УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ
Я сидел на скамейке около музыкальной школы, получая удовольствие от тёплого ветерка, тихо шуршащего листвой пальм. В косы ветра вплетались звуки симфонической какофонии доносившейся из разных окон классов, где продували трубы, пилили скрипки, дёргали струны обучающиеся игре на музыкальных инструментах дети. Благодатное расслабление охватило меня. В такой вот момент ко мне подошёл молодой мужчина с выразительной и приятной внешностью и спросил меня: «Вы медитируете, я не ошибся?» Я ответил утвердительно. Мужчина подсел ко мне, и у нас завязалась дружеская беседа, в ходе которой мой собеседник поведал о своём духовном поиске.
Уже какое-то количество лет он работал в музыкальной школе учителем танцев. Его отношения с учениками, по большей части, были наполнены взаимной приязнью. Приходя с работы домой, учитель танцев оказывался в кругу семьи, где у него рос маленький ребёнок, и это тоже наполняло его жизнь смыслом и радостью. Он увлекался чтением лекций Кришнамурти и был совершенно убеждён в истинности философии последнего. Когда он читал Кришнамурти, то в его сознании возникало особое, приятное состояние. Это состояние он определял для себя как покой. Однако с недавних пор он обнаружил, что этот покой нарушается занятостью семейными делами и преподаванием в музыкальной школе. Общение с другими людьми вносило в его состояние что-то, что он воспринимал как помехи.
Мне не раз доводилось беседовать с людьми, находящимися в подобном положении. Их общей проблемой было то, что они принимали вызванное чтением книг или слушанием лекций замедление мыслепотока за покой. Обыденная жизнь становилась для них слишком быстрой и раздражающей. Защищаясь от неприятной быстроты жизни, эти люди прятались в соломенных хижинах представлений о том, что они «пребывают за пределами обычного ума», «обрели тончайшее понимание» и т.п. Потихоньку в умах таких людей омертвевает интерес к самоисследованию. Ведь самоисследование предполагает внимание к своим реакциям на события жизни. Вместо самоисследования состояние мнимого покоя предлагает людям «просто наблюдение происходящего», «не совершение усилий», «искренность и открытость», «недвойственное воззрение» и т.п. Адепты такого воззрения становятся нервными и ранимыми в обычном, «грубом» общении, всё настойчивее требуя от других, чтобы те соблюдали правила, поддерживающие состояние «покоя».
Учитель танцев говорил со мной об открытости и готовности к переменам, радуясь тому, что сумел «вычислить» собрата-мыслителя, не замечая того, что в его открытости и готовности к переменам не осталось места ни для кого другого, кроме него самого. И как все, пребывающие в этом состоянии, он любил весь мир, чувствуя его самим собой, но безнадёжно уставал от частных проявлений этого мира.
«Учить танцам! Когда-то мне нравилось это, но сейчас я потерял всякое удовольствие от преподавания. Необходимость напрягаться, следя за поведением множества учеников, лишает меня состояния сосредоточенности. С ребёнком тоже тяжело, но там мне легче ощутить его частью собственного ума. При преподавании же всё рассыпается на куски!» – поведал он с горечью.
Через недолгое время после нашей беседы мне стало известно, что учитель танцев, к огорчению учеников, искренне почитавших его учительский талант, уволился с работы.
Философия недвойствености имеет простой и ясный смысл – необходимо учиться извлекать пользу как из приятного, так и из неприятного жизненного опыта. В этом виде она делает людей более сильными как духовно, так и эмоционально. В болезненной же форме идея недвойственности приводит ум в тупик бездействия. Живой ум подобно воде находит естественный покой в своём движении, но когда ум очаровывается миром идей, то вода замерзает, превращаясь в острый и хрупкий лёд.