В гостях у Миши мы с Пашей были только раз. Он пытался обменять квартиру своей матери, я никак не могла запомнить, в каком городе Сибири она жила, не то в Тюмени, не то в Омске, я путалась, бывала только в Новосибирске, город показался захолустным. Улочки, тупики, трамваи, - ждать приходилось долго на холоде. Была осень, облетели листья, я запомнила, что на улице, где я жила у своего однокурсницы, была тишина. Даже собаки не лаяли.
Софья Леонидовна из Екатеринбурга, бывшего Свердловска, там была расстреляна царская семья, она рассказывала, а я думала, что никогда бы туда не поехала. Паша посоветовал лечить нервы, потому что в нашем городе в то время было еще страшнее, реки крови убитых текли в море.
С обменом не заладилось, криминальная история, деньги дал друг семьи, и Миша купил комнату в двухэтажном доме с высокими потолками и толстыми стенами, окном на Малахов курган.
Мать приехала сюда навсегда, и решено было устроить новоселье. Предложил Ксюхин Андрей. Мир тесен, тем более, в Севастополе. Андрей учился на курсах экстрасенсорики, которые проводил Миша. Увлекался одно время. Эти же курсы, немного раньше, посещала Ксюха, тоже увлекающаяся.
Думаю, Ксюху с Андреем сплотило общее знакомство, - неиссякаемая тема для разговоров.
Андрей со списком, составленным матерью Миши, ходил за покупками в магазины, но на новоселье прийти не смог, вывихнул ногу, случайно на ровном месте, значит, так надо было. Ксюха без него не пошла. Уговорили нас с Пашей.
Мы вышли из подъезда, соседка схватила Павла за рукав и потащила к нагромождению картонных коробок, укрытых тряпками.
- Посмотри, какие хорошенькие, уже глазки открыли, - она достала откуда-то, из глубин коробок и тряпок трехцветного котенка, трогательного, какими бывают котята. – Нравится? Кошки такой расцветки приносят счастье в дом.
- А, что? Берем. Идем на новоселье, хозяевам подарим.
- Не надо, Паша. Такие подарки экспромтом не дарят, - запротестовала я.
- Не понравится, заберем, - Паша осторожно взял котенка и сунул за пазуху. Котенок пискнул и затих.
- Ваши знакомые будут рады. И кошечке повезет.
Ее темный лик посветлел, она помолодела и даже похорошела. Наверное, вышла замуж по любви и была счастливой в браке. Поэтому душа щедрая.
***
Мы решили не обходить Малахов курган, а подняться по лестнице и пройтись по аллеям. Потом мимо пушек с ядрами на северной стороне кургана спускались, перешли дорогу, по ступеням вниз, и оказались рядом с приземистой двухэтажкой. В темном подъезде пахло кошками и старостью.
- Может, оставим котенка? Тут своих хватает.
- И тебе не жалко?
- Жалко, очень. Но…
- Без но.
Открыл Миша, за его спиной стояла стройная, немолодая женщина в темном костюме и фартуке. Я подумала, наверное, в прошлом учительница. И не ошиблась. Она четко произнесла:
- Меня зовут Софья Леонидовна, я Мишина мама.
Павел достал кошечку и опустил на пол.
- Ой, какая хорошенькая! – обрадовалась она.
Миша смутился, но посмотрел на наши лица и заулыбался. Кошечка побежала по длинному и широкому коридору.
- Сейчас покормлю ее, - Софья Леонидовна пошла за кошечкой.
Как я поняла, хвостатая гостья сразу унюхала, где кухня.
- Можно кататься на роликах, - позавидовал Паша, оглядывая просторную прихожую.
- Посмотрите, таких уже не строят, - Миша распахнул дверь, и мы заглянули.
Действительно, комната как танцплощадка, может, потому что почти пустая. У стен раскладушки, несколько сумок у окна и все. Потолок высокий, но люстры не было. Длинный шнур с лампочкой свисал, как повешенный на эшафоте.
Праздновали новоселье на кухне. Кошка быстро насытилась сырым мясом, покопалась в посудине с газетами и уснула на широком подоконнике.
Единственные соседи, пожилые муж и жена, уехали на дачу.
Мы тесно сидели за столом. Мишина мать подавала овощные салаты, аккуратно нарезанные колбасу, сыр и сало. Миша отказался, перешел на подножный корм, так что почти все досталось Павлу. Коньяк пил тоже только он.
Мы восхищались толстыми, звуконепроницаемыми стенами, роскошь в современных квартирах. Софья Леонидовна вспоминала, что у них в Свердловске тоже была неплохая квартира. Пусть потолки не такие высокие, зато был балкон. А толстые стены, - она пожала плечами, - что стены, форточку все равно приходится открывать, от уличного шума и пыли не спастись.
Я спросила, не на Волге ли Свердловск? Оказалось, что он теперь Екатеринбург, на Урале.
- Кондишен не помешал бы, - посоветовал Павел.
- Хорошо бы, а, Миша? – обрадовалась она.
Улыбнулся и ничего не сказал. Мать сникла и повернулась к плите. Я поняла, тема закрыта. Не помню, чтобы сердился, если не соглашался, то улыбался, - сильный аргумент в любом споре.
Сын и мать сыграли бы в фильме про обедневшую дворянскую семью. Что-то такое: дореволюционный дом, можно с архитектурными излишествами, в плохом состоянии, запах сырости, паркет шатается под ногами, выцветшие обои, - обстановка должна вызывать чувство жалости и сожаление, что мир несправедлив, что новое вытесняет старое, что блага распределяются не по заслугам нашим.
Я уже знала, по секрету от Ксюхи только никому, Миша познакомился с женщиной и хотел на ней жениться. Никаких следов ее пребывания я в тот вечер не обнаружила.
Через некоторое время позвонила Софья Леонидовна, я уже знала, что Миша официально женился, - и пожаловалась:
- Ой, Леночка, тяжело мне с ними жить. Люба все молчит, слышу от нее только «с добрым утром» и «спокойной ночи», и все. Боюсь я ее. Да так, что сердце стало болеть.
- Как вы помещаетесь в одной комнате?
- Живу за шкафом. Днем много гуляю по городу.
Я пригласила ее в гости. И она явилась, предварительно позвонив. Долго уточняла, как доехать до меня.
Я подумала, сибирячке тягостно еще с кем-то делить комнату. У них такие просторы, леса кругом, затеряться не сложно. А у нас толкотня: всем хочется на юг, к солнцу. Она, наверное, чувствует себя в Мишиной комнате как медведица в клетке.
Не знаю, получилась ли из меня гостеприимная хозяйка. Я даже пыталась устроить чаепитие в комнате, из фарфоровых чашек, подаренных на свадьбу. Но она не согласилась.
- Нет, нет, на кухне уютнее. Будем пить чай с малиновым вареньем.
Варенье она принесла с собой. Мы пили чай, и она рассказывала о себе.
- Я была дважды замужем. Теперь вдова, тоже дважды, нет ни первого, ни второго мужа. Второй муж, Яков, был намного старше меня. Его прадед воевал в Белой армии и от Графской пристани уплыл в Турцию. Яков мечтал переехать сюда, бредил морем, в его роду были кораблестроители. Заразил Мишу Севастополем. Яков мечтал здесь жить.
- Жалеете, что приехали сюда?
- В моем возрасте лучше было оставаться на месте. Я родилась и выросла в Свердловске, но там негде жить. После смерти Якова квартира, в которой я жила, перешла его дочери. Нашу с Николаем я продала уже давно, чтобы купить жилье Маше в Питере. Сложила то, что накопила, да еще добавил брат, купила комнату Мише.
- Вы хотели бы с братом жить?
- Нет, что вы, мы разные. Нет, здесь хорошо, - спохватилась она, - сын рядом, и климат теплый. Вот только трудно привыкаю к невестке. У нас в семье никто не отчитывался, куда пошел и зачем. Но Люба, как в темном лесу, постоянно зовет Мишу.
Я спросила, можно ли ее называть пани Софья. Она засмеялась, слышала, как по телевизору называли популярного политика: «Пани Юля».
- Не люблю сочетания своего имени с отчеством Леонидовна. Хотя раньше мне нравилось, пока не прочитала детектив Агаты Кристи «Кривой домишко», героиня была Софьей Леониди. Я люблю детективы Агаты Кристи, но не все. Этот нет, не люблю. Я ведь учительница, мне неприятно читать про жестокого ребенка.
Пани Софье, действительно, не шло это отчество. Леонид – Леон произошло от слова Лев - царь зверей. Она не походила ни на хищницу, ни на царицу, и на домашнюю хозяйку тоже не походила. Держалась уверенно, если рядом не было сына. При нем менялась, чувствовалось, что обожала его.
Редкость для женщин ее возраста так сохранить яркость и красоту. Ее светло – зеленые глаза при вечернем искусственном свете загадочно темнели до черноты. Наверное, в молодости было много поклонников. Наверняка в нашем пенсионерском городе, большинство бывшие военные, испокон веку ценившие женскую красоту, поклонников много и сейчас. Даже сеть мелких морщин вокруг глаз, на переносице, и возле носогубных складок не делали ее старухой. Только когда она широко улыбалась белозубой улыбкой, появлялись глубокие морщины, обрамляющие овал лица. Потом они исчезали, оставляя тонкие мало заметные нити. Зубы искусственные, но улыбка натуральная. Лицо так подвижно, она так часто улыбалась, что бородавка на подбородке не бросалась в глаза. Седина закрашена, краска красноватого оттенка, такой же оттенок был у ее смуглой кожи.
Пани Софья интересно рассказывала, как много лет проходила мимо дома, где расстреляли царскую семью, на работу, в школу. Потом дом снесли. Потом появился деревянный крест, потом деревянная часовенка. Охраняли казаки. Почему именно они, непонятно. Ведь казаки одни из первых в восставшем Питере перешли на сторону революции.
На месте расстрела построили храм. И она, неверующая и не монархистка, отстояла службу возле храма в ночь расстрела царской семьи, с шестнадцатого на семнадцатое июля, прониклась чувствами верующих и даже присоединилась к крестному ходу, ранним утром: шли за город, чтобы поклониться месту, где сожгли царские трупы.
- Вы не поверите, Леночка, двадцать километров прошагала, усталости не было, рядом со мной шли старые и хромые, молодые с младенцами, и все пели ангельскими голосами. И нас даже комары не кусали. Такая радость была на душе, я теперь знаю, что такое благодать.
- Моя подруга тоже ходила Крестным ходом с портретом Николая Второго на груди. Показывала мне фотографию. Ее зовут Ксюша.
- Худенькая? Да, знаю ее, приходила со своим другом к нам.
Вот как? А я ничего об этом не знаю. Конечно, она не должна мне докладывать, с кем и зачем встречалась. И еще, часто встречалась с Мишей, знакома с его женой, и зачем-то скрывала от меня.
В следующий раз, после Дня учителя, она принесла земляничное варенье, ароматное, вкуснее я не ела. Ее брат Иван передал со знакомым. Ягоды собирал сам, в тайге.
Она поздравляла меня с праздником, я поздравляла ее, получилось сю-сю с сиропом.
Мне же очень хотелось узнать, как она уживалась с Любой. Может, у них все наладилось, поэтому и говорить не о чем. Но она в подробности семейной жизни не вдавалась, живут себе и ладно, и стала вспоминать, как в школьные годы на каникулах ездила в Ленинград, посещала Эрмитаж и подолгу стояла у картин импрессионистов. Родители возили вместе с младшей сестрой и братом, он стал художником.
Потом я пришла к ней. Неожиданно даже для меня, так вышло.
В тот день после уроков Толибабина собрала нас, учительниц младших классов, и заставила идти на тренинг. У меня начиналась весенняя простуда, першило в горле, и болела голова. Но Толибабина не хотела слышать, освободит от мероприятия только больничный лист. Но тащиться в поликлинику и сидеть у кабинета врача, – еще хуже. Пока я препиралась с Толибабиной, учительницы ушли, и мы с Ксюхой долго плутали по каким-то задворкам, искали общество, забыла название, очередных просветленных, общающихся с космосом. Наконец, нашли, недалеко от дома Миши.
И мне захотелось увидеть его мать, пани Софью. Почему не зайти? Пусть Павел почувствует, что значит, когда возвращаешься в пустую квартиру, и тебя никто не ждет.
Он стал на работе задерживаться, я не спрашивала, почему и где. Требовать объяснений я не могла, ведь сама, начиная с марта, каждое воскресенье с утра исчезала из дома на очередное городское мероприятие.
Именно весной администрация города проявляла особую активность. Учительницы шутили: нас мучает депрессия, результат переутомления и авитаминоза, а чиновники впадают в маниакальные состояния.
Павел возмущался: « Это что за крепостное право? Жена без выходных работает. Какой муж вытерпит? А?»
Я оправдывалась: кто-то должен, не посылать же на праздничное шествие или на очередной официальный митинг многодетных, хворых и пенсионерок.
Чаще всего по воскресеньям назначались спортивные мероприятия, посвященные невесть кому и чему. И я спешила утром в спортивном костюме, стараясь не опоздать на старт очередной спартакиады, тоже мне работка, вывести на улицу безответных училок. Бежала с ними по центральным улицам города и улыбалась немногочисленным прохожим с флажками и шариками.
В обществе просветленных нас встретила милая женщина с гладкой прической и в скромном сером костюме, без украшений. Мы присоединились к кучке участниц из других школ. Сначала знакомились, отвечали на вопросы, слушали милую женщину. Она говорила немного, спасибо ей за это. Но когда предложила сделать коллаж на тему «Счастье», дала ножницы и старые журналы с газетами, я возмутилась, ради этого стоило нас отрывать от непроверенных тетрадей? Женщина так жалобно посмотрела на меня, что я из сочувствия, ведь она тоже могла провести время как-то иначе, принялась вырезать из журнала чайку на фоне голубого неба.
Нужно было избавиться от Ксюхи, и я придумала, что после тренинга меня ждет Павел в другой от дома стороне.
Миши и Любы дома не было, куда-то уехали. Пани Софья показала свой диван за шкафом, комната показалась не такой уж просторной.
Мы сели на кухне, соседей не было, пили чай с земляничным вареньем.
На пани Софье было серое платье с черными кружевными вставками. Нейтральный фон усиливал яркость и красоту ее лица, ей подошло бы быть актрисой.
- Вы так поздно освободились от уроков.
- Заставили тренинг посетить. Делали коллаж на тему счастья. Павлу не нравится, что я с утра до вечера не дома. А когда прихожу, готовлюсь к урокам.
- Коллаж на тему счастья, это так прекрасно! – восхитилась она.
- Что прекрасного, если из-за таких отлучек утекает семейное счастье.
- О, это серьезно, я была дважды замужем, если счастье и вытекло, то не из-за нагрузок на работе. Придет время, когда никто вас никуда не позовет. Никто и никуда.
- Счастье какое! Очень хочу дожить до этого.
Я не хотела ей противоречить, само вырвалось. Но как не жаловаться, если не дают только заниматься своим делом? Возмущаться опасно. Было раз, Толибабина объявила об очередном мероприятии, я возмутилась:
- Что за честь такая, жертвовать своим законным воскресеньем?
Ксюха побледнела, вытаращила глаза и зашептала:
- Ты, чё, Ленк, очумела, неприятностей захотела? Она тебя съест и не подавится.
- Вам, Елена Павловна, что-то непонятно? – спросила Толибабина.
- Нет, все понятно, - ответила я.
В последний день апреля Павел купил билеты в театр, на «Дон Жуана». Я уже слышала, современная постановка, а какие костюмы, только ради них стоило сходить. Когда Павел позвонил и сказал, что мы пойдем вечером в театр, я спешила на тренинг по профилактике СПИДа и наркомании. Толибабина предупредила, чтобы мы купили по банану.
Павел в театр сходил, до сих пор не знаю, с кем. А меня на тренинге учили правильно натягивать презерватив на банан.
После уроков мы остались слушать врача о вреде гиподинамии и стрессов, а также о том, что нельзя забывать о себе в ущерб здоровью. Врач опоздала, мы ее долго ждали, после лекции она долго и обстоятельно отвечала на вопросы.
Я порывалась уйти, но Ксюха удерживала:
- Расслабься, Ленк, и получи удовольствие. На нас смотрит Толибабина.
Но я дергалась, пытаясь вырваться из цепких Ксюхиных рук.
- Ты только посмотри на врача, посмотри же. Она так старается, она не хочет, чтобы мы на нее походили. Святая женщина, жертвует собой ради нас, - жарко шептала подруга в мое ухо.
Врач, кубышка с тройным подбородком, говорила визгливым голосом, широко открывала рот, блеск золота чередовался с черными дырами.
Мне стало весело, и я досидела до конца.
Пани Софья терпеливо слушала мои жалобы на тяжелую жизнь учительницы, подкладывала варенье и пыталась перевести разговор на другие темы. И ей удалось.
На прощание она показала папку с рисунками, собирал Яков, как я поняла, муж, но не отец Миши, - и предложила мне выбрать один на память.
Я выбрала рисунок в коричневых тонах: окно на весь лист, по нему стекали капли дождя. Сквозь потоки ливня просматривался соседний дом, рядом изогнутое от порыва сильного ветра дерево. На круглую каплю, в которой отразились искаженные дом и дерево, наведена лупа с теми же домом и деревом и тоже исказившимися до неузнаваемости.
- Рисунок Якова, философский, он любил повторять: «Чем дольше познаем, тем больше знаем о том, что мельче. Великое уменьшаем, а малое увеличиваем до наших размеров».
- Надо запомнить, лучше записать, - я достала из сумки записную книжку.
- Я не помню, чьи слова, - смутилась она. – Яков работал художником – декоратором в драмтеатре, но тяготел к философии, много читал. У него была серия рисунков, панорама города с заводскими трубами, в коричневых тонах. Меня удивляло не это, хотя цвет меня раздражал, он предпочитал четкость в высказываниях, или-или, да – нет, черное – белое, а в живописи предпочитал размытые краски.
***
- Ты, знаешь, а мне нравится. Философский, - сказал Павел, рассматривая рисунок. - Тройное искажение: через окно, каплю дождя и лупу. Так мы и смотрим на мир, забывая, что мир представляется, таким, какой он есть, только тому, кто ощущает его кожей, а не наблюдает из окна или через лупу.
- Не помнишь разве простой опыт? Если подержать руку в горячей или холодной воде, ощущения температуры разные.
- Надо жить на природе, чтобы чувствовать, а не смотреть со стороны.
- И это говорит кандидат наук. Читаешь умные книги, иногда заглядываешь в микроскоп, что-то пишешь, учишь чему-то. Зачем? Иди в лес, живи в степи, дружи с сусликами, сиди на берегу моря и учи язык дельфинов.
- Именно так и надо делать. Мишка давно звал все бросить. Надо было соглашаться. Теперь мы оба женаты.
Я обиделась. Он, как обычно, этого не заметил. Нормальная семейная жизнь. Как у всех.
***
Пани Софья пришла в мае, после Дня победы, Павла дома не было, - спешила, кто-то ее ждал, попросила взглянуть на рисунок. Он висел в гостиной так, что по утрам освещался солнцем.
Я предложила его забрать, ведь он дорог как память.
- Не надо, он хорошо висит, я его редко доставала из папки. Мише он не нужен.
Она достала из сумки черный подсвечник, в виде лилии, и протянула мне:
- Это вам, подарок, Каслинское литье. Моя сестра любила зажигать свечи. Вы на нее похожи.