Известно, что буржуазная философия в XX веке дала множество дивергентных ветвей, из одна которых, именующей себя «герменевтикой», претендует на то, чтобы быть подлинным философским методом истолкования текстов. Тем не менее, главный метод, который используют адепты этого учения, является отнюдь не новым, и даже не буржуазным, и происходит из схоластического способа истолкования текстов священного писания и священного предания всевозможными богословами, если называть вещи своими именами, и обозначается термином «герменевтический круг», представляя собой бесконечное истолкование одного и того же текстуального фрагмента с целью изнасиловать собственный смысл текста и привить ему вовсе не свойственное ему значение, как того некогда добивались церковники и схоласты, а ныне добиваются книжники и эпистемологисты, то есть буржуазные профессора, проповедующие в теории различные формы солипсизма, а на практике – отказ от какого бы то ни было участия в классовой борьбе за освобождение общества от тиранической диктатуры крупного финансового капитала, и, стало быть, поддержку наличной власти последнего. Поэтому все диалектические материалисты, работающие в области теоретических практик, должны понимать ошибочность подобных воззрений, уметь их объяснять экономическими интересами крупного финансового капитала и реакционной интеллигенции от него зависимой, а также известными комплексами логических ошибок, так что вся так называемая герменевтическая философия держится благодаря сосуществованию невежества и корыстного интереса реакционных профессоров и капиталистов, и не имеет никакого истинного основания ни в научной картине мира, ни в самой реальности, познаваемой через неё, а также уметь читать и интерпретировать тексты с опорой на собственные силы, без привлечения буржуазных, идеологических и метафизических методов, запутывающих сознание в неразрешимых противоречиях по причине несовершенства онтологии и гносеологии, лежащих в основе метода буржуазной герменевтики.
Прежде всего, прочтение предполагает читаемый текст и читателя, который собственно и читает знаковую последовательность. Но, если мы вслед за Марксом и всеми выдающимися социологами признаём, что не существует никакого «трансцендентального субъекта-индивида-личности» в организме читающего человека, или, что читателю не присуще никакое абстрактное единство, то из этого следует вывод об относительном бытии читателя как особого рода физио-социального автомата, прочитывающего текст так или иначе в зависимости от того, как им образом и из каких элементов он сконструирован. То же справедливо и в отношении текста, который не имеет автора в старом смысле этого слова, но является сконструированным из различных фрагментов, элементов, пределов и скоростей. И поскольку и текст в его происхождении, и читатель в его познании, оба являются материальными, то мы опять снова имеем онтогносеологическую складку, в которой распределяется познавательный процесс отражения одних материальных форм в иных формах объективной реальности, в котором следует различать конкретное и абстрактное измерения, или онтографические регионы бытия, сосуществующие друг с другом как множества частных объектов и определяющие их универсалии. К числу первых относятся экономические и надстроечные факторы читателя и писателя, интериоризованные каждым из них язык и дискурс, материальный носитель текста, текст, социо-физиологические тела, функционирующие как писатель и читатель, а также физическая среда, сквозь которую проходят отражения текста в нервную систему читателя; к числу вторых – линии смысла и критериум восприятия, вычерченные абстрактной машиной этой бесконечной природы.
Вообще, сами термины «читатель» и «писатель» должны пониматься именно как функции неодушевлённых тел-машин, действующих вне какой бы то ни было идеальности в старом смысле этого слова, понимаемой как населённость тела какими-то воображаемыми призраками: духом, душой, жизненной энергией и тому подобными не существующими в действительности стихиями. Для усиления смысла можно было бы говорить «написатель» - то есть тело, реализующее ситуативную функцию написания текста в смысле расстановки знаков на бумаге, электронном документе или иной пригодной для этого дела поверхности, и «прочитатель» - то есть тело, реализующее ситуативную функцию прочтения текста в смысле улавливания теми или иными органами чувств знаков и распределения их в нейронных сетях головного мозга. Тогда будет решена проблема с определением машин, обладающих какими-либо элементами искусственного интеллекта, способ-ных производить или воспринимать какой бы то ни было текст, даже если речь идёт о восприятии введённого пароля или генерировании предложений на основании словаря и правил грамматики, то поскольку данные машины реализуют функции производства и восприятия текста, то их также следует называть читателями и писателями, или написателями и прочитателями – кому как больше нравится.
Итак, рассмотрим оба конца гносеологической складки в их движении, чтобы увидеть, каким об-разом возникает всякий текст, его читатель, и процесс их взаимодействия in concreto et in abstracto. Поскольку текст по крайней мере в его узком значении, как осмысленная и упорядочен-ная совокупность знаков человеческого языка, не существует вне человеческого общества актуально, то его производство априори является делом общественных коллективов, населяющих пространство объект-объектных отношений людей, вещей и идей. Процесс его производства следует понимать следующим образом: материал языка, сформированный в определённом обществе, и несущий его видоспецифические дискурсивные кодификации, наносится тем или иным членом общества или их группой на пригодную для его хранения и передачи поверхность. Здесь мы имеем следующие моменты, переплетённые друг с другом в нелинейной последовательности причинности и взаимодействия:
1.Способ производства материальных благ в данном обществе, включающий производительные силы и worknet’ы производственных отношений.
2.Способ производства живых человеческих тел, являющийся функцией от производственных отношений, которые, в свою очередь, есть функция от уровня развития производительных сил.
3.Морфо-физиологические свойства тел того биологического вида, на основании труда которого на рассматриваемой планете возникает общество – например, на Земле общество возникло на основании труда млекопитающих и живородящих животных, обладающих прямохождением, цветовым зрением, имеющих пятипалую переднюю свободную конечность с противопоставленным одним большим пальцем и речевой аппарат, развившийся на основании обработки потока выдыхаемого из лёгких воздуха вибрацией голосовых связок, артикуляцией губ, зубов и языка – тогда как на других планетах всё может сложиться не только также, а ещё и как-нибудь иначе.
4.Способ производства сознания масс, взаимодействующих друг с другом, а также с обработанным и необработанным миром предметов (к числу которых, кстати говоря, относятся различные животные, от вирусов, бактерий и архей до высших млекопитающих, не способных к полноценному человеческому труду и речи) в рамках собственной повседневности, принимающий на соответствующих этапах экономического развития общества форму первобытного материалистического здравомыслия, идеологии или ложного сознания в ретерриториализованном обществе (различающейся для эпох Дикости, Варварства и Цивилизации как магия, религия и собственно идеология соответственно) и диалектико-материалистического научного миропонимания в высшем коммунистическом обществе.
5.Язык данного общества как вполне устойчивая знаковая система, сформировавшаяся изначально как средство выражения орудий труда, производственных действий и обрабатываемых материалов в человеческих коллективах, выходивших из дообщественной природы в природу общественную.
6.Дискурсивное поле как совокупность локальных дискурсов, являющихся соотнесёнными с теми или иными социальными стратами, относительно устойчивыми совокупностями языковых практик, несущих кодификации образа жизни практикующих их социальных страт.
7.Написатель как машина, подключённая к машинам общественного производства, на мысли-тельных поверхностях которой интериоризованы необходимые фрагменты общественного сознания, система языка и кодификации дискурса, выражающая отражения социальной действительно-сти, в которую она погружена через комбинации знаков языка, всегда-уже кодифицированные дис-курсивными практиками.
8.Материал, обладающий пригодной поверхностью для восприятия и сохранения групп знаков, комбинируемых написателем.
9.Worknet, обеспечивающий сохранение и передачу текста во времени и пространстве в пределах обработанной и интериоризованной им территории.
10.Дискурсивная среда передающего текст worknet’а, налагающая на последний свои смысловые кодификации, через которые воспринимает смысл самого текста познающий его прочитыватель.
Производство прочитателя в качестве пригодной поверхности восприятия является подобным производству написателя, и к нему применимы все пункты, как сопряжённые с экзистенцией всяко-го человека, живущего в обществе, (что, впрочем, является тавтологией, так как человека вовне общества вовсе нет и быть не может, поскольку человеком потенциально способное к труду и речи биологическое тело делает актуальная реализация названных способностей в социальной среде), равно как и указывающие на его сопряжённость и подключение к тем сетям, в которых распространяются и воспроизводятся прочитываемые тексты. Что касается того процесса, который мы в просторечии называем “чтением”, и который заключается в соединении длинных и долгих в своём производстве концов гносеологической складки и переносе кодификаций с одной из них на поверхность иной, то данный перенос осуществляется через те или иные поверхности-посредники: для интерфейса человек-человек через посредство воздушных или электромагнитных колебаний, а также тактильные импульсов, раздражающих клетки органов чувств, нервные волокна и на поверхность нейронных сетей головного мозга, в которых и распределено непосредственно сознание всякого человека; для интерфейса человек-бумажный текст через электромагнитные волны, зрительный аппарат, нервные волокна и в мозг; для интерфейса человек-компьютер через посредство устройств ввода, обработки и вывода информации; для интерфейса компьютер-человек – через клавиатуру или сенсорный экран машина считывает текст с человеческого организма; для интерфейса компьютер-компьютер искусственные машины считывают текст друг с друга через посредство вводящих и выводящих устройств. Прочие подобные случаи могут быть рассмотрены по аналогии, так как везде их чуть одинакова: множества знаков переносятся с одной пригодной поверхности на другую, с одного носителя на другой, в чём и заключается частно-абстрактный момент прочтения. Частно-абстрактным мы его называем потому, что в данном случае отсутствует понимание, а наличествует только механическое отражение тех или иных опредмеченных кодификаций. Всеобще-абстрактным мы назовём процесс понимания, абстрагированный от актуального переотражения знаковых последовательностей, и представляющий собой взаимодействие универсалий, в данном случае – смысловых линий и критериума их отбора. Конкретным же является не что иное как их единство, так как согласно учению диалектического материализма, ни частные объекты, ни междуобъектные универсалии не существуют в реальности друг без друга, и их абстрагирование есть гносеологическая операция аналитического различения, предваряющая собой их онтологическую реконструкцию – тот подлинно научный метод, противоположный субъективно-идеалистической софистике, именуемой «феноменологической редукцией», связанной с учениями Беркли, Юма и Гуссерля, которые сводили реальное бытие материальной субстанции к явлениям сознания от-дельного человека, и утверждали, будто вещи реально не существуют, а есть лишь их безопорные галлюцинации, так что в действительности не существует ни времени, ни пространства, ни вещества, ни энергии, а только галлюцинации, застилающие сознание какого-то призрака, болтающегося в потустороннем мира как известная и негодная субстанция, между небом и землёй, или, как проповедуют попы и церковники, «на воздусях». Итак, конкретная сущность прочтения, являющаяся синтезом двух абстракций: частной и всеобщей – заключается в том, что поток смысловых линий, имманенный потоку частных знаковых отражений, проходит сквозь полупроницаемую мембрану сознания, имманентную воспринимающей поверхности смысловой рескрипции, при этом варьируя, искажая и симулируя исходные смыслы сообразно своей собственной законо-сообразности, и вместе с тем редуцируя исходную чистую фрагментарность смыслов, являющуюся неформальной, виртуальной, и потому априори невоспринимаемой, к состоянию различённой фрагментарности, более или менее адекватно воспринимая исходные смыслы, и производя при этом более или менее удачные симуляции и вариации смысловых распределений. В этом отношении, сопряжённый с работой универсалий и абстрактных машин, процесс чтения может и должен быть представлен как процесс истолкования, или онтологической реконструкции познаваемого предмет на основании видоспецифической обработки смысловых линий и знаковых множеств, принимающей форму гносеологической деконструкции.
Согласно учению диалектического материализма, всякое истолкование начинается не с начала и не с конца, а всегда и исключительно с середины, так как в беспредельности материальной субстанции нет и не может быть никакого абсолютного начала или абсолютного конца, а лишь релятивистские гибриды, крайние осуществления которых мы принимаем за начала и концы объект-объектных взаимоотношений, что, в частности, подтверждается научными и философскими изысканиями Делёза-Гваттари, а также Бруно Латура и Жака Деррида. Поэтому буржуазные герменевтики, утверждающие, будто начало, середина и конец всякого истолкования находятся в сознании отдельного человека, и зависят исключительно от его личного произвола, равно как и поповские герменевтики, приписывающие истолкование божьей воле и церковному авторитеты, заблуждаются, и проповедуют нечто несообразное с объективной реальностью, так как реальное истолкование является в абсолютном смысле безначальным и бесконечным, обладая лишь серединой, в которой различаются лишь относительные начала и концы – ведь если мы вслед за физиками признаём, что у движения материальной субстанции нет начала, и движение является в конечном счёте неуничтожимым, то в том случае, если мы начнём исследовать причины какого бы то ни было события, в нашем случае – истолкования, то должны будем перечислять все причины, предшествовавшие возникновению общества на нашей планете, затем самой планеты, данной вселенной, вселенной, предшествующей данной, позапрошлой вселенной, и так до безначальности, так как в вечной природе нельзя указать первоначала движения, как то ложно проповедуют философские и религиозные идеалисты, метафизики и всевозможные мошенники и мракобесы на службе у интересов крупного финансового капитала.
Только вставая на точку зрения диалектического материализма и признавая единство и взаимосвязь относительности и объективности всякого познания, нам становится метод или процедура реального смыслового истолкования всякого текста, и различение её в беспредельности природы как различённой и энергетически-насыщенной фрагментарности. Что, в свою очередь, означает декапитацию пережитков метафизического холизма, идеализма, картезианского субъектализма в его поздних вырожденных формах, а в особенности – известных форм платонизма, сросшихся на исходе Античности с элементами восточно-средиземноморского религиозного мракобесия и фанатизма, обоготворивших, в числе прочих мерзостей известный герменевтический комплекс текстов и их истолкований, оправдывавший невозможные идеологические кодификации и антиобществен-ные политические и философские практики.
Прежде всего текст должен быть очищен от его «автора» в старом смысле этого слова как самосознающего и самодостаточного творца-создателя, образующего текст из своего собственного ума. Как мы доказали раньше, в действительности писатель есть не автор и не творец, а скорее сборочная машина, переплетающая опредмеченные знаками языка траектории смысла, которые прежде чем попасть в сознание и движения рук того или иного человека, набирающих текст, собираются в общественном сознании, понимаемом как орудийно-языковая познавательная деятельность на протяжение сотен и тысяч лет, откуда интериоризируются на пригодные для их записи поверхности человеческих экзистенций, в некоторых случаях оформляясь через их посредство в некие новые тексты. Поэтому написателем рассматриваемого текста всегда является общество как совокупность людей, вещей и идей, а также отношений между ними и разного рода сущностей, обитающих между названными типами объектов. И поскольку всякий текст является симулякром симулякра, то какое-то, хотя бы и самое ничтожное содержание истины есть в каждом из них, так как всякая истина и знание уже-всегда есть симуляция симуляции или относительность относительности как видоспецифическая форма отрицания отрицания. Данный коллективный, общественный, безличный и разнородный написатель подлежит анализу с точки зрения марксистской политической экономии и социологии как производительный аппарат, однако его анализ не соединяется с анализом самого текста, а смыкается с ним ризоматически, следуя линиям ускользания, так чтобы была соблюдена та самая исходная множественность и разнородность, которые присущи действительному взаимоотношению текста и написателя, воспроизвести которые – цель и задача онтологической реконструкции.
Затем наступает очередь анализа и деконструкции самого текста. Согласно учению выдающихся французских философов-постструктуралистов Жиля Делёза и Феликса Гваттари, ко всякому объекту, претендующему на абстрактное единство и индивидуальную целостность, должна быть приложена антиплатоническая диалектика чистой фрагментарности и её имманентных пределов, фигурирующая в их собственных писаниях под наименованиями желающего производства и тела без органов соответственно. Суть данного метода заключается в том, чтобы уничтожить и искоренить то единство текста, что ему в рамках буржуазного общества уже-всегда приписывается идеологическими аппаратами государства, немаловажную роль в приписании которого играет функция автора как человека, сфабриковавшего текст из элементов языка и дискурса, а также смысловых линий. В этом отношении, идеологическая функция автора может быть определена как приписание фабрикатору текстуального ассембляжа совершенного и полного знания о производимом объекте, что в более общем смысле реакционный французский психоаналитик Лакан называл «большой Другой», как идеологическая функция, приписывающая тому или иному человеку совершенное и полное знание о том или ином предмете. Но вместе с опровержением принципа авторства, отпадает и необходимость в воображаемой целостности текста, который должен быть разбит на все возможные комбинации абзацев, предложений и слов, смыслы которых могут и должны быть рассмотрены по отдельности, вне априорной взаимосвязи с прочими, какова вытекала прежде из авторитарного и идеологического принципа авторства, но во взаимосвязи апостериорной, конституирующей текст множество текстов, пересечённых их общим имманентным пределом. Здесь речь идёт уже не только о деконструкции, а о диалектических операциях, установленных Бруно Латуром, об очищении и медиации, то есть сепарации смесей и последующем гибридном соединении их очищенных и детерриториализованных элементов, каковые процессы являются характерными не только для текстуального анализа, но также для общественной, биологической и физической истории.
Третьим тактом мы соединяем фрагментированный текст со всей совокупностью иных текстов и фактологических материалов общественной культуры, чтобы задать пространство вариации, и осуществить отбор продуктивных и жизнеспособных гибридов. Проблема заключается не в том, могут ли быть соединены, например, фрагменты Марксова Капитала, Эпоса о Гильгамеше, семикнижия Пруста, романа Горького «Мать», японской порнографической гравюры 18-го века и данные анализа химического состава крови восемнадцати тысяч граждан города Одессы, а в том, какие фрагменты и какие способы их соединения будут удачными. Иначе говоря, виртуальная совокупность возможных гибридов должна быть отфильтрована через критериум отбора, чтобы достичь удобовразумительного состояния различённой фрагментарности, с которой уже можно практически работать.
Четвёртым тактом результаты анализа должны быть подключены к политической и дискурсивной борьбе за гегемонию пролетариата над буржуазией и всем обществом, так как хотя господа Брикмон и Сокал и не знают, чем деконструкция может помочь рабочему классу в борьбе за своё освобождение и освобождение всего общества от тиранической системы капиталистической эксплуатации, в действительности она есть то самое оружие критики, разоблачающее систему господства, насилия и обмана, и тем самым лишающее её возможности прописывать свои идеологические кодификации в сознании просвещённых масс. Конечно, значительно более эффективным является просвещение масс борьбой за их собственные объективные интересы, однако без теоретического освещения и без предварительной работы истолкования, практику будет блуждать впотьмах, и с большой вероятностью рискует ниспасть в разного рода оппортунистические бесплодные метания, в преодолении которых и заключается подлинный философский и политический Большевизм.