся Челесте бесконечным. — А если мы не дадим ему воды, он разражается богохульствами и уносится прочь. А наутро все младенцы от одного дня до трех лет, все эти невинные дети, оказываются мертвыми в своих кроватках! Ужасный выбор стоит перед всеми жителями города в эту ночь: ввергнуть свою бессмертную душу в пекло или прервать жизни нескольким бедным малюткам!
И вот сейчас в Первом кругу девять матерей рвут на себе волосы, желая спасти жизнь своему ребенку и страшась ада, ибо роковая ночь наступит уже сегодня.
Видишь сама в какой недобрый час судьба занесла тебя в наше селение.
Челеста в ужасе молчала.
Священник закончил свой грустный рассказ и взглянул на девушку в тоске:
— Я ничем не могу помочь бедным родителям. Им придется смириться с потерей детей. Ибо лучше пусть девять душ отправятся в рай, нежели одна ввергнется во ад. А теперь скажи мне, дочь моя, хочешь ли ты, чтобы я запер тебя, и твой взор и слух не смутили слезы и вопли несчастных?
— Нет, — отвечала монахиня. — Думаю, я достаточно тверда в вере.
И вправду, весь день она вела себя, как ни в чем ни бывало: помогала экономке по хозяйству, испекла удивительный пирог с ревенем и даже показала доброй старушке несколько особо хитрых стежков для изящного рукоделия.
Между тем стемнело. Дождь, накрапывавший весь день, прекратился, тучи разошлись, и полная луна, желтая, точно свежесбитое масло, осветила округу. А вскоре послышался бешеный стук копыт. Всадник, который был бы черным, как сама ночь, если бы серебро на его одеждах не сияло призрачным дважды отраженным светом далекой луны, вынесся на площадь перед храмом и вскричал громовым голосом:
— Я алчу и жажду! Воды!
Никто ему не ответил.
— Я изнемогаю от жажды! Принесите мне хоть глоточек самой обычной воды!
Тишина.
— В третий и последний раз спрашиваю я: даст ли мне кто-нибудь воды?
— Я дам! — раздался спокойный голос, и тонкая девичья фигурка, едва различимая во мраке, возникла прямо перед пенной мордой коня. То была Челеста, и она протягивала демону ковш, полный влаги.
Не знаю, чего ожидала несведущая в делах мирских девушка, самым красивым в мире почитавшая золотую канитель, а самым важным — Святое писание, но случилось вот что: осушив одним долгим глотком ковш, чёрный демон наклонился к ней, обвил ее талию крепкой, как железо, рукой и в один мах усадил перед собой на коня. А там пришпорил жеребца и понесся, словно вихорь.
Бедная Челеста не успела дух перевести, как оказалась в каком-то диком, страшном лесу. Вокруг стояли кряжистые кривые деревья, на изломанных ветвях которых не росли ни листья, ни плоды. То там, то тут из земли высовывались корявые корни, через которые всадник перелетал, не задумываясь. Лунный свет пронизал чащу мертвенными лучами, и повсюду множились и шевелились причудливые тени. Ни жива, ни мертва сидела монахиня на коне, не смея даже молиться.
Наконец, скачка кончилась: конь стоял передо рвом, заполненным мертвенно-синей жижей. Всадник свистнул и на том берегу рва раздался стук и скрежет, и сверху опустился мост, края которого были утыканы шипами. В два прыжка скакун преодолел ров и очутился во дворе мрачного замка. Тут демон спешился, легко, точно перышко, подхватил Челесту и поставил ее на землю. Потом поклонился и сказал холодным, лишенным всякого выражения голосом:
— Добро пожаловать во владения герцога Пеккатори.
И бедная Челеста, дрожа, вошла вслед за демоном в его тёмный замок. Ни факелов не было на стенах, ни свечей на столах. В огромном камине горел огонь, но то был чёрный огонь, не дававший света.
И всё же девушка видела все явственно, так как комнаты заполняло мертвенное зеленоватое сияние, сочившееся с потолка и стен, как потоки воды сочатся по мху, устилающему своды пещеры. «Что со мною будет?» — думала монахиня, и сердце ее билось в груди, как воробушек в когтях кота.
Герцог Пеккатори, между тем, остановился, указал ей на пышный диван и предложил присесть. Она повиновалась.
— Я знаю, — все так же бесстрастно продолжил свои речи герцог, — что в городке, откуда я тебя привез, меня почитают за посланца ада. Я знаю, что ты думаешь, будто я пришел за твоей душой. Но это не так. Я не причиню ни духу твоему, ни телу никакого вреда. И нужно мне от тебя только одного: чтобы ты провела со мной эту ночь. А на рассвете я отпущу тебя целой и невредимой и даже — кто знает? — может, вознагражу за время, проведенное со мной.
Челеста тут же представила, что ночь эта будет длиться целую вечность, а когда придет заря, из замка равнодушно вышвырнут в ров ее белые кости, и мерзкая жижа растворит их, как вода растворяет сахар.
Но делать нечего: девушка кивнула в знак согласия, и словно в ответ на ее кивок раздался мрачный гулкий звон — невидимые часы где-то пробили полночь.
С последним ударом странные метаморфозы стали происходить с хозяином замка: тело его выкручивалось и видоизменялось, где-то сужаясь, где-то удлиняясь, так что уже через минуту чёрные одежды, прежде покрывавшие его тело, валялись на полу, а перед перепуганной Челестой стоял, припав на передние лапы, неведомый зверь крайне мерзкой наружности.
Похож он был на гигантского гончего пса, совершенно лысый, но покрытый мерзкими бородавками, с вытянутой пастью, из которой торчали во все стороны длиннющие острющие клыки, с лапами, похожими на лапы гигантской крысы, с тощим хвостом, утыканным шипами, с которых сочилась бледно-желтая слизь.
Монахиня онемела от отвращения и хотела закрыть глаза, чтобы не видеть тошнотворное создание, которое и назвать-то созданием было грешно. Но странно: не успела она подумать о том, чтобы опустить веки, как новая, ясная и яркая, словно солнечный луч, мысль пришла ей на ум: посмотри на него, приказал ей кто-то. Смотри, и не отводи взгляда!
И Челеста смотрела на чудовище, а оно смотрело на Челесту, и не было ненависти в его уродливых глазах, а только боль и мольба. И тогда девушка пригляделась внимательней и поняла, что тварь страдает от огромной раны, тянувшейся через пах и внутреннюю поверхность бёдер, а бледно-желтая слизь — это кровь или гной, которую выделяет рана.
— Сиди здесь, я скоро вернусь! — сказала монахиня так, как сказала бы дворовому псу, и пошла искать кухню.
В замках всегда должно быть место, где можно раздобыть горячую воду и относительно чистую тряпку. И даже в этом проклятом замке такое место было. Пустынное и мертвенное, как всё вокруг, но черный огонь в очаге давал тепло, а на полках стояли закопчённые котелки, и в огромной дубовой бочке хранилась чистая вода.
Челеста согрела воду, взяла какую-то пыльную салфетку и наскоро прополоскала ее. Потом налила кипятку в оловянный кувшин, собралась с духом и пошла назад, к страдающей мерзости.
И там, вернувшись к чудовищу, Челеста промыла ужасную рану, и продолжала время от времени вытирать сочившуюся слизь и разговаривала с тварью, словно то был человек. Мало-помалу, она рассказала ему всю свою немудреную жизнь, и пропела все гимны, которые знала, и прочитала все псалмы, которые заучила наизусть. А потом ночь отступила и взошло солнце.
И вот уже рядом с ней стоит прежний герцог Пеккатори, одетый в черное. Только серебряная вышивка на его одеждах розовеет, подсвеченная лучами с востока.
— Благодарю тебя, — сказал мужчина, — что ты провела со мной эту ночь. И в благодарность я расскажу тебе, что эта ночь для меня значила. Знай же - я был отпрыском одной из знатнейших семей древнего и могучего Рима, который когда-то царил над здешними землями. В мое время мы гнали и убивали христиан, словно те были жалкими крысами, и насмехались над их богом. Немало грехов я совершил, а когда умер, оказалось, что божества, которым я поклонялся, — просто выдумки, а заповеди истинного владыки мира я нарушил, и едва-едва не угодил в самое страшное место — в Тартар.
Самая малость удержала меня и в результате я оказался не в аду, но в чистилище. Раз в сто лет я могу изменить свою судьбу и меня отпускают в мир живых. И раз в сто лет кто-то может пожалеть меня и попытаться мне помочь. Но — зарок нерушим! — я не могу рассказать ему или ей, ни кто я, ни как меня вызволить. Уже четырнадцать раз взывал я о помощи, и было разное. Бывало, мне не отвечали, и я уходил ни с чем. Бывало, меня жалели в человеческом обличьи, но в ужасе убегали, увидев обличье другое — мерзкое и отвратительное. Два раза было и так, что со мной проводили эту ночь, но скорее, в надежде на обещанную награду, в сердце же содрогаясь и ненавидя меня. И только ты подарила мне утешение.
— И что теперь? — спросила, ожидая чуда, Челеста. — Тебя простят? Твои грехи искуплены?
Герцог улыбнулся:
— Не так все просто, дитя. Первый круг пройден, но впереди еще шесть. И каждый новый будет труднее предыдущего.
— Теперь мы расстанемся. Но ты, прежде чем уходить, спустись в подвал. Там ты найдешь то, что будет тебе наградой в жизни земной. Награды в ином месте не могу я тебе обещать. — И чёрный мужчина растворился, как туман.
Челеста вздохнула, что большого чуда не произошло, но все же сочла необходимым помолиться и за маленькое чудо. А потом спустилась в подвал и увидела там множество сундуков, набитых золотом и драгоценностями. Но — вот уж воистину дивное диво! — среди всех этих огромных дубовых ларей, обитых медью, стояла ее маленькая кленовая шкатулочка, и все деньги, полученные от епископа, лежали в ней в целости и сохранности. А поверх монет покоился прозрачный камень, огранённый в виде капли, размером с голубиное яйцо. Это был (чего не знала и не могла знать Челеста) бриллиант чистой воды.
Девушка взяла шкатулку и вышла из подвала, недоумевая, как ей удастся выбраться из леса и добраться до своего монастыря. Но — второе дивное диво! — открыв тяжёлую дверь, она сразу очутилась в садике своей обители, и, конечно же, поспешила обрадовать мать настоятельницу.
Та выслушала рассказ о чудесном спасении монахини и денег и взволновалась. Никак не могла она понять, что ей делать: отринуть дьявольские деньги и передать Челесту в руки церковного суда или возвестить миру о великом чуде. Посоветовавшись с духовником, отцом Амбросием, приняла двойственное решение: наложила на Челесту необременительную епитимью, золото и кленовую шкатулку освятила, а бриллиант вправила в венец Божьей матери, стоявшей в монастырском храме.
Историю же эту записывать не велела, а передала её из уст в уста своей преемнице. Та передала своей, потом — уж не знаю как - сказание это выбралось из стен монастыря и пошло гулять по свету, пока не добралось до меня. А я поведала его вам.
Помилуй, Господи, нас, грешных, и спаси. Аминь