Две жизни Ильи Кузьмича

Тарелка выскользнула из рук и разбилась на несколько мелких, почти равных осколков. Поднимать их Илья Кузьмич не стал, отодвинул ногой в угол, где уже скопилась небольшая кучка мусора. Придет с работы Зина и уберет. Покудахчет, попричитает над разбитой тарелкой, сметет всё в совок и выбросит в ведро.
Зина – последняя женщина в его жизни. Теперь это уже было ясно. Она была не молода. Но и не стара. Возраст её он не мог определить. Одевалась в мешковатые, будто с чужого плеча, вылинявшие ситцевые платья, на голову водружала застиранный платок, натягивала его так, что глаз не было видно. Носила одежду как схимник рясу, словно специально старалась выглядеть хуже. Под бесформенной одеждой угадывалась совсем не старушечья, стройная фигура, пышная грудь, круглые бедра. Своими длинными, но уже скрученными артритом пальцами она замешивала раз в неделю тесто, ловко лепила из него всевозможные булочки, рогалики, ватрушки, выпекала их в русской печи. Они сохраняли свежесть целую неделю, до следующий выпечки.
- Зачем ты печешь так много?
- Мои мать и бабушка так делали. Мне нравится.
Большую часть сдобы она куда-то уносила. Илья Кузьмич не спрашивал. Не его дело. Но булочки с удовольствием уплетал и с чаем, и с козьим молоком. Коза жила в сараюшке, молока давала много, хватало и им с Зиной, и её собаке Жучке.
Иногда он ловил на себе внимательный взгляд молчаливой женщины, она глаза сразу опускала. Чувствовал, что она совсем не та простушка, за которую себя выдает. Но и это не его дело. Слава богу, она ему не жена.
Илья Кузьмич вздохнул. Была у него когда-то жена. Нина. Красивая, с тонкими чертами лица, с ножками, на которые хотелось смотреть целый день, а ночью гладить. Не было ей равных ни в умении готовить, ни гостей принимать. Всем хороша была Нина, а сына не уберегла, пока он по лагерям скитался. Илья Кузьмич тогда от боли высказался очень грубо, и она навсегда исчезла из его жизни, растворилась. Только через год, по почте прислала банковскую карту, да листочек с кодом. Он и проверить не мог сколько денег у него, потому что в поселке банкомата не было, а в город он не ездил. Предала! Десять лет прошло с тех пор, как его посадили, а он ничего из той жизни не смог забыть, хоть и старался.
Вкус к жизни прежде у него был отменный. Из-за этой жажды жизни, любви ко всему тому, что просто так не всегда возьмешь, а только за деньги, или благодаря связям, он и получил срок. Хотя, мог бы и ни за что отсидеть. От сумы, да от тюрьмы, как говорится, не зарекайся. Он-то за дело.
Из той, прошлой, жизни, помнил, как в 1993 году отмечал своё сорокалетие на корабле, превращенном в ресторан. Время тогда было такое, что казалось - горы может свернуть. Он арендовал весь зал, приглашенных пятьдесят человек. Десять родственники, остальные – нужные люди. Сервировка – отменная, закуска - невиданная, шампанское и прочие напитки – немерено.
Среди приглашенных – Раечка. Шумная, веселая, легкая на подъем, всегда за ним, как нитка за иголкой, его официальная невеста, вся как переспевшая вишня, дотронься – брызнет соком. Ей давно замуж невтерпеж. Она уже не намекает, а прямо говорит об их немедленном бракосочетании. Уж и платье подбирала, а он все оттягивал поход в ЗАГС. Сам не мог понять, что мешает ему заключить брак с женщиной, которая ему во всем потакает, в постели полностью удовлетворяет, к тому же предана ему, как собака. Всем говорил, что никак не может насладиться холостяцкой жизнью, что маленькие радости мужчина может позволить себе только до брака, потом ни-ни. Врал, конечно. Про «ни-ни».
Тогда-то он и познакомился с Ниной. Он уже и не помнил, с кем из его гостей она пришла. Она выделялась своей утонченностью, тихим голосом и неправдоподобными зелеными глазами. Таких глаз он никогда больше не встречал. Даже у их сына были карие, как у него.
Илья Кузьмич понял, что не сводит с неё глаз, когда занервничала Раечка. Она его потянула, он пошел за ней безропотно и выдрал её в тёмной каюте. А виделись ему в этот момент пронзительно-зеленые глаза. После страстного совокупления Раечка расслабилась, успокоилась, потеряла бдительность. А он не помнил, в какой момент взял Нину за руку, увел с корабля, усадил в машину и привез к себе домой. Он что-то говорил, она молчала, даже во время секса не издала ни звука, и осталась у него. Он пошел с ней в ЗАГС, не раздумывая, и за всё время, что они были вместе, ни разу не пожалел.
Он тогда быстро сориентировался, вступил в нужную партию, карьера пошла в гору. Вскоре стал мэром причерноморского городка. Рядом – Нина – надежный тыл, преданный, немногословный, заботливый. Сын родился, не заметил, как он в школу пошел. Илье Кузьмичу нравилось бывать с семьей на людях. Рядом – спокойный, хорошо воспитанный мальчик, с другого боку стройная, выше его на полголовы, словно слепленная из другого теста, законная жена. Не то, что он, так и оставшийся внутри себя сопливым мальчишкой с окраины, в коротких штанишках на одной бретельке, которому до всего было дело, все хотелось попробовать, руками дотронуться.
Женой гордился и восхищался, но любовницу имел. Мог бы и не одну обслужить – силы от крестьян дедов и прадедов в нем было много, несмотря на невысокий рост и худощавость. Это отец его потом стал рабочим, перебрался в город. Но положение заставляло быть осторожным. Потому довольствовался услугами золотоволосой Вали, преданной секретарши, в надежности которой он не сомневался, потому что у той муж был старпомом на корабле дальнего плавания. Терять его она не хотела. Заперев кабинет, он умудрялся получить разрядку, не покидая рабочего места, что было чрезвычайно выгодно и удобно.
Почти в пятьдесят у него случился небольшой инфаркт. Он особенно не страдал, только небольшое жжение в груди беспокоило. Его окружили заботой, но он не переживал, а только усмехался. Болезни сердца есть почти у всех, сердца оперируют, шунтируют, стимулируют, и он, если нужно будет, воспользуется всеми этими медицинскими достижениями. И потому темп жизни не сбавлял, жил на всю катушку, строил двухэтажную дачу на берегу моря, имел новую, молодую любовницу – секретаршу Олечку, иногда, по старой дружбе, наведывался к Вале.
Очередной юбилей подпортили перемены в правительстве. Старый и больной президент ушел, вместо себя оставил нового, молодого. Хоть и приемник, вроде, но кто его знает. Всем известно, новая метла по- новому метёт. На торжество все приглашенные пришли, но уже была натянутость, чувствовалась неуверенность. И он тогда, как зверь, чувствуя надвигающуюся катастрофу, оглядывал сквозь прищуренные веки собравшихся. Знал, не любят его, но все в его паутине. И сыто икающий прокурор города, и вице-мэр, не спускающий глаз с молоденькой жопастой официанточки, и главный архитектор, и главный по налогам, и даже его Нина. Все повязаны, и каждый ему здорово обязан, и от него зависим. Всё в этом городе в его руках. А новую власть можно подмаслить, приручить. Опыт у Ильи Кузьмича в этом деле большой.
Но гром грянул и был подобен атомному взрыву. Сначала по распоряжению сверху его сняли с должности. Никто из подопечных ему помочь не мог, да и не хотел. Не успел опомниться, попал под следствие. Потом суд. Он апелляцию не подавал, знал – заслуженно. И это ещё хорошо, что отделался десятью годами, и, слава богу, точнее депутатам, что приняли закон об отмене конфискации имущества. Его отправили на Дальний Восток. За жену и сына был спокоен – они всем обеспечены, проживут.
Восемь лет отсидел, готовился к условно-досрочному освобождению, когда приехала постаревшая, с черным лицом Нина, сообщила, что их сын покончил жизнь самоубийством. Он кричал так, что вздулись вены на шее, что сука она, что не уберегла самое дорогое, что у него есть. Прибежала охрана, еле его успокоили. Нина подняла на него потухшие глаза:
- Ненавижу! Сын погиб из-за тебя. Все эти годы его дразнили, устроили настоящую травлю, что отец его – вор и казнокрад. Я подаю на развод. Прощай.
И вышла.
Дверь громко лязгнула, разделив его жизнь на две неравные части. И он, сломленный смертью сына, отнесся безразлично к уходу жены. Но в больницу попал с очередным инфарктом. На этот раз всё было намного серьезнее, долго лечили, ещё дольше приходил в себя.
Вскоре за хорошее поведение и в связи с резко ухудшившемся здоровьем, его условно освободили, хотя могли бы не освобождать – до конца срока оставалось немного. Поселили неподалеку в таежном поселке к Зине квартирантом. Назначили пенсию по инвалидности. Место жительства он менять не смел и два раза в неделю обязан был отмечаться в спецкомендатуре.
Зина отвела ему угловую маленькую комнатку. У стены стояла узкая кровать, у небольшого оконца – стол и стул. Одна стена была печной стенкой. Когда вошел, сразу почему-то подумал, что это его последнее пристанище, что здесь он и помрет. Но сожаления не было, а только бессильная злоба. На себя, на Зину, на Нину, на весь мир.
Илье Кузьмичу не нравилось всё. И деревянный, бревенчатый, пропахший нуждой и старостью дом, да и весь поселок с посеревшими от времени деревянными домами и покосившимися заборами. Но особенно ему не нравилась хозяйка.
Зину невзлюбил сразу. С первого взгляда. Неприязнь усилилась, когда понял, что единственное существо, которое она любит – белая, с черными пятнами дворняга Жучка, которая жила при ней на правах принцессы. А Зина была при ней вроде прислуги. Свою небольшую пенсию и такую же никчемную зарплату она распределяла так: 1/4 – свет и дрова, 1/4 – еда, 1/4 – лекарство и ветврач для Жучки, остальное куда-то уносила. Илья Кузьмич думал – на книжку, копит на «черный» день.
К Жучке, без зазрения собачьей совести, поглощавшей единственный в супе куриный окорочок, в то время, как хозяйка довольствовалась жидким супом, испытывал особую неприязнь. Но выбора у него не было и время от времени приходилось наблюдать эту отвратительную сцену.
Держался он холодно, готовил себе сам, исключение делал только для Зининой выпечки, и втихаря пинал зловредную собаку. Она негромко повизгивала, но не кусалась, смотрела недоуменно круглыми, слезящимися глазами.
Зина затевала разговоры, но они были, в основном, о Жучке и её болезнях. Когда на экране телевизора появлялись знакомые лица, она оживлялась, комментировала:
- Ты смотри, американцам спокойно не живется. Снова нагнетают. Не дай бог, война.
Илья Кузьмич разговоры не поддерживал, уходил в свою комнату.
Годы в лагере согнули его. Итак невысокий, стал ещё ниже ростом, совсем высох. На запрос из родного города пришли ответы, но они не радовали. Никого из родных в живых не осталось. Нина дом и дачу продала, исчезла в неизвестном направлении. Единственное, что от неё осталось – банковская карточка, присланная заказной бандеролью. Старые друзья отмалчивались.
Пришлось вновь признать, что лечь в сырую землю ему придется здесь, в захудалом таёжном посёлке, и хотелось только одного – чтобы последние дни скрасила приятная особа, но таковой не находилось. Те, что ему нравились, смеялись над его предложением, либо посылали подальше, и каждый вечер ему приходилось коротать в обществе Зины и её противной, постоянно портящей воздух Жучки.
Каждое утро Зина уходила на работу, в какую-то контору, где мыла полы. Жучка укладывалась в старое широкое кресло и тут же засыпала. Илья Кузьмич, проходя мимо, тыкал в неё палкой. Собака вскидывала голову, смотрела обиженно, пока он не уходил.
Эта неравная война с больной собакой вдруг стала доставлять  удовольствие ему, такому же немощному старику. Он словно мстил ей за свой удручающий конец жизни и ухмылялся, когда удавалось заставить Жучку особенно жалобно скулить.
Силы, тем временем, покидали Илью Кузьмича. С каждым днем он становился слабее, всё труднее было слезать с кровати, добираться до уборной на улице, и уже навязчивой идеей стало желание завести горшок под кроватью.
В конце лета, дождливым августовским днём, Илью Кузьмича не на шутку прихватило. Появилась опоясывающая боль, вздохнуть не мог. Стиснув зубы, добрался до входной двери, открыл её и, скрученный от нового приступа боли, упал на крыльце. Подумал, что вот тут, сейчас, на пороге чужого дома, отдаст богу душу. Лежал, постанывая, хотел закричать, но сил не было. Вдруг почувствовал частое сиплое дыхание у уха, на щеку капнула слюна. Жучка смотрела на него слезящимися глазами. Подумал – злорадствует. Хотелось её прогнать, но он смог только тяжело вздохнуть.
Жучка спустилась с крыльца, проковыляла по двору, подлезла под ворота и исчезла. Илья Кузьмич устало закрыл глаза. Боль чуть-чуть утихла.
Он не знал, сколько времени так пролежал, проснулся от Зининого голоса. Но что она говорила, понять не мог. Чувствовал, как его положили на носилки, долго везли на машине.
Оказалось, в краевую больницу. Сделали укол, стало полегче, боль почти утихла. В ходе обследования выяснилось, что у него большой камень в желчном пузыре, который сдвинулся и закупорил проток. Требовалась операция. Неделю он голодал, мужественно терпел долгие, многолитровые капельницы. Но настал день операции, две шумные санитарки раздели его, уложили на каталку, накрыли простынёй и повезли. Обратил внимание, что лифт совсем бесшумный и незаметно, что движется. Санитарки передали его другой, молодой. Лицо закрыто маской, но по глазам видно, что совсем юная девица. Глаза красивые, с длиннющими ресницами. Замелькали двери с номерами. Пятнадцать. Остановились. Двери сами раздвинулись. Переложили на стол. Операционная оказалась небольшой, негромко играл джаз. Вокруг Ильи Кузьмича суетились, стол слегка наклонили, закрепили руки, сделали укол в вену.
Веки поднять он не мог, но не спал, слышал музыку и думал: «Сейчас резать начнут, а я ведь не сплю». Но сказать не мог.
- Илья Кузьмич! Просыпайтесь!
Зачем? Языком пошевелить не мог, чтобы спросить.
- Илья Кузьмич! Операция закончена. Всё прошло хорошо.
Да неужели? Он воспрянул духом, заулыбался.
На следующий день он уже вставал, чувствовал себя прекрасно. И болезненного разреза на животе не было. Операция была лапароскопическая – два крошечных шва и прокол для трубки в правом боку.
В день выписки пришла заплаканная Зина.
- Жучка померла, родимая. Пятнадцать лет вместе. – Она зарыдала в голос.
Илья Кузьмич подумал – ну и черт с ней.
- А ведь она вас спасла.
- Это как?!
- Она ко мне на работу пришла. Никогда одна не приходила, только со мной, а тут пришла и смотрит жалобно. Я и поняла, что что-то случилось.
Илья Кузьмич отвел глаза, зажевал губами. Надо же! Казалось бы – никчемная собачонка, и такая умная! А он её обижал. А она зла не помнила. Впервые в жизни ему стало стыдно. Не просто стыдно, а невыносимо тошно. Выходит, он, человек, а хуже, злобнее собаки!
По его просьбе Зина привезла заветную карточку. Он ещё до операции заприметил в холле больницы банкомат.
Зина карточку привезла, а бумажку потеряла. Долго копошилась в большой, набитой всякой дрянью, сумке, с потрескавшимися ручками, но безуспешно.
Илья Кузьмич смотрел на неё сузившимися от злости глазами. Хотелось ударить глупую бабу тростью.
- Кузьмич, я, может, что-то напутала, но там были цифры – 3, 1, 1 и 6. Я мельком взглянула.
- Точно?
- Кажется, да. Легко запоминающиеся.
Он резко вскочил с кровати, в правом боку запекло. Старался не бежать. Зина шагала следом, подставляла руки, старалась поддержать. Он её руки отталкивал. Вниз, по лестнице, ещё один пролет…  сунул карточку в узкую щель, набрал заветные цифры. Точно! Молодец, Зина, хоть и дура набитая. «Баланс». То, что ему нужно! Вышел чек – десять миллионов рублей.
У Ильи Кузьмича мелко затряслись руки. Отошел к диванчику, сел. Зина засуетилась:
- Врача позвать? Что там? Пусто?
- Отстань!
Молодец Нина! Не ошибся в ней, когда в жены выбрал. Другая обобрала бы до нитки, а эта солидный куш отвалила. Может, и меньше, чем себе, но и за это спасибо. Ему на оставшуюся жизнь хватит. Он представил, как сядет сейчас в самолёт, улетит на юг. Там сейчас лето в разгаре. Пока в спецкомендатуре хватятся, его и след простынет. За такие деньги он будет жить в тихом месте у моря. Если и найдут, то не сразу. Он успеет насладиться морским бризом, поваляется на прогретом солнцем песке, поест вдоволь винограду. Одним словом, всем тем, что очень любит и чего ему не хватает здесь, в таежном, холодном дальневосточном поселке. А там – будь, что будет.
Он посмотрел на Зину. Вид у неё был уставший и даже жалкий.
- Едешь, Кузьмич? Или я одна поеду. Жучка не похоронена. Хотелось не наспех, а по-людски.
- По-людски? Это что-же, с музыкой и поминками?
- Зачем ты так?
И правда. Чего это он? Непривычная его нутру жалость к женщине и, что особенно его самого удивляло, – к умершей собаке, пронзила его жестокое сердце. Даже голова закружилась. Подумал – стареет. Сентиментальным стал.
Хотел снять миллион, но оказалось, что в сутки можно только двести пятьдесят тысяч. Он выудил деньги из углубления, засунул в карман больничной пижамы. Зина посмотрела на него ошалевшими глазами. Если бы он не достал эти деньги из банкомата у неё на глазах, подумала бы, что украл. Откуда у бывшего зека столько? Неужели на зоне так хорошо платят?
Заказав такси, Илья Кузьмич повёз Зину в магазин одежды и парикмахерскую. Она оказалась хороша собой и намного моложе, чем в старом угрюмом своем одеянии. Но ещё больше его удивило, что чувствовала она себя в новой и модной одежде уверенно, носила наряды смело, как будто всегда в таких ходила. Со знанием дела рассматривала себя в зеркало, и он ею даже залюбовался.
Потом купил кое-что себе и им обоим новые телефоны.
Домой, в поселок, ехали на такси. По дороге он, сам от себя не ожидая, разоткровенничался, рассказал Зине о себе всё.
- Ну, а ты, Зина, что за птица? Теперь твоя очередь.
Она лишь дернула плечом, отвернулась.
- Жучку жалко. Как я теперь без неё?
- Давай, другую куплю. Породистую. Вельш корги пемброк, например, как у английской королевы.
- Не надо.
Приехали засветло. Зина в конце огорода выкопала могилу, опустила в неё коробку с мертвой собакой, засыпала, подравняла холмик. Потом они выпили по стопочке. Зина то и дело хлюпала носом, вытирала глаза.
- Хочешь, я Жучке памятник поставлю. Гранитный.
- А хочу!
- Замётано!
Утром, как всегда, в субботу, Зина замесила тесто, напекла сдобы, большую часть выпечки сложила в большой бумажный пакет.
- Я с тобой.
- Зачем?
- Скучно.
Шли недолго. Впереди, покручивая бёдрами, стройная Зина в новом брючном костюме, за ней, едва поспевая, хромающий Илья Кузьмич.
- Не спеши, Зин.
Она пошла медленнее, обернулась, бросила насмешливый взгляд.
- Зин, а Зина, ты ведь совсем не простушка. Не та, за кого себя выдаешь.
- Сгинь. Не твоё дело. Кем бы ни была, тебя не касается. Сколько тебе осталось до полного освобождения?
- Полгода.
- Вот, полгода проживешь и – скатертью дорога. А я больше постояльцев брать не буду.
- Чем же мы так плохи?
- Любопытные очень.
В небольшом, но крепком домике, жила большая семья. Мать с тремя детишками. Отец их погиб два года назад. Привалило в тайге деревом.
Сколько Илья Кузьмич не присматривался, так и не понял, как они помещаются в таком маленьком доме.
Дети, завидев Зину, бросились  её обнимать. Она поставила на стол пакет с булками и привезенными из города гостинцами. Сунула в карман женщине пятитысячную купюру.
- Ну, что вы, теть Зина! Вы нам и так много помогаете. Что бы я без вас делала?
- Бери, Таня. Послезавтра зарплату получу, ещё принесу. Ты Максика-то в школу собрала?
- Не всё ещё купила.
- В город съездишь, а я с малышами посижу.
Илья Кузьмич своим наметанным взглядом заметил едва уловимое сходство между Зиной и Таней. Особенно фигуры и рост. Если поставить рядом, не отличить.
Дома не удержался, спросил:
- Таня – твоя дочь?
Зина едва не поперхнулась чаем. Отставила кружку, долго молчала.
- Моя. Как ты догадался?
- Вы очень похожи. Почему она тебя тётей называет?
- А она не знает, что я её мать.
Теперь был вечер Зининых откровений. Она достала пакетик с фотографиями. На них молодая Зина, полуобнаженная, с красивыми изгибами, танцует стриптиз. Шик, блеск, красота! Прожекторы, доллары в кружевных трусиках, разврат.
- После школы в Москву уехала. Подруга в стриптиз-шоу устроила. Ну, и закрутилось. Хозяин устроил так, что я ему оказалась должна большую сумму. Приходилось с клиентами спать. Платили, правда, хорошо. Но все этому упырю отдавала. Забеременела. Отец ребенка обещал жениться, долги мои отдать. Потом исчез. Я родила, приехала в поселок. Поезд ночью пришел. Я дочку хорошим, но бездетным людям во двор положила. Не могла к родителям с ребенком явиться. Они думали, что я на хорошей работе устроилась. В общем, подлость совершила я. Грех страшный. Снова в Москву уехала. Долг весь вернула, выпуталась из этой паутины. А тут заболела, да и возраст не тот. Родители умерли. Вернулась я в отчий дом с тем, с чем уехала. Тане помогаю, чем могу.
- Может, сказать ей правду?
- Нет. Теперь уже зачем? Все равно у неё никого, кроме меня и детей нет. А у меня, кроме них. Жучка вот была, но и её не стало.
- А одежду почему такую уродливую носишь?
- Наказание. Сама себе такое придумала. Да и мужики чтобы не липли. Не хочу ничего.
Всю ночь Илья Кузьмич не спал. Ворочался, скрипел кроватью, вздыхал. Зина слышала.
- Как тебя мой рассказ разобрал! Не ожидала.
- А как ты смотришь на то, что я построю большой дом для нас и Тани с детьми. Газ проведу, воду. Денег хватит и ещё детям на учебу останется.
- Для «нас»?
- Хочешь, чтобы я уехал?
- Нет.
- Ну, так вместе будем жить. Детей воспитывать. У меня тоже никого, кроме вас нет. Мне ведь недолго осталось. Комнатку мне выделите. И я, вроде, не один.
Зина обернулась, долго и внимательно смотрела на него, потом присела рядом, вздохнула.
- Да живи ты хоть сто лет. Чего уж помирать-то собрался?
12. 08. 2022г.