Вот уже несколько лет Астахова угнетала мысль о бессмысленности его существования. Раньше, сколько он себя помнил, у него всегда была цель, и конкретные планы ее достижения. Теперь, хотя прежняя цель – утверждение собственной личности – оставалась, но она не была подкреплена никакими конкретными планами. В результате получилось, что стало нечего делать.
Как и у всех людей, у Астахова было множество бытовых забот, но в счастливые времена целеустремленности он привык постоянно ими манкировать – откладывал «на потом», или до предела минимизировал. В результате на квартире и на подмосковной даче объем несделанного составил такие завалы, что для их разгребания потребовались бы годы, а то и десятилетия. Конечно, теперь, когда делать стало нечего, теоретически можно было бы каждый день прилежно трудиться для их разрешения, пока не останется ни одной. Но возникал вопрос: когда все переделаешь, чем заниматься дальше? Неужели «просто жить»?
Но, проведя свою жизнь в исполнении планов, «просто жить» Астахов не научился, а это ведь тоже надо уметь. Следовательно, заниматься отложенными заботами совершенно нелепо, так как, истратив последние силы на ненавистную рутинную работу, Астахов лишь бы отодвинул решение экзистенциальной проблемы: чем заполнять текущее время, которое в отсутствии планирования становится обузой? Решить ее кардинально могла бы лишь скорая смерть.
С этим-то у Астахова и не складывалось. Все его знакомые, которые недавно переправились в мир иной, страдали тяжелыми хроническими болезнями, от которых и умирали. Астахов же, разменяв девятый десяток, ничем смертельным не болел; не было у него ни сердечной недостаточности, ни гипертонии, ни выраженного атеросклероза, ни онкологии; были, конечно, одна-две болячки, но они лишь портили настроение, не больше. И Астахов холодел от ужаса, представляя себя столетней развалиной, - оглохшим, полуслепым, мало что соображающим и почти ничего не помнящим существом.
Такой итог жизни его никак не устраивал, и он внимательно прислушивался к своему организму: не подаст ли он какого-нибудь знака о наступлении процесса, который завершится смертью за приемлемое время.
Однажды Астахов проснулся в полчетвертого ночи, так как ему было плохо. Когда он дошел до туалета, его вырвало желудочным соком. Выйдя в коридор, он рухнул на пол, и долго не мог подняться. Когда ему это, наконец, удалось, он добрел до кровати, и лег.
В шесть часов утра зазвонил будильник; Астахов встал, пошел в туалет, где его еще раз вырвало желудочным соком. После этого рвотные позывы прекратились, но Астахов чувствовал себя так плохо, что даже не мог прочесть ни строчки, не говоря уж о чем-нибудь более трудном. Но, по мере того, как у него росла температура, восстанавливалась работоспособность, и к шести часам вечера, когда на градуснике было 38°С, он закончил рассказ, начатый накануне. Так как у него ничего не болело, Астахов не стал привлекать медицину, озабоченную ковидом, а продолжал за собою наблюдать. На следующий день температура спала, Астахов смог поесть и занимался привычными делами. Пищеварительная же система приходила в порядок очень медленно и, возможно, так и не достигла прежнего, до этой вспышки, состояния.
«Мне подан знак» - решил Астахов. Теперь он чувствовал себя гораздо спокойнее, ибо прежняя озабоченность ушла.
Ноябрь 2021 г.