Глава 1 ; Бэлла
Муррр… Не знаю, что больше меня сегодня радует. Июньское солнце, которое приятно греет мое пузо, или когда с ресторанной кухни доносится шкварчание раскаленного масла, в которое потный повар только что беспощадно сбросил кусочки телятины. Кстати, мясо позавчерашнее. Глупец, не хило тебя провели на рынке, чувак, сказав, что мясо свежайшее. Мы, кошки, знаем толк в мясе получше любого человека. Хотя бы потому, что наши предки ели исключительно свежеубитую добычу, с кровью, усами и еще не остекленевшими глазами. Люди же легковерны, и их легко обмануть. Телятина лежалая. Приправами это не перебить, но посетители все равно скажут хозяйке кафе Ларисе Юрьевне – «Боже, как же вкусно!». У народа в Москве с понима¬нием истинной свежести большие трудности.
Из свежего в Москве сейчас можно найти лишь бордюры и плитку, которые градоначальник перекла-дывает каждый сезон, да девственниц, приезжающих в столицу стаями, чтобы использо¬вать город в качестве перевалочного пункта, отправ¬ляясь дальше на постельное заклание ду¬байских любителей нетронутых тел.
Охх, затекла я что-то. Дай-ка приму позу сфинкса. Обожаю поджать одну лапу, вытянув дру¬гую, будто для поцелуев рабов. Я это время, ко¬нечно, не застала, но мне рассказывали, что в свое время в Египте нас в храмах приветствовали именно так. О! За стеклом остановилась пожилая женщина. На кого ты так смотришь? Не нравится моя фривольная поза? Или то, что я сижу на подокон¬нике в месте общественного питания? Эй, дама, пойдите вон отсюда! Смотрит она мне тут не¬добрым взглядом. Я – привитая, с ошейником от блох. И меня тут любят, поняла? Иди, иди, давай. Плюет она тут под окнами. На пса своего уродли¬вого плюй.
Странные эти люди – пенсионеры. В нищете были рождены, в ней же выросли, и самое страш¬ное – готовы погибнуть ради сохранения текущих гарантий нищеты. У человека вообще странная природа. Им всем почему-то нравится страдать. Особенно этим грешат старики. Стоит вспомнить их разговоры о том, что надо терпеть, молчать и под¬страиваться под существующие условия жизни. Зря кошек называют самыми гибкими и живучими тва¬рями на Земле. Первенство в этой гонке за звание давно уже заняли российские пенсионеры. Хотя с чего вдруг я на них гоню? Если бы не старики –я бы давно подохла. Столько сердобольности и сострада¬ния, сколько умещается в них по отношению к без¬домным животным нет ни у кого. Они покупают кильку и прочую требуху на рынках на свои гроши, и при этом умудряются делиться с дворовыми го-лодранками своим убогим ужином. Помню до сих пор бабу Лиду, у которой я вечно ошивалась под балконом на улице 1905 года, которая не просто вы¬носила каждый вечер куриные косточки с щедро оставленной кожей, жилами, и даже мяском, но и отстаивала право на жизнь несчастных животных, на которых велась охота городских служб. Выжить было невероятно сложно, так как помимо опасно¬сти быть отстреленной, в центре Москвы орудо¬вали живодеры, разбрасывавшие отравленную еду в парках и дворах. Я едва научилась отличать ядо¬витые приманки от пенсионерских подачек, а по¬том и вовсе перешла на пансион бабы Лиды, из рук которой вкусная милостыня гарантированно была безопасной.
Судьба ко мне благосклонна, раз однажды мне хватило ума поменять дислокацию своего бродяж¬ничества на фоне подросшей конкуренции в лице (ой нет, в морде) юных, дерзких и хамских самок, захва¬тивших двор по праву молодых мамаш. Когда-то в молодости я сама была один раз матерью. Не¬долго, минут 40.... Не люблю вспоминать тот свой опыт. Он до сих пор приносит мне огромную, просто чудовищную боль. Надеюсь, муж моей бывшей хо¬зяйки тоже утонул, как когда-то и поступил с моим потомством. Я ушла из жестокой семьи сразу же, как узнала о гибели своих четверых котят и приняла ре-шение скитаться. А еще я приняла другое важное решение – больше ни за что не связываться с ко¬тами. От связи с ними нет ничего хорошего, кроме разочарований. Вот смотрюсь я сейчас в свое отра¬жение в оставленном на столе подносе для венского кофе, и даже радуюсь тому, что молодость, грация и былая сексапильность покинули меня, ведь пожи¬лые возраст и внешность – лучшая защита от посягательств сексуально невоздержанных самцов. Я наконец, обрела спокойствие от одиночества, гор-мональный покой, и благодаря своему новому приюту - кафе «Мираж» - даже надежду на сытую старость. От бурного прошлого остались лишь шрамы, порванное ухо в уличных драках, но зато уцелевшие два глаза. Зеленых, мудрых, пронзи¬тельных и хитрых.
Глава 2 ;
3 июня
Привет, Надежда! Я буду называть тебя Надя. С сегодняшнего дня, ты моя невидимая подруга, моё отражение, моё альтер эго, моя надежда! Напи¬сала и выдохнула. Начало положено. Уже только этим обращением я положила начало своей аутопсихотерапии. Вроде бы так все обращаются к немой бумаге, которая якобы должна помочь мне систематизировать мысли, придать им покоя, больше не срываться, научиться быть счастливой. Это моя попытка бороться с ежедневным стрессом. Итак, с этого, пожалуй, и начнем. За что я могу сегодня себя одарить высокой оценкой?
День прошел как обычно. Точнее ночь. Давай знакомиться. Я Вера и я танцовщица в клубе. Эта деятельность диктует нестандартный график работы. Ночь вся в танцах и бешенном ритме. Утро и день идут на восстановление. И так неделя за неделей. Я стала похожа на заводную куклу по зарабатыванию денег. Усталость давно превратилась в хроническую. Она же и утащила за собой радость. Честно говоря, я уже и забыла, когда я ее испытывала. Наверное, страшно прозвучит, но умиления от жизни я давно не ощущаю. Для тебя, наверное, это не секрет. Ведь восторженные люди дневники не ведут…
Интересно, в какой из моментов я утратила остроту счастья? Вот ту, от которой заходилось сердце, когда я впервые смогла снять не комнату, а пусть и пошарпанную, но целую квартиру в Москве. Вот тогда я не могла нарадоваться, причем ощущала приступы восторга почти ежеминутно. Ведь начав самостоятельную жизнь в индивидуальных стенах, мне наконец, больше не приходилось слышать, как по утрам дед, хозяин халупы, набив свою трешку молодыми «эмигрантками» из регионов, смачно кашляет в совдеповском туалете, выкуривая там в пять утра ядреную папиросу и шумно смывая пепел в громогласную глотку прогнившей советской канализации. Или не нужно стало все время краем глаза приглядывать за комодом, где я и мои соседки складывали свое нижнее белье, ведь тот старый извращенец так и норовил сунуть в полки с китайским кружевом свои желтые пальцы и нос. Бррр, как вспомню его мерзкую физиономию с набрякшими красными веками и сизыми щеками, так вздрогну.
Одним словом, для обыкновенного приезжего счастья у меня есть все. Съемная однушка в отличном районе на Хорошевке, работа с прекрасным заработком… Ну, да, у моей профессии есть минусы. Это бесчисленные пьяные компании, ну и грохочущая музыка, разрывающая барабанные перепонки. И именно эти два фактора и обеспечивают мне хороший пресловутый доход. Гостями клуба в основном являются богатенькие женихи, которых на утро ждут не менее богатенькие невесты. Эдакое московское опыление богатых цветочков богатыми пчелами. Вот только перед тем, как стать частью слияния крупных финансовых кланов, эти пчелки вваливаются в клуб и жадно примыкают своими почти супружескими губами к танцполу, на котором кружусь осой я, совсем не напоминающая их будущих жён. Высокая, рыжая, страстная, и … все еще бедная.
Я сама никогда не знала, каково это жить в семье, в которой деньги, благодаря своему количеству, становятся свободой (для путешествий, удовольствий, выбора ВУЗа, жилья, украшений, одежды), а не вечной проблемой, как в нашем случае. Моя мама всю жизнь проработала на местной ювелирной фабрике дизайнером украшений, создавая знаменитые бриллианты, но так ни разу за всю жизнь и не смогла позволить себе хотя бы одну драгоценность, сотворенную под ее началом. Отец, будь он неладен, редко появлялся в семье, так как постоянно сваливал в командировки. Занимался перегонкой автомобилей из Латвии, затем пытался торговать консервами из Польши, одним словом пытался стать предпринимателем, вкладывая почти весь свой заработок в новое дело. Ничего не оставляя для семьи.
Я, второй ребенок в семье. Брат Митя, опередил меня всего на два года. Мы всегда были щуплыми, астеничными конопатыми рыжиками, что окружающие считали, будто мы близняшки. Мама рано родила нас, в советские времена редко кто из девушек мог позволить себе роскошь шагнуть за порог 23-летия в бездетности. И так же рано ушла. О болезни Гентингтона ни мы, ни смоленские врачи не слышали. Зато смогли в деталях рассмотреть ее пугающие симптомы – от расстройства личности с дергающимися неконтролируемыми движениями до полной потери памяти, фокусировки и наконец, смерти от сердечного приступа.
Родителей у меня больше нет. Один из них умер по воле Бога. Второй умер для меня – по своему выбору. Отец струсил не столько от того, что остался один. А столько от того, что после смерти супруги, он как раз-таки остался не один. Поэтому отец семейства на следующий день после похорон покинул детей и больше никогда с нами не выходил на связь. На тот момент мне было всего 7 лет…
Ну, хватит на сегодня грустных историй, Надя. Есть хоть одна причина гордиться собой? Да, есть. За то, что я выбрала жизнь и не побоялась оказаться тут, в этом огромном городе, несмотря на то, что мало кому была нужна.
Глава 3 ;
4 июня
Я безумно рада своей новой практике, вести дневник – в твоём лице я приобрела новую подругу. Хотя друзей в моей жизни мне хватает. Ну, вот вчера ночью, по долгу службы так сказать, в родном «ТWINKLE» виделась с Машей. Моей ближайшей подругой и администратором клуба по совместительству.
Машка как всегда была в очередной любовной экзальтации. Это у нее хобби такое – влюбляться в мужчин, максимально напоминающих мачо, делать это молниеносно, необдуманно, и потом неизбежно начинать страдать. Вчера мы пересеклись с ней после окончания ее недельного отпуска. И, естественно, там ей встретился парень. Я не могу не улыбаться, когда она начинает каждый свой рассказ с однотипного и уже такого привычного «Мое сердце разбито! Я совершенно точно встретила мужчину своей мечты и это…». А дальше менялись имена, рост, цвет кожи, профессии, размер дохода, страны и национальности. В этот раз ее влюбчивое сердце похитил красавчик, по ее словам, невероятно похожий на Энрике Иглесиаса. Я чуть не захохотала от собственной мысли «О! Это что-то новенькое. Энрике Хулиович в нашу бухту еще не заходил», но сдержалась. «И он вцепился в меня, такой грубый, страстный, сильный! Как вожмет меня в стену! У меня прям земля из-под ног ушла. Я вся обмякла, мурашки по коже. А потом как…». Я не дала Машке закончить этот отрывок из какого-то пошлого женского романа. Ну реально нет сил выслушивать детали её похождений. А она в отличие от меня, большая любительница не только секса, но и подробностей описания каждого соития. Не знаю, что меня пугает больше – ее безудержность или литературный талант в повествовании. Я ей разрешила договорить только одну фразу из всего этого эротического безумия, которую она произнесла с особым вызывающе хитрым взглядом: «Ну, вот не зря я йогой столько лет занимаюсь».
Если вкратце, Маша, открывшая египетскому Энрике удивительный мир русской пластики и гибкости, триста раз мысленно уже вышла за него замуж, но этот “коварный“ парнишка, почему-то насытившись великолепием Маши, куда-то пропал. Как, впрочем, и десятки других ухажеров, клюнувших на ее роскошную внешность, но быстро потерявших интерес. Маша, как мадам Грицацуева, знойная женщина – мечта поэта, безудержно оплакивала свою очередную потерю. И я сразу поняла, что сегодня опять придется пить. Так как Маша в таких состояниях сердечных драм не сидит сухая сама, и другим не дает. От ее слез и просекко мы будем мокнуть еще неделю.
Машка удивительный тип женщин, которые обладают харизмой и магнетизмом в стиле Мэриллин Монро, но при этом какой-то невидимой силой обречены на одиночество, что странно. Казалось бы, очень красивая женщина, которой с трудом можно дать ее 40 лет. Ухоженная, статная, с потрясающей фигурой, похожей на песочные часы, 6 размером груди, платиновая блондинка с неизбежно красным маникюром, которым она любила размахивать перед лицом барменов, хостес и охранниками, «строя» их всех не хуже, чем надзиратель колонии.
Она не особо любила рассказывать о том, что она из Пензы. Не то, чтобы она это скрывала, но старалась лишний раз не упоминать о том, что она региональная лимитчица, из которых и состояли 99% ее подчиненных в самом популярном месте Москвы – ночном клубе «TWINKLE». Маша слишком быстро и слишком хорошо ассимилировалась среди московской богемы, была любезна с ментами, крышующими ночные заведения, получала свою долю за ведение теневой бухгалтерии и поэтому очень быстро заработала и на двушку на Пресне, и на белый Гелик, окончательно слившись с миллионами состоятельных business women; столицы.
Но при всей видимости «гром бабы», которую она производила на людей, природа подарила ей почти детский наивный характер. Несмотря на ее хваткость и дисциплину в работе, ей категорически не везло в личной жизни. В ней было все, что привлекает самцов – яркая, иногда даже кричащая обложка, отсутствие детей и долгов, легкий характер, любовь к сексу и готовность к самым безбашенным экспериментам, кулинарные навыки. Но дольше, чем на одну-пару ночей никто не задерживался.
Это явление оставалось большим секретом для всего ее немногочисленного приятельского окружения. Я в список приближенных Маши попала каким-то чудом. И чудо это называлось – фортепиано. Позже обязательно расскажу, как любимый инструмент подарил мне Машку и новую профессию. А пока, пойду-ка позвоню ей, надо вытаскивать из двухдневного запоя подругу.
Сегодня я безумно заботливое девичье сердце!
Глава 4 ;
7 июня
Прости, Надя, что редко пишу. Все никак не могу привыкнуть к тому, что дневник нужно вести регулярно. Из регулярного у меня сейчас только работа, Машкины любовные терзания, расходы на Тимура (это мой парень, чтоб ты знала). И вроде всё.
Итак, чего же я тебе еще не рассказала? Начну, пожалуй, с прошлого. Детство.
Оставшись сиротой при живом отце, будучи совсем еще ребенком, мы вместе с братом по распределению социальной опеки попали в «Православный детский дом». Уютное место, где школьное образование перемешивается с изучением богословия. Радостей, кроме труда и церковных песен, у сирот особо не было. И если Митю сразу же увлекло изучение Евангелие, то мне хоть и не удавалось саботировать уроки, но я не проявляла к ним и особого рвения. Единственной моей отрадой были уроки музыки. Ища себя среди небогатого ассортимента инструментов в музыкальном классе (гитара, аккордеон и фортепиано) – победило последнее. Черно-белые клавиши, похожие на механическую зебру, напоминали маленькой девочке о том, что за любой черной полосой неизбежно придет светлая. А если нажимать на них в определенном порядке, то из черных полос можно еще и извлекать не только грустные звуки, а даже кадриль.
Родной Смоленск был и остается настолько депрессивным районом, что надежды на то, что кто-то усыновит пару детей, чья генетика омрачена историей тяжелой смерти матери, впавшей сначала в безумие, а потом и в паралич – почти стремились к нулю. И чем старше мы становились, тем отчётливее мы это осознавали. Поэтому класс музыки стал для меня истинным домом, из которого до наступления 16-ти лет меня так никто и не забрал. После интерната я поступила в местную музыкальную академию, а позже начала зарабатывать репетиторством музыки.
Старший брат в отличие от меня избрал для себя путь священнослужителя и стал дьяконом местного прихода, и продолжил дело своих учителей. А я, едва закончив академию, решила уехать в Москву, чтобы попытать счастья в большом городе. Снимала крохотную комнатку вместе с четырьмя девушками в старом доме, переделанном из коммуналки, на Войковской. Мне кажется должно пройти лет 100, чтобы воспоминания о той квартире покинули меня. Перед глазами до сих пор тот чудовищный ремонт. Ярко розовый ковролин, годами хранивший в себе тонны пыли, белая каркасная мебель, замызганная советская стенка с уцелевшим советским хрусталем, и мусоропровод на кухне! Ты можешь себе представить, что может быть отвратительней, чем готовить рядом со смердящей дырой в трубе, сквозь которую то и дело на скорости несутся сброшенные мешки с жидкими вонючими отходами? Вот и я не могу. В этой квартире, больше напоминающей декорацию к фильму о дешевом публичном доме, меня отвращало всё. От нескончаемых полчищ тараканов до обладателя всей этой богадельни. Хозяин квартиры – мерзкий лысый толстяк, живший в отдельной комнате, специально заселял в свои апартаменты только юных девиц, оказавшихся наедине с Москвой и ограниченными финансовыми возможностями. Идеальное сочетание для паука. Бедность и юная глупость толкали девчонок добровольно шагать в его расставленную паутину, в которой он мог безнаказанно подглядывать за своими молоденькими жертвами.
Мне, конечно, было не привыкать жить в общаге. Но платить за ежедневное отвращение и желание поскорее сбежать из этого липкого ада пришлось впервые. Мои соседки по комнате держались особняком и не стремились заводить дружбу со скромной диковатой девчонкой, у которой даже обуви нормальной не было. Лишь одна пара тупоносых туфель, которые мне отдала учительница музыки, чтобы было в чем шагать на выпускной концерт. Из них я давно выросла, но продолжала носить, поджимая пальцы, весной-летом-осенью. И представляешь, даже привыкла к тянущей боли в ступнях со временем. А когда стало невмоготу, отрезала носик, превратив тем самым туфли в босоножки, увеличив их на 1 размер. Пальцы нагло вылазили, как у Волка из “Ну, погоди!”, зато я забыла о боли. А еще была дубленка, которая стояла таким колом, что нельзя было согнуть руки в автобусе. Пара платьев, плащ “николаевских” времен и самосвязанный шарф. Вот и все приданное, которое я приперла с собой в столицу. Как понимаешь, с такой красотой, выходить вместе в город из девчонок никто не горел особым желанием. А я и не навязывалась. Была замкнутой, тихой и трудолюбивой. Меня интересовала музыка, бездарные детишки, чьи богатые родители готовы были щедро платить за уроки, и мои большие амбиции, не дававшие мне уснуть под зычный храп хозяина квартиры. Тогда по ночам я часами лежала с открытыми глазами, уставившись в отклеившиеся потолочные панели, отбивала пальцами партитуру на одеяле и мечтала! Мечтала о том, как обязательно заработаю неимоверно огромные деньги, на которые сразу же куплю себе свое собственное жилье. В нем будут огромные окна, вид на пруд или, если повезет, на Москву-реку, будут две спальни, и возможно, просторный балкон. На 10-м этаже. Или даже выше. Эти мысли баюкали меня. И они же заставляли просыпаться каждое утро в 06.30 и тащиться на другой конец Москвы, проводя по 7 уроков почти ежедневно. С моими мечтами мне никогда не было одиноко. К тому же я подружилась с одной замечательной старушкой, живущей напротив. Сухонькая, маленькая, но такая шустрая. Она просила меня захватить по дороге домой то нарезной батон, то тушенку. А взамен я получала возможность лишний раз заглянуть к ней в квартиру, где всегда было так тихо, чисто, тепло и уютно, что я представляла ее своей бабушкой, в гостях у которой я сейчас и сижу. Старушка была совсем одна, как и я в этом огромном городе. И была полна невероятным количеством нерастраченной любви и заботы. Помню, как она старалась засунуть в мой карман украдкой дешевые карамельки или монеты за купленный хлеб. Я сопротивлялась, а она старалась помочь, чем могла. В такой маленькой, но уютной квартире жило большое доброе сердце. Однажды, готовя суп, я обнаружила, что единственная морковка в холодильнике сгнила. Бежать в магазин было лень, и я постучалась к своей старенькой подруге, чтобы занять морковь по-соседски. Боже, я чуть не разревелась, когда увидела то, что она вынесла мне из своих пенсионерских закромов. Это был аккуратно сложенный целлофановый пакетик не больше спичечного коробка, в котором была завернута протертая замороженная морковь. «Я порционно замораживаю все дорогие овощи», - пояснила она.
Я держала в руках дорогой овощ и не знала, что сказать. Потрясение лишило меня слов. И было оно то ли от того, что старики живут еще хуже сирот, то ли от того, что морковь теперь деликатес, то ли от того, что порция была рассчитана на хомяка, но никак не на взрослую женщину. Спустя пять лет, когда моё финансовое состояние смогло называться не плачевным, а благополучным, я приехала к ней домой с мешками самой вкусной и дорогой еды из Азбуки вкуса;. Она заварила мне мятный чай, и долго крутила в руках, причитая и вздыхая, то банку кофе, то упаковку малины, как будто всё это было какой-то драгоценностью.
Глава 5 ;
8 июня
Я обещала рассказать тебе свою историю знакомства с Машкой. До сих пор не устаю благодарить Небо за тот вечер, когда ее разбитое сердце привело в Новиковский ресторан. «Белый Аист» тогда был Меккой для артистической богемы, звезд шоу-бизнеса, пафосной публики и толстосумов с инстаблогершами.
Если бы она тогда направилась залить шампанским свою очередную мелодраму в другой ресторан, не знаю смогли бы мы когда-нибудь познакомиться. Вряд ли. Но судьба в тот вечер подкинула Машке мысль о том, что ей обязательно нужно сделать укладку, густо подвести губы алой помадой, тон в тон совпадающим с цветом ее огненного платья с открытой грудью. И отправиться во всем этом, дурманящем мужское воображение, великолепии на майскую веранду, к дорогому хрусталю, мраморным стейкам на трюфельной подушке и богатым мужчинам, способным утолить ее голод во всех смыслах. И чтоб они красиво ухаживали за ней, подливая красное вино исключительно под живую музыку, так как электронная музыка ее изрядно достала на работе. За живую музыку в «Белом Аисте» в тот вечер отвечала я. Я играла и пела, и моя душа в этот момент летала где-то далеко от этого места. Я видела себя в огромном концертном зале, люди аплодировали мне стоя…Мой репертуар состоял в основном из ретро песен. Я их просто обожаю. Что-то я отвлеклась… Так вот, это было жирное место для гувернантки, обучающей игре на фортепиано. Здесь можно было бесплатно поужинать, получить чаевые, ну, и заработать, естественно. Жаль, что мне доверяли только два вечера в неделю, по вторникам и четвергам, когда народу было не так много. Пятницу и выходные отдавали пианисту с именем и репутацией. Но тем не менее я была рада и этому. Первые деньги, заработанные в ресторане, я вложила в свой же образ. Купила, наконец, туфли по размеру и черное платье-футляр в Zara.; Храню их до сих пор, как напоминание себе о том пути, который проделали моя бедность и скромность к расцвету и достатку. Ну, и о том вечере храню память, когда одна не совсем трезвая девушка в роскошном кричащем наряде цвета массового поражения помогла мне «вытянуть счастливый билет» в жизнь.
Она подошла ко мне, покачиваясь в такт музыке, держа в руках запотевший бокал с вином, наклонилась и сказала: «Привет, малышка… Мне так грустно сегодня. Ты даже не представляешь насколько мне больно. А еще одиноко». Если бы я только знала, что много месяцев подряд я буду слышать эти же слова от Машки, я бы не поверила. А тогда я просто отшутилась, сказав что-то вроде «Вы такая красивая, никто не имеет права Вас обижать». Машка поставила бокал на крышку инструмента, что было категорически запрещено правилами ресторана, но ни охранник, ни хостес не подошли к Машке, чтобы сделать замечание. Я поняла, что она тут завсегдатай и нужно держать с ней ухо востро, чтобы не потерять только что приобретенную новую работу. Машка снова наклонилась ко мне и совершенно наплевав на мою работу, опять заговорила, приставая с расспросами: «Вот скажи, ты замужем? И не была? И правильно, что не ходила туда. Я вот тоже незамужем. Понимаешь, мне через месяц исполнится 40. СО-РОК! А я так и не надела подвенечное платье. Прикинь? Я – старуха. Никому не нужная, одинокая, у меня даже кошки нет. И детей нет. И любви. Слушай, а можешь сыграть Лободу, а? Песня такая у неё есть «А может к черту любовь». Вот ее сыграй, пожалуйста. Я заплачу тебе. Хорошо заплачу». Эх, сейчас-то я понимаю откуда у нее такой странный вкус в музыке. Она ж из караоке не вылезает, а там, как известно, разные песни поют. Но тогда я не могла рубануть ей всю правду-матку. И просто деликатно заметила, что современная русская попса с ее текстами и ритмами примитивны, и не несут в себе никакой глубины. Глубины, которой заслуживает ее измученное сердце. Я предложила: Если хотите прочувствовать боль от расставания в полной мере – давайте я сыграю вам Sting - «Shape of my heart»;.
Машка кивнула, схватила обратно свой бокал, аккуратно освободилась от каблуков, и босая начала кружиться по полупустому залу под неодобрительные взгляды женщин, и восторженные взоры их спутников. Я любовалась ее непосредственностью, раскованностью и способностью ни под кого не подстраиваться. Тогда я не подозревала, что это воплощение свободы станет моим работодателем и подругой в одном лице. Красивом, правильном, славянском и часто зареванном лице.
Глава 6 ;
11 июня
Доброе утро, Надя! Надеюсь, хотя бы у тебя оно доброе. Я что-то совсем расклеилась. Последние три дня чувствую себя абсолютно разбитой. Вот просто не могу встать с постели, будто меня прибили к подушкам. Состояние, словно заболеваю, ощущение такой вселенской подавленности... Господи, лишь бы это был не ковид. Успокаивает то, что температуры нет. Но почему-то все время хочется спать. Недосып – профессиональная болезнь танцовщиц, но не до такой же степени. Позавчера уснула в метро. Вчера в кинотеатре. Ужасная слабость вырубает в любом сидячем положении, хотя бы минут на 10. Тим смеется надо мной, говорит, что я – просто отличная жена. Мол, ночами меня у него похищает работа, а днем и в выходные – меня крадет сон. Вот такая спящая красавица ему досталась, ничего с этим уже не поделать.
Отлежусь сегодня, пожалуй. Отправила Тима за какими-нибудь витаминами. Готова поспорить, что уже через десять минут начнет звонить и спрашивать: «А что тебе взять, напомни?». Вечно забывает о моих поручениях, но всегда, когда чувствую себя плохо приносит цветы. Склеротик-романтик. По-хорошему, нам бы с ним в отпуск сорваться. Но как представлю, сколько сейчас стоит поездка даже в Турцию по цене Сейшел, так сразу усталость вроде и проходит. В старости наотдыхаемся. А пока можно выделить время и денег на качественный полноценный курс массажа. Пабло нахваливал тайскую сеть каких-то салонов, эх, не забыть бы уточнить у него название и записаться.
Проводить 12 часов на каблуках с 30-минутным перерывом на перекус, может только невероятно здоровая сильная девушка, коей я тоже и являюсь. Только все мои сильные коллеги берут максимум 3 смены в неделю, а я полтора года подряд беру по 5. Меня так и называют в клубе «Рыжая отличница». Ага, прям заслуженный передовик танцпола. Сейчас-то еще ладно, но как вспомню начало своего обучения, так вздрогну. Все ноги в страшных мозолях, мышцы ноют от непрекращающихся тренировок, растянутые связки с непривычки подвернутых ступней с этих треклятых каблуков. Вообще, кстати, не понимаю эту мужскую любовь к шпилькам? Я вот, как Тарантино, считаю, что нет ничего красивей, чем просто обнаженная ступня. Нет же, мужчины с чего-то вдруг решили, что если засунуть женскую ножку в узкую колодку и поставить ее на цыпочки с риском вывиха и перелома в любую секунду падения с высоты 15 см – то это красиво и сексуально. И с одним из таких обувных маньяков я даже умудрилась подружиться.
Пабло –мой прекрасный друг, вернее подруга. Милая Надя, с началом моей работы в «TWINKLE», самом популярном месте проведения всех мальчишников первопрестольной, я не избежала не только мозолей и вывихов, но и знакомства с «белым». Это такой же атрибут московской ночной жизни, как помада или шпильки. Ликвидирует недосып, бодрит, как 850 чашек кофе и позволяет с каждой сменой еще на 50-90 косарей приблизиться к мечте купить квартиру. С ним гостям комфортней расставаться со своими деньгами, а мне не терять сознание от хронической усталости, в которой работаю почти без выходных. Мне надо накопить 15 млн любой ценой, и квартира моей мечты станет моей. Пусть в черновой отделке и на невысоком этаже, но все же при этом абсолютно новая и абсолютно моя! Господи, дай мне таких же бешенных сил еще годика на три-четыре. И однажды, я увижу свое имя в графе «Собственник квартиры». Аминь! А пока прости, мне мои грешки, в том числе и порошок, добычей которого для меня, как, впрочем, и для всего нашего клуба, занимается родименький Пабло. Настоящее имя Парвиз как-то не прижилось в нашей тусовке. Полукровка иранца и петербурженки, богатейшей династии в России, чей глава владеет крупнейшей финансово-инвестиционной структурой страны, единственный сын и наследник, отказался от папиного распоряжения вникать в тайны семейного бизнеса. Знаешь почему? Потому что он любит женские туфли!!! И мужчин. Вот такой «коктейль Молотова» получит глава семейства от своего сына, швырнувшего в традиции и устой семьи, настоящий вызов. Если узнает, конечно. Пабло боится этого больше смерти.
Он с самой юности фанател от женской обуви. Понимаешь, почему он столько времени проводит за столиками нашего клуба? Эстетика шпилек, лент, шнуровок – его фетиш. Несмотря на все протесты семьи, Пабло умчал в Лондонскую школу дизайнеров, и вернулся в Москву уже готовым создателем собственного бренда и богатым опытом связей с местными гомосексуалистами. С тех пор его тело проводит в спортзале 6 дней в неделю, один из них оставляя на отходняки после своих гулянок.
Глава 7 ; Бэлла
Проклятая вьетнамская кухня! Вкусная, но обманчивая. Изжога мучает нещадно. Надо найти место поуютней, чтобы справиться с ноющей болью в желудке. Как же хочется тишины. Неудачная попытка побыть наедине с собой в разгар обеденных перерывов. Ну, вот две дамы пришли, обе шумные, яркие, усаживаются на диванчик, на котором только что устроилась я. Одна еще и гладить меня пытается. Пойду-ка перелягу на другой диван и притворюсь спящей, а лучше мёртвой. Послушаю-ка я бабский трёп. Боже, как же все заурядно.
Одна подруга узнала о том, что муж их общей приятельницы той изменяет. Мол, застала его в его же машине, на парковке целующимся с какой-то профурсеткой из офиса. Дилемма – рассказывать ли об этом своей подруге или нет? Вторая подруга, услышав это, начинает возмущаться: «Зачем ты сделала меня участницей этой ужасной ситуации? Я из-за тебя должна буду тоже принять сложное решение – покрывать ли мерзавца или нет? И то, и другое - плохо». Подруга ей говорит, что она тоже не по своей воле стала заложницей чужого обмана. Они обе рассуждают о том, если рассказать, то можно оказаться виноватой после того, как их третья подруга простит изменника, что скорее всего и будет. А если не расскажут, то будут соучастницами чужой лжи, которая рано или поздно вскроется и причинит много боли их близкой подруге.
Ничего кроме улыбки у меня это не вызывает. Дебильные моногамные правила, которые установило женское человечество. Ведь женщины по сути сами создали себе огромную проблему, в которой варятся каждый день. Самец в любой млекопитающей категории не может быть верным, так что для мужчин этот пункт в договоре не более, чем декоративная деталь, без которой Женщины не пустят его в новую семью. Это все равно, что принять все пользовательские соглашения на пять листов, которые предлагают прочесть создатели перед тем, как установить обновление на Iphone. Все заранее согласны. Никто не читает, не знает, что от них требуется, но заранее согласны, ведь и исполнять никто ничего из перечисленного в соглашении не собирается.
Одна из подруг настолько распаляется в этом жарком споре, что произносит фразу: «Я бы его убила бы!». А вот тут аккуратней со словами, милочка. «Не убий. Если не собираешься это съесть». Вторая подруга цыкает на нее и рассказывает историю, которую ей поведал знакомый из школы ФСБ: «Когда нас обучали переговорам с вооруженными людьми, мы усвоили одно правило. Если оружие взял мужчина, то с ним можно вести конструктивные переговоры. Задавая поочередно нужные вопросы, можно нащупать нужное русло его мыслей и в 99% случаях найти вариант, способный привести к тому, что потенциальный преступник сложит оружие. Но если оружие в руки взяла женщина – никакие уговоры, вопросы, готовые лиды на нее уже больше не подействуют. Так как на все вопросы она уже ответила самой себе. И если взяла в руки пистолет или нож, у нее в голове есть лишь одно решение - убивать». Поэтому не произноси того, через что не хотела пройти сама.
Я вот помню свою соседку Нюрку. Серая, вечно лишайная, не чистоплотная была. Так мало того, еще и чудовищная болтушка. Так вот, она утверждала, что в одной из прошлых жизней была придворной священной кошкой в Древнем Египте. Не знаю, верить ей или нет, особенно принимая во внимание, что она была любительница крепко выпить и таскала у своей старой хозяйки-сердечницы валерьянку. Так вот, Нюрка утверждала, что фараона, скончавшегося от холеры, похоронили вместе с женами и слугами. Так-то. Обратите внимание, шумные женщины, с женами, а не с женой. И похоронили их всех раньше срока. Так что не желайте смерти мужикам. Лучшее, что вы можете сделать для себя, и худшее для него – просто лишить его любых своих чувств, даже ненависти. Ну, и от своего роскошного тела тоже надо отлучить. Они это дурно переносят.
Черт, официант заметил, как я растянулась в полудреме и вытащила когти, укрепив их на дорогой кожаной сумочке посетительницы. И прикрикнул: «Бэлла, а ну, убери когтищи! Извините, пожалуйста, нашу жительницу. Политика нашего кафе позволяет животным находиться где угодно, но вот порча чужого имущества недопустима». Одна из подруг залепетала, опять протягивая ко мне руки: «Бэлла. Какое красивое итальянское имя у тебя, милая!». Глупая женщина, истинное имя у кошки одно. Выбирает она его, как, впрочем, и свою принадлежность к тому или иному полу один раз и навсегда. Меня, кстати, зовут Сехмет;. Мурки, Пушки и Бэллы – это уже плоды вашей фантазии. Нам плевать, если честно, лишь бы кормили. Что ж вы даже не дали потрогать хоть что-то итальянское?». Вторая подруга заверещала, спешно разглядывая сумку на предмет отсутствия на ней царапин: «Prada; сейчас не купишь в России, а если и купишь, то за такие деньги, что проще действительно за это кого-нибудь убить».
Глава 8 ;
13 июня
Чувствую, что с текущего дня я начну тебя прятать, Надя. От человека, который делит со мной мое жилье. Потому что вынуждена начать писать сюда свои мысли и пока эти мысли у меня совсем недобрые. Рассказывать Машке о том, что Тим опять занял у меня деньги – все равно, что подписать смертный приговор себе. Ну, или начать выслушивать ее занудные поучения о том, что мужикам ни при каких обстоятельствах нельзя давать деньги ни в каком виде – ни в качестве подарка, ни в долг. Смертный приговор и нравоучения Маши, построенные на эзотерических женских тренингах – для меня одно и то же. Мне иногда кажется, что она свихнулась на всех этих ретритах, местах силы, открытии чакр, учениях, как привлечь в свою жизнь мужчину и т.д.! У нее на все случаи жизни есть своя практика, медитация, заговор и консультация с личным астрологом, тарологом и нумерологом.
К большим деньгам меня привела она. Да, согласна. Да, спасибо ей за эту возможность. Но в ней всегда столько наставничества в вопросах, которые, как мне кажется, ее не должны касаться – как я трачу, трачу ли вообще, в какой валюте храню. Тимура она невзлюбила сразу. Ну, зная Машины запросы, понятно, что в Тиме нет того, что она ценит в мужчинах. Он не мачо, он не богат. Ну, а как она себе представляла бармена из круглосуточного кафе-караоке? Тим – отличный парень, добрый, и самое важное, он может меня рассмешить. С первой нашей встречи, когда я ввалилась в кафешку после очередной угарной смены, чтобы позавтракать. Не знаю, что тогда меня привлекло в нем, кроме высокого роста? На первый взгляд, ну, самый заурядный парнишка, русые волосы, курносый нос. Но было что-то такое в воздухе, похожее на вибрацию, когда он наклонился к моему уху, вызвавшись принести заказ до моего столика лично, и сказал: «Ты самая красивая девушка, которой я когда-либо готовил завтрак». Я засмеялась и ответила: «Но не в постель же завтрак», он мгновенно сориентировался и сказал: «В подсобке спит охранник. Могу отнять у него его кушетку, и ты можешь поесть в постели.» Он улыбнулся, обнажив великолепные белые зубы, и я влюбилась в его улыбку.
С того дня я почему-то старалась почаще заглядывать к нему ранним утром, чтобы снова и снова слушать его анекдоты, поглощать сырники с голубикой, пить свой любимый черный кофе без молока и делать вид, что меня интересуют утренние новости на Москва24, монотонно вещающей о погоде, трафике и афише города. На самом же деле, мне просто начинало нравиться, как он на меня смотрит. Не так, как мужчины в клубе, конечно. На мне в момент наших встреч не было макияжа. И была свободная одежда. Еще час назад, я кружилась сверкающей фурией в софитах и блестках, а у него сидела в уютном худи оверсайз, с дулькой на голове и хохотала над его шутками. В нем было столько заботы, тепла и чего-то домашнего, что хотелось поскорее обзавестись с ним общим пледом, собакой, и начать ездить по выходным в Ikea за покупкой чашек или елочных украшений.
Мечта сбылась достаточно быстро. Учитывая график наших работ, днем мы отсыпались, а вечером приступали каждый к своему делу. Я шла на сцену. Он – к меню и коктейлям. И наши свидания, не предполагали походов в кино, прогулок под луной и прочей романтики. Прежде чем он переехал ко мне, мы виделись от силы раз 8. С ним я стартовала во взрослую, теперь наполненную смысла, ответственную, и что самое важное – больше не одинокую, жизнь. Мне нравилось, что он не осуждает мою работу, не ревнует, не закатывает скандалов. Мы вели наш нехитрый совместный быт. Он по-прежнему готовил мне, а я приносила домой деньги.
Как ребенок детдома, я никогда не была жадной, нет! Мы же теперь вместе и каждый вносит свой посильный вклад в общий бюджет. Поначалу Тимур очень сокрушался, что из-за своих кредитов не может позволить подарить нам ни отпуска, который нам обоим был необходим, ни участия в оплате съемного жилья. Я поддерживала его как могла, понимая, что за одну ночь, благодаря чаевым, в состоянии заработать его ежемесячный оклад.
Шли месяцы, и надо признать отношение Тима к моим заработанным деньгам заметно менялось. Все чаще он стал говорить: «Давай возьмем новый макбук, этот совсем уже не тянет качество кинокартинки?» или «На выходных могли бы смотаться в Истру на лошадях покататься, что скажешь?». Я стала понимать, что доходы по-прежнему превышают расходы, но вот кубышка, созданная для покупки своего жилья, почти не растет. Отказывать ему было неловко, и я гнала от себя постыдные мысли, что проявляю скупость по отношению к совсем еще молодому человеку. В конце концов, при всем богатстве выбора спутника жизни, который предлагал мне родной клуб, а желающих сделать меня ручной содержанкой-любовницей было хоть отбавляй, я сама выбрала красивое, открытое, но небогатое в финансовом плане, сердце. А потом начались займы. Сначала это было 130 тысяч – на покупку лестницы в коттедж, которую строил его отец. Потом 200 тысяч на обучение у какого-то именитого инстабизнесмена. А сегодня 1,5 млн на реализацию мечты и начать гонять на работу по ночной Москве на поддержанном Ducati Multistrada.;
Маша сказала мне как-то, что следуя законам энергии, отдавая деньги мужчине, ты его тем самым проклинаешь. Тима я своими деньгами похоже уже обрекла на вечный ад.
Глава 9 ;
16 июня
С похмелья вести дневник, наверное, особый вид извращения. Ну, что поделать, я еще в институте усвоила, что все великие мастера слова, музыки или кисти, так или иначе, были алкогениями. Ловко я примазалась к плеяде великих только что потому, что взялась за шариковую ручку и дышу в страницы перегаром от текилы. Уфф, как вспомню эту девочку-промоутера, предлагающую серебряную текилу с лимоном, зажатым в своих красивых губах и то дикое количество, которое мы на троих с Машкой и Пабло вчера употребили (сделали месячный план продаж той красотке за одну ночь), меня что-то начинает подташнивать. У нас сложилась, конечно, великолепная тройка. Танцовщица-сирота, помешавшаяся на работе и накоплении. Богатый гомосексуалист, чья жизненная цель сводится к тому, чтобы не быть раскрытым. И вечная плакса с каруселью из мужчин, которые так и не сделали ей предложение. Чем не повод встретиться и как следует напиться, жалуясь на свою жизнь? Заметила своё отражение в зеркале и ужаснулась. Что за мешки под глазами? Пора завязывать с алкоголем.
А вообще в вопросах алкоголя, я крепкая девчонка. Быть может потому что мне всего 25 и ступила я на эту скользкую дорожку относительно недавно? Ни на фото с выпускного, ни в студенчестве, ни даже в собственные Дни рождения бокала в моей руке вы никогда бы не увидели. Фортепиано требовало исключительной четкости движения рук и предельной концентрации, даже при видимой расслабленности. Чего не скажешь о сцене. Бокальчик сухого перед выходом и, как любит говорить Пабло: «Господи, прими за лекарство», и я шагаю, дикая и дерзкая, навстречу ночным приключениям. Успех на сцене имеет простую формулу: это отличная физическая подготовка, музыкальный слух и кураж. Красивый яркий танец – это 40% моего дохода. Самая же большая часть моего заработка приходится на процент с продажи алкоголя. Как бы страшно это не прозвучало, но алкоголь – вот мой истинный кормилец. Пьяные гости – добрые и щедрые. А я в обмен на щедрость становлюсь все более нежной и сговорчивой, правда, до определенных границ, которая каждая девушка устанавливает сама. Знаю, среди моих коллег есть те, кто обзаводится постоянными гостями, которым дозволено не только прикасаться, но и иметь продолжение вечера. Ими руководит совершенно банальная мечта, свойственная девушкам, не так давно ставшими столичными, а именно заиметь «папочку» и навсегда присосаться к его семейному бюджету, пусть даже и нелегально. Родить от «кошелька» – вот предел стратегии каждой из них.
Я же, лишенная любви отца, да что уж там лишенная, правильней сказать – ненавидящая его всем своим сердцем, никогда не стремилась эту пустоту кем-то заменить. Наверное, я какое-то аномальное исключение в стандартной психологии, но, клянусь, мне не нужен мужчина, который смог бы заменить «папашу». Бросать детей в беде нельзя – и это аксиома. Однако кто-то живет другими категориями и плевать хотел на мораль и нормы. Я помню тот день, когда мы с Митькой впервые оказались в детском доме. За нами приехал «бобик» и мы, сразу поняв все, побежали прятаться. Но нас нашли, забрали и всю дорогу мы плакали. Мы только недавно лишились матери и сейчас нас куда-то везли в неизвестном направлении незнакомые люди. Я, хоть в душе и понимала, куда и почему это происходит, но не хотела принимать и верить, что все по-настоящему, что отец вот так предательски от нас отказался и бросил. Бросил маленьких, беззащитных на произвол судьбы. Так в слезах и недетских мыслях прошла наша дорога до интерната. Когда мы приехали, нас встретило очень мрачное, угрюмое здание. В первые дни было страшно. Я очень переживала, что нас разлучат с братом и буквально не расставалась с ним ни на минуту. Но нас на удивление встретили хорошо. Тут было тепло, чисто и сытно. И я успокоилась. Шло время, я постоянно наблюдала, как другие воспитанники детского дома ждут своих родителей. К кому-то приходили, хоть и изредка, но приходили. Наш же папаша так и не появился ни разу. Смотря на своих подружек, я им даже немного завидовала. Ведь мне было не понятно, какого это испытывать радость от встречи, какого это быть нужным, что вообще значит ждать папу? Он просто исчез из нашей жизни. Совсем. Со временем я перестала питать надежду и даже в какой-то степени смирилась, но в душе не простила его и всем сердцем ненавижу до сих пор. Весь багаж, с которым ребенок переходит из детства в самостоятельную взрослую жизнь, закладывают родители. И крылья дают они же. Нам с Митькой крылья обрезали садовыми ножницами еще в глубоком детстве. А у детского дома совсем другие задачи, там свой манифест по воспитанию. Так что из интерната я вышла с «кулечком», наполненным страхами, обидой и ненавистью. Первое время я боялась людей. Помню, как могла часами стоять на остановке, не зная, на какой автобус мне необходимо сесть, чтоб добраться до нужного адреса, но не могла никого спросить из окружающих. Просто не было уверенности в себе, в том, что я имею право быть такой же, как и все. Нас же в детском доме никто почти не хвалил. Нас там не учили ставить высокие цели, добиваться своего, любить. Митька-то обрел отца в истинном его значении, а заодно принял Сына и Святого Духа. В этой троице ему удобно. Он долго призывал меня к смирению и принятию, мол, на все есть воля Божья и наш с ним путь – это земное испытание, ведь Небо не дает нам горя больше, чем мы можем вынести. Я же создала иную троицу – в которой есть два лучших друга и мой парень. Вот за них я Богу благодарна. И еще благодарна себе за силу, ярость и трудолюбие, в союзе с которыми мне куда комфортней, чем сидеть на обеспечении в статусе любовницы у папика.
Кстати о папе, будь он неладен. Этот негодяй, бросивший своих детей на произвол судьбы и ни разу за 18 лет не задавшийся вопросом, как мы живем, у кого мы живем, на что мы живем, оказывается, прекрасно устроился в жизни. И даже обзавелся новыми детьми. Но на этот раз со здоровой, и стоит ли упоминать, очень молодой женой, которая по виду едва ли чуть старше меня. Ну, ее выбор мне тоже понятен. Ведь от того смоленского оболтуса, струсившего и сбежавшего чуть ли не с похорон первой жены, не осталось и следа. Теперь это богатенький располневший, и конопатый (я унаследовала от него способность покрываться на солнце желтой рябью) владелец нескольких торговых и бизнесцентров Москвы. Да-да, спасибо инстаграму, теперь я знаю, что этот козёл делит со мной одну территорию, небо и столичный смог.
Глава 10 ; Бэлла
За световой день можно неплохо отдохнуть, если бы не прекращающийся человеческий гомон и шум. Звуки людской жизни изматывают. Люблю ночь за возможность побыть в одиночестве и тишине. Ну и прошвырнуться по всей территории, оглядев свои владения. Нужно быть просто аккуратной, а то вчера едва не смахнула лампу со шкафа. Лариса Юрьевна очень дорожит этими вещами. Я как-то слышала, что она тратит колоссальное количество денег на их приобретение в антикварных магазинах. И моя неосторожность может подвести меня под монастырь. Пойду-ка лучше на задний двор схожу от греха подальше. Пора выгулять свою природу ночного хищника, иначе с этим рационом скоро превращусь в неповоротливую жируху. А терять квалификацию очень не хочется. Гнездо что ли какое-нибудь разорить?
На улице славно, хоть уже и стало холодать по вечерам. Ну, зато хоть мухи исчезли. Ненавижу этих отвратительных тварей. На вкус мерзкие, на вид тоже, не понимаю, что в них голуби находят? Одна польза от мух, если честно. Они неплохой тренажер для обучения охоте котят. Пойду крышу проведаю. Блин, что за звук. Плачет кто-то? Ну, судя по чирканью зажигалкой и запаху табака, точно Виолетта. Наша местная официантка, которую Лариса Юрьевна уже устала гонять за вредную привычку. Я вот тоже ненавижу этот смрад, который источают сигареты. Но Виолке все прощаю. Она мне всегда приносит в миске настоящее молоко, жирное, с комками сливок, а не химозную дрянь из термопакетов. Почему ж она рыдает? Кто посмел обидеть? Два прыжка и я на месте. Подруге похоже звонит. Подслушаю.
«Привет! Прости, что поздно, но это какой-то ад. Я рыдаю уже час, наверное. Никак не могу уйти с работы даже, чтобы не показываться в метро с опухшей рожей. Я получила сегодня результаты анализа ДНК. Он не мой отец!!! Я понимаю, что это всё сейчас выглядит как гребанный индийский фильм. Но я бы все отдала сейчас, чтобы не быть его участницей».
Голос замолкает, чтобы затянуться сигаретой и выслушать вопросы подруги. Через минуту официантка продолжает: «Даа! Представляешь, что я прожила почти 30 лет, фактически не зная своего родного отца. Я не знаю, как это все вообще уложить у себя в голове. Все пошло под откос, автоматически брат становится не родным, а сводным, мать становится лгуньей, получается. А человек, которого я называла всю жизнь папой – так вообще чужой человек. Ну в смысле, не реви? А что мне еще остается? И сейчас, когда я вспоминаю все наши с ним счастливые дни, мне становится так грустно. Получается, он столько лет подозревал измену моей матери. А потом он начал пить! Я работаю, как проклятая, с 17-ти лет. Ипотеку тащу, с утра до ночи пчелой мотаясь среди столиков с подносом. Ад, одним словом. И я не знаю, что будет дальше. Если они сейчас будут разводиться, что будет с квартирой? Мать что говорит? А что тут скажешь? Я ж, помнишь, рассказывала тебе, что когда вся эта заварушка с отцовским желанием сделать тест ДНК началась, я сначала подумала, что он допился до чертиков и пересмотрел сериалов на России 1. Причем он день за днем, как одержимый стал – всё время повторял: «Мы оба должны сдать тест ДНК. Мы должны». Я, честно говоря, усмехалась тогда и говорила: «Вот если тебе не жалко на свой бред потратить 14 тысяч, то давай – жертвуй из своей пенсии. Я тратить свои кровно заработанные деньги на этот цирк не планирую». Но потом специально подошла к маме и спросила: «Мам, мне есть чего бояться? Может я чего-то не знаю?» Так знаешь, что мне мама ответила: «Ой, не слушай этот пьяный его бред. У него делирий похоже уже начался». Я пожала плечами и спокойно отправилась неделю назад на сдачу теста. Вот тебе и пьяный бред. Отец, ой или как мне его сейчас-то называть, из всех нас оказался самым трезвым. Я только разговаривала с мамой, перед тем как тебе позвонить, у нее истерика, дома скандал страшнейший. Она мне сказала, что за пару недель до свадьбы переспала со своим преподавателем в институте и благополучно об этом «забыла». Ну, как? Так и сказала, что память стерла эту измену из себя, просто заблокировала и всё. Прикинь? А через 30 лет ребенок узнает, что всю жизнь прожил с чужим человеком. Ой, у меня такое сейчас состояние, что мне кажется, у меня сейчас взорвется голова! Домой не хочу. А ты одна? Можно тогда у тебя переночую? Ок, закончу смену и сразу к тебе. Спасибо тебе! Скоро буду.»
Так-с. Ну что, можно, наверное, покинуть свое укрытие. Бедная девочка, давай я потрусь о тебя и пожалею. Не рыдай ты столько, постареешь рано. И тебе будет еще грустнее. Начни уже думать только о себе. Зря ты вот столько лет тащишь семью, в которой ты сама должна быть ребенком, а не ломовой лошадью. Нам, кошкам, полегче конечно. Нет родственников – нет проблем.
Глава 11 ;
18 июня
Ну, привет, Надя. Уселась писать, и тошнота к горлу подкатила, как же от тебя пахнет сигаретами. Теперь ты пахнешь, как вся моя рабочая амуниция. Зато, милый бумажный собеседник, теперь мы оба смердим одинаково, а значит становимся по-настоящему родными. От тебя просто несет пеплом, пиротехникой и моим потом (кстати, каково это валяться в моей грязной одежде?). Это единственное место, где рука вездесущего Тима тебя не обнаружит. Он не проявляет никакого интереса к моей работе, кроме ее оплаты, пожалуй.
Вчера сорвалась на него. Так меня выбесило его сообщение о том, что зарплату он отправил своему папаше на очередную покупку в строящийся дом. Сказал так, походу, между делом, когда речь зашла о том, что неплохо было бы отремонтировать прихожую. Стена, граничащая с ванной, стала сырой, обои вздулись и уже покрылись плесенью. Хозяйка квартиры даже приезжать и разбираться не стала. Сказала: «Ребят, это ваши проблемы. Но когда будете съезжать, весь залоговый платеж за последний месяц останется у меня в таком случае». А Тимур отдал зарплату отцу. Нормально? Они там что? Дворец строят что ли? В то время, как я тащу на себе уже полное обеспечение их великовозрастного сына. Тим, конечно, обиделся, когда я возмутилась и сказала, что в наших отношениях именно он должен занимать роль мужчины-добытчика-ремонтника и далее по списку. А не роль сыночка, которого мне подбросила его семья на содержание, в то время, как он обеспечивает их безбедную старость, а не мой минимальный комфорт!
Вчерашняя ссора, стала первой за почти год совместного проживания. Я не конфликтный человек, более того я считаю себя даже холодной во многих вопросах. Меня не заботят ни сплетни, ни подозрения, ни перепады настроений, которые так свойственны женщинам. Но в последнее время со мной, действительно, что-то странное происходит. Конфликт с Тимуром – тому прямое доказательство. Он обиделся и уехал к друзьям на дачу. А мне, честно говоря, пофиг. Мерзкое настроение вкупе с постоянно ноющей спиной – вот, что меня заботит сейчас по-настоящему. Хочется хорошенько поплакать, чего я не делала уже лет так семь. В последний раз это вроде было, когда на могиле у матери была перед отъездом в Москву. И всё. С того момента слезные каналы будто бетоном запечатали.
Иногда сажусь в такси, включаю самый печальный сборник, специальный такой, на этот случай, ком в горле стоит, а слёз так и нет. Вот и езжу по городу с кислой миной, отпугивая своим видом любопытных пассажиров в соседних авто. Завидую в этом вопросе Машке. Вот уж у кого глаза всегда готовы разродиться потоками. Иногда прям даже неловко за нее. Может начать рыдать, когда о чем-то грустном вспомнит, или от поста трогательного в инсте, или от классического женского загона, свойственному всем россиянкам, под кодовым названием «Я несчастная, меня никто не любит». Блин, может, сделать тест на беременность? Не подвели бы противозачаточные, черт бы их побрал. Нам сейчас ребенок, ну, вот никак ни к месту, и ни ко времени, и ни по бюджету.
Машка ругает меня всегда за то, что я почти ничего на себя не трачу, упрекает в, как же она говорит, сейчас вспомню. А, вот! В отсутствии «дольче вита». На мой вопрос: «В чем же эта пресловутая дольче вита заключается?», Машка как-то выпалила: «Это способность наслаждаться сиюминутными импульсами, желаниями и порывами! Ну вот ты же давно облизываешься, глядя на сумку Dior.; И, кстати, давно же на нее и заработала! Но что ты делаешь, вместо того, чтобы устроить себе праздник и получить восторг, а? Тащишься в банк и складываешь туда, как старый крот, свою огромную заначку. Ты пойми, жизнь – это же не только план. Это еще и эмоции! Нужно жить сейчас, а не завтра». Когда она говорит мне что-то подобное, меня так подмывает сказать ей: «Вот для своих ухажеров, значит, ты и есть дольче вита. Тебя любят, только поддавшись порыву, а потом трезвеют и бегут обратно к рутине и жёнам». Но я так, конечно, ей никогда не скажу. Люблю ведь ее. Хоть и категорически не согласна с ее теориями. Легко рассуждать о порывах, когда зад прикрыт купленной квартирой на Пресне и стабильным серым доходом. Настолько серым, что даже мы с Пабло не знаем, сколько рублей прилипает к диоровской сумочке Маши после закрытия финансового квартала. Я не лезу в чужой кошелек, но и не люблю, когда в мой заглядывают с советами как потратить его содержимое. Хотя кому я вру?
В прошлое воскресенье смотались с Тимом в М.Видео.; Купили новые макбук и плазму в полквартиры, о которых мечтали. Ну, как мечтали и купили? Тим мечтал. Я купила. Ну, вот опять я об этом.
Я не хочу показаться, каким-то жлобом, но мягко говоря, ведет он себя потребительски. Всё начиналось так романтично. Я, будто бы растворилась в нем с того момента, как наши глаза встретились. В тот момент я почувствовала настоящее тепло родной души. Могла ли я тогда хотя бы допустить мысль о том, что через несколько месяцев совместной жизни, я смогу упрекнуть любимого человека в деньгах. Но всё так стремительно превратилось в быт, в котором я отчего-то так и осталась в роли и мужчины, и женщины. Жизнь с ним – это мои первые серьезные отношения. Здесь меня впервые искренне оценили, как личность, а не просто предложили переспать и разбежаться. Здесь я впервые услышала «Я тебя люблю» и, конечно же, растаяла, как масло от таких фраз и достойного отношения к себе. Я всегда вспоминала слова моей воспитательницы в приюте: «Вера, выбирай мужчину сердцем! Голодное одинокое тело можно и накормить, и обогреть. А вот голодное сердце в заточении с немилым – страшная мука». Нина Николаевна при этих словах так тяжело вздыхала. Будто пыталась этим вздохом выкорчевать из себя то, что так усиленно 20 лет скрывала от коллег и воспитанниц. А именно то, что живет в несчастном браке с человеком, за которого вышла по глупости, пытаясь в скоропостижной свадьбе забыть свою первую любовь. На людях они оба всегда держали марку крепкой советской семьи, где главной скрепой была поговорка «Стерпится-слюбится», а вот дома их давно ждали отдельные спальни и книги. Из общего – лишь ужин и сын.
Глядя на то, с каким непередаваемым воодушевлением Нина Николаевна посвящает почти всё свое время обучению игре на фортепиано, лишь бы не идти домой, и какой тоской наполняются ее глаза, когда раз за разом наступает проклятый вечер, требующий ее ухода из интерната, я поняла, что дома в нормальном понимании у человека может и не быть, даже если в физическом плане дом есть. По сравнению с ней, я, будучи сиротой без кола, без двора, выглядела гораздо счастливей. С того момента, я дала себе обещание не просто купить себе дом, а еще и заполнить его Любовью.
Надя, скажи, почему же я не чувствую себя счастливой?
Глава 12 ;
20 июня
Сегодня твоя годовщина, Мам.
Мне не повезло со сроком, который подарила мне Жизнь в качестве дочери. Ею я пробыла всего 7 лет. Взросление произошло по экспресс-программе. Сиротство учит основам и правилам жизни без теории, переходя сразу же к практическим занятиям. Но один урок, который дала мне мама я хорошо помню до сих пор.
Лето в Смоленске всегда было пыльным и жарким. А в нашей семье еще и бедным, как, впрочем, и в остальные времена года. Лето дарило маме 4-хнедельный отпуск и возможность перебраться на старый садовый участок с хибарой, которую все почему-то называли дачей. Месяц мама ухаживала за огородом, облегчая себе ежедневный насущный вопрос, чем же прокормить детей. Нас питали грядки, яблони, малиновые кусты и соседская корова, на молоко которой мама меняла консервы, привезенные из города. А ещё яйца. Соседка угощала нас, до сих пор помню, тёплые, только что из-под курицы, и желток оранжевый. Как же я любила гоголь-моголь. А омлет! В этот период нашей жизни мы с Митькой получали самые волшебные дни нашего с ним детства.
Среди мошкары, нещадно поедающих наши синие тощие коленки, у кадки с водой для полива жил огромный паук. Он был крайне прожорлив, и нам с братом стало интересно, а только ли мух сможет он съесть? И положили в паутину крошечного дождевого червя, который, конечно же, был обречен. Мы заорали, как ненормальные, почти мгновенно увидев то, к чему привел наш эксперимент. На крик выбежала мама. Узнав, что делают ее дети, собрала нас на педсовет в доме. Она всегда была крайне немногословной, но не в это раз. Она даже не повысила голос, но сказанное ею помню до сих пор: «Каждое действие, каждый поступок, каждое слово и даже мысль, которую рождаете вы, несёт огромное значение для мира. Даже если вам кажется, что то, что вы совершили не имеет никакого значения. Мир всегда будет сохранять баланс, хотите вы этого или нет. Вы можете сказать, а что в этом такого? А на самом деле вы своими руками отнесли к пауку того, кого в своей обычной хищной жизни он бы никогда не поймал. А значит, нарушили закон природы. Значит, она сделает в ответ что-то такое, что поможет восстановить справедливость. Если же вы оба будете приносить только пользу и добро в мир (неважно кому – людям, животным, птицам, насекомым) – мир в ответ тоже будет помогать вам. Всегда».
Через неделю нас с Митяем покусали осы. Возможно, это было резонным ответом ос на то решение, которое мы приняли с Митькой, а именно залезть в дупло и как следует рассмотреть, как у них там всё устроено. Но когда мама вместо того, чтобы начать причитать и сожалеть, снова вернулась к своему краткому вокабуляру и просто сказала одно слово «Допрыгались?», мы с Митькой поняли, что нас настигла та самая вселенская справедливость. И с тех пор обходили и осиное гнездо, и паутину у бочонка.
Перечитала сейчас и поймала себя на мысли, что так подробно и красочно, я могу писать только о Ней. Эх, мама, мама. Если бы ты знала, что в мою взрослую жизнь Справедливость заглядывает так редко, что мне иногда кажется, что я уже и не помню, как она выглядит. Несправедливо то, что твой уход лишил нас с братом сразу двух родителей. Несправедливо то, что он привел другого ребенка в эту жизнь, причем сразу в сытую и беззаботную. А о том, что зимой мы с Митькой по очереди интернатские валенки носили – он даже не подозревал, да и знать не хотел. Несправедливо и то, что у его нового ребенка стартовая площадка позволит выбирать профессии, и среди них уж точно не будет ночных танцев или церковного кадила.
Короче, в Москве и Смоленске большой дефицит со справедливостью, Мам. Хотя я до сих вспоминаю о балансе, о котором ты тогда говорила. И иногда меня это успокаивает. Перевернется и на нашей улице КАМАЗ с пряниками))
В инсте; я пару раз натыкалась на видео каких-то модных коучей, которые тоже говорят о карме, законах Вселенной. Твоя важная мысль, облеченная в такие простые слова, у них превращаются в многодневные курсы, тренинги, марафоны и семинары. Спасибо, Ма. Ты сэкономила мне кучу денег.
Господи, ну вот опять я о деньгах…
Глава 13 ; Бэлла
О том, что в наше кафе снова заявилась эта стерва, я всегда знаю чуть заранее. И не потому что могу предчувствовать землетрясение по праву своего рождения кошкой, а потому что запах ее мерзкого парфюма появляется ровно на 25 секунд раньше до явления ее не менее мерзких рожи и голоса, который требует «Aperol;, как обычно». Кира – единственная женщина, способная выкурить меня из помещения только с помощью коктейля запахов, которые способны удушить любую кошку, даже такую сильную, как я. Апельсин и просекко – вот рецепт моей рвоты.
Сегодня именно такой день. Конечно же, по Кире можно сверять календарь. Каждое 20-е число, как штык, является за своей данью, которую Лариса Юрьевна называет арендной платой. Кира очень любит деньги. Кира хорошо с ними знакома поименно. Но балует своей любовью только три категории из них: легкие, большие и кэш.
Помещение, в котором располагается наше кафе «Мираж» никакого отношения к Кире не имеет. Оно принадлежит одному уважаемому господину. А вот его сердце, по какой-то непонятной всем причине, принадлежит этой злобной грымзе. Я мало что понимаю в человеческой красоте, особенно в современной, но тем не менее заявляю. Эта женщина больше походит на кентавра в короткой юбке, нежели на самку человека. Большая, высоченная, поджарая, с большими мужеподобными ступнями, которые впихивает в туфли на высоченной платформе, ей Богу, как скакун. Судя по ее хвастовству своим подружкам, сколько чеков из пластических клиник уже оплатил ее немолодой поклонник, мне хочется спросить его: «Зачем ты собираешь свою возлюбленную, как пазл, заново? Когда вокруг столько красоток в готовой комплектации от природы?» У нее ж даже волос своих нет, а только срезанные с кого-то другого и прикрепленные к её голове. Но он либо добрый, либо глупый, либо слепой. Лариса Юрьевна давно арендует у него помещение. И он даже шел ей навстречу, помогая во времена пандемии. А потом появилась Кира. И услужливый господин подарил ей доход от аренды. Спасибо, милый человек, как говорится. Теперь я страдаю от вони, которую эта злобная женщина приносит в кафе в прямом и в переносном смыслах. А Лариса Юрьевна вынуждена держать связь с хабалистой хапугой и угощать ее бесплатными обедами. Поесть она любит, хоть и не в коня корм. Вот Лариса Юрьевна меня ведьмой называет. Вы лучше приглядитесь как Кира вас объедает и при этом выглядит как жердь! Вот истинная мистика. А еще мистика – что в этой грубой, наглой женщине денежный мешок нашел? Она ж веревки из него вьет. Ну, вот, пожалуйста, опять сидит, чавкает и хвастает в свой телефон очередной завистливой подруге: «Знаешь во сколько ему обошлось позавчерашнее опоздание на мою вечеринку? Аха-ха! Ты хорошо меня знаешь, каждый проступок стоит большого подарка! Что значит, опоздание не проступок? Это буду решать я, детка? А не он, и не ты. Так вот, теперь его полчаса опоздания официально стоит 28 тысяч евро. Новый Rolex; на руке! Повезло с инфоповодом, где он чувствует себя виноватым, конечно, чуть меньше в этот раз. Ну, тогда, помнишь осенью, когда переписку с бывшей его сукой запалила? Да-да, с той черненькой. Молдаванка или кто она там была. Господи, ну почему ему больше никто не пишет ночные смс? Тогда ж у меня звездный час был просто какой-то! Две недели нервотрепки с истериками, прединфарктное состояние моего Сашули и моя задница уже грелась в Porsche Cayenne»;.
Всё, я больше не могу терпеть ни звука ее голоса, ни исходящего из неё зловония. Сумасбродная вздорная стерва! Пойду-ка я на кухню, к нормальным добрым женщинам, создающим тепло и комфорт. Почему адекватным человеческим самкам так не везет с мужчинами? Что же за такое чувство вины в мужчинах? Как оно работает? Чем вызывается? И самое интересное – почему оно так им нравится, если они снова и снова в это чувство влипают и так много за это платят? Любить женщину, которая к тебе хорошо относится – не модно? Или скучно? Многовато вопросов у меня сегодня. Если раньше вся энергия уходила на поиски еды, то сейчас – на поиски ответов. Сытая жизнь рождает философов, коим я, наверное, тоже стану.
Глава 14 ;
23 июня
Хочется процитировать Пабло, это какой-то «феерический п№ец»!!! Другими словами описать мой вечер нельзя. Как говорят мои друзья, я – мега спокойный человек. И чтобы довести меня до бешенства, видит Бог, нужно очень постараться. Но вот сегодня я впервые в своей жизни встретила человека, которому это удалось на первой минуте общения! Психологи говорят, что для того чтобы выплеснуть свою ярость и гнев, нужно идти не в спортзал, а хватать бумагу и писать так называемое «Претензионное письмо», а потом его сжечь. Сегодня – прям подходящий случай! Только сжигать я тебя не буду.
Короче, рассказываю этот трэш. Мы, как обычно, нашей тройкой, решили собраться, чтобы отметить заказ на крупную партию обуви нашего Пабло в известнейшую торговую сеть Португалии. Да-да, наш тихий гомосексуалист, оказывается, не только пропадает днями в спортзале, а ночами в кабаках. В свободное время, не знаю, где он его берет, этот скрытный, но жутко талантливый человек оказывается отрисовывал новую коллекцию. Успел как-то направить образцы моделей через своего бывшего любовника-байера, каким-то чудом сохранившего не только теплые отношения, но и надежду на возрождение былой страсти. Получил тестовый заказ на 12 моделей всех размеров… И вуа-ля! Наш дизайнер вчера получил ордер на отшив и поставку полутора тысяч пар босоножек. Этот хитрец даже страну не покинул ни на минуту, не околачивал пороги торговых сетей, но-таки сорвал нехилый куш только за счет своего исключительного дара! Это ли не повод вырваться на летнюю веранду Симача и зажечь там нещадно? Ну, и заодно намекнуть Паблуше на то, что мой размер ноги по-прежнему 38 и было бы неплохо заполучить новую парочку из эксклюзива. В минуты эйфории с ним гарантированно случаются приступы щедрости.
Я, наконец-то, надела свободный сарафан, а не эти экстремальные платья-бандажи, от которых вечно все тело чешется, сандалии и даже закинулась таблетками активированного угля. Ибо целью сегодняшнего моего вечера был только комфорт, только кайф, и только приятные люди.
И все бы так и было, если бы не одна дурная черта Машки. Эта безумная женщина умудряется дружить просто с тысячью людей. Легко заводит знакомства, не менее легко включает каждого встречного-поперечного в свою жизнь, выкладывает своим случайным богатым собутыльникам всю подноготную, пофиг мужчины это или женщины, и начиная со следующего дня после знакомства объявляет их своими друзьями. И сколько бы раз она ни обжигалась, она с упорством маньяка без разбору тащит всех в свой быт, доверчиво полагая, что контакты в Москве нужны разные. Все когда-нибудь обязательно пригодятся. И всё бы ничего, ну, хочет – пусть водится с кем хочет. Если бы не два «но»:
- После каждого неудачного романа или дружбы – вся бездна разочарований и ее пьяных слёз, рушится на меня.
- Она реально не понимает, что о том, что состав компании изменится – надо спрашивать разрешения, или хотя бы предупредить.
Так вот, Маша, следуя своей тупой традиции, появилась на пороге ресторана не одна. А в компании с какой-то дамочкой и парнем.
Пабло тоже не любитель новых людей, когда речь идет о планах потусить своим тесным кругом. Но, как свойственно всем добрякам, свое недовольство быстро спрятал в милую улыбку и стал размахивать руками, выкрикивая: «Мы тут!». А теперь внимание, первое, с чего начала свой разговор эта мадам было: «А чего вы тут уселись, чуть ли не на проезжей части? Тут же пыльно и люди ходят. На то, чтоб в зале поесть денег не хватило что ли?». И рассмеялась над своей «искрометной» шуткой. Маша, вообще будто, не замечая этого колхозного хамства, представила: «Сорри, что опоздала! Знакомьтесь, это Кира и Алекс. Представляете, встретила их прям на выходе из дома. А я еще думаю, ну что это за красотка на новеньком Порше белоснежном, а? А это Кира. И что-то разболтались, а я смотрю на ее сверкающие часы, любуюсь, и тут до меня доходит, что вы уже тут все собрались, а я даже такси не вызвала. Ну, вот Кира и предложила подвезти и заодно хоть пообщаться. А то видимся раз в сто лет!».
Ой, как только Машка сказала про тачку и часы, я сразу поняла, что эта Кира, походу, какая-то важная гусыня, которая нужна в ее работе. Машка умеет вовремя «подмахнуть» каждому и каждой, когда чует полезность от какой-то телки.
Пока наша суперпарочка из белого Порша ушла в зал, чтобы добывать нам столик попрестижней, Маша, видя мою потухшую мину, наклонилась и стала шепотом тараторить: «Вер, ну, не обижайся на меня. Ну, что я могла поделать? Ну, реально было неудобно отделаться от нее. Знаешь, кстати, кто ее мужик? Ну, тот, который всеми бизнес-центрами в ЦАО; владеет, прикинь? Ну, он еще друг нашего хозяина. Так вот, она сейчас в зените его любви просто. Почти развёлся из-за нее, любой каприз. Мужик совсем голову потерял из-за нее. Дом в Истре, бизнес – ну, там тачки, брюлики по-мелочи, это уж, само собой. Мне не столько с ней приходится общаться, сколько ее мужик важен. Не злишься? Ну, скажи, что нет, Верка».
Меня, кстати, так резанула эта ее фраза про хозяина. Аж стошнило. Называйте директором, владельцем, руководителем, шефом, да хоть боссом мафии. Но насколько б бедной по сравнению с ними я не была, у меня нет и не будет никакого хозяина.
Я ее спрашиваю: «А это кто с ней тогда? Что-то этот рязанский хипстер слишком молод, чтоб быть владельцем заводов-пароходов». И Маша так спокойно мне отвечает: «А это любовь всей ее жизни. Правда, он женат». Вот так вот. Всю эту Санту-Барбару по-московски Маша и притащила в наш прекрасный вечер, поставив кавычки на слово «прекрасный».
Господи, как же она бесила меня весь вечер. Мы и пересели в зал, чтобы ей не было пыльно, и маргариту ей принесли с четвертого раза, так как было то кисло, то горько. Короче, какое-то адище. И диджей убавил колонки, так как этой сучке видите ли шумно, и мешает говорить.
О! Отдельная тема «О чем говорят содержанки». Я искренне не понимаю, как можно было родиться настолько одноклеточной? Ну, вот все темы сводятся к тому, что ей купил, подарил, отписал, переоформил ее кормилец. Ни Пабло, ни мне слова нельзя было вставить (хотя я особым желанием-то встревать и не горела, сидела себе, терпеливо попивая мохито, чтобы сдержаться). А эта штопанная-перекроенная рожа всё вещала и вещала. После третьего стакана, я углубилась в изучение сториз, изредка выхватывая из ее часового спича; фразочки «Мальдивы, как санаторий уже стали», «Ну, конечно, не в Москве же Cartie; брать, тут вообще не факт, что оригинал. Да я своему при всех такого наговорила, что он от стыда чуть не сгорел, когда он сказал менеджеру бутика, типа мы подумаем, и позже пришлем водителя за моим колечком. Он что идиот, или делает вид, что не понимает, как тяжело в России встретить желтый брюль такого карата. Вот клянусь, выговорила ему прям при персонале, так выбесил меня» и прочую, насилующую мои уши ерунду. Этот Алекс, как мерзкий прихвостень, всё заглядывал ей в рабочий рот и будто упивался ее властью и базарностью одновременно.
Настроение у меня само собой на нуле. Я залезла в инсту, чтобы просто уже убить время за просмотром любых постов. Пабло с соседнего диванчика тут мне присылает в вотсап: «Если хочешь, можем свалить от них? Гоу ко мне, вдвоем отметим». Я мотнула головой, типа никуда не хочу и поеду домой. Как тут вдруг эта сверкающая стерва вдруг обратила на меня внимание и спрашивает: «А ты чего весь вечер молчишь? Обидел кто? Ты скажи, мы поможем». Я не успела ничего сказать, как Маша по-быстрому врубилась в разговор и говорит: «Ой, нашу Верку ни за что не обидишь. Она у нас хоть и недавняя звезда в клубе, но девушка с характером». И тут эта Кира произносит самое запрещенное слово, причем с такой ехидной надменной ухмылкой: «Стрипуха что ли?». Пабло знает, как я реагирую на подобное и тут же пересел ко мне. Я из уважения к нему и к доброму месту, где мы всегда встречались, чтобы не портить репутацию заведения, еле сдерживалась, чтоб не схватить вилку и не засадить с размаху в ее силиконовые шары. Маша опять пришла на помощь и попыталась перевести всё в шутку: «Кира, ну ты чего такое говоришь? В нашем заведении исключительно профессиональные танцовщицы». И я, окончательно забив на все приличия, встала и сказала: «И да, нам для того, чтобы вытащить деньги из мужика, даже не приходиться с ними спать».
Я вышла из ресторана, пока эта конченная визжала мне какие-то оскорбления, типа «ты знаешь с кем ты вообще говоришь, шл@ха» и т.д. И просто пошла пешком к Белорусской. Давно я не ходила вот так в одиночку. Теперь понятно, для чего надела сандалии. Шла и думала о том, насколько ж отвратительна трансформация всякого женского сброда в столице, где каждая шавка, присосавшись к чьему-то кошельку и сердцу одновременно, автоматически становится эдакой госпожой второго эшелона. Ее слуги, в свою очередь, чувствуют превосходство над слугами людей попроще. И так до самого низа. Интересно, за счет кого самоутверждаются самые слабые, там, в конце пищевой цепочки?
Мне стало так страшно сегодня от одной мысли, что когда-нибудь и я могу настолько же оскотиниться, как эта гребанная Кира. Господи, спаси и сохрани меня от этой денежной бациллы, которая настолько может вывернуть мозг и душу наизнанку. Короче, странный день какой-то. И я решила закончить его не менее странно. Я просто приехала к Тимуру на работу, затащила его удивленного в нашу подсобку, и мы долго целовались. Мне так хотелось вытравить из себя этот гнев, что лучше его губ не нашла средства. Жить надо по любви и будь что будет.
Глава 15 ;
24 июня
Ну, да, наивно было бы полагать, что Маша спустит вчерашнюю выходку просто так с рук. Я все никак не могу привыкнуть к такой форме дружбы, когда нужно и по-прежнему соблюдать субординацию, и чувствовать себя в уютной безопасности рядом с одним и тем же человеком, являющимся и работодателем, и подругой в одном лице. Блин, тяжело различать, когда она «Машка», а когда «Мария Сергеевна». Когда мы познакомились в ресторане, где я была пианисткой, мне она показалась просто очень ранимой одинокой женщиной. Странной, молодящейся и пьяной, как и положено всем состоятельным дамочкам этого круга. Она сразу перешла на «ты», зачем-то взяла мой номер и, конечно, оставила хорошие чаевые. Спустя два дня она позвонила, и я не сразу поняла, кто мне звонит, пока она не назвала опознавательный «якорь» - «ну та, что танцевала у рояля в красном платье». Тогда же она позвала меня выпить кофе. Я удивилась такому неожиданному приглашению, и даже подумала, что Маша – ну, быть может, по девушкам. Но согласилась из любопытства. Мы встретились в «Мишель» на Красной Пресне, прям у ее дома. Я пила кофе, а Маша традиционно – шампанское. Она много говорила, будто на всей Земле, кроме моих внимательных ушей, она не встречала ни одного человека за последние двадцать лет. Меня поразила ее откровенность перед абсолютно чужим человеком. Маша выложила на стол телефон и кошелек от Louis;, а передо мной –всю правду о своей личной жизни, полной страданий и разочарования. Говорила о работе, на которой ей в женском теле приходится быть настоящим конем со стальными яйцами, о хронической усталости и отсутствии всяких надежд. Я сидела напротив и не могла вставить ни одного слова, прям как сегодня. Слушала ее то с восхищением, то с сочувствием, то с ощущением того, что мне никогда не понять мир богатых, которые, как известно, «тоже плачут». А потом она просто взглянула на меня, заплаканная, нежная, сквозь захмелевшую пелену и просто сказала: «А идем к нам? Танцовщицей?». Я, понятно, расхохоталась чуть ли не истерически, и сказала, что никогда не танцевала перед толпой, тем более под музыку и за деньги. Хотя я умею петь и танцевать. А Машка хмыкнула и ответила: «С твоим музыкальным слухом и полудетской внешностью, ты можешь стать настоящей звездой, с доходом минимум в пол-ляма в месяц. Поверь мне, я потенциальных див распознаю сразу».
Скажу прямо, после той встречи с ней, я не помню, как спустилась в метро, чтобы телепортироваться в Выхино. В голове прям пульсировала только одно Машкино слово «пол-ляма». В мозгах заработала счетная машинка: у меня две работы (репетиторство и ресторанная пианистка), я трачу на работу все семь дней в неделю, хватаясь за любую возможность подработки. Выслуживаюсь перед каждой мамашей бездарного дитятки, чтобы та рекомендовала мои услуги своим подругам. Мотаюсь по всему городу, объезжая учеников. Подстраиваю учебный график занятий под вечерние выступления, где вместо измотанной училки в дешевых туфлях из кожзама, ждут маэстро из Карнеги- Холл;. От мысли, что можно начать жить не на 55 тысяч в месяц, 15 из которых нужно отдавать за комнату с другими приезжими, еще 15 тысяч на скромную еду, мне становилось и дурно, и радостно одновременно.
Как сейчас помню, я сидела в вагоне, и рассматривала свой самодельный маникюр. А голова рисовала картинки пьяных хамоватых увальней, перед которыми я должна буду извиваться. А они будут смотреть, быть может, даже трогать, или еще чего страшней. Но возможность работать по 4 дня в неделю в городе, где меня никто не знает, не имея боязни, что об этом кто-то узнает, и, наконец, заработать себе денег на безбедную жизнь, в которой больше не будет вопроса выбора – поесть сегодня суши или позволить себе на три дня вылезти из метро, пересев на дешевое такси, меня манила не по-детски.
После месяца терзаний, в которых Маша не отставала от меня, я пришла к ней в клуб, где она мне выделила педагога по клубным танцам. Первую неделю Маша была сама учтивость, помогала, консультировала, поддерживала. А уже спустя пару месяцев, я впервые застала в ней характер, который свойственен жестким и властным женщинам. Начались окрики, штрафы и менторский тон руководителя. Скажу прямо, было очень непривычно получать от нее «по башке», а спустя пару часов с ней же отправляться в кофейню позавтракать, где передо мной уже сидела моя привычная Машка, жалующаяся на усталость. Так мы и продружили, проработали два года. А вчерашняя ситуация меня снова отбросила в холод, которым Мария Сергеевна может обдавать своих сотрудниц, нарушающих субординацию с важными для нее людьми. Ну, что ж, впредь буду аккуратней и стану заново учиться распознавать, когда мне можно защищать свое мнение, а когда нужно и потерпеть какую-то богатую дуру ради успеха нашего предприятия, хоть я и не на сцене в этот момент.
Маша Сергеевна позвонила час назад и отчитывала меня так, будто я школьница на перемене. Не давала мне ни слова вставить, говорила о том, что нужно уметь проявлять сдержанность и такт по отношению к ее гостям, даже если те ведут себя, как хамские придурки. Ну, Маш, твои уроки девочкам в отношении заведения я давно и неплохо усвоила. Не дерзить, быть милой, быть гладкой и покладистой во всех смыслах (черт, к вопросу о гладкости – надо не забыть записаться на очередной сеанс эпиляции. Совсем забыла про то, что курс нельзя прерывать. Я и так прозрачная, кожа светлая как у альбиноса, но требование клуба, касающееся того, что у девчонок не должно быть даже пуха на плечах, нужно выполнять. Как, впрочем, и обязательное посещение солярия, чтобы не отпугивать гостей своим чахлым белесым видом).
Что-то я отвлеклась. Так вот, итогом долгого возмущенного монолога Маши стало то, что она отправила меня на неделю в отпуск. Так и сказала: «Ты себя загнала бессонницей уже до того, что срываешься на всех подряд. Давай, бери неделю отпуска, восстанавливайся, чтобы я тебя в клубе не видела до следующей субботы». И положила трубку.
Ну, ок. Минус 200 тысяч из бюджета. Пожалуй, это будет самый дорогой мой отпуск. Но раз так, тогда поживу эту неделю, как белый человек. Восстановлю режим, буду спать, смотреть Netflix;, закажем с Тимом китайской еды, устроим романтик, а еще поухаживаю за своим телом.
Мне нужны лучшие спа Москвы. У Машки спрашивать не хочу. Спрошу у Паблито. Ну, что, здравствуй, Красивая Жизнь!
Глава 16 ; Бэлла
«Бэлочка, ну, куда ж ты забралась, глупая? Ну высоко же!».
Так с собой разговаривать я могу позволить только Ларисе Юрьевне. Добрая она. Одного не могу понять, почему она все время старается всех накормить? Ну, ладно меня, пожилую бездомную. Но ведь у нее постоянно харчуются десятки друзей, которые любят без конца у нее собираться, то музыку слушают до ночи, то стихи читают. И всё бы ничего, знай, сиди и слушай любую форму искусства, но ее гости это делают исключительно, запихивая в рот красную рыбку, канапе с икрой и бужениной. Еще рулеты из баклажана. Но мне на них плевать, ешьте хоть в два горла.
«Слезай с карниза, кому говорят?!»
Уфф, да когда ж вы, люди, поймете, что для вас «высоко» - для нас просто «побыть в покое и понаблюдать со стороны. Иду я, иду, дашь мне за это тунца? Люблю ее, доверчивая она очень. За любую ласку – всегда покормит. И хоть мне пора за весом своим приглядывать, что-то поползла я вширь чуток, а это всё их пиццы, обложат лососем щедро, что я не замечаю, как всё тесто умяла вместе с рыбкой.
«Ну, вот, молодец, Бэллочка, идем ко мне, моя красавица. Ну, вы посмотрите на нее, каков шаг, а? Не идет, а плывет! Черная, как нефть. И глаза уххх, изумруд! Красивей кошки вы во всем центре не сыщите! Смотрите, как морщится, понимает, что о ней сейчас говорят! Наша любимая ведьма!»
«Ой, ну, вот опять эти стереотипы. Почему сразу ведьма? Мне, честно признаться, давно ничем таким заниматься не хочется. Признаюсь, в четвертой жизни, молодая была, дерзкая, помогала одной своей человеческой подруге людей лечить. Да, да, мы не называем людей хозяевами. Вы либо наши друзья, либо просто люди. Так вот, та подруга в медицине, надо признать, совсем мало что понимала, но люди к ней десятками обращались. То роды принять, то зуб подлечить. Ну, у меня в отличие от человеческой подруги были свои способности. Рассказывать о них не имею права, с теми силами, которые мне в лечении помогают у меня контракт о неразглашении. Одним словом, хворающим действительно становилось лучше от посещения нашего дома. Но некоторые из них оказались неблагодарными. Не помню, как там всё закрутилось. Кто-то пошел, нажаловался куда-то, одним словом, сожгли мою подругу на площади. Плохие времена были. Дурно обошлись с невиновной.
Те времена вообще какими-то лютыми были. Кошек-брюнеток тогда во всех грехах обвиняли. Еще меньше везло черным петухам. Люди думали, что если их сжечь вместе с моими черными собратьями, то оставшимися костями можно лечить тиф. Смутное необразованное время было, одним словом. Охотились все за Сатаной. А что за ним гоняться, не пойму? Он же вроде и не прятался никогда. Живет вон преспокойно в своих филиалах и по сей день. Последний раз лично я сама его видела на улице Ямского Поля, выходил из ВГТРК;. И дело его живет. И знаете, не в черных кошках. А в равнодушии.
Глава 17 ;
27 июня
Я боюсь сглазить свое состояние, но кажется, впервые за столько недель я чувствую себя невероятно счастливой. Спасибо тебе, Надя. С тобой я отправилась в самостоятельное плавание. Ты офигенная, знай это! Ну, что? По законам справедливости, я должна рассказать тебе и о хороших событиях в моей жизни. Не всё же тебе выслушивать мое нытье и гневные мысли.
Знаешь, в Москве бывают такие безоблачные дни, они такие тихие и светлые, что на минуту может показаться, что ты живешь не в городе грехов или, как его еще тут называют местные, «трудовой исправительный лагерь», а как будто в сердце буржуазной Европы. Солнце вообще самый дефицитный продукт в столице. Месяцами можно жить, не определяя какое время суток сейчас. Эдакое вечное ощущение, что находишься в коробке с работающими офисными жуками, накрытой алюминиевым ведром.
А тут прям распогодилось и настроение у всех, и у меня естественно, стало каким-то невероятно хорошим. Позавчера шла по Ордынке и просто улыбалась в витрины. Так мне было хорошо. Такое ощущение, что жизнь услышала меня и дала мне долгожданный отпуск от тревог. Навстречу мне шли люди, и тоже улыбались, глядя на меня. Надо почаще выбираться в центр, чтобы время от времени фиксировать на себе улыбки не только от захмелевших парней в клубе, а хоть и от обычных добродушных старушек с их милыми собаками. Я вообще отвыкла от дневной жизни. Мне кажется, я даже хуже видеть стала.
Я вообще соскучилась по адекватным людям, которых можно встретить только днем. В парках вместо разлинованных как раньше классиков, в которых скакали девчонки, на асфальт нанесена имитация фортепианных клавиш. Моя страсть, привитая детдомом. Написала сейчас об этом и только что поймала себя на мысли, как бы отреагировал гость ночного клуба на то, что я могу сыграть «Итальянскую польку» Рахманинова и Шубертовские серенады? Представляю лица гостей и смеюсь в голос.
Ну, да ладно, вернемся к моим хорошим дням.
В центре я оказалась не случайно, а всё потому, что мы с Пабло впервые за годы дружбы вырвались вместе чтобы, наконец, позаботиться о своем здоровье, а не навредить ему. Пьяные вечеринки – это, конечно, замечательно, но как говорит мой святоша-брат: «Пьянка – это радость, которую ты берешь взаймы у завтрашнего дня». Вот и мы решили с Паблушей (хорошо, что хотя бы он на меня не обиделся за то мое бегство из ресторана от этой грымзы), наконец, добраться до спа-салона и провести там 6 часов подряд! Как говорится, кайфовать, так по полной. Нас ждали релакс программа, антиэйдж курс, восстановительный массаж, ароматерапия, горячие камни, литры кокосового масла, спа уход кофейной пудрой, соляной скраб и травяные мешочки. Мммм, пишу это и словно заново млею от пережитого.
Боже! Ну, до чего же прекрасное место. Совершенно непередаваемое ощущение, когда открываешь московскую дверь, а попадаешь в мир Таиланда, уменьшенного до миниатюрных размеров. Атмосфера точь-в-точь воссоздает аутентичность Востока. Правда, есть у этого доброго места один малюсенький недостаток. А именно болтливость хозяйки салона. Она, безусловно, очень добродушная, гостеприимная, открытая, как и положено азиатам. Но эта ее трескотня на ломаном русском – это что-то с чем-то. Мы с Пабло лежали на двух кушетках, разделенных между собой шторкой, и едва успевали перекидываться нашими шуточками и смеяться, как хозяйка салона, к моему ужасу именно мне доставшаяся в качестве массажистки, непременно встревала и пыталась принять участие в разговоре. Пабло спросил ее имя и когда она представилась «Ламай», от него, конечно же, сразу посыпались приколы, типа «Не сломай нас, Ламай» и т.д. Переворачиваясь на другой бок, пока она хватала меня масляными руками, я попыталась уловить ее реакцию на выходки моего друга, и она в этот момент поменялась в лице и стала показывать мне на мою грудь. «Шишка», - сказала она несколько раз, - «там грудь шишка».
Тут, естественно, Пабло начал отжигать с удвоенной силой и выкрикивать из-за занавески: «Верка, у тебя настолько крохотная грудь, что в Таиланде это называется не иначе, чем шишки». Мы гоготали с ним в голос, а массажистка, наконец, замолчала и больше не мучала нас своей болтовней.
Мы напились чаю с медом, и по-прежнему хохотали. Теперь уже над тем, что старость подкралась незаметно, и теперь нашими развлечениями станут закатки банок с вареньем, баня и огороды.
Но на этом мои радости не закончились. Вернувшись домой, я открыла входную дверь и застала Тимура, сидящим в прихожей с сорванными обоями. Вокруг инструменты, банки со штукатуркой. А у него такая милая виноватая улыбка… Господи, я так его люблю. Не знаю, стоит ли тебе знать, Надя, настолько пикантные детали. Но секс на расстеленных газетах с перемазанным в побелке мужчиной – это восторг.
Чудесный день! Чудесная неделя!
Глава 18 ; Бэлла
У меня не так много тайных пристрастий. Про мою особую любовь к рыбе, я вроде как-то упоминала. Хочу признаться еще в одном guilty pleasure;. Это российское ТВ. Боже, это ж лучшее шапито всех эпох и культур, собранное всего на нескольких цветных кнопочках пульта. Лариса Юрьевна не любит информационные телеканалы, поэтому переключает на музыкальные или киноканалы с турецкими сериалами. Один из которых мы, как раз и смотрели сегодня. Про рыжую обольстительницу Хюррем – «Великолепный век», кажется. Говорит, что любовь и качественная музыка облагораживает мысли. Но тем самым лишает меня удовольствия лицезреть картинки, как ведущие шоу корчатся, извиваются, размахивают руками, брызжут слюной и, конечно, беспрестанно друг с другом ссорятся, а когда у них кончаются поводы ругаться друг с другом, они звонят кому-то в Европу по видеосвязи и ругаются с ним. Вот, клянусь, могу наблюдать за этим вечно.
Кстати, недавно в одном из шоу услышала фрагмент интервью с каким-то псевдоэкспертом по эзотерике. Тетка с уверенностью, свойственной только дилетантам, утверждала: «У кошки девять жизней. Первые три она играет, вторые три - бродяжничает, а оставшиеся три проводит дома». Меня очень забавляют такие теории, хоть они и далеки от правды. Взять, к примеру, меня. Сейчас я доживаю свою 8-ю жизнь. Признаться, сильно устала. Многое видела и прошла за предыдущие семь. На моих глазах поднималось солнце в Тибете, спасалась от бомбежки в нигерийской деревне, гоняла тауэрских ворон и много чего. И как уже знаете, эту жизнь я провела не в милом особнячке в Истре под присмотром ветеринаров, лакеев и не купалась в роскоши, как это делают полюбившиеся московским дамам мелкие собачки.
Вот сразу на ум приходят строчки из песни «Ночных снайперов»; - «а я не люблю маленьких собак». К большим отношусь тоже не очень, но хотя бы с уважением. Надо признать, многие из них спасают людям жизни. А этот пункт в биографии любого животного автоматически дарит ему особую преференцию. Например, удачную судьбу при последующем перерождении или даже возможность прийти на землю в человеческом теле. Но вот кто-то может мне объяснить – чем вызваны такой восторг и пиетет у столичных дамочек перед этими псинами, которые напоминают крыс или шерстяных креветок? Какой от них толк? Они ж не приносят ничего, кроме постоянных расходов и нервотрепки. Эти вечные сумки, стрижки. Я вообще не понимаю, как можно купить за огромные деньги существо, которое не приносит никакой пользы.
Или для чего брать в дом животное, которому нужна одежда? Вот на прошлой неделе я думала скачусь с карниза от хохота. Я своими глазами видела, как очередная такая псина умерла от разрыва сердца прямо на пешеходном переходе. Знаете, чего она так испугалась? Звука тормозов! Что тут добавить? Только то, что это самая нелепая смерть, которую я когда-либо видела.
Мистер Граф, пес хаски, любимец Ларисы Юрьевны, в момент, когда я корчилась от гомерического хохота, посмел мне сделать замечание и обещал цапнуть за хвост, если я немедленно не перестану потешаться над чужой смертью. Я ответила ему, что шел бы он к черту. И напомнила, что не родился еще ни человек, ни животное, которые могли бы управлять нашей кошачьей кастой. Мы не виляем хвостом за каждую миску с едой, не визжим, как резаные при виде возвратившегося человека, и нам не нужны идиотские ошейники (которых у этого Графа больше, чем украшений у Ларисы Юрьевны), чтобы выразить свою привязанность к чьему-то дому. А всё потому, что у кошек хозяев нет и не будет.
Мне вообще кажется, что роль собак в истории сильно переоценена. Если вас спросить сейчас – каких известных собак вы вспомните? Ну? Сразу ведь назовете Хатико да Белку со Стрелкой, ведь да? Как по мне, так люди просто склонны драматизировать. Ну, ждала собака хозяина годами, и что в этом героического? Мы, кошки, дарим свою энергию человеческим друзьям в бОльших объемах, лечим их усталость, но не делаем из этого шоу, в результате которого ставят памятники и снимают кино. А если взять этих двух собачьих космонавтов. Велика миссия – просто не сдохнуть в космосе. Пфф. Напомню, египтяне точно знали, что мы оттуда как раз к вам и пришли.
Глава 19 ;
5 июля, ночь
Проснулась сегодня в холодном поту в 04.27 утра. Тело колошматит от увиденного сна и от ощущения, что меня кто-то душит. Простынь мокрая, подушка тоже, ноги сжаты так, будто меня парализовало, сердце стучит, как бешенное, и вдобавок левая рука почти полностью онемела. В какой-то момент мне даже показалось, что это сонный паралич. Пора прекращать смотреть YouTube; на ночь. Тим любитель всего этого мистического дерьма, вечно включает, какие-то псевдонаучные фильмы с подробным исследованием, каких-то экстрасенсорных способностей всяких аферистов, тайн египетских пирамид или объяснений полтергейста. Хватит! Во сне уже всякая ерунда приходит. Сижу уже 30 минут на кухне с сигаретой под вытяжкой, не могу в себя прийти. Тим спит так крепко, что пушечным выстрелом не разбудить. А я, пользуясь его беспробудностью, пишу сюда. Мне нравится, что он до сих пор не знает о том, что я веду дневник. Знаешь, Надя, когда-нибудь, когда нам будет по 60 лет, и мы будем сидеть на веранде нашего огромного дома на берегу моря, наши взрослые дети разъедутся по разным странам, и мы останемся совсем одни, я достану тебя и покажу ему историю, которую я писала о нас, когда мы были красивыми, звонкими и очень влюбленными.
Ну, вот давай, Тимур, раз ты это когда-нибудь прочтешь, знай, что спящий ты напоминаешь мне самого беззащитного на Земле человека. И на шее, прям вдоль линии волос, ты пахнешь детством. И я тебя люблю. И люблю сильно. Вот. Ну, и чтобы ты не расслаблялся особо, знай, что как только ты завтра проснешься – получишь от меня звездюлей за то, что опять не закрыл холодильник. Когда эта советская машина подохнет из-за твоей безалаберности, я заставлю тебя купить его самостоятельно!
Ах, да, сон ведь так и не рассказала. Короче, снится, как будто я в большом деревянном доме, в длинном платье, вхожу в зал, а там огромное количество народу. Все нарядные, с тарелками в руках, как на фуршете. Как принято на приемах, едят и беседуют. Но при этом музыки совсем нет. Выглядит это не трагично, но и не празднично. Я прохожу сквозь комнату, на меня никто не смотрит, а я пытаюсь разглядеть хотя бы одно знакомое лицо. А кругом лишь задумчивые старики, деловые мужчины, заспанные спокойные дети. Я подхожу сначала к одной женщине, и стараясь, не перебить ее диалог со знакомой, задаю вопрос: «Извините, пожалуйста, Вы не подскажете, по какому поводу мы все здесь собраны?». Беседующие дамы совершенно не обращают на меня никакого внимания, продолжают о чем-то тихо говорить. Я подхожу с этим же вопросом то к одним, то к другим, и абсолютно все меня не видят. Я брожу по комнате, чтобы найти свободный стул, почему-то ощущая, что мне нужно тут остаться. Как вдруг, наконец, один из мужчин повернулся ко мне и сказал: «Привет!». Я обрадовалась и спрашиваю, почему мы все тут? А он улыбнулся так загадочно и произносит: «Скоро поймёшь. Пойду-ка я на балкон выйду. Покурю». Он открывает балконные двери, ведущие в сад, и оттуда в залу врывается приторный аромат кустовых роз. Точно такой же, как у нас на загородном участке под Смоленском. Я помню, как мама бережно собирала и засушивала лепестки роз, чтобы после сшить подушечку и наполнить ее ими. Готовую поделку она укладывала рядом с моей головой на сон, чтобы к утру мои волосы пахли розами. Этот запах свежий и воздушный, как совсем легкие духи, такие прозрачные, как акварель. А еще для своих аромаподушечек мама всегда выбирала особо мягкую ткань, такую же нежную, как ее руки. Мне постоянно хотелось прижиматься к ним лицом, настолько они были приятными на ощупь. Господи, кто бы знал, как я люблю этот запах из детства. Я захотела выйти за ним на веранду, как в этот момент я почувствовала, как меня кто-то берет за руку. Я поворачиваюсь и вижу перед собой Маму!!! У нее сухие ладони и очень красивая улыбка. Я так обрадовалась в этот момент и как закричу на весь зал: «Мама, родная! Привет! Ты тоже здесь! Какое счастье!». Я начинаю плакать от восторга, целую ее пальцы, а она так спокойно мне говорит: «Давай уйдем отсюда». Я оборачиваюсь и вижу, что даже мои эмоциональные крики от встречи с самым дорогим человеком после стольких лет разлуки, никого не потревожили и все, как продолжали свои монотонные действия и беседы, так и продолжают. Мне стало так плевать на них, ведь рядом со мной моя Мама! Она освободилась от моих объятий, взяла за руку, как маленькую и повела за собой. Мы стали спускаться по лестнице. И эта лестница все никак не кончалась, а было ощущение, что она наоборот становится всё длиннее и длиннее. Она была то деревянной, то каменной, но крутой, то настолько плоской, как наклонная доска, то превращалась в кованную винтовую. Мне было и страшно, и по-детски радостно одновременно. С одной стороны, я очень боялась поскользнуться и упасть, а с другой стороны я понимала, что я в безопасности, пока ее рука зажата в моей. Было такое ощущение, что мы прошли уже тридцать три этажа, и наконец, появился дневной свет в проеме двери. Мы вышли в сад. Я оглянулась и не увидела позади нас никакого дома. Мы находились на ровном пустынном, но очень ухоженном лугу. Мама спрашивает меня: «Ну как у тебя дела?», а я ей отвечаю: «Все просто отлично! Я же замуж вот собираюсь. А еще вот в клуб танцовщицей подалась». В этот момент мне стало так неловко, что переспросила ее: «Тебе за меня не стыдно?». И мама улыбнулась: «Не говори глупостей. А про Митеньку я почти всё сама знаю. Мы часто с ним общаемся». И тут до меня доходит, что я говорю с мертвым человеком. Мне становится просто невыносимо жутко и начинаю плакать и говорю ей: «Почему ты так рано умерла? Ой, прости, мне, наверное, нельзя говорить, что ты умерла?». Мама просто вязла меня за руку и повела подальше от места, где должен был находиться этот странный дом с незнакомцами. Мы молча прошли минут 10 и тут Мама повернулась ко мне и сказала: «Всё, тебе пора домой». Я опешила, мы ведь даже толком не поговорили. Я вцепилась в ее локоть, и мне показалось, что под платьем у нее просто невероятно дистрофичная рука, будто осталась лишь кость и захныкала: «Можно я останусь с тобой?». А она так строго мне: «Пока нет!».
И я проснулась. Странное такое послевкусие от сна. Надо завтра Митьке позвонить. Пусть подскажет, что в таких случаях принято делать, когда умершие снятся. Молебен может какой заказать? Ну, ему виднее, короче. А мне пора обратно в постель. Завтра последний выходной моего внезапного отпуска.
Глава 20 ;
5 июля, утро
Пончики с карамельной глазурью, два капучино с ореховым молоком, и моя уверенность в том, что Машка в 10 утра еще точно дрыхнет дома, сделали своё дело. Уснуть сегодня мне так и не удалось. Провалялась рядом с сопящим Тимом, разглядывая как бегают во сне его длинные ресницы. А потом решила не терять время, встала и напекла сырников. Вот он удивился спросонья. Акты готовки в нашем полуночном семействе случаются крайне редко. Я ем мало и готовлю средне, а он упахивается в караочной кухне так, что на домашнюю плиту со сковородками смотреть не может. Поэтому приличная часть бюджета с легкостью уходит на курьеров Яндекс.Еды; с ее вездесущей доставкой.
Так вот, едва дождавшись, когда откроются кофейни, я набрала вкусняшек на завтрак и рванула на утреннем такси к дому Маши. Миновала домофон, благодаря соседям и тарабанила ей в дверь, пока не подняла соню с постели. Когда она открыла, я просто выпалила «Прости меня! Я больше так буду, Мария Сергеевна!». Машка не умеет долго злиться. Да и неделя нашего обоюдного молчания явно пошла на пользу обеим. Она обняла меня и втащила в дом. Мы обнялись в прихожей, и я уж было начала произносить заготовленную речь о том, что мне в моем возрасте уже пора бы начать сдерживать свои эмоции и не транслировать свой негатив на всех подряд, и как я ей на самом деле благодарна за решение отстранить меня на недельку от изматывающей работы и т.д., но она просто схватила меня своими крепкими руками и крикнула: «Какие же мы с тобой дуры, Верка! Из-за такой фигни на ровном месте скандал устроили». Пока она поедала глютеновые углеводы, которые я ей подогнала, я смотрела на нее и чувствовала себя невероятно счастливой. Было такое ощущение, что с души свалился громадный камень.
Ненавижу с кем-то ругаться. Кто-то в ссорах находит энергию и подпитку, а для меня любой конфликт похож на разрушенный под корень мой маленький мир, который потом приходится собирать по молекулам. А еще ненавижу молчание, которое сопровождает любую вражду. Мне так тяжко находиться в нем. Будто вынужден искусственно выключать звук одного инструмента из целого оркестра. Это требует внимательности, циничности и даже определенной жестокости, коих у меня в запасе от рождения очень мало. Я помню, как в детстве, когда наши с Митькой родители начинали ругаться, мы прятались под стол и сидели там, вцепившись в друг друга. Мне было так страшно, что хотелось в этот момент куда-то исчезнуть, чтоб больше не слышать эти крики и ссоры. После очередного скандала отец всегда уходил, не забыв при этом громко хлопнуть дверью, а мама падала на колени и сидела в этой позе, не произнося не слова. Она не реагировала ни на нас с братом, ни на возвращающегося спустя какое-то время мужа. Это молчание, эта звенящая тишина, мне кажется, пугала меня еще больше, чем сами скандалы.
Я обожаю Машкину квартиру. Это реально самая дорогая берлога, предназначенная для сна, наведения марафета и секса, которую я когда-либо видела. Нет, это не блатхата, а очень роскошная двушка с видом на Белый Дом, с пафосными соседями и уборщицей, приходящей раз в три дня, чтобы придать бардаку, который учиняет Маша, божеский вид. Говорят, что по внешнему виду жилища можно многое сказать о психотипе хозяйки. Я подтверждаю это на 100%. Дизайнер не жалел цветов при оформлении Машкиного дома – от малинового и марсалы до глубокого венге с золотом.
Маша добавила в интерьер десятки мягких игрушек и тапки на шпильках с обязательным пушком, в ванную комнату – замысловатые канделябры с аромасвечками, а в шкафы принесла килограммы роскошнейшего нижнего белья вперемешку с БДСМ; ремнями, наручниками, ободками, имитирующими кошачьи ушки, плетки и прочую лабуду, от которой меня тошнит. Мы с Тимом в свои 25, по сравнению с этой разнузданной мадам, просто два аскетичных девственника в темном зале библиотеки. Если бы он только знал, на что идут другие женщины, чтобы заполучить самца, думаю, у него были бы ко мне претензии. Но Тимуру достается исключительно домашняя девочка, способная на сон и на редкие сырники, как сегодня.
Пока я деликатно разглядывала прозрачные нераспакованные пакеты с ее новой добычей из Agent Provocateur;, Машка тарахтела с набитым ртом, рассказывая мне последние сплетни из клуба. Например, о том, что близняшки, давшие сами себе сценическое имя «Мышки», уволены, потому что пытались вынести неучтенные в общей кассе клиентские чаевые, спрятанные в косметичке. Маша возмущалась: «У нас и так камеры почти уже на каждом квадратном сантиметре. Объясни мне, ну, как они умудряются прятать часть денег? Страшно предположить, куда они их пихают, чтобы пронести мимо охраны. И ведь ладно, если бы жили впроголодь, но ведь 55% дохода отдаем им на руки. Разве это мало, скажи мне? В других вон клубах, дают 30 % и то, если девочки потом соглашаются на продолжение вечера с гостем. У нас же все условия, полная неприкосновенность, стилист вон с визажистом работают на них, с графиком всегда навстречу идем. А им все мало. Неблагодарные, вот пусть помыкаются теперь, посмотрят, каково там, у других. А когда назад будут проситься – возьму, только срежу им зарплату».
Я слушала ее и была даже немного рада, что Машкин гнев развернулся к кому-то другому и достается теперь другим девочкам. Знаешь, ощущение как в школе, если учитель вызывал тебя к доске на прошлом уроке, но в последующие пару-тройку недель ты застрахован от вызова и можно выдохнуть ничего не заучивая.
Машка, увидев мой интерес к боди, принялась уговаривать померить, пытаясь снять с меня футболку. Я понимала, почему она хочет этого. Во-первых, пытается приучить меня к дорогим покупкам. А, во-вторых, скорее всего хочет подарить, если подойдет, тем самым окончательно закрепив наше женское перемирие. Я сопротивлялась, как ненормальная. Не потому, что Маша увидит меня топлес, а потому что уже пару дней у меня какой-то странный дискомфорт в груди, любое прикосновение, даже если это ажурное белье, раздражает. Признаваться сегодня в этом не хотелось. Ибо знала, что начнется буря эмоций а-ля «Ты что беременна? От этого своего нищеброда?».
От Маши я всё-таки вышла с дорогим подарком и да, завтра я снова выхожу на работу. И мне разрешили снова брать хоть 6 смен подряд. Ура!
Глава 21 ;
16 июля
Йохуу, как же обожаю свою работу! Я оттарабанила 10 смен подряд! Десять суток подряд я видела этот мир только вечером и рано утром. Выходила я из дома после наступления темноты, и возвращалась, когда едва начинало светать. А ночью вместе со своими двадцатью коллегами мы давали безудержного огня! За эти ночи несколько раз сменялись охранники, флор-менеджеры (девочки, отвечающие за соблюдение правил клуба на каждом этаже), менялись артистки, неизменной оставалась лишь я. Машка, встречая меня на входе, чтобы не транслировать наши дружеские отношения вне заведения, шепотом язвила мне, пока я переодевалась: «Ты же лопнешь, деточка!», а я с упорством маньяка бежала в гримерку, выкрикивая визажистке: «Меня сегодня поярче, пожалуйста! Я опять не выспалась».
Ты можешь себе представить, какой я суперкиборг?! Горжусь собой невероятно. А мой кошелек, как обожравшийся слон, так и вовсе почти не дышит, забитый до отвала кэшем. 200 тысяч рублей за десять дней – отличный результат для приезжей пианистки, едва сводившей концы с концами.
Ты знаешь, какое у меня самое любимое чувство в конце каждого «забойного» периода, как в эти десять дней? Это коктейль эмоций, который на 40% состоит из дичайшей усталости. Ноги даже не ноют, они вопят! Ступни не в состоянии наступить полностью на пол, потому что привыкли к изогнутому положению, в котором находилась по 12-15 часов на шпильках. Первые минуты после работы я хожу по дому на цыпочках, медленно приучая мышцы к нормальному положению. Кожа насквозь пропитана кальяном, табаком и блестками, в голове грохот музыки и джинглы, нон-стопом объявляющие «Дамы и Господа, новый танец начинается!». Мозг перманентно пьян, потому как без допинга с этой работой не справится ни одна нормальная женщина. Да и с гостями хочется быть на одной волне. Тело беспрерывно погружено в карусель «сцена- шампанское - ротация- зал - деньги– сцена – барная стойка – снова сцена – пять минут в гримерке – апероль- танец – деньги – групповой танец – шампанское – закрытие клуба – деньги – такси – душ».
Так вот, возвращаясь к вопросу, что же является моим самым любимым чувством после работы? На 60% это ощущение удовлетворения, блаженства, спокойствия, когда я вижу, как уменьшается пустое пространство в обувной коробке из-под туфель, доставшихся мне в подарок от Пабло, в которую сгружаю наличку, заработанную за ночь. У женщин есть священное правило, которое нужно соблюдать, как заповедь «Во сколько бы ты не вернулась домой, и как бы тяжко тебе не было – смой макияж». В моем порядке обрядов после рабочей смены есть еще один пункт, помимо умывания. Это «Никогда не оставляй заработанные деньги в смятом положении, как бы тебе не хотелось спать». Я действительно каждое утро не ленюсь и группирую деньги по номиналу. Пятерки к пятеркам, тысячные к тысячным. Остается лишь закрепить весь этот порядок резинками, аккуратно сложить и спрятать, замаскировав среди прочей обуви. Всё, можно спать.
Глава 22 ;
18 июля
Прошлая ночь была, пожалуй, одной из самых сентиментальных в моей жизни. Я была учителем. Да-да, Машка подогнала мне обалденную новенькую ученицу. Юную, еще робкую, трепетную. Образ новобранок, приходивших в наш клуб, был стандартен и в ста случаев из ста полностью соответствовал современным канонам красоты и моды: губы в технике «плоский бант», подбородок, похожий на мобильник Нокиа из нулевых, мяукающий голос, тянущий гласные, ресницы «L-изгиб с беличьим эффектом», подписка на Блиновскую и Дудя, выбитые хной брови, пирсинг, тату, амбиции, углы молодости «прям, как у Джоли», наигранность, пришитые волосы, отобранные расчетливыми парикмахерами у славянских детей.
Всем новичкам предстоит собеседование в VIP-отделе (ой, до сих пор не могу привыкнут к этому потешному наименованию. Звучит так же нелепо, как Департамент чулков по общественным связям с нижним бельём). Малышкам выдают штатные ультрамини платья, шпильки и бесплатно наводят марафет - от укладки до макияжа. Далее всех девочек встречает хостес или администратор и знакомит их с внутренним обустройством клуба. На новеньких девочек в первый же вечер надевают белые браслеты. Эдакий символ непорочности, невинности и девственности в одном флаконе. Обладательниц таких браслетов ни в коем случае нельзя ни тревожить, ни кантовать. Вся их роль в ближайшие три дня будет сведена лишь к тому, чтобы адаптироваться к окружающей атмосфере, и в случае стресса – непременно напиться. Наша брутальная бар-леди всегда щедра на бесплатный алкоголь для свеженьких охотниц за пьяными мужскими кошельками.
Самые прохаванные из новобранок, знакомые с правилами выживания в новом коллективе, старались сразу же познакомиться и подружиться с артистами-профессионалами. Выглядело это топорно, жеманно и неестественно. Но кому-то из старожил такое подхалимство нравилось и в этом случае новенькую брали «под крыло». Покровительство сильной наставницы гарантировало прибыль в первую же ночь. Ну, смотри, у профи с опытом, уже сложился свой постоянный пул клиентов. Тьфу, гостей. Маша обещала начать бить меня по губам, если я не перестану называть Гостей- Клиентами. Она вбивала мне эту мысль годами: «Клиенты у женщин древнейшей профессии. У нас же – только постоянные желанные гости». А я так и не смогла привыкнуть к этой терминологии. Гости, как по мне, это люди, которые пришли к хозяйке днем, в светлый дом с фиалками на подоконнике и принесли торт к чаю. А еще гости во время того, как хозяйка встает из-за стола, чтоб подать салфетку, не норовят поцеловать ее в пупок.
Так вот, в случае, если новенькая девочка при помощи лести все же попадала в ближний круг артистки с опытом, та приглашала молодую ученицу за стол и знакомила со своими постоянными кормильцами. Делалось это под шумок, типа «Ой, Григорий, а у нас тут такая замечательная кроха появилась. Можно ее к нам пригласить? Пусть хоть хорошее шампанское попробует из рук щедрых и сильных мужчин?». Мужская компания после такого увесистого комплимента млела и заказывала новенькую на так называемое «освобождение». Ну, это время, которое девушка проводит за столом с мужчинами. Она выпивает за их счет, а они оплачивают ее присутствие. Через пол часа уже никому ни до чего нет дела. Кому какая разница, если бокал с ледяным шампанским уже прижимается к молодой загорелой коже. Видеть на ней мурашки куда приятней, чем заботиться о том, сколько это стоит. Вот так легко и непринужденно у начинающей девчонки появляются первые деньги.
Мне подхалимки не нравились никогда. Как только я ловила девушку на том, что она старательно засыпает меня комплиментами, возникала обратная реакция, направленная на то, чтобы разубедить ее в моей «хорошести». И у меня это всегда получалось. Видя, как расчетливый молодняк обрабатывает гостей, чтобы присесть к ним за столик, я появлялась перед их носом, сверкая шпильками от Пабло, и через доли минуты оставляла неопытных хищниц стоять у опустевших кресел. Выглядели они в этот момент нелепо и жалко. А меня это забавляло и веселило, ведь после подобных моих выходок ко мне прикреплялось прозвище «рыжая стерва», и со мной больше не искали дружбы во имя карьеры. И правильно.
А вот девочка, которую вчера приставила ко мне Машка, разительно отличалась от всех этих куриц. Худенькая, невысокая, с аккуратными чертами лица, не тронутого косметологом. И эти ее глаза… Как у маленького перепуганного животного, которого насильно забрали из леса и поместили в центр Красной Площади. Она почти не поднимала их, чтобы рассмотреть даже меня, не говоря о происходящем вокруг шоу, пьянстве, веселье и угаре. Машка шепнула: «Займись ей. Тебя мне сильно напомнила», и хитро подмигнула. Она слишком хорошо меня знает, а значит умеет ловко надавить на нужные клавиши, чтобы мое рыжее сердце молниеносно оттаяло. А когда ученица сказала, что она из Кисловодска, а здесь еле выживает на зарплату репетитора французского, шансов отказать ей у меня совсем не осталось. И я начала ее обучение под косые взгляды комфорт-менеджеров и охраны, не видевшие меня с ученицами за эти годы ни разу.
Благодаря ей, я впервые вчера позволила себе какую-то теплую, добрую ностальгию по временам, когда я и сама впервые перешагнула порог этого заведения, сначала сильно напугавшего меня, а затем ставшим вторым домом с хорошими соседями. Вспомнила, как Машка водила меня столиками, объясняя, что такое «ротация», когда девочки меняются друг с другом, курсируя между сценой и залом. Рассказывала о том, как по цвету браслета определить кто перед тобой: коричневый – у официантки; синий выдавали новеньким девочкам, прошедшим обучение, но еще не набравшие рейтинг. За синим по возрастающей идут красный и желтый. Ими владели профи, но пока не допрыгнувшие до совершенства. А вот обладательница черного браслета приравнивалась к местной небожительнице, способной в одиночку держать зал в дичайшем восторге, даже при полной посадке. Мне тогда казалось, что черный браслет недостижим, но уже через полгода поняла, что он мне очень идет, когда крутила его на своей руке. Без скромности, даже ложной.
Вчера я вела ее теми же тропами, что когда-то проходила сама, попутно объясняя: «Вот тут салон, где тебя будут собирать перед сменой, тут же проходит финальный осмотр артисток перед выходом. Запомни, с этого дня твоими постоянными местами досуга станут косметология и салоны лазерной эпиляции. Ты должна быть гладкой, как дельфин. И соблазнительной, как гейша. Платформа минимальная, каблук максимально высокий. Ухоженные руки, ноги, волосы, улыбка – обязательно.
Все заработанные деньги мы делим с клубом пополам. Свою часть ты получишь утром при выходе кэшем, даже если гости платили безналом. С наличкой та же история. Ты абсолютно все отдаешь охране, они ведут учет. Тут находится пост № 12. Так называемый пункт с задачей «Доверяй, но проверяй».
Прежде чем попасть в гримерку перед уходом, девочки обязаны снять туфли, платье в доказательство того, что никакие деньги ты не вынесла. Будь очень аккуратна, даже если злого умысла у тебя нет, а просто забыла купюру – за найденные деньги мгновенное увольнение.
Здесь рабочий зал. Если видишь зажжённую свечу на столе, подходить к нему нельзя. Это сигнал о том, что гости только пришли, а значит трезвы и не готовы расставаться ни со своим стрессом, ни с деньгами. Пусть дойдут до нужной кондиции и пламя потухнет. Но стремись к тому, чтобы за столиком, где ты будешь тусить, горели красные свечи. Такие зажигают только у богатых заказчиков, способных пригласить в свою компанию 10 девчонок. Если ты оказалась в его фаворитках – ты выиграла. Для всех остальных девочек за бортом это огненное пламя будет говорить о том, что они неудачницы, которым нельзя даже глядеть в сторону твоего буржуя.
Танец длится 5 минут. Слушай джинглы, ты привыкнешь распознавать их среди этого адского шума. Они сообщают о времени начала и окончании твоего выхода. И не бойся - здесь тебя бережет больше людей, чем за всю твою жизнь вместе взятую.
И вот еще что. Пей. Алкоголь лучший учитель, чем я. Он раскрепостит, сделает мягче, и станет хорошим допингом. Это я тебе, как воспитанница православного приюта говорю».
Последняя фраза, наконец, заставила мою ученицу не только поднять глаза. Но и вытаращить их. Люблю производить впечатление. Не зря ж черный браслет мой.
Глава 23 ;
22 июля
Во мне сейчас грамм белого, две бутылки красного и к концу подходит пачка с ментолом. Я сорвала сегодня смену и убежала из клуба. Сумка с деньгами и карточками, одежда, и даже кроссовки – все осталось в гримерной.
Не помню, как оказалась в такси, кто мне его вызвал или я поймала случайное, но очнулась я уже подъезжающей к дому. В этот момент я осознала, что еду ночью один на один с каким-то гастарбайтером за рулем в сценическом костюме стюардессы, чулках и шпильках, а всю эту нарядную красоту едва прикрывает куртка охранника, которую я, наверное, схватила у выхода. Слава Богу, что догадалась взять с собой мобильный телефон (славься Сбербанк-онлайн). Иначе, страшно представить, чем бы пришлось расплачиваться за поездку, особенно в таком, мягко говоря, нецеломудренном образе. Я вообще не понимаю, как меня Бог спас от домогательств. Походу меня вёз святой человек.
Сердце колошматило так, что у меня впервые за 25 лет было ощущение, что инфаркт – не прерогатива старости. А «умереть от разрыва сердца» - не просто красивое выражение из средневековых библиотечных страниц. Мое сердце сегодня ночью это точно доказало. Тим, к счастью, еще на работе. А я надралась вином, отключила телефон и вот сижу с тобой, Надя, на нашей маленькой прокуренной кухне.
Сегодня я встретила своего отца. Полуголая.
Да. Вот такие два коротких предложения. Страшных предложения, от которых у нормальных девчонок из полноценных семей, должны встать волосы дыбом, хотя бы потому, что это невозможно. А в моей жизни это случилось. Два часа назад.
Начну с банального «сегодня была стандартная смена», где мы как обычно, с 15-ю другими танцовщицами отрабатывали свой кусок хлеба. Я отпахала свои шесть выходов на сцену, и уже переоделась в стюардессу, чтобы оттанцевать коллективный выход с девочками в середине программы. Настроение хорошее, шиммер для тела нанесен, макияж поправлен, предварительный чек сбора за вечер посчитан и греет душу. Короче, всё «огненное огнище», как говорит Пабло. Мы с девочками должны были выйти на сцену ровно в 23.30, чтобы разогреть вновь прибывшую публику. Диджей обычно врубает Кристину Агилеру на полную, чтобы барабанные перепонки абсолютно каждого гостя заставили обратить внимание на сцену, где из клубов дыма появлялись мы. Хореограф филигранно собирала наш «экипаж», подбирая девочек на любой вкус. В номере участвовали кудрявые брюнетки и блондинки с длиннющими ногами, крохотная азитка с татуированной спиной, мулатка с безусловно выдающейся пятой точкой. Рыжей была только я. Ну, на то я и рыжая.
Подобные номера ставят для того, чтобы привлечь вновь прибывших гостей к сцене, а значит и познакомить их со всем «ассортиментом». Чем ярче зажжешь их возбужденный интерес в групповом танце, тем больше шансов на то, что разгоряченная компания не удержится и пригласит за стол сразу несколько девочек. А это значительно повышает выручку клуба, как, впрочем, и вознаграждение девочек. По плану номера мы должны были меняться партнершами, исполняя акробатические трюки. У гостей срывало башню от этого безумного микса и ротации разноцветных тел, кос, кудрей и глаз. На наши спины стразами были выложены буквы, у каждой по одной, из которых в финале танца должно было складываться слово «Полетаем». А знак вопроса «?» в самом конце выносил ведущий с громогласным анонсом «Сегодняшняя ночь обещает стать самой яркой в вашей жизни! Ну, что? Готовы отправиться сегодня на вершины удовольствий в сопровождении наших роскошных стюардесс? Кто хочет стать их капитаном, а? Вы только посмотрите на этих роковых малышек! Они докажут вам, чтобы взлететь сегодня, крылья совсем не нужны» и прочим продающим бредом в стиле «Волк с Уолл Стрит»;. Мне нравились такие номера, потому что для меня они означали лишь одно, что самая тяжелая часть смены отработана, и впереди только приятная ее часть.
Вот и сегодня, всё должно было быть по плану. Мы вышли, публика взревела от восторга, свет софитов бьет по глазам, мы толком никого не видим, да это особо и не нужно. Главное, мы ввосьмером, благодаря десяткам репетиций, знаем каждое движение и алгоритм перемещения по сцене, как армейские часы. Я в какой-то из моментов раскачиваюсь под куполом сцены на высоте 3 метров, переворачиваюсь вниз головой, как вдруг я вижу Машку, услужливо убирающую табличку «Резерв» с вип столика, за который усаживается Кира. А рядом с ней стоит, не отрывая от танца своих маленьких бегающих глаз, ее спутник. Он же ее покровитель, он же ее любовник, он же ее «папик», и он же мой отец.
Мне на секунду показалось, что время остановилось, музыка пропала, а я свисаю вниз головой во всем этом великолепии в десяти метрах от своего родителя, который смотрит на меня в то время, как я должна уже сейчас спрыгнуть и по сценарию танца на мгновенье припасть губами к сверкающему животу своей партнерши. Я слышала только свой пульс и вибрации пластикового пола от грохочущей музыки. Больше ничего.
Я вскочила, и уж было рыпнулась к кулисам, как Линда в полном недоумении от того, что я делаю, схватила меня за руку. В эту секунду у меня была только одна задача – спрятать свое лицо, пофиг где. Хоть в ведре со льдом для шампанского, хоть в Линдин пресс. Рывок и меня снова выбрасывает на «передовую». Я максимально резко делаю движение головой, чтобы на лицо упали волосы. Но подсознательно, прям против своей воли, смотрю в их сторону. В его дорогой синий пиджак, бликующие очки на рыжих редких висках, в то, как он держит за плечи гогочущую винирами Киру и пытается, как верный старый пёс, заслужить ее внимание, подливая ей Chivas;. В этот момент его любовница уставилась на меня и … узнала. Мерзкая глазастая сука. Она кивнула в мою сторону и что-то начала выкрикивать Маше. Та улыбнулась мне и закивала в ответ Кире. Пассия моего отца стала поднимать большие пальцы, демонстративно пытаясь привлечь мое внимание, типа, «Классно пляшешь!». Бешенство, ярость, какая-то глухая ненависть под ритмы Агилеры, в моей голове смешалось всё.
Это был конец моему терпению. Конец моей смене. Короче, просто конец. Сегодня слово «полетаем» осталось без буквы «М».
Глава 24 ;
23 июля
На часах 05.10. Включила телефон. Пришла смс. Двенадцать пропущенных звонков от Маши. Я прекрасно осознаю, что на этот раз я, скорее всего, попросту потеряю работу. Окончательно и бесповоротно. И отправлюсь вслед за близняшками в долгое путешествие под названием «безработица». Ведь, если Маша выдаст, так называемый, «волчий билет», сделав всего пару-тройку звонков владельцам топовых ночных заведений Москвы и сообщит о неблагонадежности своей бывшей сотрудницы, то о трудоустройстве в приличное место можно забыть навсегда. Лучшее, что ждет таких изгнанниц, это работа официантки или хостес в убогих кафе.
Второй раз в жизни я подставляю Машу. И второй раз это происходит в присутствии этой треклятой Киры. Вот такой рок. Вместо того, чтобы начать ей перезванивать и снова извиняться за свою вспышку неадекватного поведения, я по нескольку раз подходила к шкафу-купе, обладавшему единственным большим зеркалом в квартире и подолгу стояла перед ним, детально и пристально рассматривая себя, свой вульгарный костюм, который еще вчера мне казался милым и кокетливым. А перед тем, как разреветься, я просто максимально низко нагнулась перед отражением, чтобы хотя бы на секунду увидеть себя отцовскими глазами. Господи, более мерзкого зрелища нельзя даже представить! Одна единственная, и, дай Бог, последняя встреча просто взяла и перечеркнула в один момент две важные вещи в моей работе. Первое – я больше не смогу чувствовать себя на сцене раскованной. А это главная заповедь любой успешной танцовщицы. Как всегда говорит наш хореограф на обучении новобранцев: «Стесняться ты будешь дома. А тут ты должна высекать искры, понятно?». Как теперь это возможно, если отныне я буду думать во время танца не о том, как разжигать пламя в гостях клуба, а о том, что среди них сейчас на меня, возможно, смотрит отец, даже не подозревая, что эта девица, на которую он сейчас с удовольствием любуется – и есть та маленькая Вера, которую он оставил под присмотром соседки, пока Митя был в школе, и просто свалил из ее жизни навсегда?
Второе – я больше не чувствую себя в своем любимом клубе в безопасности. Москва мне всегда казалась невероятно огромной. После бегства из Смоленска в первый год моего пребывания тут, столица предложила мне нищету и одиночество. И один очень весомый аргумент в пользу того, чтобы здесь остаться. Помимо призрачной перспективы заработать тут капитал, естественно. Москва разрешила мне стать невидимой и свободной, как булгаковской Маргарите. Надя, ты даже не представляешь, какой кайф я испытывала ежеминутно от этих двух факторов, подаренных мне мегаполисом, до вчерашней ночи. Кайф от того, что я остаюсь анонимной для каждого встреченного прохожего, которого я больше никогда не встречу, равно, как и он меня. Шансов столкнуться со знакомым человеком в этом муравейнике, состоящем из 19-ти миллионов ровно на 18 с половиной миллионов меньше, чем в Смоленске. И меня это всегда безумно вдохновляло. В Москве можно быть кем угодно, но что немаловажно – здесь можно и стать кем угодно. С абсолютного нуля. С самого чистого листа.
Переезд в столицу автоматически перечеркнул у меня всё самое дурное, от детства до воспоминаний о нем. Здесь я как куколка сбросила региональный кокон и обрела веру в себя. Без вынужденной обязанности таскать за собой продолжение фразы, которую я часто слышала в своем родном городе: «Это Верка, ну, та, у которой полоумная мать умерла, а отец сбежал». Я еле дождалась совершеннолетия, дорогой папаша, чтобы избавиться от твоей фамилии, взяв мамину. Мне казалось, что этот бюрократический акт в пресненском МФЦ; навсегда разорвет мою даже самую ничтожную связь с тобой и твоим родом. Но нет. Ты заявился-таки в мою жизнь, как призрак.
Вот клянусь всем, что у меня есть, я никак не могу натянуть на голову осознание природы этого чудовищного совпадения. Как такое возможно? В многомиллионном городе оказаться в клубе день в день, час в час вместе? Хотя ладно, учитывая мой почти ежедневный график, допускаю. Ок.
Но объясните мне кто-нибудь, как из всей многотысячной армии московских люксовых шлюх, которых могла в тот вечер притащить в мою компанию Машка, оказалась именно любовница моего папаши? Как? Мне Киру мачехой уже можно называть? Господи, меня сейчас стошнит от количества ужасных мыслей.
Я сейчас сижу и старательно вспоминаю всё, о чем рассказывала эта дрянь в тот вечер. «Сашуля», спонсирующий ее Мальдивы, яхты и ролексы, которого она благополучно увела из семьи – и есть мой беглый папашка. Класс. Интересно, он рассказывал кому-то из своих женщин, что даже не удосужился похоронить свою первую жену? И о том, как сделал двух детей круглыми сиротами при живом отце? Или Сашуля предпочитает казаться супергероем за счет своих денег, так щедро рассыпаемых перед любой прошмандовкой, стараясь забыть о том, что дети в приюте слаще пряников и мандаринов на Новый год никогда не ели? А вот еще вопрос. А папашка знает, что к его деньгам присосалась не только ушлая прохаванная девка, но и ее любимый человек? Оборжаться можно, как смешно. Этот старый кретин, возомнив себя влюбленным парнишкой с пылающим взором – обычный рогоносец. Так ему и надо. Пусть Кира разует его по максимуму, вытащит из него всё до копейки. Чтоб и он, и брошенная им семья пошли по миру. С голым задом. Вот как я, в прямом и переносном смысле. А что? У него подрастает вторая дочка, любимая и сытая. Добро пожаловать в мой мир, девочка. Подрастешь – возможно, обучу и тебя своему новому ремеслу. Будем на пару зарабатывать. Как интересно к этому Саша отнесется? Не позволит? Будет орать, сражаться за честь любимой доченьки? Или тоже наплюет, как на меня, а? Грязные мерзкие людишки! Сплошь повязанные на своих изменах, подлости, дерьме!
Если Маша меня не уволит, я не знаю, как мне работать дальше? Кира теперь не упустит шанса притащить свою накаченную силиконом задницу в клуб. Конечно! Такая возможность поглумиться надо мной, когда я уже не смогу даже ответить ей ничего. Этой стерве даже невдомек, что на сцене ее развлекает потенциальная наследница денег, над которыми она так трясется. Ну, или как минимум та, кто сможет сдать ее любовные похождения ее спонсору. Видит Бог, если она хотя бы рыпнется в мою сторону, я разнесу и ее жизнь, и жизнь моего папашки вдребезги. Пофиг.
Машка звонит. Всё.
Глава 25 ;
24 июля
Мда. Ну что я могу сказать? Не ожидала от себя такой слабости. Сирота, прошедшая 10 лет детдома, мытарства в Смоленске и Москве, ни разу ни сдавшаяся, ни разу ни предавшая свои мечты, вдруг свалилась в буквальном смысле этого слова – сразу после встречи с отцом и его шлёндрой. Причем ладно бы просто погрустила пару часов и воспряла, но нет. Лежу с температурой, странной вялостью и целым букетом заболеваний, мне совсем не свойственных. Не понятно откуда взявшийся гайморит, аллергии какие-то, резь в глазах.
Похоже, сдаю позиции.
Единственное моё желание сейчас – отвернуться к стенке, никого и ничего не слышать, и просто спать. И чтобы рядом только тарахтел, моргая сонными глазами, какой-нибудь уютный, теплый, мягкий кот. И чтоб делал пушистой лапой так, будто расправляет все пальцы, когти наружу, а потом тут же бах и поджал их в себя в крохотный кошачий кулак. Воспитательница в приюте, помню, объясняла нам, что у кошачьих эти поочередные движения лапами называется «молочный шаг». Так слепые котята мнут грудь мамки, стимулируя выход молока. Блин, и грустно, и смешно. Совсем мелкие дети тогда, услышав это, имитировали жестикуляцию котят и типа мурлыкали, не выговаривая букву «р», думая, что тоже смогут тем самым «вызвать» свою маму, которая придет и накормит. И ты знаешь, у некоторых матери действительно приходили. Хреново звучит фраза, верно? «Мама приходит в детдом к своему малышу». Да-да, такие экземпляры у нас тоже были. Помню, одна всё таскалась к сыну (как его звали? Гриша вроде? Ну, не важно). Хороший такой мальчишка был, смуглый, ресницы длиннющие, зубы кривые, но он вечно улыбался, так что его это даже не портило. Шустрый пятилетка. Всегда всем помогал. То горшок за другими детьми вынесет, то поднос схватит в столовой, чтобы училке понравиться. Когда он поступил к нам, худющий, грязный, со вшами, мне было лет 11. Я, привыкшая ко всяким маленьким постояльцам за это время, была напугана его состоянием. Он был похож на Маугли. Дикий какой-то, перепуганный, все время держался за юбки нянек, будто эта ткань – его последняя связь с жизнью. Слышала, что его вынесли из притона, в который алкашка-мать превратила свою избу. Нашли в шкафу. Туда она его прятала, чтобы не бесил своими криками. Так он и не бесил, наверное, учитывая, что голодное дитя достаточно быстро теряет силы и проваливается в обессилевший сон. Ну, ничего, он не просто выкарабкался у нас в детдоме. Пацан расцвел. Хоть и мелкий, но такой поджарый, крепенький, проворный.
Так вот, эта самая мамаша, каждые полгода-год старательно наведывалась к своему чаду. Как проспится в ментовке, получит нагоняй по первое число, так просохшая от запоев совесть гонит ее сизую морду в детдом. Садится рядом с ним, вытаскивает из карманов киндер и мармеладных червячков, и кормит сынулю. А тот счастливый, жмется к ней, слезы ее своими ладошками вытирает, жует подарки и смотрит в ее рыбьи глаза. Любви в них ищет. А она всё прощения просит. Картина «Мадонна с младенцем». Ага, вернее, ее жуткая смоленская интерпретация. Воспитательницы сначала позволяли приходить, надеялись, одумается, в руки себя возьмет, а потом и сына. Но хрен там. Та слезы свои крокодильи утерла и гоу опять квасить с дружками, печаль свою материнскую заливать. А потом, как поняли, что мамашка к сыну, как на исповедь приходит, типа отметилась для галочки и пошла дальше, прощенная, грешить, стали запрещать ей появляться. Причем по-хорошему объясняли ей: «Ребенок после каждого твоего визита ждать тебя начинает. Орет, говорит, отпустите меня! Это у других детей мамы нет, а у меня ведь есть. Вещи свои собирает и к двери идет, чтоб там сидеть и выглядывать твою походку в каждом прохожем. Мы его потом от крыльца, заснувшего, в постель уносим. Пакет с вещами разбираем. А он на утро все заново начинает паковать. Ребенка пощади. Не ходи сюда больше».
Ад, короче. Но это еще ладно. Алкашек среди живых родителей было процентов 60. А знаешь, кто еще своих ненужных детей сдавал? Столичные прошмандовки, рожавшие от богатых женатиков. Просто, когда они понимали, что ребенок не сработал так, как надо, и папка не ушел из семьи, присылали водителей на красивых машинах с орущим кульком. И всё. Няньки с тоской смотрели на богатые пакеты, полные детского питания, памперсов и прочего приданного, которое собрали ребенку в долгий путь, и говорили: «Еще один «холостой патрон» приехал». Некоторым из этих мамаш хватало совести вернуться и забрать свое еще пока ничего не понимающее дитя. А другие годами отправляли деньги в качестве помощи, продолжая вести охоту на лакомого состоятельного самца в дубайских заповедниках.
Что-то меня в какие-то дебри памяти увело. Из-за отца погрузилась в темные воспоминания, которые старательно блокирую в себе. Но блин, когда я смотрела на всех подобных мне детей, клянусь, мне никогда не было жалко ни себя, ни Митьку. У меня было такое ощущение, что наша с ним история не такая, как у этих несчастных. Нет, не потому что, была надежда на то, что папа вернется. Когда нам впервые показали наши приютские кровати, я почему-то сразу поняла, что отсюда я уйду взрослой и сильной. Без всяких там лишних драм, слез и страданий. А вот детей было жалко, несмотря на то, что я и сама была ребенком. Быть может поэтому я не хочу рожать, по крайней мере, пока. Чтобы привести душу на Землю, нужно твердо стоять на ногах. И не вращаться вниз головой под куполом.
Фух, написала весь этот кошмар и снова захотелось есть. Единственный рефлекс, который у меня срабатывает, как антидот приютским воспоминаниям – это во что бы то ни стало вкусно и часто питаться. Статью расходов на ресторанную еду никогда не сокращу. У меня всегда будут стейки, сашими, малиновые чизкейки, стерлядь и блинчики с черной икрой. У меня ведь есть еще один плюс детдомовской физиологии. Я никогда не толстею.
Глава 26 ;
25 июля
Наши встречи дома после ссор, похоже, скоро станут нашей с Машкой доброй традицией. Видит Бог, я реально боялась перезванивать ей после очередного припадка, ну, и, конечно, после увиденного количества ее пропущенных вызовов. А когда увидела высветившееся на дисплее «Маша TWINKLE» (кстати, всё забываю переименовать ее во что-то более мягкое и нейтральное, а то телефон так и хранит запись, сделанную после первой встречи в ресторане), сделала глубокий вдох, приготовилась к крику и свайпнула на бегунок «Ответить».
Крик, безусловно, был. Но на этот раз к моему удивлению, мат и шум были связаны не с тем, что я сорвала программу, а исключительно с «Что с тобой случилось? Ты заболела? Почему отключила телефон? Как ты добралась без денег? И где ты вообще?». Было такое ощущение, что ей важно было не столько услышать мои ответы, а сколько дать свободу своим вопросам, которые душат ее со вчерашней ночи. Есть такая категория людей, которые в проявлении своей заботы совсем не оставляют места для «пострадавшего». Им важнее выплеснуть весь заготовленный потенциал опеки, тревог и переживаний на того, кто, как им кажется, в них нуждается. А захлебнется ли, подавится ли или просто будет придавлен этой тонной любви другой человек – им, честно говоря, пофиг.
Вот и я попыталась сформулировать что-то внятное своим гнусавым заложенным голосом в ответ, как Машка меня перебила и выкрикнула: «Ты болеешь что ли? Твоего придурка нет дома? Ага, сейчас подъеду». Мои возражения на тему того, что я температурю и могу быть заразной, услышал черный экран мобильного. Она бросила трубку. В этом вся Маша. Экспрессивная, молниеносная, и по-доброму безумная.
«Блииин!», - это всё, что мне оставалось выдавить из себя, поняв, что эта красная шаровая молния с густо накрашенными ресницами уже, наверное, выехала ко мне. А значит мне придется встать, чтобы на скорую руку сымитировать хотя бы какой-то порядок в доме. Закинуть разбросанные вещи в шкаф, и спрятать грязные тарелки в посудомойку. С моим самочувствием сейчас – это максимум, на который я способна. Машка сама-то не особая чистоплюйка, но между ее бардаком и моим есть существенная разница. В съемной квартире с оторванными обоями в прихожей (Тимур упорно отказывается приглашать рабочих и делает вид, что справится с небольшим ремонтом сам уже четвертую неделю подряд) мой бардак выглядит куда более удручающим. А если приплюсовать ко всему перечисленному оставленные мной бычки и пустые бутылки из-под вина на кухне, то получим истерику от Маши гарантированно. Она окончательно утвердится, что Тим конченный забулдыга, который тащит меня на социальное дно. И сегодня же заберет меня от него, пользуясь моей физической слабостью.
Только что проснувшегося Тима, не понимающего, что случилось ни вчера, ни сегодня, пришлось эвакуировать из дома вместе с мусорным мешком и просьбой: «Сейчас Машка подъедет, у нас небольшое экстренное совещание будет. Я не смогу выйти из дома, сам видишь, меня лихорадит. Будь другом, сможешь нам минут 40 выделить, а? Позавтракай в Шоколаднице, плиииз. Ну, это в первый и последний раз…». Тимур, прекрасно зная презрительное отношение моего босса к его сибаритской персоне, оперативно нырнул в джинсы, демонстративно взял пакет с бряцающими в нем бутылками и нравоучительно произнес: «Вера Александровна, не знаю, что у Вас там произошло вчера, но завязывай бухать. И это… Береги себя уже». Я ему в шутку сказала, что беречь меня – его прямая обязанность. А он съязвил, что я брежу на фоне температуры и пообещал вернуться с ТераФлю.
Готовиться к разговору с Машей не пришлось. Звонок в домофон случился через 25 минут после звонка на мобильный. Воскресная Москва позволила Маше телепортироваться от Пресни до Хорошевки в рекордный тайминг. Она пулей влетела в дом и выпалила с порога: «Прости, что с пустыми руками, я даже в магазин не заезжала, сразу к тебе. Захватила лишь твою сумку, там всё-таки деньги и документы». Она болтала и болтала, в спешке рассказывая мне и о том, что я перепугала всех коллег, и о том, что она нервничала, и о том, что Кира сказала вчера про меня, что я какая-то неадекватная девица. Из Маши вырывалось потоком много чего еще, пока я знаками показывала ей на свой разбухший нос и больное горло, давая понять, что перекричать ее сейчас не смогу. Заткнуть ее смогло только мое тихое «Александр Игоревич – мой отец».
Тело Маши, наконец, село на стул и замолкло. И у меня появилась возможность кратко и максимально сдержанно дополнить свою биографию фактами, о которых я при общении с Машей умолчала. Не скрывала, а именно не договорила. Маша до этого дня знала лишь то, что я детдомовская, и что у меня есть брат. Думаю, что все эти пару лет нашей дружбы ей хватало элементарного человеческого такта не задавать вопросов о моих родителях. За что ей отдельное спасибо.
Я рассказала ей вкратце о смерти мамы, его бесстыдном бегстве, и о том, что для меня отец давно умер. Именно поэтому мне вчера и сорвало чердак. Просто потому, что я увидела «его» за столиком напротив меня танцующей. С моей будущей мачехой, с которой повезло познакомиться чуть раньше при известных Машке обстоятельствах.
Отдельный вид удовольствия – наблюдать за шоковым Машиным состоянием. Моя история, надо признать, произвела должный эффект. На ее лице, как на театральной сцене, каждая эмоция проживала полный спектр, на который она только способна. Было видно, как Машка собирает пазл в своей голове, пытается соединить информацию об уважаемом в ее бизнес-кругу Александре Игоревиче с только что услышанной историей об отцовской подлости. Как старательно пытается соотнести масштаб его финансового благосостояния и почти безграничных возможностей с картинкой, которую видит сейчас перед собой. А именно Веру с плохо смытым макияжем и в растянутом худи, которая развлекает гостей в ее клубе за вознаграждение, сейчас сидит на крошечной кухне, за право пользоваться которой отдает 50 тысяч какой-то ушлой москвичке.
Когда загрузка файлов в потрясенном мозгу Машки приблизилась к финалу, начались вопросы. Первое, о чем она спросила меня, было: «Он узнал тебя?». Я ответила, что он не только не знает, как я выгляжу, но и вообще не интересовался все эти годы, живы ли вообще его дети. А дальше понеслось! Маша вскочила и почти перешла на крик: «Вера, ты понимаешь, что я знаю этого человека и его жену, и дочь, и любовницу!? И вот каждая из перечисленных женщин – живет, как у Христа за пазухой! Ты вообще знаешь, что дочка почти не говорит по-русски? Почему? Да потому что чуть ли не с пеленок живет и учится в Лондоне. Она ведь даже не подозревает, что у нее есть брат с сестрой, которые не видели в своей жизни ничего лучше Химкинского водохранилища!». Я пыталась вставить свои резонные «5 копеек», что-то типа того: «Я увижу всё, что захочу в этом мире, как только сама решу без всяких подачек». Но Машка не давала мне договорить, и лишь набирала обороты в своем праведном гневе: «А я его всегда жалела! Какая я дура! Мне всё казалось, ну, до чего же доверчивый порядочный мужчина! Думала, отстроил такой бизнес крутой, столько лет и сил вложил в строительство коммерческой недвижимости, а на старости лет, несчастного, угораздило втюриться в эту Киру! Всё жалела его, видя как она из него высасывает деньги. Верка, алё! Ты чё? Совсем не понимаешь? Ты должна жить сейчас, как королева! Он должен всё тебе компенсировать! За каждый день твой в приюте, за несчастья твои, за каждую слезинку должен ответить, падла! Ты вот не знаешь, а я тебе расскажу, что Кира встречается с ним года полтора от силы. И за это время уже вытащила из него шикарный дом с охраной, машину, я видела только Порш, но не удивлюсь если там еще автопарк есть. Да-да! Я уже не говорю об украшениях, косметологах, курортах и, блин, вообще обо всем остальном я тоже не говорю! Вер, ты въезжаешь или нет? Он сейчас разводится, половину нажитого отдаст той семье, а на вторую половину целится Кира! Какая-то левая Кира! В то время, как ты вынуждена отплясывать ночами, как проклятая, копя на жилье и одеваясь в каких-то вонючих Zara и Bershka;. Ты – его родная дочь!».
Машка так вопила, что мы обе пропустили момент, как Тимур, не дождавшись моего ответа, можно ли подниматься домой, открыл дверь и застал этот восхитительный крик на пороге кухни. «У тебя что? Родители живы?», - прозвучал вопрос с резонным удивлением от мужчины, с которым мы делим много месяцев одну крышу и одну постель. Я посмотрела на Машу с таким выразительным «Спасибо за то, что так громко орешь обо всех деталях моей жизни, что мне даже ничего и рассказывать никому не придется. Ни Тимуру, ни соседям, ни дворнику. Все всё уже знают». Маша сделала вид, что не заметила ни моей реакции, ни Тимура. Слова «привет» или «здравствуй» по отношению к нему она тоже никогда не использовала.
Наша встреча мне стала напоминать суд с присяжными, где я перед лицом общественности вынуждена была по второму кругу рассказывать свою печальную историю и при этом оправдываться, что не посвящала их всех в детали раньше. На Машином лице был ужас и ярость, будто это она мыкалась по родственникам, прежде чем все от нее отказались и сдали-таки в детдом. А на лице Тимура была тихая радость от того, что я нашла своего родного человека, спустя столько лет. Он не поленился и залез в гугл, вбивая в поисковую строку: «Александр Игоревич Астраговский». «Астраговская – фамилия моей мамы. Забей Кузьмин», - сказала я и ушла в спальню, надеясь на то, что, если оставить этих двоих наедине, они не протянут вместе ни секунды, а значит Машка свалит. Мне реально хотелось просто спокойно поболеть.
Маша вбежала за мной в комнату и сказала: «Мы потом договорим. Но просто знай, я на твоей стороне. Мы так подпортим его жизнь, что он нас обеих надолго запомнит. И мы точно повоюем за вашу с братом долю. Так это оставлять нельзя! Кстати, о доле. Вот твои проценты за вчера, ты ж вон с работы уже и без оплаты убегаешь. Пипец какой-то. Если бы мне кто-то сказал года три назад, что я на работу возьму наследницу короля недвижимости и буду ей 50 тысяч за ночь домой привозить, я бы знатно офигела. Москва – крохотная деревня. Нет слов».
У меня к тому моменту тоже все слова за-кон-чи-ли-сь.
Глава 27 ; Бэлла
Есть три формы жидкости, которые я ненавижу. Две из них соленые. Это ливень, море и слезы. Про природную воду говорить не стану, вы и так хорошо знаете, что кошки не самые большие поклонники купаний и вообще любых вмешательств в целостность и сухость наших шубок. А вот про слезы, пожалуй, мне есть, что сказать. Речь пойдет о женских (выбирая между детским ором и перспективой быть утопленной в реке – я выберу последнее).
Меня всегда интересовала природа того, как срабатывает этот защитный механизм у дам, способный залить лицо соленой водой по любому поводу – от трогательного умиления и сострадания до горестных потоков обиды, гнева, жалости к себе или даже просто от одиночества и усталости. Во всех перечисленных состояниях, которые так остро могут проживать только женщины, рецептом избавления от них является просто «пореветь».
Когда я жила под балконом у бабы Лиды, я пару раз заставала ее слезы. Старческие слезы совершенно другие. Глаза становятся почти бесцветными, глубокие морщины краснеют, лицо искажается, как у новорожденного, но звука почти совсем нет. Старушки редко «балуются» таким способом облегчить душу. Пройдя послевоенное сиротское детство, дефицит союзной жизни с ее потрясениями, дефолтами, перестройками и т.д., и окунувшись в нищету старости, им не до жалости к себе. Но бывали моменты, когда она выносила нам в вечерний двор кильку, приговаривая: «Бедные вы мои, несчастные», что-то находило на нее, она усаживалась на лавочку и запуская старые желтые пальцы под очки, вытирала беззвучные слезы. О чем она плакала в этот момент – одному Богу известно. То ли нас жалела так сильно, то ли себя, чем-то напоминающую брошенное государством животное с копеечной пенсией, то ли всех нас вместе взятых.
Или взять нашу официантку Виолетту, узнавшую, что ее отец неродной. После того вечера, я не видела больше улыбки на ее лице. Только опухшие глаза, которые она постоянно прячет от посетителей. Слышала, как она жаловалась подруге, что в ту ночь отец разгромил полквартиры, устроив пьяную разборку с матерью, выгнал из дома, и ушел в недельный запой. Всю злобу, которую не смог выместить на мать, выплескивает в телефонных звонках на Виолетту, как «ублюдочному нагулянному ребенку ее матери-шлюхи». Вот Виолетта и прячется по туалетам кафе, чтобы прорыдаться от услышанных оскорблений. Вины-то ее в случившемся нет никакой. А огребает в этой нелепой трагедии больше всех.
Организация развода, дележка имущества легли на ее плечи, как, впрочем, и мать, которая в прямом смысле слова слегла на фоне пережитого стресса. Уход за лежачей – тот еще «подарок судьбы». Вот и мечется наша Виолетта между нотариусами, адвокатами, банками и аптеками, где покупает взрослые памперсы для мамы, в свободное от работы время, где ей приходится бегать между столиками, поднося заказы и убирая тарелки. И никто, совсем никто не задает ей вопрос: «Пока ты спасаешь всех вокруг – что чувствуешь ты? Что испытывает твое сердце, когда ты узнала, что прожила столько лет, даже не зная своего родного отца?»
Не люблю женские слезы, потому что не могу им противостоять. И помочь никак не могу. Бывает сажусь рядом и подставляю затылок для их горестных рук, они гладят меня и начинают реветь еще сильнее. Значит есть в присутствии кошек что-то такое, что делает женскую боль еще более острой и яркой. Не знаю.
Глава 28 ;
7 августа
Прости, Надя, что-то я тебя совсем забросила. Перечитала ранее написанное и улыбнулась. Все «трагедии» кажутся сейчас не такими уж и масштабными, какими я их ощущала.
Две недели прошли стандартно и на удивление спокойно. Дом-работа, работа-дом. Первые две смены выходила на сцену с опаской. Всё вглядывалась в темные фигуры напротив, пытаясь рассмотреть силуэт отца. Его не было. А потом я и вовсе психанула на свой этот страх. И вернулась к привычному темпу работы. Как ни крути, музыка и танец лечат.
Я почти поправилась, хвала небесам. Осталась только заложенность носа, похоже, вскрылась какая-то аллергия, прятавшаяся от меня много лет. Хотя для августа аллергия не типичный вроде симптом. Но нет худа без добра, как говорится, ведь с порошком теперь покончено. Машка стала похожа на беспокойную мамашу. Носится со мной, будто я хрустальная. И постоянно хлопочет о моем здоровье. То фреш принесет в гримерку, то БАДы очередные с iHerb; украдкой засунет мне в сумку, и все время интересуется самочувствием. Я смеюсь над ней и подкалываю: «Может, ты на сцену меня в поясе из собачьей шерсти начнешь выпускать? Ну, а что? Пенсионерские пляски – уникальное торговое предложение, которого точно нет в столице. Так сказать, эксклюзив. Вход с социальной картой москвича льготный. К оплате принимаем саженцы, липовый мед, валокордин и костыли».
Люблю, когда Машка смеется. Вернее, она хохочет с надрывом, с прихрюкиванием, слезами, обнажив сразу все зубы так, что дантисту не составит труда провести профосмотр с метрового расстояния. Заливается так, что запрокидывает голову назад, чтобы сделать короткую паузу, набрать воздуха в легкие, и извлечь из себя очередное раскатистое «ааааа», переходящее в фальцет. Что происходит во время гогота с ее грудью шестого размера – описывать не стану. Просто скажу, что это чарующее для всех окружающих мужчин зрелище. Мне иногда кажется, что самцы готовы платить за удовольствие посмотреть, как смеется Машка. Но вместо этого, судя по результатам ее личной жизни, не смешат, а всё чаще доводят до слёз.
Никогда ранее не замечала в Машке столько нерастраченной заботы. Я настолько привыкла к двум ее образам – плаксивая незамужняя дурочка, чьи шкафы сделаны лишь для одежды и вина; и чугунный босс в юбке, от матюгальника и крика которой приседают и втягивают головы клубные вышибалы – что никогда не обращала внимания на то, что по факту она еще и готовая мать. Инцидент с моим отцом разбудил в ней невиданную силу и почти животную страсть, с которыми она была готова выгрызть ему и всему его окружению глотки. А вернувшись после массовой расправы над обидчиками ко мне, по ее мнению, обиженной, слабенькой, обездоленной девчонке, принести в «окровавленных по локоть руках» мандаринку.
На такое способен лишь материнский инстинкт. Ее покровительство мне льстит и раздражает одновременно. Время от времени я стараюсь ей напоминать, что никому мстить не надо. Да, жизнь несправедлива, но мараться об схематозы, направленные даже против конченных подонков – не царское дело. Наша задача – самим быть успешными, звонкими, молодыми и здоровыми. Соблюдение этих пунктов автоматически делает несчастными всех врагов. А еще я деликатно намекаю ей о том, что самое мерзкое из всех человеческих чувств – это жалость. Потому что это суррогат любви. И меня жалеть не надо. У меня всё хорошо и непременно всё будет ещё лучше!
Машка, правда, упертая, как и все Овны. Все время пытается мне объяснить какие-то законы вселенной, которые, якобы, требуют справедливого наведения баланса. Потом, когда планетарных сил не хватает, она требует от меня обратиться уже не к законам мироздания, а к российскому гражданскому законодательству. А еще она утверждает, что мое расхлябанное здоровье – это результат моих обид и терзаний. Об этом Маше сообщил инстаграм под хэштегом «психосоматика». Следуя ее логике, мой гайморит, ангина и аллергия навсегда отступят от меня, если мы разорим моего отца, пустив его по миру. Надя, ты обратила внимание, на слово «мы»? Я вот обратила. То есть Маша считает себя праведным ангелом возмездия, Робин Гудом, Черной Мамбой из «Убить Билла»; или Бог знает, кем еще в своем возбужденном воображении. Правда, пока ее месть ограничилась только игнором Киры и моего папаши, с постоянным отсутствием брони вип-столиков для их парочки.
Но, я уверена, что ее мозг, спрятанный под блондинистую шевелюру, ежедневно рисует картины расправы, по сравнению с которыми инквизиция – это просто салют на деревенской свадьбе. Так вот, по ее психосоматическому мнению, как только мой папаша начнет страдать, отрабатывая грехи прошлого, у меня сразу пройдут сопли. Одним словом, в нашей дружбе всё стабильно: Маша постоянно к чему-то взывает, я же либо прошу отстать от меня, либо притворяюсь мёртвой.
Теперь я понимаю, почему Машка не может никак найти общий язык с Тимуром. Пока одна рвет и мечет, другой – прям нежный Купидон. Не лезет с расспросами, не дает советов, не мучает меня правилами. Просто любит. Лишь однажды, став невольным свидетелем нашего с Машкой того разговора, он поинтересовался, кто же такой мой отец и просто искренне обрадовался, что этот, так называемый, мой родственник жив. Ну, реально, такое ощущение, что у нас медовый месяц. Когда я ему говорю об этом, он таинственно улыбается и отрицает, ссылаясь на то, что мы пока не женаты, делая упор на «пока». Да и медовые месяцы в Москве в полу убитой однушке – не наша с ним участь. То ли дело Париж или Индонезийские острова. От одного только упоминания названий стран у меня заходится дыхание. Сейчас специально посмотрела на обложку, чтобы узнать, где же ты была сделана, Надя. Так вот ты из Твери, а я из Смоленска. Ты не видела мира по понятным причинам, а я не путешествовала – по непонятным. Тимур прав, хватит экономить и заниматься собирательством. Надо выкроить время, не пожалеть денег и вырваться к горизонтам и белым пескам. Млею уже даже от мысли об отпуске не в России.
В моем ежедневном маршруте «работа-дом», именно дом стал теперь какой-то особой пристанью, куда, наконец, захотелось возвращаться. Машка всё пытается познакомить меня с каким-то юристом, который поможет мне с судами, и к тому же он богат, разведен и в поиске. Тьфу. Я даже не могу ей передать, насколько мне плевать на всех мужчин этой планеты, хотя бы уже потому, что мое сердце давно отдано одному очень уютному добродушному парняге, от голоса которого у меня всё клокочет внутри. Благодаря Тиму, жизнь опять наполнилась красками. От сонных утренних теплых, когда он подтаскивает меня спящую к себе, чтобы уложить мою голову себе на грудь, до бессонных горячих ночных. Ну, не стану объяснять, ты взрослая, и сама все понимаешь. Из минусов его пылкости – уже два разорванных комплекта белья (эх, скупердяйство в себе не истреблю никогда походу). А еще говорит, что мне идет моя новая большая грудь. Ага, прям-таки новая. Мужики настолько примитивны, конечно, что удивить их можно просто уже тем, что перед циклом женское тело меняется. И через полторы недели вернется старая, знакомая, привычная. Кстати, о груди. УЗИ всё же надо сделать. Года три не была у врача. Да и надоели эти тянущие ощущения в левой груди, раздражают.
Глава 29 ;
14 августа
Уфф, ну, и неделька, надо признать. Пришлось понервничать так сильно, что думала, двину коня. Моя нелюбовь к врачам стоила мне 80 000 рублей и полголовы седых волос. Рассказываю. Я, наконец-то, собрала волю в кулак, там же вместе с волей, зажала банковскую карточку, не пила и не курила неделю, надела нижнее белье поскромнее, и как порядочная дева отправилась на чек-ап.
Для меня это всегда целое испытание, признаюсь. Возможно, во мне живы отголоски взросления в постсоветском приюте, откуда нас каждые два года отправляли группами на диспансеризацию в обнищавшую районную поликлинику. Покосившиеся двери с замазанными белой краской стеклами, в туалете ведро с ковшиком вместо слива, адский запах корвалола, буквально впитавшийся в побелку стен, и, конечно, стандартный атрибут любого российского медучреждения – грузная бабка в регистратуре, гавкающая в прорезь пластиковой перегородки. Мне это место всегда напоминало чистилище. Сотрудница регистратуры с выражением лица, будто ей под нос подсунули ватку, смоченную нашатырем, выдавала карточки и распределяла очередь по кабинетам ада. Делала это, безусловно, очень громко, хамски, с одолжением. Сомневаться в том, что перед ней скопище грешников даже не приходилось. Состав очереди был серый, замкнутый, унылый, как и положено нечестивцам в ожидании вечных мук. Старухи в выцветших косынках, держащие документы в сложенном пакете из-под молока; прокуренные до бурой желтизны мужчины в робах, с погрубевшими крупными ногтями на полпальца каждый; и усталые женщины, глядя на которых сложно определить возраст, но судя по виду их детей, чьи руки цеплялись за край материнского пальто, наверное, они были молоды.
Отдельный интерес для нас, интернатских, представляла именно детская аудитория. Мы девчонками рассаживались на дерматиновые скамейки в углу, словно ища укрытия, чтобы вести свое любопытное немое наблюдение за везунчиками, которым выпало счастье произносить слово «мама» не выдуманному эфемерному образу, а конкретной настоящей живой женщине. Каждый день, по нескольку раз и при этом дома. Должно быть, они не осознавали, насколько они избранные. Лица матерей и детей были почти одинаковы очень напоминали лики на иконах. Такие же грустные, обреченные, не живые. Мы рассматривали их, как тихие травоядные животные угрюмо наблюдают за публикой, пришедшей в зоопарк. А домашние дети изредка косились на нас, пока мамаши не одергивали их со словами: «Чего ты так уставился. Это же неприлично».
Потом к нам подбегала запыхавшаяся воспитательница с вечно вспотевшей верхней губой и с одышкой говорила: «Ну, всё, девочки, договорилась. Идемте, нас всех щас примут». Хватала в руку пакет с документами, из которого торчало сложенное в три погибели поношенное пальто, и строем вела нас на второй этаж. Цербер из регистратуры выглядывала из-под своего бумажного укрытия и уж было собиралась что-то орать, как наша воспитательница предвосхищала ее и тараторила извиняющимся голосом: «Любовь Дмитриевна, мы от департамента. Одобрено у нас. Бахилы наденем сейчас же». Это заклинание магическим образом действовало, и цепная морда срывалась на других стояльцев.
Нас ждал нехитрый медосмотр с простейшим набором процедур, которые может себе позволить ребенок, оставшийся без попечения родителей. Кровь из пальца, флюорография, лор, гинеколог и терапевт. И, конечно, проверка на педикулёз.
Вид и непроходящий холод поликлиники мало чем отличались от нашего детдома. Но он таил какую-то жуткую концентрацию чужой силы, которая и называлась «внешний мир». Самым унизительным и мерзким испытанием был визит к гинекологу. Они часто менялись, но стилистика общения была у всех одинаковая, словно их специально обучали разговаривать с юными девчонками, как опытная чалившая зэчка. Мы входили к врачу по очереди, как барашки к мяснику, сжимая в пакетике заранее приготовленную пеленку. И на робкое «здравствуйте» получали стандартные грубые: «За перегородку иди», «Чо ты там возишься?», «Стели давай», «Поближе ко мне сказала», «Чо ты жмёшься, щас выгоню, у меня таких сотни за день», «Половой жизнью живешь? Ну вот сейчас и проверим». Воспитанницам православного детского дома, где уровень дисциплины был не мягче, чем у монастырских отшельниц, потом еще долго снились жестокие синие перчатки на дряблых пигментированных руках, причинивших столько бестактного холуйского дискомфорта. С тех пор, поход к гинекологу, для меня отдельный пункт в списке дел, который автоматически отодвигался на последнее место, замещаясь всем чем угодно. В этот раз решилась и не зря.
Я хожу исключительно в платные клиники. Почему – уже объяснила. Выбрала широко рекламируемую Бэст Клиник;. Тут тебе и живые цветы в мраморных холлах, и чай-кофе-пожалуйста, и профессор-гинеколог со стажем чуть ли не с мезозойской эры. Одним словом, все как я люблю.
Сначала стандартная процедура УЗИ. И вот тут я не хило перепугалась. В левой груди обнаружили какую-то шишку. Я тут же вспомнила про тайку, которая что-то нащупала во время массажа. Узистка меня тут же успокоила, сказав, что уплотнение небольшое и это обычная киста. Уточнив, принимаю ли я гормональные противозачаточные, улыбнулась и сказала: «Ну, вот наш легендарный во всех смыслах профессор назначит Вам новый препарат и подготовит курс лечения. Главное не нервничайте, от мастопатии еще никто не умирал, а вот от нервов …». Приема врача я ждала все-таки нервничая. В кабинет вошел обаятельный пожилой мужчина, улыбчивый, не по возрасту задорный и сразу предупредил: «Меня нельзя стесняться, я врач, к тому же немолодой». Он повозился со снимками УЗИ, потом повозился со мной. И с уверенностью заявил: «Обычная киста. Сейчас у каждой второй такая. Я даю 100% гарантию, что ничего страшного нет. Но если Вы хотите, для Вашего спокойствия, сдайте онкотесты и можем сделать биопсию». Естественно, это можно было сделать здесь и сейчас, я выдохнула и решила перестраховаться. Лишний раз возвращаться даже в дорогую церемониальную клинику никакого желания не было. Я согласилась сразу на всё.
Господи, какая же это была адская боль! Что бы я еще раз когда-нибудь сдала пункцию? Да никогда! Этот старый добряк наживую затолкал в меня иглу и долго еще возился, чтобы попасть в шишку, чтобы изъять из меня какую-то жалкую каплю для исследования. Не понимаю, как такие манипуляции делает в одиночку пожилой человек? Без медперсонала. Без аппаратуры. Просто на ощупь. Один, без помощников. Ну, пофиг, короче.
Самое важное, что я хотела сообщить тебе, Надя, это то, что я здорова. Сегодня получила результаты цитологии и онкомаркеров. Все отрицательные. Прекрасный повод позвонить Пабло, раскачать обленившегося Тима и забуриться куда-нибудь в караоке. Хочется петь, беситься и любить!
Глава 30 ; Бэлла
Как же я люблю спать на кухне, кто бы знал. Тепло, пахнет молоком и мясом, и шумно. Все три фактора для полноценного кошачьего сна соблюдены. Правда, редко удается сюда проникнуть и остаться незамеченной. Лариса Юрьевна упорно меня гоняет с рабочей части кухни, все время отчитывая работников за мой полуденный отдых у разделочных столов. Я не сильна в бюрократическом сленге, но частенько слышу от нее в речи какие-то странные определения и причитания, типа «санэпид нормы», «СЭС нас убьет», «режим санации», «вы видели какие штрафы теперь». А перед этим я слышу ее традиционное «Да что ж это такое? Бэллка, хитрая ты рожа, брысь отсюда!».
Ей всегда начинают вторить официантки, мол, да, мешаю им всем, сколько раз спотыкались об меня, а мне хоть бы хны. Виолетта, пролетая мимо меня с подносом, глядя как чихвостят всю кухонную команду из-за меня, всегда вжимает голову в плечи, улыбается тайком и взглядом показывает: «Беги отсюда, пока не влетело». Мне ни разу и не влетало. Лариса Юрьевна слишком добра, чтобы поднять на кого-либо руку. Но шума бывает много. Мне не стыдно, честно говоря. Я вообще считаю, что человеческий народ слишком многим глупостям придает ненужный масштаб катастрофы. Ну, не мышей же я им в кастрюли кидаю, которые люди почему-то за еду не считают, что ж так возмущаться-то?
Сегодня спокойный день. Лариса Юрьевна уехала на пару дней к внукам. А местные поварихи Зина и Айнур уже давно махнули на меня рукой, лишь бы не лазила по холодильникам и вытяжкам, «не трясла шерстью», как они говорят, и не мешалась под ногами. Будет исполнено, любезные кухарки! Мне в моем возрасте, знаете ли, не так уж и комфортно лежать на ваших морозильных, вечно тарахтящих коробках. У меня от этого мигрени и тоска. Поэтому забьюсь-ка я сейчас в угол под разделочный стол и буду ждать, когда с него плюхнется куриное сердечко или желудок. Закусить потрохами перед дремой – то, что доктор прописал. Птичья кровь долго держит запах на усах, и сны приходят сладкие.
У Айнур теплое всё – от рук до голоса. Хорошая добрая тетка, приехала из Ферганы лет десять назад в Москву на заработки и от одиночества. У себя на родине работала медсестрой в правительственном санатории. Как и все местные девчонки рано вышла замуж и родила сыновей погодок. Супруг ей попался дурной, но любвеобильный. Бил и любил ее по ночам с одинаковой нещадной силой. У нас, у кошек, тоже так, если честно. Без агрессивной драки никакого хорошего сношения не случается. Но у нас в парах именно коты получают от нас по ушам и морде, а вот у людей, похоже, наоборот – чтобы женщина хорошенько влюбилась, мужчины их должны как следует колотить и всячески издеваться. Да-да, за два года в кафе, я наслушалась типичных историй, меняются лишь женщины и их подруги за столиком, а рассказы все, как в одном сценарии: «бьет меня, но ночью приползает, просит простить, жаркая ночь, он обязательно изменится». Так и ходят годами, все жалуются, слушают причитания и возмущения друзей, но все равно остаются. Остаются и с синяками, остаются и за теми же столиками в нашем кафе.
Вот и Айнур с самых первых дней брака получала кулаком по лицу чаще, чем я за свои 8 жизней. А я на минутку поскиталась по Земле неплохо и видела всяких мужчин, чинивших лютую жестокость особенно по отношению к нашему брату. Чего только не было, и пинали, и кипятком обдавали, и хвост ломали, и повозками переезжали. Ну, ладно, хватит дурных воспоминаний, а то сон сейчас совсем пропадет.
Айнур красивая и упитанная. И носит много золота, даже на зубах. Раньше не доводилось встречать настолько нарядных женщин, поэтому она мне сразу понравилась. А когда я узнала, что у нее детей забрали, как и у меня когда-то, так и вовсе родной стала. Жалко ее. Когда она надоела мужу, он просто забрал ее детенышей и запретил с ними общаться. Скотина! Хотя нет, скот не такой. У нас, кошачьих, все куда справедливей, чем у людей. К примеру, роль самца на этапе зачатия начинается и заканчивается. Только попробуй к малышам подойди – любая самка горло перегрызет.
Я так понимаю, у многих женщин помимо влечения есть еще какие-то зависимости от мужчин. Типа денег, страхов, неуверенности. Очень зря. Если у тебя тело, способное зародить, выносить и даже накормить новую жизнь – стоит ли держаться за обидчиков, чья сила только в мускулах? Хитрее надо быть.
Зинка со мной согласна. Она всегда упрекает Айнур в излишнем конформизме. Говорит: «Дура ты малахольная! Уж если он тебя смертным боем бил и до такого состояния семью довел, что уже даже семилетний сын его по башке вазой шибанул, ты что считаешь, что твоим пацанам сейчас от него не достается? Еще как получают! А ты, нюни развесила и все названиваешь им. Сыновья, поэтому и не отвечают тебе, потому что его боятся»
Айнур всегда плачет от такой поддержки от Зинки. Вот и сейчас Айнур разревелась, говорит, не ест, не спит нормально все десять лет, по сыновьям тоскует. Зинка хмыкает и включает радио. Весь сон отбила своим рыданием. Эх, придется выползать из укрытия. Наклонись ко мне, золотая женщина. Дай я тебя пожалею и вот, что скажу: Месяцев через 7 заберут твоего старшего в армию. Оттуда он тебе впервые и позвонит. Вижу, как ты сорвешься с места и уедешь в чирчикскую десантную часть. Познакомитесь, помиритесь, а через него и с младшим общий контакт найдешь. Не люблю пользоваться этим своим даром, но тут ты прям вынудила. А теперь дай-ка мне кусок вот той ветчины. Ну, чего молчишь и плачешь? Говорю ж, скоро с детьми воссоединишься. Эх, ты! Не понимаешь совсем меня.
Глава 31 ;
16 августа
Обожаю, когда мы вчетвером в машине. Я и Тим на заднем сиденье, как два школьника ведем привычный для подростков образ жизни, то есть спим, хохочем, едим фастфуд, целуемся. Машка впереди диджействует с айфоном, периодически отвлекаясь на съемку стотысячной за сутки сториз, а Пабло за рулем его Рэйнджика;. Несмотря на мою полную индифферентность к автомобилям, меня, как ты помнишь, заводят только квадратные метры с огромными окнами в пол, нужно признать, тачка у Пабло что надо. Ярко синий сверкающий кузов, огромные вращающиеся диски и 500 просто сумасшедших лошадок под нами – это особый вид удовольствия. Когда Паблито давит своей перекаченной ногой, похожей на трехлитровую банку, в газ, наши головы вжимаются в кресло, и мы вчетвером визжим от детского восторга. Машка тут же врубает какой-нибудь арабский хип-хоп на полную катушку и начинает кривляться, прищелкивать пальцами и подпрыгивать на своей пятой точке так интенсивно, что запускает в движение и те части тела, что повыше, а значит видны водителям в соседних авто. Завораживающее зрелище. Мужчины обычно начинают сигналить ей, пытаясь привлечь ее внимание. Но в жизни есть только одна вещь, способная отвлечь Машу от задачи удачно выйти замуж – это музыка и крэйзи танцы. Пабло подпевает, мы с Тимом раскачиваем тачку синхронной толкотней, одним словом, в пробках на МКАДе; наш экипаж не остается незамеченным, и мы выглядим как мобильная группа выездного дурдома.
Позавчера мы всей нашей компашкой выезжали в загородный дом родителей Пабло, в Новые Вешки. У нашего друга случилась сердечная драма, и мы, как Ангелы Чарли, конечно же, не могли остаться безучастными. Сколько знаю нашего Пабло, он всегда был невероятных размеров. И когда мы просим его сбавить обороты в спортзале или хотя бы уменьшить порции потребляемого им протеина, он возмущается, отвечая: «У большого сердца и души должно быть просторное жилище».
Сердце у Пабло действительно огромное, хоть и не раз треснутое, раненное, побитое.
Родиться геем, пройти через это осознание, принять собственную инакость в себе, разрешить любви жить внутри и иметь при этом нестандартную форму, очертания и смысл – большое испытание. Родиться геем в мусульманской семье, где отец, согласно восточным традициям остается беспрекословным авторитетом, главой рода, при этом жестким, в чем-то жестоким, несгибаемым мужчиной, чьему слову и решению подчиняются не только клан, но и огромная бизнес-империя – испытание вдвойне. Родиться геем в России – испытание, помноженное на три. Пабло немногословен в отношении своей истории. Если и рассказывал о своем пути, то всегда отрывками, фрагментами, эпизодами. Будучи в хлам пьяным, естественно. Мы с Машей, наблюдая за тем, как он меняется в лице, как только речь заходит о личных перипетиях и взаимоотношениях в семье, старались не особо лезть к нему в душу. Машка, конечно, в вопросах такта и деликатности – персона деревянная, но моего одергивания всегда хватало, чтобы не травмировать и без того ранимого Пабло.
Всё, что я знаю об этой части его жизни, это лишь то, что впервые свою гомосексуальность он ощутил не в подростковом возрасте, как это обычно принято, а в уже в 4 года, будучи смуглым пухлым ребенком, похожим на взбитый шоколадный маффин. Затисканный женской половиной дома, залюбленный многочисленными родственниками, и, наконец, гордость отца, который получил в лице Парвиза своего единственного наследника. Так вот, он уже в детском саду ощутил привязанность к мальчишкам. А спустя год, так вообще испытал свою первую влюбленность. Как ты понимаешь, объект его детской непосредственной любви носил шорты, бейсболки, а не бантики с босоножками. Именно тогда на каком-то детском интуитивном уровне он и осознал, что незнакомые, но такие сладостные переживания от внешнего мира лучше скрывать. Школа прошла относительно спокойно, Пабло увлекся рисованием, черчением, модой. А на семейных ужинах, как только заходила речь об интересующих его одноклассницах, он закатывал глаза под всеобщее хихиканье и делал вид, что слишком занят учебой, нежели выбором красивой пассии для выпускного. К слову, ни к одной девушке Пабло за всю свою жизнь так и не притронулся. Пьяная Машка, уверенная в свой сексуальной энергетической мощи, как-то однажды пыталась предложить ему свои … «руку и сердце», скажем так. По ее мнению, любого гея можно «перевоспитать», стоит ему только попасть в качественные женские объятья. Но дальше смеха, пошлых шуточек и липких намеков дело не зашло. «С друзьями – не спят» - эта заповедь строго соблюдалась в нашей компании.
Так шли годы, Паблито взрослел, матерел, и только вырвавшись в Лондонскую школу искусств, смог расправить занемевшие крылья. Это были его лучшие дни, полные свободы, любви, полета, безбашенности и оголтелой молодости. Впервые, вдали от монументальных законов и порядков семьи, он позволил себе любить, быть любимым, ревновать, страдать, прощать, расставаться и снова мириться. Британия стала для него островом, который вместил в себя весь мир Пабло, который он 20 лет прятал внутри.
Отцу не нравилось его чрезмерное увлечение дизайном. Для него мировые бренды были лишь привычными логотипами на кожаных саквояжах, часах, пальто, но никак не миром искусства. Любить качественные вещи и позволять себе их покупать – вот собственно и всё, что требовалось от богатенького наследника. Отец готовил для своего сына иную судьбу. Посвятив всю свою сознательную жизнь построению и развитию финансовых компаний, на ум иранского миллиардера и прийти не могло, что сын втайне от него рисует модели женских босоножек, ботильонов и мюли. Ну, и, конечно, глава семейства уже давно был озадачен выбором подходящего по статусу клана с подрастающей исламской дочерью, чтобы выгодно породниться. Большие деньги, как известно, любят слияние с еще большими деньгами.
Пабло знакомили с престижными невестами, сначала как бы невзначай, устраивая случайные встречи, а затем уже грубо и в лоб требовали бросить, наконец, свои мальчишеские увлечения типа бодибилдинга и итальянских Vogue, и переключиться на семейный бизнес и выбор молодой жены. Бедный Пабло под прикрытием каких-то обучений и семинаров при первой же возможности валил в Европу, чтобы хотя бы на неделю побыть самим собой. Отец в целях профилактики и воспитания на время даже прекращал финансовую поддержку своего чада. Но перспектива остаться «без штанов и наследства» - казалась ничем по сравнению с мыслью, что придется «сойти с ума от горя и одиночества в компании с молодой девчонкой, сделав и ее жизнь несчастной».
Тогда же спортсмен познакомился с наркотиками и алкоголем. Они действовали на него, как седативный антидепрессант. И частично помогали забыть о собственной двуличной жизни. Разнузданные вечеринки, гей-клубы, оргии с марихуаной могли бы долго продолжаться, здоровья у Паблито хоть ложкой ешь. Но однажды в Амстердаме его сердце замерло, затем истерично забилось и стало клокотать. Причиной этой тахикардии стал молодой художник с русыми кудрями до плеч и сильным испанским акцентом. Сердце Пабло с того момента всецело было отдано ему. Роман быстро перерос в совместное проживание. Пабло, как командировочный дипломат, метался между Нидерландами и Шереметьево, не выпуская из рук мобильного телефона, потому что в разлуке его любовь концентрировалась в небольшой коробочке с черным дисплеем. Мы с Машкой смотрели на его ошалелые глаза и улыбку, когда от его возлюбленного приходила смс-ка, и издавали такой звук, как обычно делают в американском кино или телешоу, когда публика видит что-то особенно милое и трогательное: «Мммммм». Руки у Пабло в этот момент становились влажными, он отворачивался от нас и быстро свайпал по экрану, который отделял его от любимого голоса или фото.
Наши милые мучились в отношениях на расстоянии. Пабло все реже мог вырываться к своему любимому, а приглашать в Россию не рисковал и очень боялся. Это и становилось поводом их дистанционных ссор. Позавчера случилась одна из них. Пабло в свойственной ему манере, переживал свои самые грустные мысли глубоко внутри. А на себя накидывал маску добродушного шута, к которому мы так привыкли. Поэтому и было решено, не сидеть в душной Москве в уикенд, а собраться своими, нажарить шашлыков, накатить винца и, быть может, позволить сердечным мукам Пабло показаться наружу.
Ночевка обещала быть интересной. Так и вышло.
Глава 32 ;
17 августа
Я не избалована красивой картинкой, если не сказать больше – я совсем ее не видела, кроме как в сериалах Netflix. Собственно, на этом и было сформировано мое представление о том, что такое богатая жизнь. Но каждый раз, попадая в дом родителей Пабло, клянусь, все эти образы рушатся за секунду. Оказывается, есть роскошь в западном классическом понимании, а есть роскошь восточная. Так вот последняя превосходит либеральное понимание богатого убранства – в разы. Бронзовые канделябры, винтовые лестницы, невероятных размеров люстра, как хрустальный водопад, спускающаяся сразу на два этажа. Одним словом, дорого-богато.
Я в подобных интерьерах чувствую себя неловко. Не то что бы стесняюсь, мне просто становится очень дискомфортно от того, что я нахожусь в чужеродной мне среде, где я, надо признать, не всегда сразу могу сообразить, как включить смеситель в замысловатой душевой кабине, управляемой пультом. Но есть один положительный момент пребывания в подобных местах для меня. Я называю это «примеркой». Например, заходя в гостевую спальню или каминную, я на секунду представляю, что это мое жилье. И задаю себе вопрос – насколько уютно и комфортно я себя здесь ощущала бы, если бы хозяйкой была я. Иногда что-то откликается во мне, например, просторная терраса, а вот холодное золото на канделябрах приводят меня в ужас.
Тимур же, напротив, чувствует себя неприлично великолепно в подобных жилищах. Такое ощущение, что не было вчера в его жизни мусорки прям у подъезда или потекшего крана, уже полгода как оставляющего ржавые следы у стока в ванной. Тимур становится очень возбужденным от красот чужого дома. Деловито ощупывает каждый дверной косяк с видом знатока, как никак его отец сейчас тоже строит дачу, и он принимает в создании семейного гнезда непосредственное участие, а значит может рассчитывать на звание эксперта в вопросах загородных построек. Тим задает много уточняющих вопросов и о фундаменте, и о мансардных решениях, чем ставит в тупик Пабло, занятого в этот момент приготовлением кальяна. У Паблуши всегда на этот случай заготовлен универсальный ответ, который не нравится Тимуру: «Ой, чувак, этим всем руководил дизайнер, которого отец выписал из Милана. И закупки материалов шли через него. Тут всё в доме, если не ошибаюсь, было куплено в Дубай». А потом добавлял: «Ну, и спрашивается, какого черта? Все равно приезжаем сюда максимум на Новый год». Тимур в этот момент обычно понимающе кивает, и продолжает знакомство с убранством дома, вертя в руках то статуэтку, то менажницу, то бокалы с логотипом Baccarat.
Честно говоря, мне дико не нравится эта его черта. Есть в этом что-то натужное, неестественное. Нас в детдоме научили одной народной поговорке: «По одеялу вытягивай ноги». В ней скрыт очень хороший смысл – никогда не пытайся выпрямляться в полный рост, если покрывалко пока коротенькое. А вот, когда сможешь позволить приобрести большое, кутайся в нем, сколько влезет. Быть может, поэтому я и страдаю комплексом хомяка, который прячет и прячет в крохотной норе свои запасы, ни на секунду не забывая о «черном дне». Тимур другой. Может, это и неплохо.
Машка хорошо чувствует эти моменты, но в отличие от меня не обременена любовью к этому любопытному человеку. А значит может и готова бесконечно его подначивать. Вот и в этот раз, когда самодовольный Тим по-хозяйски плюхнулся в восточные подушки, не удержалась и деланно высоким голосом спросила: «Ну, что, Тимур? Как продвигаются дела в кофейне? Много чаевых собрал за неделю?». Масштабы Паблушиного дома не позволяют незаметно и быстро подкрасться к Машке и тихо пнуть ее, чтобы она угомонилась. То ли дело на нашей кухне, можно сидя за кухонным столом, открыть холодильник, включить газовую плиту и точно попасть яблочным огрызком в мусорку, не вставая. В огромном холле так не выйдет. Мне оставалось только угрожающе и выразительно уставиться на Машку, дожидаясь, когда она взглянет на меня, чтобы глазами передать весь свой гнев за злые шуточки над моим парнем. Машка понимала и это, поэтому игнорировала мою фигуру. Мне оставалось только обреченно сказать: «Ребят, давайте во двор выйдем, там вроде угли уже готовы». Уходя, я слышала, как совершенно спокойный Тимур, не поняв ни на секунду язвительного тона моей подруги, начал рассказывать о том, что помимо основной работы, он начал изучать рынок криптовалюты, а еще проходит онлайн курсы по трансформации личности и что-то еще. Я не выдержала этой «порки младенца» и вышла на улицу. И хорошо. Я застала Пабло с включенным грустным плэйлистом, возившегося у мангала. Прекрасная возможность обсудить с ним дела сердечные.
Разболтать Пабло – та еще сложная задача. Но испанское вино, сумерки и травка сделали свое дело. Я отказалась от всякой дури, потому что стала невероятно дорожить текущим состоянием здоровья, только-только отошедшего от этого треклятого гайморита. Пабло посмеялся надо мной, сказал: «Стареешь, мать, а я вот без этого никак расслабиться не могу. Понимаешь, обстановка дома дошла до края. Отец все время гнобит меня за то, что не проявляю ни малейшего интереса к его бизнесу. Ну, не могу я! Не могу я даже видеть все эти финансовые отчеты, графики, скачки, падения акций. Меня наизнанку выворачивает от этой херни. Я стараюсь что-то в этом понять, но ничего не выходит. Знаешь почему? Да потому что в этих цифрах нет любви. А без любви я не могу. И так во всем. Мне нужно ощущать полет, масштаб, страсть к проекту. Ну вот, как с туфлями «P&L»;. Этот бренд – плод моей любви с красотой. Поэтому он и становится успешным! А тут… Все эти совещания, офисные клерки, люди, как серые роботы. Тоска и уныние полные.»
Я подсела к нему, обняла. Пабло, как большой ласковый медведь. Любит добрые прикосновения, будто получал настоящую любовь в последний раз только в детстве. Как и я. И он заговорил опять: «Но работа отца меня волнует меньше всего сейчас. Я всю жизнь вынужден лгать. Вся моя жизнь насквозь состоит из нее. Я впервые в жизни по-настоящему полюбил человека. Хорошего, умного, и честного. Он-то в отличие от меня правдив и со своей семьей, и с собой, и с миром в целом. И он любит меня! А я не могу ему дать то, чего он заслуживает в ответ. Этой гребанной честности в первую очередь! Мне приходится украдкой отвечать на его звонки, когда я дома, прятаться в подсобках, на балконах от вездесущей прислуги. И только когда я в машине, в спортзале, или на гулянках, у меня есть возможность спокойно и широко улыбаться, когда вижу его по фэйстайму. Как он это терпит до сих пор? Эту унизительную роль тайной любовницы в моей жизни… Я не понимаю. Иногда он срывается, когда я наговариваю ему пятиминутные сообщения о том, как сильно я его люблю. И присылает в ответ гневное: «Любишь? Докажи! Признайся семье. Брось все в России. Будь со мной!». И у меня наступает такая слабость, такое опустошение в этот момент, ты даже не представляешь. Жизнь очень несправедлива. Сразу на две чаши весов она положила передо мной любовь. На одной – любовь всей моей жизни, на другой – любовь к родителям. А между ними держит эти две чаши дикий, почти животный страх перед отцом. Выбрав что-то одно, я непременно причиню боль другому близкому человеку и себе, конечно. Я не знаю, что мне делать. Иногда я смотрю на тебя, и прости за эти страшно беспардонные мысли, даже немного завидую. У тебя нет отягощения в лице родственников. Это ужасно с одной стороны, а с другой – ты такая свободная в своих решениях. Прости, что я так говорю».
Я тихо подливала ему вина, боясь спугнуть его редкую вылазку откровенности. И ответила: «Да не извиняйся ты. К мысли о своей свободе я давно привыкла. Но знаешь, свобода двулика. Она, как медаль, у которой вторая сторона очень жестокая. Она называется «Ответственность за себя». Поэтому мне свободой приходится наслаждаться редко. А вот ответственностью – каждый божий день».
Машка, как неуклюжий корабль, с шумом вывалилась на веранду, снеся стул. Проматерилась и крикнула нам: «Ну, чо, братва! Когда уже салаты начнем резать? Тим, иди, неси пакеты из багажника. Хоть какая-то польза от тебя пусть будет сегодня!»
Пабло придвинулся ко мне и заговорщически буркнул: «Ничо, прорвемся, Сестра!».
Машка подошла к нам, походкой председателя колхоза, и зычно спросила: «Паблито! Как семья? Папашка совсем тебя, смотрю, ушатал. Стоишь грустный, как раненый тюлень». Я прям вздохнула. Господи, ну, пошли ты этой женщине хоть чуточку чувства такта и эмпатии. Ну, что за томагавк ты из нее создал?
Пабло перешел на привычный юмор и попытался отшутиться: «Да всё норм! Общался сегодня со своим кабальеро. А мама похоже подслушала разговор. Мы ни о чем таком преступном не говорили. Но по ее взгляду я понял, что она начинает догадываться, что я самый обычный п@$рас».
Машка загоготала и подражая Гузеевой, протянула ее легендарную шутку. А потом сдала назад и стала говорить серьезно: «Не наговаривай на себя, Паблито. Ты у нас настоящий Мужик! С большой буквы. Не то что гетеросексуалы, гори они в аду! Ничего сделать не могут, ни на что не способны. Душа маленькая. Доход тоже. Живут на всем готовом. Тьфу! Верка вон должна хорошо меня понимать». Я огрызнулась, просто не хотела тратить такой красивый вечер на скандалы с подвыпившей Машкой. И просто сказала: «Ты дорогу к чёрту сама найдешь? Или тебя направить?».
Машка опять рассмеялась, села рядом, стащила с меня плед и завела свою старую любимую пластинку об этом своем Леониде. Типа, он такой весь замечательный, только ему, бедному, не везет с женщинами. 37 лет. За спиной неудачный брак, где остался десятилетний сын. Придурошная жена не дает ему видеться с ним. Со второй девушкой лет пять назад сошелся, и вроде все было хорошо, но он не хотел больше детей, учитывая свой негативный опыт отцовства. Но та обманом залетела, чтобы удержать рядом с собой, закатывая при этом постоянные сцены ревности. И они расстаются. Ему так нужна такая женщина, как я. А он ведь обеспеченный и очень заботливый и т.д., и т.п.
Я не выдержала и спокойно спросила Машу: «Если цель твоего рассказа о леонидовских похождениях была вызвать у меня рвоту, то у тебя почти получилось. Я реально сейчас блевану, Маш. Остановись».
Машка хорошо понимает только вот такое обращение. Больше мы к этой теме, надеюсь, никогда не вернемся.
Глава 33 ;
9 сентября
Привет, моя заброшенная подруга. Прошел почти месяц, как я не брала дневник в руки. Но надо признать, ничего тяжелее ложки я дома тоже не брала. Все силы уходят на работу. Хотя успешным я этот месяц никак не могу назвать. Беру теперь максимум 2 выхода в неделю, танцую в пол силы, отказываюсь от индивидуальных выходов, стараясь концентрироваться только на групповых выступлениях. Да и там мне, честно говоря, нелегко сконцентрироваться. Но зато можно затесаться в толпе девчонок, не привлекая к себе особого внимания. Машка умотала в отпуск, помирившись с одним из своих бывших. И славно, что хоть кто-то из нашей компашки может позволить себе полноценный отдых. А еще я рада, что меня никто не контролирует, не расспрашивает, что со мной, не дает советы, не опекает и не насилует своей заботой. Есть несомненные плюсы в том, что носишь статус «местной Примы». Отчитывать за мое халтурное отношение к работе не может никто. А та, в чьей это компетенции, сейчас лежит под солнцем и попивает пина коладу.
А со мной теперь мои постоянные попутчики. Нет, не шампанское и вог с ментолом. Я бросила всё, даже фастуд. Невероятная слабость, головокружение, и это проклятое вечное желание спать. Ничего не могу с собой поделать. Я везде и всюду просто засыпаю. В метро, на скамейках в сквере, в гримерке, мне иногда кажется, что я могу провалиться в сон даже в лифте. Знаешь, это такое пугающее чувство, будто земля начинает уходить из-под ног, все тело становится ватным, обрюзгшим, и как будто принадлежит уже не мне. Ненавижу эти сонные приступы. Доходит уже до того, что могу идти по торговому центру в толпе, сошедшей с эскалатора, и почувствовать себя настолько ужасно, что с трудом дохожу до ближайшей скамьи. И просыпаюсь минут через десять от того, что вокруг орут и носятся дети. Меня пугают эти участившиеся провалы. Какая-то параллельная реальность. Это пугает очень-очень сильно.
Глава 34 ;
11 сентября
Я – невеста! Я сказала: «ДАААА!». Я официально для всего мира теперь невеста… Как же нравится это слово! Даже больше, чем «жена». Невеста содержит в себе всё самое воздушное, нежное, летящее. А от слова «жена» почему-то сразу несет котлетами и доместосом. Ну, ладно, я такой женой не буду. Хотя бы потому, что готовить не особо умею.
«Невеста» – это что-то одухотворенное, истинное, белоснежное, прям как фортепианные клавиши. Да-да, есть какая прямая параллель с пианино. Невеста в белом, жених в черном. Романтичная строгость, правда?
Мамочка моя, я уверена, что ты всё видишь. В том числе и то, как же я счастлива! Но мне тебя очень не хватает, если бы ты только знала, как сильно я в тебе нуждаюсь. Я бы первой после предложения позвонила именно тебе! И мы бы плакали с тобой друг другу в трубку. Ты – от счастья за меня, я – от волнения и восторга. А еще было бы круто побродить с тобой по свадебным салонам, приятно уставая от выбора самого главное платья в жизни. Потом бы мы шли с тобой в кофейню, поедали панна-котту, смеялись и планировали день росписи. И я бы настаивала купить наряд и тебе, а ты бы сопротивлялась, говоря, что нам, молодым, сейчас нужно думать о себе, о будущем и собирать деньги для новоиспечённой семьи.
Как же мне жаль, что в такой важный момент своей жизни я без тебя…
Если бы ты знала, как скакало мое сердце, когда Тимур достал коробочку с кольцом в ресторане, он еще не успел договорить эту заветную фразу «Ты выйдешь за меня?», как я прокричала ему «Да!», причем так громко, что живая музыка на мгновение замолкла, удивленные посетители, все как один, обернулись и зааплодировали!
Я настолько привыкла к нашей с ним совместной жизни, заполнившейся бытом, проблемами, какими-то мерзкими житейскими задачами, что, честно говоря, не часто думала о том, что нам нужно узаконить наши отношения. Нет, такие мысли иногда проскакивали, конечно. Но не сильно заботили, потому что я и так считала нашу пару семьей. И когда перед моим носом появилось кольцо (оно такое красивое, лаконичное, из белого золота с потрясающе чистым камнем) я поняла всех женщин мира сразу. Вот почему они, правильней сказать «мы», так ждем этого часа, когда самый любимый мужчина на Земле решается задать сакральный вопрос.
Я не ожидала от себя, что смогу ощутить восторг в таком масштабе. Я плакала, смеялась, целовала его. А знаешь, как тяжело целоваться, когда рот в улыбке? А я вот теперь знаю. Потому что я – Невеста! Невеста! Невеста! Готова проговорить и написать это слово еще тысячу раз!
Я сразу же позвонила Митьке. Он обрадовался за меня, конечно. И поругал себя за то, что никак не нашел времени за этот год хотя бы раз наведаться к нам в Москву, чтобы познакомиться с Тимуром. Но на свадьбу обещал приехать, конечно. Тут же стал говорить о необходимости венчания, ну, и что-то еще на своем церковном языке о браке пред лицом Господнем. А потом услышав моё «ну, Мить, ну, хватит», сжалился и на секунду стал просто старшим братом. И сказал: «Поздравляю, Верка! Будьте очень счастливы!»
А мы и счастливы. Чего не скажешь о родителях Тима. Его семья приняла известие о том, что я возьму их фамилию, как-то очень прохладно. Мам, ты бы понадобилась мне и тут. Защитила бы меня, не дала бы в обиду. Я совершенно не могу держать удар от людей гораздо старше меня… Это всё результат советского воспитания. Спасибо Смоленску, законсервировавшему его на много десятилетий.
Пабло визжал, как резанный, когда я сообщила нашей тройке о важном событии в моей жизни. Сказал, что свадебные туфли с него. Эксклюзивные, сверкающие, с атласными ремешками. Он тут же принялся фантазировать, какое платье мы закажем у Elie Saab;, но я поперхнулась и напомнила ему, что выхожу замуж за бармена, а не за Пабло. Машка была менее выразительна в своей радости. Обняла чуть ли не с жалостью и выдохнула мне в шею что-то типа: «Ну, Бог с тобой. Главное, чтобы ты была счастлива. Пообещай, новобрачное нижнее белье идем выбирать вместе!».
На следующей неделе отправляемся в ЗАГС, чтобы подать заявление. Или это сейчас делается через Госуслуги? Нужно определиться с платьем для меня и костюмом для Тима, выбрать ресторан, посчитать, сколько будет гостей и вообще продумать, как будет проходить торжество. Тим вот мечтает, чтоб все было, как в лучших американских фильмах: пышно, с размахом и чтоб мой, с позволения сказать, отец вел бы меня в безупречно белом платье под руку к алтарю, где в самый трогательный момент передал бы меня в сильные руки моего любимого мужчины. Вообще он считает, что мне следовало бы наладить отношения с отцом, будто бы тот будет рад обрести дочь 18 лет спустя. Эх, наивный! В стольком нужно еще разобраться… Но, черт возьми, какие же это приятные нервные хлопоты.
Надеюсь, дата 11 октября будет свободна. Было бы круто расписаться в свой День рождения. Аминь.
Глава 35 ;
14 сентября
Привет, Надя! Сегодня я говорила с мамой. Этот разговор был таким странным и реалистичным, что я даже не могу сказать с определённой точностью, был ли это сон или я на самом деле ее видела. Хотя, кого я пытаюсь обмануть? Конечно же, это был сон. Я теперь со своей удивительной способностью засыпать где и когда угодно, похоже научилась делать это даже стоя.
Уже несколько дней я нахожусь дома, чтоб набраться сил и отоспаться как следует, но эта слабость привязалась ко мне, как банный лист и никак не хочет отпускать. Вот и сижу в затворничестве в то время, как за окном такой чудесный сентябрь. В этом году московская погода балует нас солнечными лучами и приятно обволакивающим теплым воздухом. Настоящее бабье лето. На некоторых деревьях уже понемногу начинает желтеть листва. Вообще осень – удивительное время. Обилие красок замирающей природы просто поражает. Решила выйти хоть на балкон, насладиться этим чудесным природным явлением. Прям напротив нашего дома растут невероятной красоты пихты. Вот уж, кому не важно, какое время года на дворе – всегда вечнозеленые. Они настолько огромные, что даже будучи на 7 этаже, я смотрю на них не сверху вниз. Легкий ветерок едва колышет крону и пихты издают такое приятное уху шуршание. Боже, а какой от них аромат! Надя, если б ты только могла бы это почувствовать, потому что словами это не передать. Я облокотилась на балкон, зажмурилась от солнышка и удовольствия, и полной грудью вдохнула этот чудесный хвойный аромат. И почему некоторые так не любят пихту, верят в какие-то дурацкие суеверия, лишая себя и красоты созерцания и этого божественного запаха. Якобы дерево, посаженное под окном, обрекает молодых девушек на одиночество. Пффф.. Я вот замуж выхожу! Хоть у меня под окном и не одна пихта растет. Так что враки это все! Открыв глаза я на несколько секунд задержала взгляд на пышной кроне дерева, и в этот миг я отчетливо увидела маму. Ее образ с каждой секундой становился все ярче и больше, и вот спустя мгновение ее лицо приблизилось ко мне. «Мамочка, а я замуж выхожу! Ты счастлива за меня?». Мама грустно опустила глаза, помахав головой и сказала: «Не торопись, доченька, еще не время. Ты так бледно выглядишь, повремени немного». Я хотела было ей возразить, но она исчезла. Ее образ растворился в воздухе так же быстро, как и появился, оставив меня один на один с моими мыслями. В этот момент меня будто бы передернуло. Я проснулась. Стоя на балконе. Нет, это определенно что-то странное со мной происходит и мне это совсем не нравится. Пожалуй, пойду я прилягу.
;
Глава 36 ;
15 сентября
У меня рак. Рак груди.
Глава 37 ;
18 сентября
Я сто раз перечитала свою последнюю запись в дневнике. И никогда не смогу к ней привыкнуть. Позади три дня истерики, пять бутылок вина и один звонок брату. Тимура попросила съехать к родителям на несколько дней. Не могу выносить его сострадающего выражения лица. С братом та же история. Я сейчас вообще не могу выносить ничей охающий и ахающий голос. Посвященных в мою личную трагедию, слава Богу, всего двое. От одного нельзя было скрыть зареванное лицо и дрожащие руки. Другому сама позвонила, будучи в шоковом состоянии. Дура! Больше никому не скажу. Никогда и ни за что. Иначе я не знаю, от чего умру скорее – от болезни, разъедающей меня, или от сожаления здоровых людей. Ненавижу жалость к себе. Ненавижу мир. Ненавижу врача, который делал мне маммографию. Он стоял ко мне вполоборота, и я видела, как он меняется в лице, держа результаты моих снимков. И его этот металлический голос, которым он почти приказал мне: «Вам срочно нужно ехать на Каширку. В клинику Блохина;, покажите на ресепшне направление, которое я сейчас выпишу, Вам назначат биопсию без очереди», тоже ненавижу. И ненавижу свой подтвержденный диагноз.
Глава 38 ;
23 сентября
Когда я не реву, я много думаю. Такое ощущение, что мой организм, начавший работу против меня же задолго до того, как я об этом узнала, делает иногда перерывы в рыданиях, чтобы я не умерла раньше положенного мне времени. И запускает процесс мыслей и воспоминаний, похожий на карусель. Я вспоминаю массажистку, почти три месяца назад обнаружившую уплотнение в моей груди. Восстанавливаю тот день в каждой детали, как смеялся Пабло, какое масло мы оба выбрали для релакса. Вспоминаю, как она беспрерывно тарахтела, а ведь замолчала она и больше не произнесла ни слова точно с того момента, как только случайно нащупала новообразование.
Вспоминаю проклятую «Бэст Клинику» с ее ложноотрицательными анализами и этого мерзкого профессора с его фразой: «Я даю Вам стопроцентную гарантию, что это обычная киста». Как же мне хочется сейчас встать с постели, собрать все свои силы в кулак, ворваться к нему в кабинет и орать, орать на него: «А вот теперь дай мне еще 100%, что я выживу, старая ты непрофессиональная мразь! Из-за тебя я потеряла драгоценных для меня два месяца! Знаешь, как это много? Это много и для своевременной диагностики. А знаешь, насколько много эти два месяца для человека, которому, возможно, остался год? Два месяца для такого человека – это вечность!!!!»
А еще я вспоминаю день, когда пришли результаты биопсии. Я тогда уснула в этой душной очереди. Не знаю, как у меня это получилось, находясь в самых ужасающих условиях, которые я когда-либо видела. Вокруг истеричные люди, дожидающиеся приговора – казнен или милован. У других скорбные лица, кто принял для себя решение не сражаться. И меняющиеся раз в 10 минут выражения глаз – от паники и испуга до решимости и надежды у еще колеблющихся. Кто-то лысый, кто-то скоро облысеет. Кто-то из них обязательно умрет. А я в этот момент просто уснула.
Меня разбудил звук проезжающей каталки с очередным пациентом, накрытым простынью, из-под которой свисают дренажные трубки. Проснулась я окончательно от голоса заведующего отделением: «Вы одна? Если нет, можете позвать сопровождающего». И тут я всё поняла.
У меня пульсировало где-то в районе желудка. Так сильно, что мне казалось, пульс способен меня разорвать. Я что-то говорила тогда врачу, заурядным голосом сообщившим мне приговор, не помню точно, что-то типа «Этого не может быть», «Это ошибка какая-то», «Нет, просто неверные анализы или не мои, а чьи-то другие». Врач просто произнесла: «Ошибки, к сожалению, нет». Наверное, я несла однотипный бред, к которому врачи за годы работы просто привыкли. Ну, как привыкают к шуму кондиционера, звону чашек с утренним кофе, так же, наверное, можно привыкнуть и к тому, что каждый день в твои обязанности входит сообщать людям о скорой смерти. Ну, или не смерти, а начале страшного пути, в котором нужно и придется сражаться. Сражаться каждую секунду. С кем? С чем? С собой? Со своим телом? С болезнью? Но ведь болезнь – это и есть мое тело. Знаешь, Надя, когда человеку страшно, он хочет убежать, по крайней мере, у меня так. Спрятаться… Но ведь от себя не убежишь. Это ужасное всеподавляющее чувство. Ты как будто просыпаешься в одной постели с врагом. Мне кажется, я стала видеть облик своей болезни. Он вполне одушевлённый и сидит внутри меня и пожирает меня изнутри…
В тот день я зашла в метро. Не помню, как спустилась, как шагнула в вагон. Я просто молча, почти не мигая, часами каталась по кольцевой. Люди входили, выходили, подсаживались, угрюмо смотрели в телефон, а я сидела, как вкопанная и просто думала о том, что все их проблемы, заботы, тревоги – такая голимая ничтожная херня. Они озабочены, как и я когда-то, деньгами, карьерой, планами на будущее. Они едут рядом со мной и не подозревают, что в черном пальто сейчас едет, возможно, полное отсутствие будущего. В метро я провела часа три, не знаю точно. Вышла на 1905 года и пешком пошла к дому.
Тимур, будь он неладен, со своей жалостью какого-то черта не снимает с себя эту трагическую маску, время от времени прикидываясь милым, и изображая жизнь как раньше. А я не могу подыгрывать ему в этом театре абсурда. Он, как живое напоминание о том, что всем планам конец. Сегодня он ушел из дома, не выдержав моей очередной истерики. Я орала на него, будто конченная психопатка: «Ты что думаешь, меня можно сломать? Ты жалеешь меня, будто я инвалид, какой-то? Дебил проклятый, ты сам жалкий, это ты из нас двоих беспомощное ничтожество! Меня нельзя сломать! Меня можно только убить!!! Понял ты? Понял? Мне не нужна никакая помощь от тебя! Я всю жизнь свою справлялась прекрасно без тебя. И сейчас тем более справлюсь! Все, на что ты способен – это вот с такой убогой рожей ходить вокруг, как стервятник. Катись отсюда!»
А потом просто закрылась в душе. И беззвучно там выла, слыша, как он хлопнул дверью. Это конец. Всему конец.
Глава 39 ;
25 сентября
Я во что бы то ни стало выживу. И не просто выживу, а буду здоровой. Я так решила. Точка. Операция назначена на 10 октября. Странно, как молниеносно меняются события в жизни. Мы планировали с Тимуром расписаться в мой День рождения. А сейчас я проведу его в палате, и вместо торта и свечей, у меня будут торчать иглы, а вместо восторженных взглядов друзей - безучастные взгляды медперсонала. Жизнь непредсказуема. Но я выиграю у этой болезни и свое время, и свою жизнь!
У меня есть ровно две недели до того, как мне удалят грудь. И эта грудь мне заработает напоследок много денег! Нужных мне денег на операцию, лечение, реабилитацию и полное восстановление. Из этих 14-ти дней не будет ни одного, чтобы я не вышла на работу. Ясно тебе, мерзкий рак? Когда ты подохнешь во мне, я выпью за свое здоровье лучшего в мире шампанского на вершине какой-нибудь восточной горы, самой-самой высокой. И буду кричать оттуда миру: «Я победила!»
Глава 40 ;
9 октября
Помню, как хореограф, обучавшая меня, как-то сказала: «Вера, люди, пусть даже в дупель пьяные, как тут, очень хорошо платят только за искренность, которую неплохо чувствуют. Танцуй так, как будто делаешь это в последний раз». Знала бы она, что вплоть до дня операции я соблюдала это ее правило, как никогда. Залитая красным светом сцена, крики, хохочущий бармен и я, полная то боли, то ненависти, то презрения ко всем людям Земли, то какого-то почти истерического куража – разрезаю воздух шпильками, вызывая в зрителях еще больший драйв. Я комкала деньги, которые они щедро выдавали мне, просмотрев только что возможно, лучший номер в своей жизни. Все ночи превратились в круговорот потных танцев, объятий, пьяных разговоров на тему «Скажи, что я могу для тебя сделать? Только назови. И все будет у твоих ног». В этот момент мне хотелось разбить спикеру нос и орать на него, что есть силы «Дай мне здоровья! Ну купи его, раз ты такой всесильный!». Но вместо этого улыбалась через силу, заказывала еще шампанского и подносила к его банковской карточке терминал. Мое самочувствие почти перестало меня интересовать. Я брала у жизни реванш без права на отдых. Хотя пару раз слезы душили, признаюсь. Я просто убегала за кулисы, в черный угол, садилась там, клала голову на колени и плакала ресницами вниз, чтобы не навредить макияжу. Эту почти кинематографичную сцену, никто так ни разу и застал, слава Богу.
А дневное время, с промежутком в три-четыре дня я провожу в этом огромном городе под названием Клиника Блохина. Бесконечные анализы, связанные с подготовкой к операции, измотали меня сильнее, чем болезнь. Она-то как раз протекает бессимптомно. А вот мои вены, изрешеченные иглами, ноют и синеют.
Рядом с этой ужасной цитаделью всероссийской онкологии я каким-то чудом нашла одно доброе место. С затрапезной вывеской «Мираж», но с потрясающей кухней и невероятной хозяйкой. Туда я стараюсь сбежать при первой же возможности из клиники. Просто даю тысячу рублей медсестре, чтобы та позвонила мне, как будет подходить моя очередь на прием, и та рада стараться. А мне не приходится сидеть в удушающих от своей боли и отчаяния очередях. Вместо этого прячусь от своих страшных мыслей в кафешке с самыми потрясающим клубничным чизкейком и отменным черным кофе. Вкуснее, чем тут, не пила еще ни разу! Всё из перечисленного мне нельзя, но еда - это единственная моя радость сейчас. А еще я познакомилась с хозяйкой этого прекрасного места. Лариса Юрьевна такая забавная, будто сошла с обложек советской Бурда Моден. Улыбчивая, открытая и чистая, как воздух в весеннем окне, и всегда в шляпках, с бантами на блузках. Настоящая графиня! Никогда не встречала никого подобного. Пару раз она заставала меня в кафе, где я неизменно занимаю только угловой столик. Я не плакала, нет. Быть может, я просто ужасно выгляжу, или интуиция у нее сильная, ну, короче, она сама подошла ко мне как-то. И у нас завязался разговор. Непринужденный, заурядный, обо всем. Проболтав с ней полчаса, я поняла, что это первый посторонний человек в моей жизни, с кем я смогла вот так спокойно начать беседу. Она не просто не раздражала меня, в отличие от всех людей вместе взятых, а наоборот. Было что-то в наших разговорах такое теплое, настоящее, сермяжное и при этом такое легкое. Прям, как мамина любовь. Господи, как же мне сейчас нужна родная поддержка.
Когда я смотрю на то, как Лариса Юрьевна заботливо расставляет на столиках посуду с французским узором, наряду с официантками, как и положено хозяйке, которая не чурается любой работы, лишь бы поддержать созданный ею уют, как поправляет ажурные салфетки, гоняет с диванов ленивую черную кошку, я думаю: «А как бы состарилась ты, мам? Если бы не ушла от нас так поспешно? Была бы и у тебя такая красивая улыбка? А твой голос был бы таким же теплым? Ты бы тоже была бы похожа на волшебницу из палисадника, где рос цветик-семицветик, с которого я бы оборвала все лепестки, загадав только одно желание. И ты знаешь, какое».
Глава 41 ; Бэлла
Мое обоняние меня когда-нибудь погубит в этом городе. Москва редко источает приятные запахи. Клерки пахнут страхом и потом от будничной спешки, отмытые деньги воняют гудроном, старость пахнет нищетой и пряжей для варежек на продажу. Я думала, что моя собственная интуиция притупит мой этот чрезвычайно чувствительный механизм познания окружающего мира. Но вместо этого, вместе с возрастом ко мне пришли лишь лень и лишний вес. Нос продолжает работать, как в молодости, увы.
Особое страдание мне причиняют женщины. Ведь их парфюм цветет, в отличие от столичных садов, круглогодично. Они под тоннами макияжа и аромамасел пытаются замаскировать свою суть. Но мы, кошки, хорошо улавливаем ее, сколько не прячь.
Я встречала тут разных носительниц запахов и мой опыт позволяет считать состояние каждой получше любого врача. Ну, например, беременность на ранних сроках пахнет ванильным печеньем. Этот запах меняется с увеличением срока. Чем дольше женщина носит ребенка, тем больше распространяет вокруг себя аромат дыни.
Обладатели разбитого сердца источают из себя тонкий запах земли сразу после прошедшего дождя, быть может поэтому их душа больше не высекает искры, а отдает сыростью. Влюбленные люди, напротив, пахнут коктейлем из цветов и валерьянки. Удивительное смешение одновременно того, что я больше всего ненавижу и того, что пьянит меня. Жертвы Купидона похожи на пьяных. Это как раз из-за валерианы. Если потереться об их ватные от любви ноги, можно считать нас собутыльниками.
Но сегодня в этой какофонии запахов я наткнулась на один, который смог встревожить не на шутку, даже такую циничную даму, как я. Я, как обычно балдела от батарейного тепла на подоконнике (проклятая московская осень никогда не бывает теплой, а прям с сентября превращается в мучительную репетицию зимы). Как вдруг в комнате запахло болезнью. Причем очень жестокой хворью. Хоть и не всесильной, и вполне себе победимой. Я сталкивалась с ней когда-то, если мне не изменяет память, в то время, когда я прислуживала той врачевательнице, сожжённой позже за ее мнимую связь с демонами. И с тех пор больше не доводилось. В зал, вместе с потоком холодного воздуха, вошла рыжая длинноволосая девушка в зеленом пальто. Выгодное сочетание оттенков, красивое. Она прошла мимо, даже не взглянув на меня, и тяжело уселась в углу. Запах усилился и стал удушающим. Эта болезнь пахла не так, как частый недуг Ларисы Юрьевны, которую мучает высокое давление. Гипертония похожа по своему вкусу на убежавшее молоко. Я в благодарность за кров и еду, обычно усаживаюсь к ней на колени и требую ее руки запустить мне в загривок. Лучше способа избавиться от головной боли человечество еще не придумало.
Но девушка пахла иначе. Это был невыносимый запах гари, будто спалили сразу весь дом, вместе с пластиком, металлом и деревом. Я уставилась на нее, пытаясь различить источник этой вони под ее одеждой. Мне кажется, она даже перехватила мой взгляд своими голубыми грустными глазами. Сомнений нет. Это рак.
Глава 42 ;
11 октября
Сегодня день назначенной и отмененной свадьбы. И мой День рождения. Вместо того, чтобы стоять сейчас счастливой и зацелованной в брызгах шампанского на платье, которое так и не пришлось купить, вместо пьяных визгов Машки и Пабло, требующих все больше фоток каждого мгновения этого волшебного дня, я лежу в больничной палате. Операцию перенесли на завтра. Завтра решится всё.
Тимур вернулся домой. Ну, как вернулся. Правильней будет сказать - стал появляться в нашей квартире. Вернуться в полном значении этого слова уже не сможет ничего. Меня не устраивают ни один из его способов подстроиться под болезнь, хоть я и понимаю, что он ни в чем не виноват, но поделать с собой ничего не могу. Модели поведения Тимура всего три:
1) Он надевает на себя испуганное заискивающее выражение лица. И носит всю скорбь еврейского народа на себе круглосуточно. В этот момент мне хочется ударить его, чтобы он немедленно прекратил этот убогий самодеятельный театр. В конце концов, я пока не умерла. И нечего тут репетировать скорбь и ужас утраты. В эти мгновенья он изображает из себя доктора Курпатова, берет меня за руки, пронзительно смотрит в глаза (Господи, ему ж прямая дорога в театральный, что он делает в кофейне?) и драматично произносит какую-то ахинею, типа: «Ты должна найти в себе резервы, истинную суть себя, которые раскроют силы, способные убить онкологию. Я просмотрел много YouTube каналов на эту тему…». Короче, полный мрак. Мне так хочется напомнить ему о том, как он помирает каждый раз, когда температура поднимается чуть выше 37,5. И этот слабак будет учить меня жизни? И смерти?
2) Он прикидывается, что ничего не произошло. Включает наши песни, начинает придуриваться, хватать меня за руки, чтобы начать танцевать. Или спрятавшись за экраном ноутбука, вдруг может выкрикнуть мне в кухонный проем: «Верка, слушай, тут офигенный ценник на поездку в Париж в феврале. Может рванем, когда поправишься?». В этот момент я смотрюсь в отражение в стальной посуде и мечтаю запустить ее ему в голову. Мне нельзя быть на солнце еще чертову кучу времени после операции. Да и тратить накопленные бабки на развлечения Тимура сейчас никакой возможности нет. Речь идет о моей жизни и здоровье. Как же я была права, что все время копила. Теперь обувная коробка с заначкой играет чуть большую роль, чем просто вклад, собранный на мечты. В Москве нельзя быть ни больным, ни бедным. Это смертельный коктейль. Можно быть бедным и здоровым, можно быть богатым и больным. Можно вытащить счастливый билет, и родиться здоровым и сразу богатым. Как Паблито, например. Размер благодарности врачам, анестезиологам, сестрам, заведующим и далее по списку просто потрясает. Сотни тысяч на палату, анализы, лекарства, уход. Расходы идут теперь не на удовольствия и восторг, а на отвратительные по своей сути вещи и эмоции.
3) Тимур срывается. Кричит на меня, что устал жить в режиме моего вечного недовольства, истерик, скандалов или наоборот, многодневного игнора. И тогда он снова уходит из дома. Чтобы вернуться через три-четыре дня и снова надеть на себя скорбную виноватую маску. Смотри первый пункт. И все начинается заново.
Вчера приезжали Машка и Пабло. Пришлось их посвятить в нюансы моей новой судьбы, так сказать. Про реакцию Маши рассказывать даже не хочу. Откуда в человеке столько слёз, кто-нибудь может мне объяснить? Где она хранит эти бездонные ёмкости? С Паблито было попроще. Он, как обычно, был немногословен. Но в этот раз своим молчаливым крепким объятием он мог меня переломить то ли силой физической, то ли силой любви – не разобралась до конца. Пожалуй, он занимает первое место в моем рейтинге реакций. Брат засобирался ко мне в Москву, но я запретила ему приезжать. При всей моей любви к нему, я поняла, что никакие проповеди сейчас я не вывезу. Мне нужны тишина, покой, в которых мои мысли и внутренний диалог с болезнью будут отчетливы. Без дополнительного хаоса, в котором я еще вынуждена успокаивать других. А еще нужна радость в гомеопатических дозах.
Вон прям, как моя пожилая соседка по палате. Она представилась Катериной. Без отчества. Это настолько характеризует ее несгибаемую внутреннюю молодость и силу. Невероятная женщина! Позавчера ей удалили яичники. А она сидит довольная в планшете, болтает по видеосвязи с мужем, планирует купить новую мебель, как только отделается от «болячки». Так презрительно и уменьшительно-ласкательно она обзывает болезнь, от имени которой содрогается любое сердце. Для нее же это не больше, чем мозоль. Не думаю, что она храбрится. Скорее всего, она действительно не считает, что какая-то дрянь может забрать у нее жизнь, переполненную любви.
Мне повезло оказаться с храбрым сердцем на соседней койке. Это куда лучше, чем слышать стенания, жалость к себе и вздохи о прошлом и несостоявшемся будущем.
Завтра в восемь утра режут меня. «Господи, дай мне завтра сил проснуться!»
Глава 43 ;
12 октября
СУКА! Твари! Операцию перенесли уже во второй раз! Скоты! Как же я орала сейчас на всю клинику! Мне кажется, меня было слышно на Хорошевке… Перепугала бедную старушку свою. Она и не подозревала, что полупрозрачная девушка весом в 50 килограмм может издавать такое количество мата и крика одновременно. Дважды назначать дату операции и дважды ее переносить! Такое возможно только в России! Я каждую ночь перед «казнью» молюсь, тихо рыдаю по туалетам, потом беру себя в руки, собираюсь с духом, кое-как заставляю себя заснуть… И ради чего всё это? Чтобы слышать очередные тупые причины, больше похожие на отмазки, которые оставляют прогрессирующий рак в моем теле еще на один день! А потом еще на один день! То врач заболел, то анализы не готовы, то консилиум нужен… Может, за мои деньги меня проще выгнать из больницы и оставить погибать дома? Из-за одного такого недоврача я потеряла два драгоценных месяца, которые могли бы быть брошены на сражение с дрянью, живущей во мне. А вместо этого я, заручившись «хорошими» результатами анализов и его «100% гарантией» , тратила время на всякую чушь. И за это время, диагностика МРТ, показало ещё 2 опухоли! Их могло не быть! Время – вот за что борется каждый больной человек. И у нас этого времени очень мало, чтобы разбазаривать дни налево и направо.
Моего времени у меня больше никто не заберет! Ну, кроме Бога, если он так решит. И если мне придется разрушить под основание всю эту бюрократическую медицинскую махину во имя каждой жертвы, не по своей воле, попавшей в ловушки этих шарлатанов в белых халатах, я это сделаю, чего бы мне это не стоило. Мне терять почти нечего!
Глава 44 ;
16 октября
Привет, Надя. Я жива. Пишу с трудом. Отнимается левая рука. Вот вроде с детства меня учили писать правой рукой (не помню, говорила ли я тебе, что родилась-то я левшой, но почему-то все мое детство учителя в интернате считали своим первостепенным долгом переучить меня писать и делать всё именно правой рукой). Скажу тебе откровенно, гиблое это дело. Надолго меня в этих «учениях» никогда не хватало и, как только на меня переставали обращать внимание, ручка перемещалась обратно в левую руку. По итогу владеть я научилась обеими руками, но левая – как была, так и осталась главной и ведущей рукой. И вот сейчас у меня раскурочены сухожилия слева, из меня торчат дренажные трубки. Но это все фигня на самом деле. Да, фигня вся эта адская боль, когда отпускают анальгетики. Фигня и то, что части моего тела у меня больше нет. Фигня и те кошмары, что видела под наркозом, из которых я с криком вынырнула. Главное, я жива. Жива!
Пишу это, не понимая, во сне я или уже очнулась. Я постоянно проваливаюсь то в сон, то в полудрему, едва отличимую от кошмара. До сих пор не могу и не хочу принимать эту новую реальность. Хочется открыть глаза и понять, что это всё просто дурной сон. Но, к сожалению, нет, это теперь моя жизнь. Заходят врачи, выходят, что-то говорят, что-то снова и снова вводят в вену. А сегодня одна медсестра, пока проводила стандартные манипуляции со мной, видимо, желая меня подбодрить, сказала: «Надо же, как у нас с Вами символично получилось – вступили в борьбу с раком в такой день!». Видя мое недоумение, добавила: «Вчера было 15 октября, праздник – Международный день борьбы с раком молочной железы. Это определенно хороший знак!» Я вяло улыбнулась ей в ответ: «Точно! Значит еще повоюем».
Господи, быстрей бы прийти в себя. Наверное, я слишком многого хочу? Ведь это следующее желание, которое я загадала после вчерашней просьбы «Оставь мне жизнь, умоляю!» Если моя череда просьб слишком частая, ничего, я подожду в очереди, Боже. Главное, не пропусти мою просьбу. Заранее спасибо! Твоя Вера.
Глава 45 ;
17 октября
Опять кто-то воет. В коридоре или в соседней палате – непонятно. Да и пофиг. Я сама еле выживаю от нескончаемой боли. До сегодняшнего дня я даже не подозревала, что у боли такие глубины. Как только тебе кажется, что хуже уже не может быть, ибо ты уже на грани своих возможностей, как наступает следующая ночь, которая приносит очередной кошмар. Такое ощущение, что ребра переезжает медленный многотонный поезд, заботливо и внимательно перемалывая каждую косточку, наматывая каждый нерв на свои колеса, не пропуская ни одного миллиметра тела, пока оно может источать боль. Для онкологии боль – любимая валюта. Тело орет с такой силой, что, если бы можно было перевести масштаб адских ощущений в электричество, моя разодранная грудная клетка смогла бы осветить Москву в эту октябрьскую ночь. Не могу ни на чем сконцентрироваться. Путаются мысли. Хочу встать, но не могу пошевелиться. Если когда-то кто-то скажет, что меня понимает, это вранье. Понять может только тот, кто сам болеет. Господи, пусть мой брат и друзья будут здоровы. Я не понимаю, почему я сегодня хочу всё записать, такое впечатление, что время скоро закончится, что у меня больше не будет возможности высказать это кому-то, а кому вообще об этом говорить? Запишу это для тебя, Надя. Ты мой самый верный слушатель на сегодня. Фиг знает, сколько мне осталось. Ненавижу эту проклятую неопределённость…
Соседка пытается поддерживать меня. Постоянно говорит о том, что когда-нибудь мы встретимся, чтобы вспомнить об этих наших днях в общей палате, как страшный сон. Нет, Катерина, это не сон. Хоть Морфей и морфий сейчас бы очень пригодились. Да и смерть теперь не кажется мне такой уж страшной. Боже, только не слушай сейчас эти мои мысли. Прости. Мне просто реально очень- очень больно. Помоги мне просто избавиться от нее. Пусть утихнет хотя бы на секунду. Не могу больше. Всё.
Глава 46 ;
18 октября
Вроде отхожу. Боль по-прежнему неимоверная, но я стараюсь собраться с мыслями. Приехал Тимур. Сегодня меня вывезли гулять после 1000 процедур. Гулять во дворе клиники. Осеннем, красно-желтом, большом. Только я не гуляла, а сидела в коляске, а эту коляску тащил мой несостоявшийся муж. Спасибо ему за это, и чтобы я провалилась в этот день! Я ненавижу себя, ненавижу весь мир! Мы ездили по этому двору, и случайно выехали на проезжую часть, где было много молодых людей. Они все смеялись, сидели в кафе, мне стало не по себе… Мы проехали дальше я попросила его ускориться, чтобы быстрее заехать во двор клиники. На что он мне ответил, что он старается медленно меня катать, чтобы мне не было больно! Я же попросила ехать быстрее!!! Мне действительно бывает больно, при любом сотрясении, но боль, которую я испытываю сейчас от своей беспомощности, в 100 000 раз сильнее! Я не знаю, кто говорит, что при болезни люди становится добрее, я стала только злее! Я хочу убить всех, кого я сейчас вижу, всех кто живёт и смеётся! Я ненавижу весь мир! В первую очередь я ненавижу себя! Но добило меня сегодня то, что мимо меня пробежали спортсмены… Здоровые, красивые, накаченные мальчики и девочки. Такие, как я сама когда-то. Ведь моей физической форме завидовали все. Сегодня я проехала в коляске, они пробежали мимо меня. Почему жизнь поступила со мной так несправедливо? За что? В чем я провинилась? Все свою жизнь я боролась: то за место под солнцем, то за безбедное существование. Теперь вот борюсь за жизнь. Почему я в своем столь молодом возрасте столкнулась с этой заразой, и она превратила меня в какую-то рухлядь? Я ненавижу ни свое состояние, ни свое это новое отражение!
Сегодня одно я поняла точно… Важнее здоровье в этой жизни нет абсолютно ничего! И если у кого-то, какие-то блин проблемы, это не проблемы! Засуньте эти свои проблемы себе в … и заткнитесь! Муж кого-то бросил, с подругой поссорилась, шмотку не может себе лишнюю купить – я встать не могу с коляски! Я понятия не имею что со мной будет через месяц. Вот это проблема! Я даже треть жизни своей не прожила.… Это просто, какой-то п%№здец! Наверное, у меня не хватит слов, чтобы описать свое состояние… Я всегда жалела инвалидов, стариков и брошенных детей. Но все же гораздо легче смотреть на это со стороны, чем быть на их месте! Это правда жизни. Как ни крути. Я попрошу сейчас самое сильное снотворное, чтобы уснуть. Я буду глотать их целый день, чтобы не просыпаться. Боже помоги мне справиться с этим дерьмом..
Глава 47 ;
21 октября
Кажется, пару дней ничего не писала, потому что ничем хорошим поделиться с тобой точно не могу, Надя. Моя агрессия сменилась депрессией. Я не хочу ни с кем разговаривать, не хочу никого видеть, ненавижу свет из окна, ненавижу голоса людей, особенно ненавижу их смех, который доносится периодически из кабинета врачей, где собираются новоиспеченные медсестры. Мне просто плохо. Я никого не хочу видеть, не пустила к себе даже на порог клиники сегодня ни Машку, ни Тимура. Конечно, Тимур очень переживает (я почему-то уверена, что переживет). В отличие от меня, возможно. Я не хочу, чтобы меня жалели, я хочу снова быть сильной. Я хочу встать. Почему я не могу встать!? Сегодня придут опять куча врачей, кстати я попала под какую-то «программу выживания», как её называют. Пытаются поднять меня на ноги!
У меня зла не хватает на этого урода профессора-врача, который мне поставил неправильный диагноз. Тут сказали, приди я на два месяца раньше, возможно, я смогла бы избежать метастаз. Мне реально очень херово от того, что женщины в России просто не знают, каким шарлатанам доверяют свое здоровье в тот редкий момент, когда вообще находят время собою заняться. Они просто идут в какую-то затрапезную поликлинику или даже, как я, в дорогостоящую клинику с новейшим оборудованием и штатом, если верить рекламе. И там им говорят, что всё хорошо, и они идут жить дальше, а потом в один прекрасный день просто садятся за стол и умирают. Никто не будет знать от чего. А рак в этот момент съест уже все их тело…
Я столько всего хочу донести людям, но у меня нет сил помочь даже себе. Женщина должна проверяться чаще! Да и мужчины тоже должны. Многие не относятся к этому серьёзно. Именно здесь, в онкоцентре, после того, что со мной произошло, я поняла, что важнее здоровья ничего нет и быть не может. К сожалению, от этой поганой болячки нельзя откупиться. Ох, если бы только это было возможно, я бы без раздумья отдала бы все, что у меня есть. Я не параноик. Я просто увидела смерть лицом к лицу. И мне страшно от того, что я хорошо ее рассмотрела и даже запомнила.
Глава 48 ;
22 октября
Вчера звонил Тимур. Я долго не могла уснуть даже под всеми снотворными. Все думала о том, сколько гадостей ему наговорила, я даже не поняла зачем. Сказала ему, что он никчемный слабак, привыкший выживать только за счет чужой силы и воли. И если он думает, что, наконец, смог застать меня беззащитной, покалеченной и ненужной, то хер ему, а не это удовольствие. Наорала на него и вместо облегчения почувствовала себя еще хуже. Он пытался что-то вставить, умолял меня остановиться, но чем больше он это делал, тем больше я орала! До тех пор, пока не зашла медсестра, чтобы посмотреть, что за чокнутая тут истерит. Принесла мне таблетки, которые я с яростью швырнула в стену. Тогда мне просто снова сделали укол в вену. Учитывая то, что из меня почти никогда не вынимают капельницу, сделать его было совсем не сложно. Уверена, что после обеда опять придёт группа врачей, которая будет меня наставлять на путь истинный. Пропади все пропадом! Вот, клянусь, моя Надя, ты – единственная, с кем я хочу и могу сейчас говорить. Пусть даже таким немым способом.
А пока у меня день сурка.
Меня должны были выписать завтра, но опять перенесли возвращение домой. Потому что не могут мне снять дренаж. Из него по-прежнему все ещё вытекает эта долбаная жидкость с кровью. Это так страшно! Трубка торчит прямо в боку, проходит через грудь до подмышки, где вырезали лимфоузлы. Оттуда вытекает сукровица в этот адовый сосуд, который прикреплён к моему животу. При малейшем движении он дергается, и каждый раз кажется, что ты сейчас вот-вот лопнешь, сломаешься, разлетишься на кровавые куски и дребезги! Жить в бело-синей комнате мне придётся ещё несколько дней. Я уже не знаю, что мне делать. Нет ни одного ответа на бесконечные вопросы. Нет ответов моей гистологии. Нет понимания, буду ли я жить.
Глава 49 ;
23 октября
Доброе утро, тварь! Это я обращаюсь к своей болезни! Тебе всё ещё хорошо во мне? Или твой мерзкий рачий хвост подрезан настолько, что ты скоро провалишь обратно в свою тьму, где тебе и место, а? Меня измучили боли, изнасиловали собственные мысли, загнобила неизвестность! Я даже не знала, что будет так больно морально и физически…И страшно, очень страшно. Я не знаю, что со мной будет дальше и эта неопределенность пугает. Я не знаю ничего! Ни как я перенесу это лечение, ни то, поможет ли оно мне вообще. Если я выживу, что будет со мной дальше? А вдруг этот ад повторится? Черт возьми, я просто в полном неведении! Столько раз я старалась поддержать других людей, но меня не может успокоить никто. Я сейчас чувствую себя вырванной из этого мира, будто бы кроме меня на этой больничной койке, вокруг больше нет никого. Приходил психолог, пошла она на хер! Именно туда я её и послала, потому что эта девушка, которая ещё лет на пять младше меня, ничего не видевшая в этой жизни, будет мне задавать стандартные вопросы идиотские. Честно, ещё пару минут, я бы набросилась на неё и задушила бы своими руками. Пусть ко мне больше никто не приходит! И думаю, она на меня пожаловалась, теперь мне в вену капают какое-то успокоительное, от которого я шатаюсь похлеще, чем в родном клубе. Кстати, приятное ощущение, может на наркоту сесть? А что, это, между прочим, выход. Если выход вообще у меня есть…
Глава 50 ;
24 октября
Моя соседка-старушка выписана. Попрощались мило. Даже обнялись. Она сказала: «Еще увидимся!» с такой милой доброй надеждой. Но я почувствовала, что когда выживу, выздоровею, восстановлюсь, то при всем моем уважении не захочу с ней сталкиваться вновь. Так убирают свидетелей. Я хочу, чтобы эта страница моей жизни была перевернута раз и навсегда. Долбаный дренаж сняли, и меня скоро выпустят домой, опять придёт Тимур, посадит меня в коляску, и на глазах у всей огромной публики – не о такой публике я точно мечтала, довезет меня до такси и оттуда домой. Я хочу просто сразу телепортироваться в свою комнату за закрытую дверь. Не хочу никого видеть, всех ненавижу. Все болит. Ответов ещё нет. А самое прикольное открытие пришло ко мне в том, что я, наконец, поняла, сколько вымышленных вокруг меня приятелей. Машка растрындела всем подряд на работе о моем несчастье. Вот все и ринулись тратить свое свободное время на смс мне. Пустых, бесполезных, тупых. Тот, кто хочет знать, как я себя чувствую, найдёт меня, придёт, и чем-то поможет. А вот эти пустые слова мне на фиг не нужны. И что самое обидное, в основном, это те люди, которым я очень много помогала. Да ну всех на…!
Ведь сказать по правде, никого не колышет мое самочувствие. Все просто хотят узнать детали, желательно пострашнее и попричудливей, чтобы было, о чем перетереть с подругой за чашкой кофе. Господи, полмира бы сейчас отдала за чашку черного свежемолотого, без молока, как обычно! А еще за пирожок с капустой, которые пекла мама. В детстве для нас с Митькой это был настоящий праздник, когда мама начинала стряпать. Это у нее получалось просто изумительно. Вкуснее ее выпечки, пожалуй, я больше и не пробовала в своей жизни. Мы с братом любили участвовать в приготовлении вкусняшек, поэтому с радостью принимались за выполнение маминых указаний. Вот однажды, отправила она нас в магазин за капустой. Мы с Митькой выбрали самый большой кочан. Мне кажется, он был размером с арбуз, не меньше. Бережно положив его в плетеную авоську, мы гордо несли его домой, держа авоську за ручки с двух сторон. Ох, как же нам было тяжело, но мы не подавали виду и быстрей торопились, потому что знали, чем быстрее главный ингредиент будет доставлен, тем быстрее мы получим нежнейшие, тающие во рту, воздушные пирожки с капустой. Это было наше самое любимое лакомство, которое мы всегда ждали с нетерпением. Пекла мама не так часто, потому что жили мы небогато и возможности баловать нас у нее просто не было. А этих пирожков нам хватало дня на три. Когда подготовительные работы были завершены, мы принимались за замешивание теста. Мы всегда это делали вместе: мама, Митька и я. В этот момент мама выглядела, как настоящая волшебница, которая из нескольких продуктов создавала воздушное, как пух, тесто. Она отрывала по кусочку для нас с братом, и мы пытались повторять движения за ней. Параллельно в сковороде тушилась та самая капуста, которую мы героически притащили домой, и этот аромат до сих пор стоит у меня в носу. Затем ловкими движениями мама начиняла пирожки начинкой и отправляла их в духовку. Тогда мне казалось, что пекутся они целую вечность. За эти 40 минут мы с Митькой раз по 15 спрашивали: «Мам, ну, скоро уже? Мам, ну, когда будет готово?». И вот наступал этот долгожданный момент, когда мама вытаскивала противень с румяными, воздушными пышечками и давала нам первостепенное право выбрать самый красивый пирожок. Господи, это единственное, что я съела бы сейчас и даже с удовольствием.
Глава 51 ;
25 октября
В палату посторонних не пускают. До сих пор не понимаю почему. Врачи берегут тем самым больных от здоровых, или наоборот, защищают психику здоровых от ужасов, которые всецело должны принадлежать только онкобольным? Без свидетелей, без дополнительной помощи, без возможности с кем-то разделить боль.
Машка, как и положено отчаянной львице, долго ругалась с заведующими, охранниками, пытаясь прорваться ко мне. Пабло шел проверенными маршрутами, чтобы договориться с лечащим врачом, и предложил ему взятку. Тот ее принял и пообещал усилить уход за мной. Но в палату не пустил. Наша группа в вотсапе разрывалась от сообщений поочередно то от Машкиных воплей, то от фоток Пабло с намеренно грустным лицом на фоне больничной вывески. А потом в чате появилось то, что окончательно заставило меня собрать все свои силы в кулак, позвать медсестру, заставить вывезти меня на прогулку к друзьям. Это была фотка большой чашки черного кофе. Ради нее я готова сейчас на всё. Медсестра с трудом впихнула мое тело в пальто, левая рука не поднимается даже на 45 градусов, черт бы ее побрал. Но я вроде справилась и, наконец, оказалась в обжигающем октябрьском холоде, где меня ждали два жарких дружеских сердца.
Они визжали, как резанные, ей Богу. Медсестра устала шипеть на них, что мне нужен покой, что нельзя обнимать меня с силой и т.д. Но кто может помешать человеку, размером с канадского гризли, в сопровождении с бешенной блондинкой, способной одним ударом сумки переломить шею любой помехе на ее пути? Медсестра получила свои 5 тысяч за возможность выкрасть меня в соседское кафе и за свое молчание об этом мини побеге из Шоушенка. Глядя на эту коррупцию, тотально пронзившую медицинскую систему, как всеобъемлющие метастазы, в калейдоскоп моих и без того депрессивных мыслей влезла еще одна, не менее пугающая. А именно «от моих сбережений почти ничего не осталось».
Инвалид без работы в 26 лет. Свой День рождения я отметила в палате. Новый год и новый статус с нулем возможностей. На этаже я была самая молодая. Все смотрели на меня с жалостью и сожалением. Я не люблю такие взгляды. Мне бы сейчас бежать босиком по пляжу и визжать от радости, разрывая тёплый воздух своим смехом. Но вместо этого я прикована к этой клинике, к этой болезни…Это ужасное чувство осознавать свою беспомощность. Говорить об этом друзьям и Тимуру не хотелось, хотя объективно каждый из них догадывался, что та пропасть, в которую я попала требовала от меня не только внутренних сил, но еще и просто колоссальных финансовых вливаний.
Чтобы как-то отвлечь себя от всего этого дерьма, я попыталась выдавить из себя шутку: «А вы чего такие трезвые? На дворе ж 11 утра, вам спать положено». И Машка затарахтела: «С ума сошла? Настроения совсем нет. Ну, и как ты сама себе это представляешь? В клубе все напоминает о тебе. Ты мне мерещишься там на каждом углу». Я впервые за две недели засмеялась. Ну, вернее выдавила из себя что-то, отдаленно напоминающее смех. Мышцы груди от каждого вдоха разрывала острая боль, поэтому с любыми движениями тела сейчас все крайне сложно. Я сказала Машке, что мерещится ей не из-за того, что она меня любит, а от того, что пора завязывать с алкоголем. Тут в разговор вмешался Паблито, за пять минут докативший меня до почти родного кафе «Мираж». Он сказал: «Многое поменялось, Верка. Я бы сказал, всё поменялось. Ни Маша, ни даже я больше не употребляем ничего, крепче кофе».
«Ого!», - пронеслось в моей голове, - «а я бы сейчас не отказалась от любой дряни, которая хоть как-то облегчит мои муки».
Мы вползли в кафешку. Да, именно вползли, потому что назвать процесс моей транспортировки по двум ступенькам иначе не назвать. Я порадовалась тому, что могу хотя бы ходить. Пришлось встать с каталки, чтобы облегчить участь Пабло. И медленно, оберегая каждую свою мышцу от внезапного напряжения, которое неизбежно прилетит пулей в грудную клетку, влезла на порог. К нам навстречу выбежала хозяйка этого доброго места, принялась ахать, открывать двери и всячески хлопотать. Я не выдержала этого чрезмерного участия, и просто попросила: «Лариса Юрьевна, я тоже рада Вас видеть. Но если Вы хотите сделать меня счастливой, будьте добры, попросите заварить мне черный кофе, пожалуйста. Ну, тот, Ваш фирменный». Только так мне удалось ликвидировать лишний шум вокруг своей персоны, который и так привлек слишком много людского внимания. Пальто снимать я отказалась. Наш побег был строго регламентирован одним часом, поэтому подвергать себя пытке снятия и надевания, а потом опять снятия в больнице – мне, мягко говоря, не хотелось. Я очень медленно привыкаю к своему новому телу. Еще месяц назад оно могло удерживать на руках собственный вес, выдавая в воздухе кульбиты, а вот сегодня придется сидеть в пальто. Человек странное существо. Ведь если он не испытывает боли, не чувствует опасность.
Я сразу предупредила свою компашку, что, если они будут грустить и скорбеть рядом со мной, я уйду. Не так молниеносно и эффектно, конечно, как со встречи с Кирой, например. Гораздо медленней, убого, шаркая ногами, и меня сможет догнать и повалить на асфальт даже вон та милая старая кошка, но уйду. И с этого момента мы все расхохотались, и снова возникло давно забытое ощущение, что всё, как раньше.
Подошедшей Ларисе Юрьевне, принесшей самолично мой заказ, я была готова расцеловать руки. Ее немолодые, но такие теплые, почему-то родные руки. Машка давала какие-то ценные указания местной официантке Виолетте, жизнеутверждающе подмигнувшей мне, словно у нас с ней был какой-то общий болезненный секрет, и мы справимся. А Пабло, как обычно, долго ковырялся в меню, пытаясь найти что-то эдакое, чтобы побаловать свои искушенные вкусовые рецепторы. Я сказала ему, чтобы брал всё подряд, так как в готовке Айнур, местной восточной поварихи, я успела разобраться за эти недели, что проводила тут в ожидании анализов. И что, за каждое ее блюдо отвечаю своими пальцами, которые можно после ее еды облизывать бесконечно. В этом привычном шуме, исходящем от нас троих, суете заказов, шуточках я вдруг почувствовала себя такой счастливой… И я вдруг осознала, что совсем не интересовалась жизнью моих самых близких людей несколько недель подряд. Первым свой рассказ начал Пабло.
Глава 52 ;
25 октября
«Я уезжаю из страны. Билет в один конец взят. Через неделю я стану жителем Амстердама. И самым счастливым человеком на Земле», - сказал он. Я вытаращила глаза на них обоих, но судя обреченному кивку Маши, поняла, что та уже все знает.
«Помнишь тот вечер, когда мы все вместе свалили за город? Я ж тогда просто сбежал от расспросов мамы, которая стала обо всем догадываться. В доме, набитом прислугой и отцовской охраной, просто нереально ни поговорить, ни попереписываться с любимым человеком без угрозы попасться, благодаря десяткам ушей и глаз.
Тяжело скрывать свою суть, свою самость не только от всего внешнего мира, но и от самого себя. Я настолько погряз в этой лжи… Дошло до того, что привычка врать проникла во все сферы моей жизни. Это распространилось даже на обычные события. Например, я нахожусь в спортзале, а если звонит мама и спрашивает «где я?», я на автомате ей вру, что встречаюсь с друзьями. Вот спрашивается зачем я это сделал? Ведь в спортзале нет ничего преступного. Но вот иначе уже не получается.
Короче, после моего возвращения домой с той нашей вечеринки, я специально стал наблюдать за поведением мамы, пытаясь понять, догадалась она или нет. Актерским способностям русской женщины, принявшей ислам, может позавидовать даже Мэрил Стрип;. Ни взглядом, ни словом, ни каким-либо еще намеком она не выдала себя. Спустя пару-тройку дней, когда меня отпустило, она зашла ко мне в комнату и сказала: «Мы можем с тобой пообедать вдвоем? Но не дома. Мне надоели эти стены, поехали в «Причал». Это было первое приглашение от мамы за последние 20 лет, ведь без отца она практически не покидает свою золотую клетку с самого дня свадьбы. И я все понял в этот момент, о чем пойдет речь за ланчем. Не помню, как я собрался, но в голове током била лишь одна мысль: «Если я сейчас совру еще раз – я сдохну». Мы молча миновали охрану, водителя и прочих приспешников моего отца, натасканных, как церберы. И я не дал ей возможности даже задать мне интересующий ее вопрос. Мне просто было больно уже от того, что мамины губы будут произносить слова «сыночек», «ты» и «гей»…
Ну, короче, сидя на веранде, у большой московской воды, я рассказал ей, что ни дня в своей жизни не интересовался женщинами. Выложил всё залпом. И как страдал, когда понял, что со мной что-то не так. И как с ужасом слушал брезгливые отцовские замечания в адрес других гомосексуалистов, которых, по его мнению, «нужно насильно кастрировать и гнать из России в п№дарасную Европу или такую же Америку». И о том, как пытался измениться, чтобы начать любить девушек, когда они пытались меня сватать, видя, как это было важно родителям. И о своих срывах, об алкогольном бегстве от себя. И, наконец, о том, что встретил любовь всей своей жизни. И напоследок, просто достал телефон, открыл фотку Лорана и показал маме со словами: «Я хочу быть только с ним».
Мама, к моему удивлению, была более чем сдержанна. Было видно, что она готовилась к этому разговору не один день, и боюсь, что даже не один месяц. Не было слёз, не было истерик. Она несколько раз прятала глаза под очками, складывала из салфеток треугольники, тщательно продавливая каждый сгиб, а потом сказала: «Мне страшно за тебя, сынок. Ты же понимаешь, что папа тебя просто убьет. И меня заодно. Ему будет очень больно. А когда ему кто-то причиняет страдания, он не прощает. Он любит тебя, конечно, это даже не обсуждается. Сильно любит. Но именно поэтому я и боюсь за тебя. И я тебя люблю. Не могу сказать, конечно, что ты сделал меня счастливой этой новостью. Я понимала это раньше, но гнала от себя эти мысли». И я в этот момент разревелся, как ребенок. Она гладила меня по волосам и пыталась успокоить, хотя было бы правильней, чтобы это делал со своей матерью я. Она предупредила меня о том, что мне нужно быть максимально аккуратным, потому что отец может приставить ко мне «хвост», так как подозревает меня в употреблении наркотиков и связи с плохой компанией. «Если, конечно, нас уже не пасут прямо сейчас», - сказала она, - «и боюсь, что, охотясь за одним доказательством, он случайно обнаружит другое, куда более страшное для него, чем твои гулянки».
Несмотря на то, что главная буря в моей жизни была еще впереди, я впервые почувствовал себя таким счастливым, таким освобожденным, потому что на моей тайной стороне появился первый соратник. Причем такой важный и нужный, как мама… Она предлагала вариант просто сбежать из страны под предлогом какого-нибудь обучения, но я четко осознал, что, прожив всю свою жизнь во вранье, правды наполовину не захочу. И я впервые за всю свою практику в Москве провел неделю в гей-клубах в компании своих приятелей, не то чтобы, не стараясь скрываться, а специально демонстрируя этому гомофобному городу, кто же я на самом на деле.
А дальше… Все было очень быстро. Я проснулся от того, что отец бьет меня по морде и орет дурниной, что я мразь, п@дор, позор семьи, что уничтожил все его будущее, репутацию… Не буду перечислять всего, что я услышал. Но что удивительно - мне не было больно ни на секунду. Я понимал, что большее страдание мне причиняла лживая жизнь, чем теперь правдивые побои и изгнание. Мама получила не меньше, чем я. Отец, естественно, обвинил ее в том, что это именно она не доглядела, не занималась мной и вырастила из его единственного наследника – содомита. Ну, я сейчас специально причесываю свою речь. В оригинале все эти слова и действия выглядели куда ужасней. Я защищал ее до тех пор, пока мой старик не рухнул от бессилия на пол и впервые в жизни зарыдал перед нами двумя.
Ну, вот собственно и всё. Мама осталась с отцом, чтобы хоть как-то поддержать его здоровье после нервного срыва. Я снял квартиру на время. Все мои счета заблокированы. Благо хоть магазин обуви отец не может отжать, хоть что-то я успел создать сам. Как, впрочем, теперь абсолютно всё в моей жизни я буду создавать сам. Счастье, любовь, правду, семью. Всё это, безусловно, стоит того, чтобы сражаться.
Паузу разорвала Маша: «А мне ты так подробно не рассказывал». Я не выдержала в ответ: «Ну, давай, обидься сейчас и на это. Тебе лишь повод дай придраться. Наш Пабло повзрослел лет на 400 за один месяц. Мужиком стал. А тебе важен эксклюзив в сообщении об этом». Паблито улыбался, как начищенная кастрюлька. Было здорово наблюдать за тем, как в душе хотя бы одного из нашей тройки восстановился покой через схватку с проблемой, мощный отпор, а затем уже смирение. Целительная смесь для души, в которой я сейчас так сильно нуждалась. Я спросила: «Ну, а как же мама? У тебя ж с ней тесная связь. Скучать не будешь?». Пабло пожал плечами и сказал: «Ты знаешь, настоящая крепкая связь, на самом-то деле появилась у нас совсем недавно. Там, на «Причале». А все остальные годы любовь строилась лишь на том, что хотела видеть она. Мама любила не живого, страдающего втихаря ребенка, а свою проекцию во мне. Да, любила нежно, да, заботилась, но по-настоящему услышала и приняла меня только-только. Про отца даже говорить не хочу. Мне бесконечно жаль, что я стал причиной стольких его разочарований, но продолжать разрушать свое сердце я больше не в силах. Вот так-то, Верка, считай, что я тоже прожил свое детство и юность сиротой, несмотря на то, что родился в полноценной уважаемой семье. Семья ни фига не гарантия от тотального детского одиночества».
Мне так хотелось его обнять, вот прям вцепиться кошкой в его массивное туловище, в котором прятался побитый отцом малыш. Но это неподвижное пальто, как саркофаг, для моего раненного тела. И только я подумала о кошке, как тут она и возникла. Мистика, какая-то. Эта черная лоснящаяся животина просто запрыгнула ко мне на диванчик, деловито обнюхала мои руки, и совершенно спокойно, будто мы знакомы тысячу лет, улеглась рядом, закинув свою большую голову мне на колени. Эта была сцена, которая заставила замолчать нас всех. В этом поступке было столько спокойствия, непосредственности, немного высокомерной самоподачи, что обалдел бы любой. Не знаю почему, но моя левая рука, та самая, которая не давала мне жить без анальгетиков ни минуты, будто приняла это приглашение и автоматически улеглась на смоляную шерсть. Стало тепло и тихо. Боли практически не стало… Удивительная кошка. Просто удивительная.
Маша, еле вытерпев монолог Пабло, чтобы ни разу его не перебить, вдруг опять почувствовала, что внимание приковано не к ней и завела свою пластинку: «Вот тебе сейчас с твоим ослабленным иммунитетом осталось какую-нибудь дрянь подцепить от животного. Обработай руки потом антисептиком». Я молча посмотрела на свою внезапную бесцеремонную гостью, было такое ощущение, что та понимает Машкин гундеж и запустила свою руку поглубже в ее богатый меховой живот. Было такое ощущение, что нам с кошкой, больше ничего на свете не угрожает, настолько было комфортно и хорошо.
Машка не унималась с расспросами, на этот раз посвященными исключительно материальным аспектам. Потрясающая женщина, способная хранить в себе доверчивую девичью душу, но при этом всегда оставаться на страже основного мерила благополучия. А именно – денег. Не понимаю, как человек, не способный распознать в мужчинах ни подонка, ни альфонса, ни женатого гастролера, так искусно разбирается в процентных ставках, активах, вэлью, налогах, ссудах, акцизах и дивидендах.
Я не особо хотела делиться своей печалью относительно тающей на глазах заработанной заначки, но от Машки «живым еще никто не уходил». Пришлось сознаться. Ее лицо сразу приобрело выражение, которое я называю «Мария Сергеевна». И она принялась за перечисление дебиторской задолженности передо мной. Первому прилетело, по понятным причинам, Тимуру. Это был классический монолог, который я слышала от нее не раз: и почему он совсем обо мне не заботится, и как это несправедливо, что он столько месяцев подряд жил за мой счет, и как долго будет продолжаться его потребительское отношение ко мне. Резюме данного эмоционального спича стало ее коронное «Пока этот паразит тебе всё до копейки не вернет, я от него не отстану».
Если бы не мурчащая шерстяная масса, устроившаяся под моим боком, клянусь, я бы взорвалась. Ну, или в лучшем случае рухнула лицом прямо в тарелку с недоеденным куриным супом, лишь бы не слышать эту повторяющуюся гневную проповедь. Но грудное урчание, которое издавала кошка, словно медитация проникала в меня сквозь кожу и не давала гневу даже зародиться. Я смотрела на раскрасневшееся лицо Маши с благодарностью. Деньги – её язык любви. И с этим уже ничего не поделать. Она была права, как никогда права. Но в текущем своем состоянии у меня не было никаких сил, которые я могла бы направить на изъятие каких-то долгов и сведение баланса.
Тимур раздражал меня своей беспомощностью и каким-то нарочито детскими способами мне помочь. А еще бесил меня, как живое напоминание того, что я уже никогда не смогу стать прежней. Той, кого он полюбил. Или использовал. Это теперь стало уже неважным.
Глава 53 ; Бэлла
Меня дико раздражают пришлые люди, особенно, когда они тащат с собой к нам в кафе своих детей и заботы. По большому счету, для меня человеческие отпрыски и проблемы – это синонимы. Люди считают своих детенышей мелкими, а проблемы большими, хотя это совсем не так. И то, и другое – одинаково ничтожное по своим размерам. Люди вообще склонны преувеличивать то, что их гложет. Эти вечные разборки между супругами, зависть к успеху подруг, разбор самой заурядной обиды до размера молекулы, анализ прошлого, страх перед будущим, соревнования в карьере, размере автомобиля, длительности и дальности отпуска – как же меня достало выслушивать весь этот шлак. Я уже готова даже к тому, чтобы дети таскали меня за мой поседевший хвост, пытались вывернуть наизнанку ухо, чтобы изучить его внутреннее устройство, и даже к тому, чтобы пожертвовать им пару волосков из своих роскошных усов, похожих на проволоку, только бы не слушать по кругу одни и те же повторяющиеся разговоры их родителей. Надо признать, меня вообще утомила карусель моих жизней, похожая одна на другую, ведь каждая из них всегда была так или иначе связана с ударами, потрясениями, лишениями и негативом от присутствия людей. Среди них были и хорошие сердца, но для того, чтобы встретить хотя бы одно стоящее, приходилось прожить целую жизнь. Это очень дорогая цена за свидание с добром. Лариса Юрьевна как-то процитировала «Маленького Принца», рассказывая кому-то про очередной хамский приезд Киры: «Вы красивые, но пустые. Ради вас не захочется умереть». Она, как всегда, тактична и деликатна. Знала бы она, что я в подобном вакууме, наполненном бездушными, серыми, однообразными особями, живу уже 8 раз к ряду.
И я бы так и продолжала думать, если бы не одна встреча сегодня. Я сейчас не про девушку, которая частенько наведывалась к нам на бизнес-ланчи, ее я видела регулярно, от нее знатно смердело онкологией, больничными чернилами, страхом и рухнувшими надеждами. Не могу назвать ее заурядной, но и сказать, что она вызывала мой повышенный интерес тоже не поворачивается язык. Классическая лимитчица с повышенным уровнем амбиций, лейкоцитов, обид, легким расстройством психики на фоне недоверия к жизни и мужчинам, и слабой поддержки из вне; но с отличной пластикой, похожей на нашу породу, и темпераментом, свойственным всем рыжим, но тем не менее заключенном в холодные рамки расчетливости, самообладания и ума. Эти черты характера могли в ней только воспитать, выдрессировать, закалить. Быть может, прошлые драмы или тоже жестокие люди, не знаю. Рыжие ведь рождаются «без тормозов», а эта - была нетипичной представительницей касты. За всей этой маской бесстыжести скрывалась нежная и хрупкая душа. Повсюду на ее удивительной коже были островки родинок маленьких и побольше, всегда так точно расставленных, как будто их наносил коричневой тушью кропотливый Хокусай;, стараясь нигде не ставить симметричных точек и храня тонкую, лишь ему понятную гармонию в этой россыпи меток. Лишь однажды я видела ее слезы, которые она тщательно скрывала, чтоб не дай бог, никто не увидел ее в таком состоянии. Рыжие люди плачут редко и совершенно невыносимо. Они розовеют, как пионы и становятся нежнее себя самих в сто раз, и от вида их слез растапливается любой лед.
Но в этот раз мое внимание привлекла другая гостья, которую я хорошо знала, но очень давно не видела. И ее привела за собой эта рыжая страдалица, ни на секунду не подозревая ее немое присутствие. «Гостья» за ней не вошла, как обычные посетители. Она впорхнула, видимая лишь для меня. Пыльная, полупрозрачная, переливающаяся оттенками серого, зеленого, сиреневого, обронив пару перьев, которые тут же поднял наверх незримый ветер и уволок прочь куда-то наверх, сквозь потолок, который Лариса Юрьевна так давно мечтала побелить. И дело тут вовсе не в том, что потолочные трещины способны что-то вытащить наружу, нет. Эти перья принадлежали тени, способной проникать сквозь любые материи. Девушка еле ползла к столу, в то время, как ее пернатая спутница легко и страстно кружила над салфетками, канделябрами, занавесками и свежей выпечкой в тарелках ничего не подозревающих посетителей. Чем дальше проходила девушка, тем длиннее позади ее ботинок и пальто оставался склизкий, желтовато-янтарный след, похожий на мёд, клей, патоку и слизь одновременно. В эту липкую жижу ссыпались девичьи волосы, одышка, пот, усталость и жажда. Отвратительная навязчивая масса с каждым ее шагом набирала вес, и старательно и хватко цеплялась за края ее одежды, поднимаясь все выше по рукаву, чтобы достичь своего постоянного лежбища, привычно обосноваться в районе подмышки и приняться насиловать ее нервные окончания своей методичной, размеренной игрой. Эту киселевидную, вязкую дрянь в народе принято называть Боль. В современном мире ее посещения часты, но непродолжительны. Нынешняя медицина, в отличие от средневековой, научилась обезоруживать ее похотливые бесформенные пальцы. Быть может поэтому Боль сейчас умеет только внезапно и непредсказуемо нападать, а как только получает ответный удар по своей жидкой морде – трусит, молниеносно капитулирует и прячется в крапивных кустах.
Я выгнула спину, имитируя разминку после сна, чтобы скрыть свое удивление. Настолько большой, хамской, неуязвимой Боли, так беспощадно опутывающей женщину, я не видела давненько. А если принять по внимание и то, что в союзниках с этой разыгравшейся тварью за девушкой увязалась и Смерть, щедро теряющей свой острый пух, беснуясь в танце над несчастной, мне стоило напрячься. Компания собралась что надо.
Боль заметила меня первой. Она не любит кошек. И это взаимно. «Сехмет? Это ты?», - протянула она мое настоящее имя. Я скривилась и зашагала к ней навстречу. Хотелось проверить эту вязкую крысу, так ли она храбра в присутствии древней силы, способной ее ликвидировать вибрацией своей шерсти. Ну, конечно, нет. Та начала ежиться и пытаться спрятаться под шарфом девушки. Я остановилась, чтобы приглядеться к тому, чем именно сейчас камуфлируется оробевшая скотина. Вот ты где! Ты думаешь, я не найду тебя в сухожилиях? Выходи и поговори со мной, иначе я улягусь на девчонку. Боль выглянула почти сразу после фразы, какого-то огромного мужика: «Вер, помочь тебе снять пальто?». И едва я успела запомнить имя своей подзащитной, как Боль высунула свой длинный липкий язык и зашептала: «Меня вызвали сюда, Сехмет. Я не сама пришла. Я и Онкология, сама знаешь, начинаем работать вместе только на последних стадиях. Я бы не пришла, если бы не хирургия. Поэтому не грызи меня, я тут сущность подневольная». Пфф, обожаю оправдания Боли. Они настолько же нелепы и абсурдны, как свидетельства маньяков, утверждающих, что жертва сама их спровоцировала. «А ее зачем привела?», - спросила я, махнув головой на пока еще мерцающую Смерть. «Тише ты, она хоть и неощутимая пока, но уже может слышать. Ее позвала не я. Я вообще тут не при чем. Мы с ней только-только вернулись из Мариуполя. Она пока только принюхивается к Вере. Но могу тебе сказать, что наша Хозяйка сама не против смерти. Она подумывает об уходе. Просто пока еще не четко сформулировала свой запрос. А я ей в этом просто помогаю».
Я посмотрела на Веру. А потом взглянула на Смерть. Обе были похожи на голограмму, рванные, мигающие, не полноценные, но в шаге о того, чтобы познакомиться. Со Смертью говорить не было никакого желания. До моего рандеву с ней еще полно времени. А вот Веру стало жаль. Боль замотала головой, давая понять, что если я сделаю еще шаг, то беседа прервется. Я не сделала этот шаг. Я запрыгнула к обездоленной девчонке и положила голову на колени. Пусть передохнёт. Боль зашипела, как гашенная сода: «Пошшшла отсссссюда, ссскотина, я вернусссь». «Посмотрррриммммррр»- было моим ответом.
Глава 54 ;
27 октября
Я жалею, что очень мало фотографировалась, пока была здорова. Наверное, девчачья любовь к фотокарточкам прививается мамой. Мне кажется, именно через фотообъектив, который родители не выпускают из рук с первых минут жизни их чада, девочка начинает осознавать, что привлекательна. И тогда это зернышко детского понимания себя, как красивого субъекта, селится где-то в районе лопаток и с тех пор заставляет держать спину ровно, голову прямо, не щуриться и выразительно улыбаться. Моя мама тоже была не самой большой поклонницей фото. Нам с Митькой удалось сохранить только три снимка. Два остались у меня. На одной из них она держит меня руках, забрав из сада. Красивая, хоть и с усталой улыбкой. А на другой я кормлю ее выдуманными вкусняшками из детской посуды. Мама на ней с приоткрытым ртом и зажатыми глазами. Нелепая фотка. На третьей – мы стоим вчетвером, за полтора года до полного разрушения семьи. Ее я взять отказалась, и она досталась Митьке.
Он, кстати, звонил опять. Попросил приехать к нему в Смоленск на реабилитацию после того, как станут известны результаты гистологии. Что-то говорил еще про настоятельницу в Спасо-Вознесенском монастыре, способной принять меня, и о том, чтобы я читала молитву священномученику Ипатию, и о том, что очень любит меня и молится за меня, ставя свечи за здравие. А я поймала себя на мысли, что не молилась с тех пор, как покинула ту страшную розовую квартиру на Войковской. Будто охота пропала. Ну, или, когда в жизнь приходят деньги, нужда тревожить Бога отпадает сама собой. Надеюсь, он не забыл про меня за эти годы разлуки.
Эх, впереди еще одно грустное расставание.
Я пообещала Пабло, что успею выписаться до его отлёта. А он неуклюже поцеловал меня, промахнувшись мимо щеки и оставил слюнявый след где-то в районе моего уха. А потом скинул в вотсап фотку объявления, на которое наткнулся в холле, пока ждал моего бегства. Фотограф Дарья Дубцова просит связаться с ней всех желающих девушек, перенесших мастэктомию для участия в фотопроекте. Пабло написал: «Ты слишком красива в любом своей форме. Сделай фотки. Покажи пример силы другим девчонкам. А когда победишь тварь, присосавшуюся к твоей прекрасной груди, будет что вспомнить. Ну, или забыть, когда станешь вредной склеротичной старушкой».
Нет, милый Паблито, фоткать свое уродство я не дам никому. Не снималась красивой, не стану этого делать, превратившись за 3,5 часа в неполноценную, бракованную куклу, уж точно.
Ну, всё, пора спать. Еще одна ночь без моей жизнерадостной соседки. Пусть у нее все будет хорошо. А я остаюсь пока один на один с неизвестностью. Возможно, где-то сейчас работает лаборант, держа в руках стекла с моими клетками, производит какие-то манипуляции с ними, исследует и получает результат, от которого зависит вся моя жизнь. Он механически вписывает слова в заключение и, наверное, отправляется после этого в уборную, покурить или закинуться энергетиком. Совершенно не думая о том, что его слова либо спасут меня, дав надежду, либо прикончат, как это сделал однажды паук с несчастным червяком, которого мы с Митькой ему подарили.
Глава 55 ;
28 октября
Ненавижу утро! И ненавижу, солнечные дни! Такие, как сегодня, например. Ночью мне снился такой приятный сон, как с Митькой маленькие мы бегаем по лужайке, на душе так легко и спокойно, нет никаких проблем и забот. Солнце своими яркими желтыми лучами подсвечивает и без того наши огненно-рыжие головы. В какой-то момент мне начинает печь кожу от солнца: сначала ноги, потом руки и, наконец, лицо. Я пытаюсь отвернуться, но скрыться некуда. Митька говорит: «Верка, ну, ты чего, не вертись! Это же солнышко тебя так целует». Но тут мне становится уже просто невыносимо, и я просыпаюсь. Меня и так все раздражает, а тут еще и яркий свет в глаза. Не знаю, как это объяснить, но в последнее время солнце для меня стало невыносимым испытанием. Все, чего я хочу в этот момент – закрыть жалюзи и одеть солнцезащитные очки. Собственно, что я и сделала. За время моего нахождения в больнице график моего сна и бодрствования приблизился к общепринятым нормам. Я бы предпочла оставить все, как было. Может быть, я вампир? Уж слишком я люблю сумрак.
Кстати, Надежда, я начала заниматься спортом. Пишу это и становится самой смешно. Мой спорт в прошлом – это кардио, силовые, опасные элементы, которые не каждый мог повторить. Сейчас же моя активность заключается в том, что я, сидя на кушетке, пытаюсь поднять на 45° свою долбанную левую руку, которая никак не хочет двигаться! Боли адские настолько, что можно умереть. Да, блин, мне иногда во время разработки мышц действительно хочется просто умереть, если это прекратит тот тайфун невыносимой боли, рвущей меня на куски! Я, в прямом смысле, прохожу инквизицию…
Я хожу на лимфодренаж, делаю лечебную гимнастику, подчиняюсь врачу, который пытается реанимировать мою руку. Всё без толку. Рука просто не работает. Она легла мёртвым грузом и с каждым днём становится все толще и тяжелее. А еще это ужасное чувство стекающей жидкости по руке, хотя никакой жидкости на самом деле нет. Удаленные лимфоузлы дали о себе знать разорванными связками, сухожилиями и нервами вперемешку. У меня три огромных шва, одна огромная чёрная дыра внутри меня. Такая же черная, как та кошка в кафе. Несколько дней подряд думаю о ней. Так она нужна мне сейчас. Зеленоглазое обезболивающее.
Глава 56 ;
29 октября
Слава Богу, я дома. Вчера, когда я выходила из этого города страданий, под названием Клиника Блохина, и увидев цветы в руках Тимура и счастливые лица Машки и Пабло, собравшихся этим пестрым цыганским табором ради моей выписки, поймала себя на мысли, что могла выходить вот так же, но счастливая, здоровая, с ребенком из роддома. С грудью, полной молока, как максимум. С целой грудью, как минимум.
А вместо этого меня под локоть поддерживала медсестра, таща в руках сумку с больничными пожитками. Больница выпотрошила меня, и наспех заштопала, отправляя во внешний мир инвалида, лишенного всяческого будущего. Ты можешь сказать сейчас: «Ну, другие люди в войну, например, лишались конечностей, но ведь находили в себе силы и желание жить»… И ты будешь права. Сейчас я себя ненавижу и за эту слабость, которую в меня подселили незнание, неуверенность, и бесконечный страх, ведь пока не придут результаты гистологии, я нахожусь в буквальном смысле на «качелях», раскачивающих меня между жизнью и смертью. Господи, где взять силы, чтобы просто ждать, не накручивая себя ежесекундно? Если ты слышишь меня, прошу, помоги мне пройти этот отрезок пути с достоинством. Или просто дай сил, и всё остальное я сделаю сама, как, впрочем, и всё до этого…
Машка заметно нервничала, как-то глупо улыбалась, заискивала и вообще выглядела странно. Но, честно говоря, не было ни сил, ни желания разбираться в ее очередных загонах. Все, чего я хотела, это просто оказаться в домашней душевой кабине, чтобы впервые за 2 недели отмокнуть и смыть с себя больничный пот, сукровицу и запах. Тимур, как услужливый заяц, всё пытался всучить букет моих любимых желтых роз. Вот с одной стороны, приятно, что помнит о моих былых пристрастиях в цветах и пытается как-то заботится, а с другой - в нынешней ситуации это выглядело так убого. Я ведь не могу сейчас даже полноценно держать чашку, не говоря уже об увесистом венике, который даже при всем своем благолепии не может меня ни обрадовать, ни умилить.
Пабло помог взобраться в машину. Моя жизнь сейчас состоит из вот таких деталей, а именно «чего еще я самостоятельно делать не могу». Раньше воздушное кольцо под куполом сцены не страшило меня, а сейчас ступенька в Рэйнже кажется непреодолимой преградой. И так теперь во всём. Я сидела на заднем сиденье его тачки, впервые за столько месяцев в новом физическом и моральном статусе. Когда-то в ней мы проводили свои лучшие моменты поездок, а сегодня в ней царила, какая-то натужная тишина. Пабло почти все дорогу молчал. Было такое ощущение, что своим негативом, щедро исходящим от меня, я просто заполонила все пространство вокруг себя. И каждый человек, которого не зацепила моя участь, теперь вынужден попросту стесняться быть счастливым, чтобы не причинить мне боль. Меня испугало это наблюдение, ведь я совершенно точно не хочу, чтобы моя болезнь стала причиной чужого неудобства. У Пабло впереди новая жизнь, свободная от предрассудков, необходимости лгать. Его ждут счастье и любовь, и клянусь, я очень за него рада. Машка во время поездки тоже была необычайно тиха. Обычно она хоть разбавляла гнетущие паузы, но не в этот раз.
Мне бы очень не хотелось, чтобы наша «святая троица» распалась. Ни из-за отъезда Пабло, ни из-за моей онкологии. Я всегда верила, что дружба – это работа, про которую нельзя забывать даже на сутки. Тонкая ниточка, связывающая сердца и характеры посторонних друг другу людей, требует внимания, ухода и заботы не меньше, чем маленький ребенок. Поэтому всё, решено. Мне нужно взять себя в руки и как следует начать фильтровать свои эмоции, так как потерять связь с близкими – это меньшее, чего бы я хотела сейчас. Особенно сейчас.
Ну всё, я пошла мыться, пока Тимур там грохочет посудой и пытается накрыть типа «праздничный стол».
Глава 57 ;
29 октября, вечер
Надя, Боже, как же я реву. Лицо, как красная подушка. Рука висит мертвым грузом. Вся квартира в воде. Вот только пообещала тебе держать негатив в узде… И не справилась с собой даже на первых минутах пребывания дома.
Тимур ушел. Но перед этим ударил меня. Вернее, это я напала на него, а он оттолкнул меня с такой злобной силой, что я отлетела к комоду, шарахнулась головой и потом просто вопила, как потерпевшая только одну фразу: «Пошел вон! Пошел вон отсюда!». Орала с такой силой, что в дверь позвонили перепуганные соседи, а Тим выскочил, как пуля, чуть не сбив с ног и этих несчастных старичков, прибежавших ко мне на помощь. «Психопатка конченная! И да, я найду и помоложе, и покрасивей, и поздоровее, не беспокойся!», - это все, что я услышала от него, прежде чем дверь, ведущая к лестнице с шумом хлопнула, причем так, что из нее вылетело стекло и разлетелось вдребезги.
Какой ад. Я не знала, за что хвататься. То ли за ушибы, то ли за дверь, выталкивая за нее и успокаивая соседей, умоляя их, чтобы не звонили ни в полицию, ни хозяйке квартиры. То ли за свое покалеченное тело, которое ну никак не заслужило, чтобы с ним вот так обращались.
Мне так себя жалко… Так жаль. Залила слезами всю квартиру уже. Порылась в кухонных ящиках, в доме не осталось ни одной бутылки вина даже. Походу этот монстр выдул всё в мое отсутствие, оплакивая «потерю кормильца». Тварь! Как же хочется выпить сейчас… Нет сил ни идти в магазин, ни просить Машку. Вообще никому ничего рассказывать не буду. Всё, с меня достаточно чужого сопереживания, псевдозаботы. Ага, после которой можно просто сорваться на мне. И чуть не убить…
Пусть катится нахрен отсюда и вообще больше не возвращается. Пошли вообще все к черту! Всё. Не могу больше.
Глава 58 ;
30 октября, ночь
Прошло четыре часа. Мне так стыдно. До меня впервые дошло, что означает фраза «гореть от стыда». Это действительно так и работает. У меня жар. Все тело ломит, ноги как будто чужие. Но это ничто по сравнению с тем, что колотит сейчас в моей голове. Я оборвала весь телефон Тимуру. Там все время короткие гудки, в вотсапе пропала его фотка на аватарке. Значит он меня просто заблокировал. Я устала рыдать. Такое ощущение, что вся жидкость, включая кровь и слезы из меня выпарила высокая температура. Врачи предупреждали о такой реакции - я приняла нурофен. Но они вряд ли могли знать, что душить меня дома будет не реакция организма, отправленного на реабилитацию, а ощущение стыда. Какой позор перед соседями, которые, наверное, сейчас думают, что живут рядом с неблагополучной семьей. А если еще догадаются сообщить об этом в полицию или собственнице квартиры, мне реально хана. Остаться на улице с перспективой искать ночлег, а потом и квартиры объезжать, платя комиссию риелторам, депозиты новым хозяевам – это просто приговор и для моего здоровья, и для кошелька.
Но, честно говоря, и это сейчас меня заботит меньше, чем то, что я сделала с Тимуром. Не представляю, что он сейчас чувствует из-за того, что я ему тут устроила. Мы впервые в жизни так сильно поскандалили. Что у меня, что у него – совершенно адекватные характеры, и я нифига не понимаю, как такое вообще могло прийти мне в голову. Такое ощущение, что в меня вселился какой-то демон. Или я действительно просто съехала с катушек, не знаю…
Короче, причина ссоры – моё мытье. Да, прикинь, Надя, из-за этого оказывается можно поубивать друг друга. 14 дней, страшных дней, я провела в больнице с открытой раной, дренажной трубкой, разорванными венами, мышщами, сухожилиями. Естественно, о ванных и душевых можно было забыть. Голова грязная, а тело… Весь уход, который я могла себе позволить – это ополоснуть одну здоровую подмышку. В остальном мне помогала нянька, которую моя чистота и безболезненность во время процедуры, мягко говоря, волновали мало. У нее таких, как я, страждущих, еще пол отделения, среди которых много старух. А я молодая, должна сама как-то превозмогать боль. Одним словом, я мечтала о том, чтобы оказаться в родной ванной комнате, без сланцев, без брезгливости и присутствия чужих людей. Просто хотелось шагнуть под воду и стоять так часами. Мне казалось, что только тонна воды сможет хоть как-то стащить с меня какую-то налипшую жижу. Не могу объяснить это ощущение… Но такое чувство, что я вся перепачкана то ли медом, то ли жвачкой, то ли чем-то липким и мерзким. Так вот, я пошла в душ. Не хочу описывать, чего мне стоит сейчас даже просто стянуть с себя штаны. Я не могу толком ни сесть, ни встать. Боль причиняет абсолютно каждое движение. Я позвала Тимура: «Можешь мне помочь?». Он, конечно, сразу прибежал, стал суетиться. Я очень спокойно ему говорила, что от него требуется, иначе это бы превратилось в клоунаду, где он все время мельтешит и охает. Просто подсказывала ему «придвинь коврик ближе к душевой», «распутай фен», «спусти шампунь пониже» и т.д. Он начал меня раздевать. Но не так, как это было когда-то. Сегодня он неуклюже пытался достать то одну руку, то другую из растянутого худи, и я с ужасом пыталась перехватить его взгляд, который так или иначе должен упереться в мою изуродованную грудь. Он будто читает мои мысли и демонстративно отводит глаза. И тут я начинаю понимать, что завожусь. От обиды, от ярости, от того, насколько он жалок и ничтожен в своем этом участии. Вместо того, чтобы сразу купировать это в себе, я шагнула в душевую, понимая, что ненавижу его. Я выдавила из себя: «Ты не мог бы не прикасаться ко мне?», прекрасно понимая, что в крохотной ванной комнате, с трудом вмещающей в себя душ, раковину, унитаз и стиральную машину, не считая двух взрослых людей, это неизбежно. Помогая мне взобраться на ступеньку, он нечаянно дотронулся до спины. У меня прям мороз по коже пробежал, настолько нервы были на пределе. Вода хлещет, а я стараюсь не шевелиться, чтобы пока он возится с пузырьком геля для душа, не прикоснуться к нему еще раз. А сама готова разлететься на куски, настолько меня бесит и он, и его жалость, и этот гребанный шампунь, который тоже придется открывать его руками. И тут он начинает стягивать с себя футболку. Я в ужасе разворачиваю голову, чтобы не обращаться к нему корпусом, пряча грудь, похожую на окровавленный блин, и начинаю кричать: «Зачем ты ее снимаешь?». Он обалдел и стал мямлить: «Ну, чтобы не замочить одежду, хотел помочь. Ну, хотя бы голову или спину намылить, ты же не достанешь сама». И тут меня просто прорвало: «Намылить? А поцеловать ты меня случайно не хочешь? А может тебе ещё чего другого? Ты ж изголодался, наверное, тут без своей Веры?». Он вытаращил глаза и стал бубнить типа «ты с ума сошла что ли? Я вообще не этого хотел». А меня несло полосой всё дальше. Я стала орать еще громче: «А ну, конечно, хотеть такого урода, как я, может только извращенец. Ведь ты это хотел сказать?!». В ответ неслось его «я не это имел в виду, что с тобой?», «я всегда буду тебя хотеть, ничего не изменилось». Но каждая его фраза делала мне только больнее. У меня началась истерика. Все орала и орала: «Выйди отсюда! Не смотри на меня! Отстань! Ты что думаешь? Я теперь чудовище, да? Ручное домашнее, на твоей привязи? И ты будешь шляться, а потом говорить своим бабам: «Я не могу ее бросить, потому что жалко ее?». Да вот хрен тебе! Это не ты меня бросишь! Это я тебя бросаю, козел!». Дальше плохо помню, так как просто села под воду и выла, как ненормальная. Не знаю, сколько времени я так просидела, но когда, наконец, вышла, застала Тимура сидящим на диване в зале, скукоженного, какого-то сгорбленного, похожего на старика. Когда он поднял лицо, я увидела на нем следы от пальцев, так сильно он сжимал голову. Но вместо того, чтобы успокоиться и извиниться, я начала накручивать себя дальше. Я начала тараторить: «Запомни одно, никогда, слышишь, никогда ты не сможешь меня унижать своей жалостью! Я вообще тебя не держу! И если хочешь, можешь прямо сейчас катиться к здоровым, молодым и красивым девкам! Тебе даже искать не придется, понял? Я вот сейчас прям могу договориться с девчонками из клуба, что далеко ходить? Они там, знаешь, на многое способны за пятерку. Но для тебя я даже о скидке договорюсь, думаю, за 4,5 тысячи они тебя обласкают не хуже, чем я когда-то. Тебе рыжие, наверное, надоели уже? Может брюнетку хочешь теперь? Могу азиатку предложить, да вообще выбор там у нас всегда богатый». Я потянулась к телефону, и даже начала искать номера девочек, как тут Тимур вскочил, как бешенный, выбил мобильник из рук и завопил: «Дууура! Как же ты меня достала! Ты конченная просто! Истеричка! Поняла? При чем тут твои шлюхи? При чём? Ах да, я ж совсем забыл, что весь мир крутится только вокруг тебя и твоей больной головы!». Он начал ходить по всей квартире, швыряя вещи, и на секунду не мог остановиться в своем крике. Такого Тимура я видела впервые. Он кричал: «Лечи лучше мозги свои, а не грудь, идиотка! Я уже месяц, как собака, сижу и терплю каждый день! То у Веры настроения нет, то есть, но ненадолго. Вера болеет, Вера страдает. А кто у нас тут мальчик для битья? Конечно, я! Ну, а кто же? Что ж не срываешься на своем Пабло, например? А зачем? Ведь Тимур все стерпит, всё сожрет. На мне можно скрывать злость, грубить, выставлять меня вечно жалким прислуживающим рабом. Я не виноват в твоей болезни, поняла? И много бы отдал, чтобы вернуть все на прежнее место. Ты что думаешь? Мне не тяжело? А ты вообще хотя бы на секунду задалась вопросом, а что у меня происходит на душе и не только на душе! А ты знаешь, что я разорен почти? Что я вложил почти все, что у меня было в пирамиду? Ну, о том, что это пирамида я позже узнал, когда все мои бабки сгорели! Все! Ты понимаешь? А, ну откуда тебе это знать? Ты ведь привыкла, что только о тебе все заботятся, и носятся с тобой, как с хрустальной! А у меня тоже проблемы, поняла? Мне тоже плохо!»
Когда я услышала, что это он обо мне заботился, я окончательно слетела. Я подлетела к нему с желанием просто врезать по этой охреневшей морде, которую я кормила за свой счет полугодиями и даже пискнуть не смела. Влепить не получилось, долбанное тело даже в ярости не слушалось. И я высказала ему всё, что так долго копила в себе: «То есть тебе хватает наглости еще меня попрекать в этот сложный для меня момент? Ты, урод, проживший за мой счет все эти месяцы! Ты мне будешь говорить о поддержке, которую тебе, бедненькому, пришлось оказывать своей женщине в течение каких-то долбанных трех недель? Да тут все в этом доме куплено за мой счет! Ты не забыл? И вместо того, чтобы пытаться разбогатеть на своих дебильных марафонах, которыми пичкают таких ленивых придурков, как ты, лучше шел бы на нормальную работу и пахал, как положено мужику! Хотя, о чем это я? Какой ты мужик? Ты даже не баба! Ты – самый обычный альфонс и неудачник!».
Ну, собственно, на слове «неудачник» я и отлетела к комоду. А дальше ты все знаешь.
Глава 59 ;
30 октября, полдень
Сейчас на часах 12.30. Тимур так и не вышел на связь. Я ночевала одна. Ну, «ночевала» громко сказано. Я иногда проваливалась в сон, потом подскакивала, мне казалось, что наступило утро, а потом смотрела на часы и понимала, что дремала всего 40 минут. Температуры почти нет, но все тело по-прежнему чувствует себя так, будто его переехало катком. А его рядом нет. Хочется просто кричать от этой невыносимой душевной боли и сжирающей меня обиды. Дом похож на поле битвы. Кругом разбросанные шмотки, фен, который не пригодился, и тарелки, которые каким-то чудом уцелели. Жаркое, которое готовил Тимур, пригорело. Хороший образ для описания моего ощущения сейчас. Я тоже, как жирная масса, прилипшая к стенкам кастрюли - прогорклая, несъедобная и никому не нужная.
А еще мне адски стыдно. Я по 100 раз в минуту прокручиваю и прокручиваю слова, которые наговорила ему. И никак не могу найти объяснения своим поступкам. Мы почти никогда с ним не ссорились. Даже Машка, которая в своих прогнозах после того, как мы съехались, не давала этим отношениям срока жизни более, чем в пару недель, признавала, что мы с Тимуром хорошо спелись, хоть и не понимала до конца, что же я в нем нашла. Мне и самой было сложно объяснить природу наших чувств, я просто всегда знала, что они настоящие, искренние, и неподдельные. Клубные звезды обучали меня искусству, как быстро понравиться гостю, как быть удобной, как заставлять его расставаться с деньгами при помощи улыбки, взгляда и прочим женским штучкам. А с Тимуром я всегда, абсолютно всегда, была собой. Без ужимок, без фальши, без техник обольщения. Он любил меня просто за то, что я есть… И как он смотрел на меня. Это отдельная тема. Знаешь, чего я до сих пор не могу понять? Что можно найти прекрасного в только что проснувшейся женщине? Я напомню, что просыпалась я не нежным лютиком в белоснежных простынях, как в телевизионной рекламе, а вообще-то после пьяных гулянок, ставших частью моей работы. С плохо смытым макияжем, перегаром, отходняком. Скомканная, потасканная, с еле продранными глазами. В этом виде я выходила из комнаты на кухню, где он обычно уже варил кофе, и стояла пару секунд, чтобы привыкнуть к дневному свету. И вот в этот момент я видела такие влюбленные его глаза, будто вместо непротрезвевшей танцовщицы перед ним стояла обнаженная Афродита. Обычно это заканчивалось тисканьем и попыткой поцеловать меня. А я всегда сопротивлялась. Потому что считаю, что целоваться с утра могут только актеры в гриме, укладке и только в присутствии оператора.
Ну, вот, Надя, пока писала это, опять разревелась. Мне так хочется попросить у него прощения. Мои голосовые не прослушаны. Я же в блоке. В инсте пока еще не в черном списке, но там он нечасто сейчас появляется после необходимости использования VPN;. Набрала его отца. Он не поднял трубку и не перезвонил. Телефона его мамы не знаю.
А еще я не понимаю, ну, неужели я обидела его настолько сильно, что в нем не осталось хотя бы капельки сострадания? Ведь мы встречались не день и не два. Мы же должны были пожениться… Разве это все было враньем? В жизни не поверю… Он ведь знает, что я даже бутылку воды сейчас открыть не могу без его помощи. Он мне так нужен. Тем более сейчас.
Глава 60 ;
31 октября
Утром меня разбудил звонок. Я аж подпрыгнула. Думала, что звонит Тимур. На экране высветился обычный городской номер. Так не хотелось отвечать. Наверняка, какой-то очередной спам с предложением пройти бесплатное обследование спины, зубов или мозга. Эти звонки сейчас для меня, как красная тряпка для быка. Так и хочется ответить этим беспринципным продажникам: «У меня рак, который не выявила такая же клиника, как ваша. Сможете что-то ещё мне предложить?». А потом послушать, как им всем становится неловко и как они выбиваются из разработанных алгоритмов разговора. Готова спорить, что к такому повороту их тренеры не готовили. Я какое-то время просто провисела над экраном мобильного и все-таки взяла трубку. И хорошо, что это сделала. На том конце провода вежливая секретарша моего лечащего врача уточнила мою почту и сказала лилейным таким голоском: «Ваши результаты готовы, сейчас скину заключение и могу записать Вас к Петру Андреевичу на консультацию прямо сегодня. Часов в 16. 00 Вас устроит?». Мое сердце заколотилось, я подтвердила встречу.
Чтобы через несколько часов узнать, что из шести вырезанных лимфоузлов, два позитивные! Из трёх удалённых опухолей, все три оказались злокачественными! А значит метастазы могут быть переброшены, куда угодно и когда угодно. Под ударом в первую очередь кости. Теперь я буду проходить, какое-то сумасшедшее лечение, которое будет оберегать мою костную систему, и параллельно мне продолжат гормональную терапию, которая будет разрушать мои кости, но при этом уменьшать опухоль. Вот такое перекрёстное лечение. Ах, да, и еще меня ждет увлекательно путешествие в мир лучевой терапии.
Ты, наверное, удивлена тем, что я так спокойно об этом говорю? Если честно, я тоже.
Глава 61 ;
1 ноября
Привет, моя Надежда! Вчерашнее спокойствие испарилось так же быстро, как мгновенно исчезают капли воды на раскаленной сковороде. Виной тому злосчастный интернет. Вот скажи мне, Надя, зачем я только туда полезла? Выйдя вчера от врача, я, словно зомби, шла по улице и мотала в голове только одну мысль – что это за зверь такой лучевая терапия. Естественно, от Петра Андреевича я получила только общую информацию: для чего и почему мне необходимо пройти это лечение. Но больше о лучевой терапии я не знаю ничего. Точнее не знала. Да я даже не слышала никогда, что такое бывает! Дома я закопалась в интернете в поисках отзывов, информации о том, как это происходит, какие побочные эффекты бывают и как вообще люди проходят через это. Я перечитала, мне кажется, миллионы веток различных форумов, пересмотрела сотни фотографий счастливых и не очень пациентов, всевозможных аппаратов, которыми направляют эти самые лучи. Не знаю, каких чувств внутри у меня сейчас больше: страха, отчаяния, обиды или злости. Я просто не понимаю, за что мне это? И где мне взять сил, чтобы это вынести? Самое страшное, что я узнала из интернета, что это радиация высшей степени. Да, возможно, благодаря лучевой терапии мне удастся избавиться от этого проклятого рака, но чем я при этом рискую! Я и так уже превратилась в чудовище, у которого нет одной груди и практически не работает левая рука, так теперь у меня есть перспектива облысеть, заработать геморрой от вечной диареи, разрушить здоровые органы, получить ожог и приправить всё это проблемами с кожей. Ах, да, совсем забыла, после лечения я буду вынуждена прятаться от солнечных лучей. Да я, в принципе, и так уже готова скрываться не только от солнца, но и от окружающих, дабы не пугать их своим видом. Как же мне сейчас плохо и страшно! И Тимур по-прежнему не выходит на связь. Он же так и не ответил мне ни на одно сообщение ни в вотсап, ни в инстаграме. Я звонила ему еще несколько раз, точнее, несколько десятков раз…или сотен. Это молчание убивает! Вспомнила о нем и сразу начали душить слезы. Ну, почему он так жесток ко мне? Ты знаешь, это так странно осознавать. Еще пару дней назад мы были самыми близкими людьми на свете, а сейчас он так далеко, что невозможно себе представить. После его ухода у меня буквально образовалась огромная рана на душе, которая ноет, не дает мне покоя. Без него мне будет не справиться… Без него я не хочу жить!
Глава 62 ;
5 ноября
Паблито, дорогой ты мой человек! Сейчас ты, наверное, уже «куришь бамбук» в своем Амстердаме, залюбленный, затисканный, самодовольный, освобожденный, как Джанго;. Прости, что не смогла приехать на твои «проводы». Не хотела портить твою финальную вечеринку в Москве своим болезненным видом. Лучевая дается мне не слишком хорошо. Хотя вряд ли на этой планете есть человек, который может сказать об этой процедуре что-то, напоминающее наши совместные походы на массаж: «Ламай выжимает все соки, но, в принципе, это терпимо». Кстати, Паблито, я столько раз тебя мысленно поблагодарила за то, что вытащил меня тогда к этой волшебной тайке. Ведь если бы не тот наш поход к ней, я бы вряд ли занялась чек-апом и вообще своим здоровьем. В очередной раз убеждаюсь, что не бывает случайных встреч и событий. Ты же, так получилось, стал не просто прекрасным другом, но и нечаянным моим проводником в тот мир, в котором я, к сожалению, осталась одна. Нет-нет, не подумай, я тебя не просто ни в чем не виню, я наоборот, благодарна. Просто иногда так «прорывает обшивочку», что хоть вой. Ты улетел сегодня. И вместо того, чтобы наговаривать тебе долгие грустные голосовые, я пишу сюда. Дневник как-то неожиданно для меня стал моей «Библией» и терпит мои откровения, озвучить которые я не решусь никогда и никому. А бумага, как известно, все стерпит. Поэтому, разреши, я продолжу свой печальный монолог.
Сегодня пятый день, как не звонит и не появляется Тим. Я прекрасно понимаю, что во всем виновата только я. И все, что я сейчас имею – результат лишь моих «усилий». Да, неосознанных, да, не со зла. Но, блин, ты даже не представляешь, как же иногда становится погано на душе от мысли, что наша история с ним может закончиться вот так бездарно, из-за какой-то ссоры, где оба были на взводе, неадекватные, злые, уставшие. Ты, как никто другой, можешь понять меня сейчас. Твой пример, твоя сила, с которой ты сражался за свое право любить, до сих являются истинной демонстрацией того, как не отступать от своей мечты. А я почти сдалась, хоть и глубоко внутри себя берегу еще надежду поговорить с Тимом, признать свои ошибки и в конце концов, просто опять воткнуться в его небритую шею своим носом и как следует прорыдаться туда. Но не от бессилия, как раньше, а наоборот, от признания того, что еще всё можно исправить. Ты знаешь, как бы это страшно не прозвучало, но мне кажется, я научилась жить с онкологией. С медицинской точки зрения, ее эпицентр вырезали, удалили, отвезли на безопасное расстояние от моего измученного тела. А я все равно чувствую ежесекундное ее излучение, которым пропитаны мои мышцы, кости и мысли. Всё, как в любви, Паблито. Сколько не удаляйся от объекта своего обожания, его имя, голос, память и запах будут жить в тебе очень долго. С тобой мне удобно говорить на эти темы. Ты всегда был особенным, чутким каким-то в этой части жизни, касающейся чувств. Машка… Она другая. И, казалось бы, из нас троих эта дама даст фору каждому по количеству партнеров, свиданий, активности в Тиндере;, страсти к жизни, но все-таки одна вещь ей недоступна. Это чистая, тихая, доверчивая любовь. Машка в своем глобальном прыжке не способна заметить такую важную мелочь. А мы с тобой научились ее не только обнаруживать в себе и других людях, но и жить с ней. Ты, правда, преуспел в этом больше, чем я, потому как смог ее беречь, охранять, заботиться. А я … Я всё грохнула одной ссорой, в которой сконцентрировалось недовольство, ярость, гнев, неадекватность, эгоцентризм, себялюбие. Короче, Пабло, ты куда мудрее меня. Береги в себе любовь, как и прежде. И будь чуток с этим чувством, которое сейчас испытывает к тебе другое сердце. Ну, не мне тебя учить… Ты и сам всё прекрасно знаешь.
Если бы всю эту романтичную лабуду я наговорила тебе лично, ты бы, наверное, подумал, что я окончательно свихнулась то ли на фоне депрессии, то ли на фоне того дерьма, которым сейчас щедро пичкают мое и без того обезумевшее тело. Помнишь, как мы смеялись над шуткой: «Вечеринка у Дэцла дома. Шахматы, кроссворды, компот в ассортименте»? Ну, вот примерно в той же интонации я читаю ежедневно врачебные назначения. Там есть всё: гормоны, лучевая и химиотерапии, тонны витаминов Д, омеги и прочих БАДов.
Я действительно стала сентиментальной, плаксивой, несдержанной. «Сдаешь, мать», - ты бы сейчас сказал мне и обнял своими огромными ручищами. А я бы шмыгала тебе в ответ своим носом, но не от кокса, как раньше, а прикинь, прост от слёз и соплей. Да, вот так расклеилась я.
Сейчас я достала свою заначку, которую прячу в твоей обувной коробке и вдруг погрузилась во все эти слезные воспоминания. Тебя нет всего несколько недель в Москве, а я уже скучаю по тебе, прикинь…
Помнишь твои супер вечеринки в клубе? Хотя вряд ли. Ты же приезжал к полуночи раз в два месяца, набуханный до состояния облака. Врывался в клуб так, будто тебя зовут не Парвиз Латифи, а Илон Маск, Дэвид Бэкхем или Джей Гэтсби. Не знаю, что служило поводом для тебя превращаться из скромного талантливого творца в разнузданного кутилу, сорящего деньгами, причем так, что целый клуб закрывали под тебя одного. Господи, как же было потешно наблюдать за изумленными лицами других гостей, приехавших в клуб за приключениями, и с ужасом обнаруживающих твое щедрое, беззастенчивое присутствие, которое означало для них лишь одно – сегодня в заведении гуляет самый крутой альфа-самец Москвы, оплачивающий выступления всех девочек клуба разом. И не так, как они на 30-40 минут, жадные искатели дармовой женской красоты, а на всю смену. До закрытия. В эту ночь все сотрудники клуба без исключения – от охраны и барменов, комфорт менеджеров и стилистов, официанток, диджеев и учениц – «принадлежали» только тебе. А ты, вместо того, чтобы хотя бы пальцем притронуться к самым красивым телам столицы, на зависть всем посетителям, лил рекой «Cristal» и «Dom Perignon»; до тех пор, пока в этих игристых потоках не захлебнется каждая девочка. Гости же лишь могли наблюдать за этим разгулом. Издалека и не дольше 15 минут, а после поспешно давились не премиальным шампанским, а водкой, завистью и досадой, и, наконец, покидали наши ряды. Ты просто не оставлял им шанса. Твои деньги, масштаб и сила делали всех посетителей такими беспомощными, жалкими и убогими - мало, кто мог это вынести.
А если бы они только знали, что ни одна женщина в этом клубе тебе не нужна, клянусь, они бы повесились прямо на наших чулках. Не знаю, почему я раньше тебе об этом не говорила, но мы тебя так ждали. И как только ты появлялся на пороге, охрана передавала по рации одну кодовую фразу: «Пабло на месте». Для нас это означало всегда только одно: «Сегодня будет праздник. Сегодня заработают все». А для меня еще и какую-то невероятную радость от мысли, что я близко дружу с таким крутым размашистым сердцем.
Ну, что, размашистое сердце, пусть твой новый виток в жизни будет менее крутым на поворотах, и наконец, обретет нужный тебе ритм рядом с любящим человеком. Ты, как никто, заслужил размеренный покой, равновесие и желанный баланс.
А я. Я буду сражаться с болезнью. Брать с тебя пример. И брать деньги из коробки с твоими инициалами. Курс лучевой в Москве стоит почти лям. И это жесть!
Глава 63 ;
11 ноября
Лучевая терапия. Ничего общего с лучами солнца, добра, положительной энергии эта дрянь не имеет. Ее так назвали только потому, что хотели, наверное, замаскировать ее суть. Там все просто. Ты просто встаешь каждое утро, и как на работу отправляешься на облучение, призванное разрушать опухоль, а заодно психику, образ жизни, самочувствие, настроение и жизнь. Лучишься после этого, как солнце в Москве, ну, то есть редко и токсично. Сама процедура, к счастью, оказалась абсолютно безболезненной. Да и занимает она не более 5 минут. Но каждый день, видя огромную железную дверь с предупреждением о радиации, мне становится страшно. Страшно, что это радиация, это же опасно, а тебя так лечат.
Отделение радиологии находится в отдельном корпусе клиники Блохина. Здесь меня встретили огромные коридоры, раскрашенные в замысловатые абстракции и символичные солнечные лучи, участливый персонал и винегрет из судеб. Разговаривая с девочками из других палат, узнала, что от лучевой бывает тошнота, головокружение, рвота, диарея. Но мне сразу сказали, что каждому свое, то есть совсем не факт, что у меня будет все и сразу. Что ж, это обнадеживает, потому что часть симптомов у меня уже проявилась, причем достаточно ярко. Еще встретила женщину, которая все 6 недель мучилась с кишечными расстройствами. Ее лечили, капали системы, но без толку. Такова реакция организма. А были девочки, которым приходилось прерывать лечение из-за низкого уровня лейкоцитов в крови. А делать это ох, как нежелательно, так как действие накопительное. Не хотелось бы мне оказаться на их месте! Больше всего на свете я хочу, чтоб быстрее закончился этот ад, а растягивать это сомнительное «удовольствие» вот уж точно не в моих планах. А большинство такие, как я, кого постоянно тошнило. Пожалуй, это самая распространенная побочка. Обнадеживает только то, что по окончании терапии, все придет в норму. По крайней мере, так мне говорят бывалые.
Во всем этом занятии есть один плюс. Я каждый день захожу в «Мираж». Есть и пить ничего не могу, правда. Тошнит и рвет даже от запаха пищи. Но Лариса Юрьевна и ее кошка всегда мне рады, несмотря на то, что денег я их заведению почти не приношу. Я ради проформы, заказываю салат, черный кофе и малиновый чизкейк. Из всего этого изобилия выпиваю только кофе, плачу за всё, и тем самым покупаю возможность побыть с пушистым анальгетиком наедине. Черная кошара, чувствуется, тоже привыкла ко мне. Стоит мне только зайти, как животное, будто о моем приходе объявили в гонг, несется к моим коленям. Я глажу и глажу ее, словно от этого ритуала зависит мое будущее. А она всё мурлычет, как заведенный трактор, изредка поднимая на меня свои изумрудные глаза с тонкими зрачками. Когда она смотрит на меня, мне становится невыразимо легко, даже несмотря на то, что ее когти в этот момент выпущены из толстеньких подушек, не хуже, чем у Фредди Крюгера. Так прикольно наблюдать за тем, как они появляются и прячутся в такт ее тяжелому женскому дыханию. Она сопит, кряхтит, но ни на секунду не прекращает свой странный ритуал. Не знаю, что такого в ней зашито, запрограммировано, спрятано, но мне всегда становится легче рядом с ней. Возникает такое ощущение, что сходит липкость с кожи.
Пожалуй, мои пальцы, запущенные в ее шубку – это лучший действенный наркотик, который я когда-либо пробовала. И самый дешевый, что немаловажно сейчас для меня. Почти миллион рублей, отданный за муки лучевой терапии, и 450 рублей за свидание с этой немолодой красавицей ежедневно. Неплохая цена за реабилитацию.
Интересно, сколько будет стоить выкупить ее? Она продается?
Глава 64 ;
13 ноября
Сегодня ровно 2 недели, как ушел Тим. Он так и не вышел на связь за все это время, не ответил ни на одно мое сообщение. Знаешь, Надя, равнодушие страшнее войны. Мне так больно и обидно, что каждый день этот человек выбирает не быть в моем настоящем, не быть здесь, где он так нужен. Он просыпается и решает продолжать молчать, тем самым отдаляясь от меня все дальше. А я не могу выбросить его из головы, постоянно думаю о нем. Да и чувство вины меня абсолютно не хочет покидать. Оно гложет и гложет меня, как голодная собака особо понравившуюся кость. Все-таки в той ссоре я перегнула палку. Мне бы увидеться с Тимом хоть на минуту, чтобы объясниться. Я уверена, что он меня простит. Вот увидишь, точно простит и все у нас наладится! Мы столько времени были вместе. Не может же одна ссора вот так вычеркнуть меня из его жизни.
Фууу…Опять это чувство стекающей жидкости по руке. Меня прям передернуло. Ты знаешь, Надежда, за две недели двигательные функции совсем не восстановились. Я по-прежнему, как раненный однорукий солдат. Ночами мучает боль, а днем беспомощность. Я не могу поднять левую руку, а про то, чтобы ей что-то удержать, даже и речи быть не может. Вот по этой причине вчера у меня и случился очередной погром. Хорошо, хоть в этот раз никто из соседей не прибежал на шум. Виной всему стиральный порошок. Будь неладен тот день, когда я приобрела этот огромный пакет весом в 6 кг. Решила я постирать вещи. Благополучно загрузила все собранное по квартире в стиральную машину и полезла в шкаф за порошком. Раньше он всегда стоял на уровне груди, но по какой-то неведомой мне причине Тим переставил его на самую верхнюю полку. Извергая изо рта все вспомнившиеся мне в тот момент выражения, я побрела на кухню за табуретом, потому что дотянуться до верхней полки, стоя на полу, просто нереально, да и поднять руки вверх для меня сейчас кажется невозможным. Табурет показался мне непосильной ношей, но то пиная его ногами, то перехватывая правой рукой, я все-таки донесла его до санузла. Превозмогая боль, я вскарабкалась на него и дотянулась до заветной полки. Но дальше все пошло не по моему продуманному плану. Я взяла мешок с порошком, но в этот момент меня пронзила острая боль слева. Рука, как будто онемела и все, что я держала, устремилось на пол, не забыв задеть по дороге полку с косметикой и аксессуарами. А дальше все, как в тумане. Будто замедленные кадры из кинофильма: табурет предательски выехал из-под моих ног, в полете я ударилась о всевозможные препятствия, оставив на своих красивых ногах синяки в самых невероятных местах и вишенкой на торте стало мое вывихнутое колено, на которое, следовательно, я и приземлилась. На меня нахлынули такая злость на эту проклятую болезнь и обида на Тима, что в доли секунды, я разнесла все, что еще осталось целым в ванной комнате. В этот момент мне хотелось его убить за то, что он оставил меня одну именно сейчас, когда мне так плохо, когда я не могу решить даже самые элементарные бытовые вопросы. Это было низко с его стороны так поступить со мной. Он повел себя, как слабак. Прям ненавижу его за это! Я нахожусь в каком-то смятении. Вся эта ситуация перевернула мою жизнь с ног на голову. Я запуталась, Надя.
Глава 65 ; Бэлла
Сегодня снова пришла моя грустная любимица. Да-да, мне и самой пока непривычно находиться в состоянии такой сильной привязанности к кому-то из людей. Но факт остается фактом. Эта женщина с невероятными синими глазами, таскающая за собой Боль, словно двойника на пуповине, мне однозначно запала в душу. Есть в ней что-то полумистическое, отрешенное, и при этом очень сильное. Это, кстати, удивительная особенность многих людей, за которыми я вынуждена вести свое наблюдение. Свою силу, которую им щедро выдает Жизнь сразу при рождении, практически никто даже не видел в глаза. Я уж не говорю о том, чтобы люди начали исследовать ее, понимать подаренные им масштабы и использовать на полную катушку. Люди ленятся, и поэтому их сила чахнет, подсыхает и становится размером не больше портмоне, хотя изначальная величина сравнима с парашютом.
У Веры та же история, с одной поправкой. Свою силу она использовала много лет, это чувствуется. Но с появлением это беспардонной Боли, почему-то скисла. Лариса Юрьевна относится к ней, как к дочке. Это заметно. Выражает свою благосклонность моим любимым способом. Посредством еды. Она старается положить ей в суп кусок курицы побольше, в десертную тарелку корзинку с малиной покрупнее. Лариса Юрьевна умеет правильно любить и заботиться. А Вере сейчас нужны гигантские порции любви, особенно материнской.
Вера пришла сегодня, какой-то особенно исхудавшей, и хоть Смерти на этот раз я рядом не наблюдала, она была похожа на искалеченное животное. Я подошла к ней, и пока Лариса Юрьевна не видит, выцыганила у нее кусок курятины, она все равно плохо ест, а мне – лишним не будет. И пока я заметала следы своего беспринципного обжорства (ну, должны же быть у старушки хоть какие-то слабости? Я считаю, я заслужила свой избыточный вес в своем избыточном возрасте), она вдруг резко встала и заковыляла к холлу. Там они долго о чем-то говорили с Ларисой Юрьевной, на секунду мне даже показалось, что она «стучит» на меня. Хотя вряд ли, ведь изъятия еды было добровольным, ну, с легким налетом манипуляции и давления. На то я и опытная попрошайка, в конце концов. Лариса Юрьевна долго смотрела на меня в то время, как Вера ее в чем-то жарко убеждала. В кафе сегодня слишком много детей, в этом высоком, почти ультразвуковом шуме, мне с моим увядающим слухом ничего не разобрать. А затем Вера обняла ее так, будто та ей сделала самый большой подарок на свете. На левой руке ее висела Боль, скаля мне свои мелкие зубы, а правой Вера прижала к себе хохочущую Ларису Юрьевну, приговаривающей: «Ну, пусть она принесет тебе счастье. Готовь квартиру гостье. Она у нас дама с характером».
Я правильно расслышала слово «квартира»? Что это значит? Неужели у меня будет дом? О, Боги…
Глава 66 ;
15 ноября
Надя, Надя! Так волнительно. Чувство, будто совершаю поступок какого-то космического масштаба. Короче, рассказываю. Сегодня днем я традиционно оказалась в «Мираже» - это стало моей доброй традицией. Вот так в мою жизнь органично вошел уютный семейный ресторан, полный хороших добрых сердец, домашнего уюта и потрясающе вкусной еды вместо безудержных плясок под алкогольным градусом. Меня каждый день просто тянет туда невидимой силой. Так, словно там я могу найти, какой-то важный секрет, ответ, помощь. Пока не разобралась, что именно так сильно откликается внутри. Да и ладно. Раз тянет, значит надо идти.
Все было, как обычно. Меня встречают там уже, как члена команды, правда с увечьем, низкой скоростью в отличие от той же Виолетты, которая носится по заведению, как хаотичная молекула. Да и готовить я не умею, не то, что Айнур, ей я и в подметки не гожусь. Но сегодня что-то щелкнуло во мне. Я посмотрела на пришедшую Бэллу, автоматически протянула ей угощение, и пока наблюдала, как она жадно слизывает остатки бульона с пола от кусочка курицы, который я украдкой пожертвовала моей черной спасительнице от боли, вдруг поняла. Я хочу ее забрать к себе!
Это был такой искренний позыв, решение, импульс! Я не отдавала себе отчет ни в том, что Бэлла, мягко говоря, не бездомная и давно стала частью кафе, и не подумала о том, что ее могут не отдать мне. И уж совершенно точно я не задумалась о том, что в съемной квартире животным никогда не рады. А я в любой момент могу загреметь в больницу, не в состоянии заботиться об этом прекрасном животном. В этот момент мне было чихать абсолютно на все условности, проблемы, трудности, здравый смысл и ответственность! Я просто вскочила и подошла к Ларисе Юрьевне, выпалив фрагмент мысли: «Можно с собой?». Господи, я такая бестолковая, сама не поняла, что ляпнула. Лариса Юрьевна засуетилась, обрадованная, что я хочу забрать еду домой и стала причитать, мол, какая я осунувшаяся и бледная, и мне надо хорошо питаться. И тут я прервала потоки ее заботы и сказала: «Можно я Вашу Бэллу заберу с собой? К себе. Навсегда». Она так растерялась. Было видно, что в ее огромном сердце, полном любви, сострадания и человечности, черная бестия занимает не последнее место. И не давая ей шанса на вежливый отказ, впервые в жизни использовала свой диагноз в качестве убийственного аргумента. Это было нечестно по отношению к хозяйке кафе, но и у меня в этот момент в голове пульсировала только одна мысль: «Я хочу жить рядом с Бэллой. Она мне нужна. И всё». Моя решимость вкупе с умоляющими глазами сделали свое дело. Лариса Юрьевна побледнела при фразе «Только она способна спасти меня от боли. Прошу Вас!» и согласилась. Моему счастью не было конца. Она стала беспокоиться, что в руках кошку не увезти, стала перечислять атрибуты кошачьего быта, необходимых к приобретению. А я прижалась к ней со всей силой, с какой только позволяет моя больная грудь, и сказала: «Завтра у нее будет все самое лучшее!». И убежала из кафе, забыв спросить главную участницу этой сделки «А хочет ли Бэлла ко мне?».
Пишу это и впервые за столько недель улыбаюсь. На душе так радостно и повторюсь, нереально волнительно…
Только что вернулась из «Бетховена». Не люблю интернет магазины. Мне нравится выбирать вещи лично, особенно для первого в моей жизни питомца. Лежанка, миски, игрушки, и запас еды на ближайшее время готовы.
Бэлла, девочка моя, добро пожаловать домой!
Глава 67 ; Бэлла
И всё же непривычно обрести свой собственный дом. Свой, от балконных перил до входного коврика. За эти пару дней я даже успела не просто освоиться, но и даже начинать привыкать к мысли о том, что мне повезет встретить старость в умиротворении и тишине. Я, конечно, буду скучать и по рукам Ларисы Юрьевны, и по кухне Айнур и Зины, но покой, который можно найти в почти всегда пустующей квартире не сравнится ни с чем. Наконец, рядом не будет этих гогочущих человеческих отпрысков, беготни официанток, криков улицы и прочего гвалта, травмирующих мое созерцание мира. Мой мир теперь сократился до размеров двушки, зато собственные значимость и масштаб выросли кратно. Да, от скромности я не умру, но ведь миссию, которую я выполняю для этой потрясающей девушки, простой тоже не назовешь. Боль в этой квартире больше не появляется. Не рискует больше лярва даже на порог шагнуть. Пусть и дальше сидит под дверью, выкрикивая мне свои пустые проклятья. Плевать я на эти угрозы хотела.
А вот с болезнью Веры найти общий язык не под силу даже мне. Онкология, в отличие от других, не имеет ни одного органа чувств. У нее нет ни глаз, ни ушей, ни языка. Поэтому договариваться с ней бесполезно. Можно только уничтожить и молиться, чтобы ее остатки навечно потеряли память о сделанном, и больше никогда не попытались повторить опыт жизни в теле выбранных жертв.
Рак вообще потрясает своей тупостью. Питаться хозяином, чтобы его убить и умереть вместе с ним в тот же момент. Можно ли найти в природе еще одного настолько же бестолкового паразита?
Кстати, о паразитах. Как только я уснула, погрузившись в сладкие молочные грезы, в безмолвии и покое, как послышался шум в замочной скважине. Я уж было хотела выбежать навстречу к своей новой кормилице, чтобы не запустить цепляющуюся Боль в наше уютное жилище, но от входа потянуло чужим запахом. В дверном проеме появилась темная высокая фигура. Это мужчина. Неприятный человек. Мне не нужно задаваться вопросом, как работают кошачьи обоняние и зрение, но скажу одно, нам сразу становится понятны намерения того или иного субъекта. Это моя природная данность. И этот гость в чёрном пуховике, от которого смердело табачным дымом, метрополитеном и дурными планами, мне не понравился сразу.
Я беззвучно спрыгнула на пол и заняла осторожную позицию для аккуратного наблюдения из-под разложенного дивана. В отличие от псов, сохранность нашей собственной безопасности занимает главенствующее место в списке приоритетов, нежели целостность хозяйского барахла. И стала изучать повадки незваного гостя с собственным комплектом ключей от Нашего Дома.
Незнакомец прошел по комнатам, будто ища подтверждения, что они пусты. И после беглого осмотра приступил к задуманному. Он очень спешил, распахивая одну за другой створки шкафа. На пол летела одежда, белье, панамки, документы, фотоаппаратура, ремни и прочий скарб. Затем вещи оперативно перемещались в сумки, пакеты, мешки единым комком. Он громко вздохнул и повторно пошел по комнатам, детально вглядываясь в детали быта. На этот раз ему на глаза попался мой лоток и мяч (зря Вера его купила, кстати. Ну, совсем не по возрасту и не по рангу мне такие прибамбасы). И тут его шаги направились обратно в спальню. Я вжалась спиной поглубже в складки пледа. Не хотелось бы, чтоб он меня обнаружил. Но вместо моих поисков он вернулся за другим. Он стащил несколько обувных коробок с верхней полки и замер, будто увидел что-то невероятное. Меня просто раздирало любопытство, на что же можно так долго, безотрывно и внимательно смотреть. Гость переминался с ноги на ногу, и тут с его длинных русых волос начали сыпаться Сомнения, мелкие, как клопы, графитового цвета, юркие, с раздражающим писком. Мерзость, какая. Не хватало нам чужой гадости в доме, где живет Болезнь. Таким «педикулезом» чаще всего страдают именно мужчины, нерешительные, слабые, малодушные. Как правило, внешне они очень привлекательны, остры на язык, любят много внимания, но женщинам от них нет никакого прока. Ведь в их смазливой голове всегда живет Страх, который и рождает полчища этих отвратительных «насекомых». А они, как известно, при большой концентрации могут разъесть вокруг себя абсолютно всё.
Я стала пятиться глубже, но проклятая отожравшаяся пятая точка уже уперлась в мебельную спинку и никак не давала продвинуться дальше. Неизвестный тем временем запустил руку в коробку, скомкал содержимое и быстро утопил его в нагрудном кармане, причем так быстро, что я так и не успела рассмотреть, что же это было. А затем он удивил меня окончательно. Если до этого он небрежно и яростно разбрасывал вокруг себя содержимое шкафов Верки, то в этот раз этот странный человек аккуратно собрал коробки и педантично расставил их на полке. Не нравится мне этот хмырь. Стоило мне об этом только подумать, как он вдруг просто сорвался с места. Буквально за несколько прыжков он допрыгнул до прихожей, истерично хватая мешки в свои длинные крупные, как у хищника, ладони и исчез.
Дверной замок подтвердил финал его исчезновения. Я, наконец, могу выдохнуть и покинуть свой импровизированный окоп. У меня есть большие вопросы к Вере. Первый – почему меня не предупредили, что в дом могут проникать незнакомые мужчины? Второй – какие отношения ее связывают с этим «вшивым»? На такое я не подписывалась, когда согласилась тут жить!
Глава 68 ;
18 ноября, после полудня
Я открыла дверь и за ней не оказалось Его кроссовок. Старых, больших, таких привычных. В прихожей сразу освободилось 80% площади, оставив мои пару ботинок 38-го размера в одиночестве. Я вошла домой после очередного сеанса «лучей добра» и сразу обнаружила пропажу обуви, до боли приевшейся глазу. Рванула к шкафам и замерла. Там тоже висели осиротевшие вешалки, в ванной – в гордом одиночестве визжала зубная щетка. Он даже забрал инструменты из икеевской коробки, которыми пользовался в до сих пор неоконченном ремонте. Какая педантичность при сборе…
Пока я делала этот глухонемой обход наших с ним когда-то владений, было такое ощущение, что сердце стартовало в каком-то безумном марафоне. Я готова поклясться, что слышала эти глухие удары о свою грудную клетку изнутри. Будто огромный кровавый колокол играет реквием. Сначала медленно, потом все быстрее, пока не набрало бешенный ритм. И меня просто стошнило. Не знаю, что на этот раз послужило причиной того, что тело словно вывернули наизнанку – очередная доза облучения или невероятных размеров обида. Слезы, что удивительно, совсем не приходили, словно слезные каналы кто-то прижег, навсегда лишив меня возможности выпустить обиду наружу, хотя бы частично…
Сук, как же больно. Я кое-как дошла до кровати, чтобы не упасть в коридоре. И просто лежала, не в силах закрыть глаза. Все рассматривала пустоту вокруг и внутри себя.
Какая же трусость, просто зайти в мое отсутствие и вывезти вещи, не удосужившись даже позвонить. Ведь не бывает так, чтобы люди расходились, не поговорив, не дав другу другу возможности попросить прощения, или объясниться хотя бы… Даже у преступников есть шанс на последнее слово. А он своим поступком просто лишил меня и этого.
И ведь при этом ни одной совместной фотки из рамок он не вытащил. Мое счастливое изображение проиграло в соревновании с отверткой и плоскогубцами… Так жестоко мое самолюбие еще никогда не уступало вещам. Не знаю, сколько я так пролежала, оглушенная, беспомощная, раздавленная. Бэлла опять легла рядом, разглядывала мое истощенное лицо, а потом просто закрыла глаза, заведя свою мурчащую шарманку, и утащила меня в сон.
Проснувшись поздно вечером, я просто подскочила, будто меня кто-то укусил во сне. В комнатах по-прежнему было темно и непривычно пустынно. Значит, мне это не приснилось. И тут я предательски разревелась. Я плакала так громко, как никогда в своей жизни. А потом в одну секунду успокоилась, как будто кран перекрыли. Я смотрела в потолок и понимала. Он ушёл, даже записки не написав.
Ушёл.
Ну что ж. Значит его обида стоит того, чтобы я сегодня забила на протокол питания, поведения, да и вообще на всё забила! Хочу шампанского, яркого макияжа, людей, вкусной еды, звонка Машке и гори оно все огнем!
Тимур, ты сегодня вынул из меня сердце. Верни ключи. Будь если не мужчиной, так хотя бы человеком.
Глава 69 ;
18 ноября, вечер
Машка будто дежурила у телефона. Схватила трубку, мне кажется, когда еще ни одного гудка не прозвучало. На том конце раздалось ее встревоженное: «Алё, малышка! Ну как ты?». Голос нервный, дерганный, ошалелый. Мне вдруг стало так неудобно перед ней. Сразу вспомнила обвинения Тима, изрыгающего из себя двести обвинений в секунду, одно из которых плотно засело в моей голове, а именно: «Ты что думаешь, весь мир крутится вокруг тебя? Никто не виноват в том, что ты заболела». Машка, наверное, тоже жертва моих припадков, заложница срывов, плохого настроения и дурных вестей. И я просто разревелась в трубку: «Машуль, ты прости меня за мои закидоны все… Мне так стыдно перед тобой. Я ж совсем исчезла не только из твоей жизни, я из своей-то выпала. Надеюсь, хоть не уйду с концами. Давай выпьем, а? Вот прям как раньше? Мы разругались с Тимуром. Тебя, наверное, эта новость обрадует. Короче, он забрал вещи, пока меня не было дома. Так что теперь мой статус обновлен. Безработная, больная, одинокая. Ну, чем не тост? Поехали забуримся куда-нибудь, наберем вкусной и вредной еды и нажремся, а?». Машка заверещала, как беспокойная мамаша, начала возражать, что мне в моем состоянии нельзя гулять, что надо себя беречь, и предложила приехать ко мне с вкусняшками. Но от одной мысли, что придется остаться в этих стенах, где вокруг опустевшие полки, ящички для часов, вешалки, будто выпавшие пазлы из мозаики – подкатывал комок. Нет, сейчас мне нужно именно бегство. Жаль, что Пабло нет рядом, мы за годы дружбы привыкли проживать потери и успехи, опираясь на плечи друг друга. А его масштабные покатые руки сейчас пригодились, как никогда. Ну, что ж. За неимением больших плечей, придется уткнуться сегодня в большую женскую грудь и как следует замариновать ее своими слезами.
Пока я собиралась, как разваренная манная каша, пытаясь одеться, накраситься и уложиться одной рукой, под которую то и дело норовила подставить свой лоснящийся загривок ласковая Бэлла, Машка успела доехать до меня. Она зашла с заявлением, которое было очевидно неизбежным: «А я говорила, что этому мудаку нельзя верить. Знаю, тебе непросто сейчас, но ты должна признать, Верка, твой выбор мужиков хромает похуже, чем у меня даже. Короче, я сегодня отпросилась со смены, меня Женька подменит. Ей полезно, пусть растет девчонка. Так вот, я вся в твоем распоряжении, хоть на всю ночь! Будем пить, будем есть, будем плакать, ну, или веселиться, как сама решишь». Она деловито зашагала по квартире, осматривая урон, который нанес Тимур своим бегством и вдруг взвизгнула: «Господи боже! А это что?».
«Не что, а кто! Знакомься, это Бэлла. Теперь она будет жить со мной» - и пока Маша не успела вылить потоки переживаний относительно здоровья кошки, моего здоровья и здоровья планеты в целом, я вцепилась в нее своей единственно здоровой рукой и поволокла на улицу.
Она завалилась на заднее сиденье майбаха (любовь Машки к такси бизнес-класса не убить) и сказала: «Мчим в «Страну которой нет»;. Я прильнула лбом к стеклу и вздохнула: «От любви, которой тоже больше нет». Кажется, такая песня даже есть у Орбакайте. В голове зазвучали фрагменты давно позабытой попсы, а пальцы автоматически стали передвигаться в поисках клавиш. Рефлекс пианистки ничем не забить. Ни танцами, ни удалением лимфоузлов, ни разбитым сердцем. Ну, что ж, пальцы шевелятся, значит пациент скорее жив, чем мертв. Это первая хорошая новость за сегодня.
Я соскучилась по нашим с ней посиделкам. И если раньше, мне иногда приходилось через силу выслушивать ее полупустую трескотню, то сейчас я в ней очень нуждалась. Сейчас я вообще готова участвовать в обсуждении любых абсурдных тем, лишь бы отвлечься от воспоминаний, беспрерывного прокручивания в голове слов, которых он мне наговорил, от мыслей, как учиться снова жить одной, у кого искать помощи…
Машка, щедро подливая себе малиновой настойки в прикуску с щучьими котлетами, раскрасневшись, испускала вокруг себя жар и рекомендации, которыми обогатилась на блогерских страницах инсты. Тут был весь ассортимент информационного силоса, который я так «люблю»: и принятие родовой программы, от коей я зря открещивалась, ведь мне, сироте, этим нужно было озадачиться в первейшую очередь; и психосоматика несчастной в браке женщины, у которой грудь подает сигналы о том, что её избранник ей противен (ой, тут много лилось в адрес Тима, и справедливого, и не очень. Машку несло, и я даже не сопротивлялась грязевым потокам из ее рта с поплывшей красной помадой). И кармические узлы, которые каждая девочка отрабатывает, если связь с женской линией династии разорвана; и астрологические коллапсы в определенном возрасте; и ретроградный меркурий и, конечно, нелюбовь к себе, как первоисточник всех бед, ранее изложенных.
Как бы я не пыталась влить в себя алкоголь в этот вечер, больше 50 грамм, увы, не вошло. Мозг был пьян стрессом и внезапным вечерним сном для и без того моей поехавшей головы. Машка же, наоборот, охотно пьянела и распалялась еще больше. И, наконец, дошла до своей коронной темы в кладези эзотерических познаний – и это были «Гадалки, ворожеи, колдуньи, ведьмы, знахарки». Моя страдающе-заискивающая гримаса, молящая о пощаде, не возымела никакого действия в качестве немого протеста. Машка была непреклонна: «Ну, это же порча, тут дураку все понятно. Ну, а чо? Ты вон у всех на виду крутила мозги самым успешным мужикам этого города. Быстрее всех сколотила себе стабильную клиентуру, приходящую посмотреть только на тебя, зашибала отличный бабос, уводила чужих покровителей… Ну, и потом, посмотри на себя. Все при тебе, и внешность, и ум, и талант. Верка, ты даже не подозреваешь, насколько злые бабы! И у них сейчас полно «орудий» для расправы. Это раньше, в 90-х, приходилось отморозков нанимать, чтобы те подкарауливали в подъездах с банкой серной кислоты их конкуренток. Сейчас же все делается очень чисто, аккуратно, анонимно. Нужны только волосы, вещичка какая-нибудь, и фотка, которую можно с аватарки в вотсапе распечатать. Ты же вот всегда халатно относишься и к своим расческам, и вон белья у тебя сколько из гримерки растащили. А? Не задавалась вопросом, кому это всё было нужно? А это очень легко все сейчас делается. Вон, посмотри, весь инстаграм заполнен профилями с предложением устранить соперницу с помощью порчи. Платишь какой-нибудь ведьме из Мухосранска полтинник, и она за эти деньги в лепешку расшибется ради заказчика. Фоточку твою в могилу к свежему покойничку положит, слова нужные скажет, свечку за упокой души. Раз-два и готово. Дальше остается наблюдать, как ни в чем не повинная девка начинает гнить заживо из-за всяких болячек, которые взялись непонятно откуда. Вот так, Верка. Ну, ничего, ты только не переживай. Слава Богу, у меня такая гадалка есть! Она не просто снимет с тебя проклятье, она еще бонусом и защиту мощную установит. Непрошибаемую, будь спокойна! Можем прям сейчас ей написать. У нее очередь на несколько месяцев вперед. Но для меня она сделает исключение».
Я впервые не стала возражать Машке. Не стала бесить ее своими отказами, возмущениями, насмешками. Вот не захотела тратить свою драгоценную энергию на опровержение этого бреда, которым Машка на почве чрезмерного употребления настоек, битвы экстрасенсов, сексоголизма, тиндера и марафонов Блиновской забила свою светлую голову. Я просто решила, что их знакомство с Митей, а ей он будет представлен не иначе как Иподиакон Серафим, теперь точно будет неизбежным и обязательным. Уж я-то постараюсь, чтоб он всю эту дурь из нее изгнал, вывел, изъял, уничтожил. Он по этой части большой спец. Это будет лучший экзорцизм, свидетелем которого я даже быть не хочу. Пусть сражается Слово Божье с Ересью. Я тут не нужна.
Я улыбалась своим планам. А Машка улыбалась мне. Люблю ее, наивную.
Глава 70 ;
20 ноября
Прошлая вылазка с Машей, похоже, была моей «предсмертной судорогой». Эдакий пир во время чумы, агония всех органов чувств. Если раньше после любой гулянки, самым страшным, что могло случиться – было примитивное похмелье, которое лечилось контрастным душем, крепким бульоном и бокальчиком игристого, то сейчас к моему отходняку неизменно добавляется жесточайшая депрессия просто от осознания произошедшего, происходящего и того, через что еще мне придется пройти. Эти мысли ни шампанским, ни ванной не лечатся.
Знаешь, Надя, теперь ты – единственная отдушина, с кем я могу быть откровенной, настоящей, плаксивой. И ты уж точно не обвинишь меня в том, что я эгоцентрична. В клинике постоянно советуют психологов, всякие курсы «анонимных онкобольных» - меня от одной мысли тошнит! Лучевая и химиотерапия действительно довели меня до того, что теперь абсолютно от всего тошнит… Абсолютно от всего, не говоря уже о необходимости сидеть по два часа в кабинете человека, назвавшего себя психологом. Этот специалист, безусловно, никогда не лишался груди, не проходил ни одного дня тяжелейшего лечения, теряя волосы, остатки здоровья и надежды вернуться к привычному укладу хотя бы на 40%, его вероломно не бросал любимый человек в момент болезни, но у него есть диплом, семья, непыльная работа и огромное желание раздувать свое собственное эго за чужой счет. Где искать жертв? Где, как не среди онкологически пораженных? Нет, выслушивать советы о том, как нужно героически искать в себе силы, чтобы сражаться со страшным недугом и жить дальше, от человека, который сразу после беседы со мной будет озадачен мыслями, где заказать столик с женой сегодня – я не буду ни за что.
Поэтому, Надя, ты сейчас заменишь мне сразу всех.
Если это, конечно, вообще возможно. Я вот кое-как нашла в себе силы, чтобы просто спрятать пустые вешалки и распределить свой скудный гардероб по всей площади шкафа, чтобы не натыкаться каждый раз на пустоты, образовавшиеся с его бегством. В противном случае, клянусь, я просто сойду с ума, если буду лицезреть визуализацию того, что у меня еще и внутри. Жаль, что душа – это не платяной шкаф, и ту дыру, которую оставил Тим после себя нельзя просто завесить чем-нибудь. Теперь физическая боль дополнилась душевными страданиями, приступами жалости, сменяемыми неконтролируемой агрессией. В течение дня я стараюсь отвлечься и, несмотря на нестабильное состояние здоровья и часто физического недомогания, мне это удается! Я живу! Именно живу, а не существую. Но, как только я ложусь в постель, я ощущаю страх. Это сложно объяснить, это страх неизвестности… Он подкрадывается ко мне незаметно и тихо, ложится рядом, и я пытаюсь не уснуть. Скролю в телефоне, пока глаза не закроются сами.
И да, мне стыдно, но я вчера после возвращения из ресторана, всё-таки еще раз набрала его номер. В последний раз. Короткие гудки, как приговор моим жалким попыткам услышать его голос. Даю тебе обещание, когда-нибудь я стану настолько сильной, что одним днем удалю все его фотографии, контакты, сотру в памяти все файлы, связанные с его именем. А пока я просто спрятала пустые вешалки….
Глава 71 ;
23 ноября
Пустота…По-прежнему скучаю по Тимуру. Я будто бы нахожусь на дуэли чувств. С одной стороны, я зла на него, а с другой – не могу выбросить из головы, тоскую. Мне сейчас очень одиноко и не хватает рядом родного плеча. Поражаюсь Машкиной способности со скоростью света переключать свое внимание с одного объекта обожания на другой, вновь растворяясь в ярких красках любви и страсти. А, может, она просто еще не встретила того самого, единственного, кто бы занял ее сердце целиком и полностью. Вот тогда бы, наверное, она смогла бы меня понять. Хотя сейчас я даже немного ей завидую. Быть может, если я могла бы так просто распоряжаться своими чувствами, это хоть немного облегчило бы мои душевные переживания, но это невозможно.
Я целыми днями прокручиваю в голове все наши совместно прожитые дни с Тимом. Как всегда, вспоминается только хорошее. От этого становится еще паршивее и больнее. Я много думаю о том, как сложилась бы наша жизнь, если бы не моя проклятая болезнь, которая вымотала нам всем нервы и довела до срыва и расставания. Я понимаю, что наделала много ошибок: сказалось и отсутствие опыта, и куча комплексов и неуверенностей, родом из детства. Меня каждый день гложет чувство вины, страх, что больше никогда подобного счастья не будет в моей жизни, что я разрушила любовь своими же руками, что я ничего не стою и никто никогда больше мной не заинтересуется. Пока не могу принять, что это конец. Это, как дурной сон, который все никак не может закончиться. Господи, как бы мне хотелось, чтобы это все было просто ночным кошмаром. Хочется открыть глаза, а я здоровая и такая же красивая, как прежде, рядом любимый Тим, а впереди свадьба и долгая счастливая жизнь. Новая реальность сделала из меня монстра не только в физическом плане, но и в эмоциональном. Мое настроение меняется молниеносно. От грусти до ярости разгон всего в пару секунд. Я ненавижу свое новое тело, я ненавижу свое отражение в зеркале. От некогда сильной спортивной фигуры остались только воспоминания, а от прежде густой длиной копны рыжих волос – жалкий крысиный хвостик, с которого так и норовит свалиться резинка. Моя кожа стала сухой и серо-бледного цвета, лицо покрыли морщины, а потухший взгляд передает всю тяжесть и боль перенесенного. Мне самой становится тошно, когда я вижу себя. От той Веры, которую когда-то впервые встретил Тим не осталось больше ничего.
Вот и вчера в очередной раз, увидев свое отражение в зеркале в спальне, у меня буквально снесло крышу от ярости, хотя ничего не предвещало такой бурной реакции. Дело близилось к ночи. Я сходила в душ и уже собиралась лечь спать. Привычно открыла бельевой ящик, чтоб взять ночную рубашку, когда на створке шкафа, где расположено зеркало, увидела свое отражение. Я замерла на какое-то время, разглядывая эту поникшую серую фигуру в зеркале. В какой-то момент полотенце, в которое я укуталась после душа, предательски развязалось и стремительно соскользнуло на пол. Ну, здравствуй, новая Вера. Вот ты какая, в полной красе. Разглядывая свой ужасный шрам вместо левой груди, в меня буквально вселился какой-то бес. Я с яростью начала хватать комплекты белья, которые я когда-то надевала на свое красивое тело, подчеркивая все прелести юной упругой груди. Для чего они мне теперь? Мне, инвалиду, который больше никогда ни перед кем не сможет показаться даже в полуобнаженном виде. Я начала рвать эти дорогие кружевные комплекты. Эластичная ткань буквально резала мои пальцы, не желая превращаться в гору лоскутов. Тогда я схватила ножницы и со всей имеющейся во мне силы вонзала их в некогда любимые люксовые бюстгальтеры, разрывая ткань острыми лезвиями. Клочья брендовых тряпочек летали по всей комнате, добавляя мне какого-то неистового азарта. Расправившись с одним лифом я самоотверженно переходила к следующему, все более яростно расправляясь с ним. Когда в ящике не осталось ни одного комплекта, я отчаянно принялась за скромно свисающие мокрые мышиные хвостики, которые когда-то гордо именовались волосами. Я нещадно кромсала и их острыми ножницами, не оставляя ни одного шанса остаться на моей голове. Опустошенная морально и физически, я рухнула на колени и зарыдала так, что слышно было, наверное, даже на первом этаже. С этим криком и слезами я, как будто выгоняла из себя всю ту боль, ненависть, обиду и злость, которые засели глубоко внутри меня. Не знаю, сколько времени я провела в этой агонии. В какой-то момент я буквально провалилась в небытие. Пришла в себя, лежа на полу в куче разрезанных тряпок и клочьев волос от того, что Бэлла настойчиво терлась и тыкалась своей головой в мою, будто бы заставляя меня подняться. На улице уже была глубокая ночь. Я кое-как сквозь слабость добралась до кухни, насыпала корма кошке, выпила свои успокоительные препараты и, наконец, отправилась спать. Знаешь, Надя, мне кажется, что так плохо мне еще никогда не было! Даже антидепрессанты не в силах справиться с этими эмоциями. Никого и никогда я больше не подпущу к себе! Не хочу опять оказаться в этой ловушке из чувств, которая неизбежно приведет к страданиям.
;
Глава 72 ;
26 ноября
Ой, сегодня был «цирк с конями». Ну, иначе эту якобы случайную встречу не назвать. Машка, конечно, тот еще «стратег». С таким талантом к театральным представлениям, ей бы не администратором в клубе работать, а режиссером-постановщиком в Больших и Малых драматических театрах.
Рассказываю. Еще вчера она начала закидывать свои, как ей кажется, «деликатные удочки». То в сториз выложит этого Леонида с подписью «Мой верный друг. Крутой юрист. И, кстати, холост. Девочки, налетай, от сердца отрываю», то мне напрямую напишет: «Ну, что ты киснешь одна по вечерам? Так и будешь, как старая дева, с кошкой своей сидеть? Мы вот с Лёней сегодня в караоке идем». Одним словом, ей казалось, что план свести меня с богатеньким клерком всегда был прекрасен, но трудно осуществим, пока мое сердце было увлечено «неудачником». Это Машкина цитата, если что. Я запрещала так говорить о Тимуре. А сейчас уже не могу повесить на ее язык замок, ведь это ей приходится ухаживать за мной почти ежедневно. Тимур просто слабовольно скинул с себя эту роль, оставив меня наедине с «режиссером», одной из задач которой теперь было устроить мою личную жизнь любой ценой. Все мои объяснения на тему того, у меня нет сил ни моральных, ни физических даже для того, чтобы накраситься, не говоря уже о том, чтобы быть милой, угодливой и сияющей барышней для какого-то хмыря в активном поиске, она просто не хотела слышать. У нее на все мои возражения заготовлен один железобетонный аргумент и звучит он так же увесисто и безапелляционно: «Клин клином вышибают».
Все эти дни мне удавалось соскакивать с темы знакомства. Не думала, что это когда-нибудь скажу, но есть плюсы в физических страданиях, которые рикошетят на мое выражение лица. Оно сейчас такое постаревшее, осунувшееся, и жалкое. Так вот плюс в том, что я вызываю жалость в Машке, когда она начинает говорить о Леониде и вынуждена сворачивать эту тему до следующего раза.
Следующий раз случился сегодня в 11.00. Время, в которое мы договорились, что она заберет меня из «Миража», где я обычно отсиживаюсь после принятия «радиоактивных лучевых ванн». Несмотря на то, что Бэллу я уже забрала, это место по-прежнему для меня является чем-то вроде дома, с улыбчивой «мамой» и шумной «семьей». Зная Машкину пунктуальность, я заранее засобиралась и медленно побрела к выходу, чтобы успеть глотнуть морозного утреннего солнца, которое так редко заглядывает в наши края. Машкиного гелендвагена нигде не было. Открываю телефон и вижу непрочитанную смс-ку: «Малышка, я траванулась похоже, лежу пластом. Сорри. Синяя Ауди, госномер 008. Лёнька выручил меня. Будьте знакомы».
Ну, а дальше, собственно, появился и сам Леонид, как черт из табакерки. Я узнала его по фоткам, которыми Машка щедро делилась со мной. Невысокий, с пшеничными редкими волосами, аккуратно распределенными между лбом и затылком (не удивлюсь, если он пользуется лаком сильной фиксации), в очках, гармонично скрывающих большой нос и глубоко посаженные карие глаза. Взгляд у него был такой бегающий, будто за эти несколько секунд у него была срочная необходимость максимально впитать информацию о моем внешнем виде. За время работы в клубе я неплохо научилась считывать значения мужских взоров. Только там всё было честнее, гости не отрывали глаз от нужных им локаций женского тела. А тут герой-любовник старался и сохранить дружелюбный взгляд, которого требует этикет, и заодно бегло оценить то, что прячется под моим пальто.
Он помахал мне рукой, я смогла только кивнуть. Мне стало его немного жаль - его и без того невнушительные габариты с каждым шагом на морозе, как будто уменьшались еще сильнее. То ли человек совсем не привык покидать теплый салон своего авто, то ли настолько волнуется от заранее разыгранного свидания – не знаю. И я решила ему помочь из сострадания к смущению холостяка, и крикнула: «Надеюсь, Машка в твоем справочнике записана теперь как Купидон. Это так?». Он засмеялся так громко и нервно, давая выход своим переживаниям, что тут мне стало понятно – главенствовать в сегодняшнем диалоге обречена я.
Он четко следовал подготовленной схеме, сослался на то, что у него были другие планы, но в них вмешался утренний звонок простудившейся Маши, чей жалобный голос умолял помочь ее лучшей подруге. Я не стала ставить его в еще более неловкое положение своим вопросом: «Так Маша простыла или все-таки отравилась?». В конце концов, это их дебютная драматическая постановка, огрехи могут быть.
Мы кое-как уселись в его автомобиль, он так мельтешил и суетился, будто рыба, попавшая в сеть, а я именно по этой причине старалась держаться от его хаотичных движений чуть поодаль. Не хватало сейчас получить от него какой-нибудь нечаянный толчок, свалиться на гололеде и рассыпаться от боли на куски. А еще при этом меня может и стошнить на его дорогущие ботинки. Идеальная встреча.
В салоне было неприлично чисто. Вот прям по-медицински опрятно. Я перехватила его секундный взгляд, брошенный на мои мокрые ботинки, и прям поежилась от мерзкого ощущения, что своим присутствием я нарушаю этот божественный порядок. Леонид быстро переменился в настрое, как только оказался на своей территории, пусть даже и в машине. На смену робеющему парню пришел типа озорной парнишка с замашками альфа- самца. Мне на какое-то время даже стало интересно наблюдать за тем, как происходит эта невероятная трансформация. Как меняется пластика в барском движении руки на руле, как преображается тембр и становится ниже и вкрадчивей, как он самодовольно поглядывает на себя в зеркало, будто ища подтверждений тому, что сейчас прекрасен и убедителен в своем образе. Я, наверное, выглядела в этот момент, как впечатленный зритель, идеально вписавшийся бы в толпу средневековых зевак с вилами, холщовых обносках и с сажей на лице. Рядом с таким персонажем самоутверждайся на полную, пока не надоест. Ну, реально, видок у меня вот уже несколько недель оставляет желать лучшего. Дульку из своих безжалостно покромсанных волос я собираю одной рукой, наклонив голову и стараясь быстро поймать заколкой непослушный хвост, поэтому он получается немного правее, косметику забросила, а гардероб теперь исключительно тот, что можно надеть, не прилагая никаких усилий. Это широкие худи оверсайз и штаны таких же размеров. Я не хотела ему нравиться, я даже немного кайфовала от этого диссонанса. Он, конечно, предложил поехать перекусить в «Пушкин»;. Я улыбнулась про себя: «С козырей пошел», а потом обвела себя глазами и сказала ему: «Боюсь, из нас двоих сегодня в любой приличный ресторан пустят только тебя. Давай как-нибудь в следующий раз. Я, как раз к тому времени помою шею и волосы». Шутка ему зашла, ему вообще похоже нравится смеяться. И мне кажется, я даже поняла почему. У него невероятно красивые зубы. Я фанатка улыбок, но эта… Такой идеальный прикус с тщательно выверенным цветом, размером и дугой могли быть только у самого озабоченного педанта. Без вредных привычек, со сбалансированным питанием, зубной нитью, мотки с которой, наверняка, рассованы по всем карманам, и ежемесячным профосмотром у ортодонта, парадонтолога и терапевта. Я решила проверить свои догадки и спросила: «Какой кофе ты любишь?» и бинго! Угадай, Надя, что я услышала в ответ? Он сказал, что любой кофе вреден, так как сильно закисляет организм, а учитывая, что кофе почти всегда подается с лактозой, то это вообще гремучая смесь для иммунитета кишечника. Ну, что ж. Я впервые услышала от мужчины на первом свидании о кишечнике. И я оказалась права в том, что передо мной классический столичный зож-маньяк с сердцем из сельдерея. По-моему, утро задалось.
Я попросила его отвезти меня домой, мечтая о том, чтобы заварить себе крепкого кофейку, налить американо не как положено, а прям по-российски в огромную чашку, которой можно перекрыть все лицо, открыть окно и покурить, прихлебывая сок из зерен. Что я и сделала. Сегодня я разрешила себе маленькое нарушение лечебного протокола, ведь как говорит мой врач: «Если очень хочется, то немножко можно». А вот Леонида я вычеркиваю из списка «навязанных мне продуктов». Не моё. И точка.
Вдоволь насладившись любимым напитком, я зашла с балкона обратно в квартиру. Проходя мимо большого зеркала в прихожей, я остановилась, разглядывая торчащие в разные стороны волосы, которые по-прежнему предательски покидают мою голову и напоминают мне недавнюю истерику. Я смотрела на себя, а в висках пульсировала только одна фраза: «Все будет хорошо! Я справлюсь!». И тут меня как будто подтолкнула какая-то невидимая сила. На ходу я всунула ноги в сапоги, накинула пальто и отправилась в парикмахерскую. Недалеко от дома на первом этаже многоэтажки находится маленькая цирюльня с незатейливым названием «Надежда». Сколько живу здесь, но никогда ее не видела. В голове пулей пронеслась мысль: «Мне сюда, это точно знак». Раньше я посещала салоны красоты премиум-класса, где на входе меня встречали шикарные девушки-администраторы, словно сошедшие со страниц глянцевого журнала, а каждая деталь в интерьере буквально кричала о роскоши. В этих пафосных местах всегда царит праздник жизни. И здесь точно нет места боли и страданиям. Сейчас, пребывая в своем состоянии, мне бы меньше всего хотелось оказаться на пороге такого салона, где каждый смотрел бы оценивающе, с какой-то брезгливостью и жалостью. Да и не хочу, чтоб кто-то видел все метаморфозы, которые произошли со мной за последнее время. Пусть это останется моей маленькой тайной.
Парикмахерская «Надежда» не имела ничего общего с лакшери-салонами. Открыв дверь и оказавшись на пороге, я сразу почувствовала какое-то тепло и спокойствие. В зале было 4 рабочих места, одно из которых по всей видимости ждало меня. Пухленькая парикмахерша оживилась, увидев нового посетителя и уже через секунду оказалась возле меня, суетясь и проговаривая: «Желаете подстричься? Как раз есть свободное время. Проходите, проходите». Она услужливо помогла мне снять пальто, и мы направились к ее рабочему месту. Плюхнувшись в кресло, я еще раз посмотрела на свое отражение, будто бы прощаясь с той длинноволосой Верой и в это миг наши глаза с мастером встретились. Больше она не задала мне не единого вопроса. Мне кажется, она все поняла. Держа в руках прядь моих волос и глядя на меня в зеркало, она тихо сказала: «Отрастут еще. Обязательно отрастут!» и принялась творить. Спустя 40 минут я стала обладательницей новой короткой стрижки.
Глава 73 ;
30 ноября
Сегодня меня разбудил своим звонком Паблито. Он улетел со своим возлюбленным красавчиком в Таиланд, и сейчас у них почти медовый месяц. Когда я услышала его восторженный голос, визги чаек и местных продавцов жемчуга на фоне, я вжалась в трубку с такой силой, будто хотела выдавить из нее морскую волну вместе с тропическим солнцем и Паблито одновременно. На том конце провода была жизнь! Такая безмятежная, такая красочная, и такая переполненная любовью! Мы проболтали почти полтора часа. Я старалась впитывать каждое его слово, и не потому что оно несло в себе какой-то сакральный смысл, нет! Его слова были насквозь пропитаны интонацией всеобъемлющего счастья, от того они и светились, как лампочки. Мы посмеялись, когда я ему рассказала о свидании, которое подстроила Маша, а потом почти тут же «выздоровела» и начала терроризировать меня звонками: «Ну, как он тебе?» и «Ну, ты ему очень понравилась, когда опять увидитесь?». Пабло только и успевал вставлять комментарии, типа «Ну, чо за топорная работа?», «Ой, будто Машку не знаешь? Она ж как дровосек, танк, и Жириновский; в одном флаконе».
Пабло со своим грудным хрипловытым хохотом заходился минут пять, когда я ему поведала о том, что в тачке этого чувака можно делать химиотерапию, прям в пробках на МКАДе, настолько там стерильно, ведь он ездит в ней чуть ли не в бахилах. Он хрипел, задыхаясь от смеха: «Ну, секс с ним зря не попробовала. Я просто хочу знать, как он это делает в водолазном костюме, баллоном мирамистина, и в шапочке из фольги». Господи, я хохотала так, что боялась, что у меня разойдется только-только рубцующийся шрам. Пабло, конечно, может не просто создать настроение, а прям впрыснуть его внутривенно.
Конечно же, скатились в воспоминания, на что был похож его автомобиль, когда мы зависали в ней нашей троицей. Там можно было найти всё – от женского нижнего белья (на кой черт он тащил его с девчонок, большой вопрос) до сноуборда, панамки «Хулиган» и кальяна. Он тоже очень скучает и как-нибудь обязательно наведается в Москву, как только уляжется вся эта канитель с перелетами, стоимостью почти, как в космос. Я посмеялась над его нынешним режимом экономии и здравого смысла: «Добро пожаловать в наш мир, Паблито!». А он, как положено, нормальному мужику стал бравировать, мол, все у него на мази, его бизнес развивается теперь и в Европе, сбережения есть, просто надо рационально ко всему подходить. Ну, одним словом, взрослеет парень с каждым днем, мужает, и меня это бесконечно радует. «Мажор с золотой ложкой во рту» окончательно сгинул в архивы прошлого. А потом он аккуратно поинтересовался, как мое самочувствие и здоровье, и сказал, что всегда готов принять меня в Европе, чтобы нанести удар по болезни тяжелой артиллерией цивилизованной продвинутой медицины. Я, конечно, поблагодарила его, но отказалась. Я верю, особенно сегодня, что справлюсь сама! Обязательно справлюсь, Надя! Или я буду не Вера Астраговская!
А еще он единственный, кому я скинула фотку в своем новом образе. Если так можно назвать экстремально короткую стрижку под мальчика. Волосы стремительно покидают меня, а значит отягощать свои будни оплакиванием рыжих прядей, остающихся в душе, расческах, на подушке и руках – не надо. Пабло визжал от восторга и говорил: «Ну, это же наш кумир Шинейд О'Коннор;. Она же икона ЛГБТ;. Чистый кайф, Верка! Дерзко, вызывающе и очень тебе идет!».
Прошло три часа с момента разговора с моим Паблито, а боевой настрой так и не отпускает. Блин, если бы моя физическая форма сейчас хотя бы на 50% соответствовала эмоциональному подъему внутри – видит Бог, я бы перевернула сначала дом, потом мир! Бэллка шарахается от меня, потому что впервые за несколько месяцев я перестала быть вареным пельменем, которую она всегда знала. Я врубила на полную громкость Kosheen и просто, как ненормальная, танцевала, параллельно собирая мусор по квартире, которую немедленно захотелось привести в божеский вид. Правда, быстро выдохлась, но меня это вряд ли теперь сможет остановить. В моем жилище, как, впрочем, и в моей голове, больше не будет никакого хлама, мешающего трезво оценивать, и ярко чувствовать жизнь.
Она только моя, и лишь мне решать, как, и с кем, и какой я ее проживу. И никто не сможет мне ничего навязывать, манипулировать мной, играть чувствами. Не говоря уже о том, что ни один врач больше не сможет смотреть на меня с сожалением. Я прикрою им кормушку, которую распахнула моя болезнь, потому что скоро стану здоровой! Только так и не иначе! Аминь!
Уфф, что-то я разошлась с лозунгами. Что я хочу еще сказать-то, Надь, знаешь? Когда рылась в чате с Пабло, наткнулась на фотку объявления о наборе моделей в проект «Это мы и мы будем». Я даже списалась уже с фотографом. Через неделю я буду позировать перед самой Дарьей Дубцовой. И это будет круто!
Глава 74 ;
7 декабря
Ооооо! Как же я кайфанула сегодня! Почему я никогда не делала этого раньше? Ну, почему именно какая-то драная болезнь должна была меня познакомить с этим гением в юбке? Я торжественно клянусь тебе, что как только окончательно выползу из лап этой чертовой онкологии и приведу себя в форму, я заведу за правило делать фотосессии хотя бы раз в три месяца. Мне казалось, что все эти девочки в инстаграм, просто безмозглые заложницы своего самолюбования, тратящие баснословные деньги на заклание признанным фотографам, чтобы получить отфотошопленную картинку, подписанную именем какого-то прославленного творца и выложить ее на обозрение, вызывая зависть подписчиков и подружек. Я возьму свои слова обратно, если хотя бы одна из них чувствовала на фотосессии то, что испытала сегодня я. Это действительно наркотик, на который подсаживаешься с первой минуты знакомства с Мастером.
Когда я шла к ней, меня трясло. И дело тут не в том, что мы договорились о полуобнаженной съемке, уж мне-то точно не привыкать к чужим взглядам на моем теле. Нет, я боялась жалости, перепуганного любопытства, жеманного сочувствия. Какая глупость! Как только я встретила ее на проходной к студиям, я вдруг почувствовала такое количество любви в этих глубоких карих глазах. И ее голос… Обволакивающий, как ночной туман. Блин, более мягкой, женственной, улыбчивой девушки я не встречала никогда. В нее хочется упасть и раствориться. Что я собственно и сделала. Иначе не знаю, как два с половиной часа могли пролететь как пара минут.
Гримерка, макияж, свет, музыка… В меня вселилось что-то почти уже забытое. Это как шагнуть на сцену, только в этот раз мной любовался Человек с большой буквы через затвор объектива. А когда она достала из коробки больших тропических бабочек, я думала я с ума сойду от восторга. Даша за такое короткое время смогла не только заслужить доверие, расположить ко мне всю ее потрясающую творческую команду, но и как волшебник из цилиндра, достать из меня «внутреннего ребенка». В жизни бы не подумала, что я, оказывается, так люблю этих прекрасных существ. Хрупких, полупрозрачных, и таких уязвимых в своей кричащей красоте…
Визажистка снимала бэки, стилистка держала отражатель, как завороженная наблюдая, как я смеюсь от каждого прикосновения крыльев, и в этом сумасшедшем трансе я слышала их приглушенные голоса: «Ты красавица!», «Вера, ты рождена для сцены», «Потрясающая» и сотни слов, которые целебной мазью впитывала моя кожа.
Фотосет – это лучшая психотерапия! Нет, это лучше, чем психотерапия! Намного лучше!
Мы не хотели прощаться. Я стояла будто опьяненная этим незабываемым первым опытом. И хоть это не в правилах фотографа, Даша подошла и показала мне результаты нашего сегодняшнего союза… И тут я просто вскрикнула: «Это что? Яяяя?». Ты не представляешь, какое там искусство. Да, именно так! Черно-белые тени, игра света, эмоции, будто выдвинутые на первый план, просто восторг. На фото не то, что нет пошлости! Там все совершенно! И даже три шрама у той девушки, которую я сегодня увидела на своих кадрах, не уродливы. Это просто метки, оставленные жизнью. Кадр, где я стою с запрокинутой головой и смеюсь в полный рот, я хочу распечатать себе. А если повезет, то она может украсить и выставку Даши. Аминь!
Глава 75 ; Бэлла
Я ничего не могу поделать! Меня не хватает одной на такое количество «гостей»! Стоило мне только взять контроль за Болью, как Верка умудрилась притащить в дом очередную дрянь. Вот уже час по комнате носится Гнев, он крушит ее руками всё! Я не знаю, куда мне спрятаться… Эта тварь все больше и больше. Оставляет повсюду шматки какой-то красно-оранжевой глины, похожей на… говорить не хочется. От великана тухлятиной несет, перегаром, кислой отрыжкой. Вера, да остановись ты уже! Прекрати кормить его своим ором! Выпусти меня тогда отсюда. Это невозможно вынести, мы сейчас обе задохнемся!!! Ты что, совсем этого не понимаешь? Мы погибнем!
Да что же это за коробка-то у вас такая? Что ты уставилась в неё? Что в ней было-то? Хватит рыдать и хватать меня. Что значит: «Бэлла, мы нищие!»
Глава 76 ;
10 декабря
Привет, Надя. Вчера ночью мне впервые в жизни пришлось вызвать скорую. Меня накачали успокоительными, а узнав перед этим диагноз порекомендовали обратиться к лечащему врачу, чтоб скорректировал дозировку и качество сопровождающих препаратов. Я лежала перед приехавшей бригадой в слезах и судорогах, и задыхаясь, не могла объяснить, что дело вовсе не в болезни тела. У меня впервые в жизни болит сердце, мозг и душа, потому что каждый из них никак не может впустить в себя одну единственную мысль – Тимур забрал все мои деньги! Он меня обокрал!
Это точно он. И ключ до сих пор у него. Надо менять замки. Надо предупредить хозяйку. Надо вызвать полицию. Надо срочно искать работу. Надо думать, как жить дальше! Какая я идиотка… Свадьба, любовь, клятвы, планы – это все огромная ужасная ложь. Вранье. Игра. Я думала, что нашла лучшего. Я работала в 6 смен, танцевала до изнеможения за деньги, а он и не был против. Никогда не переходя грань между артисткой и шлюхой, а приходя домой – становилась дойной коровой для истинной шлюхи, умело разыгрывавшей меня день за днем, месяц за месяцем. Это самое дорогое шоу, которое я когда-либо видела.
А я, дура, плакала, смотрела на все подарки, которые он благородно не забрал. Пздц! Так он просто взял деньгами. Какая я идиотка. Это все мои сбережения. Все, что я так рьяно собирала, впахивая, как лошадь.
На карте осталось только на жизнь и аренду.
Не помню, спала ли я. Может, и проваливалась в незабытье, сложно сказать. Перед глазами все плывет, смотрю на погром в доме, который я вчера учинила, будто сквозь запотевшее стекло. Вчера в истерике отправила, наверное, сто голосовых в нашу группу в вотсапе. Страшно переслушать, что я им орала…Дура. Зачем это все им? Один в Таиланде, другая... Ну, что она может сделать? Нанять своих вышибалов и отправить их на поиски. Уверена, это чудовище давно свалил в свой Париж и угощает шампанским местных красоток, за мои деньги.
Как после такого предательства можно вновь начать верить? Как? Если человек, которого я считала родным, так подло обошелся со мной. Я с ужасом осознаю, что Тим сейчас – это совсем другой человек, не тот, в которого я когда-то влюбилась. И это действительно так. Мы влюбляемся и с головой бросаемся в омут чувств, порой теряя самих себя. Я растворялась в этом человеке, закрывала глаза на многие вещи, очевидные другим. Вот смотрю на Бэллу и думаю, смогу ли я когда-то после этого научится такому же всепрощению и добру, коим обладают животные. Как не озлобиться и не очерстветь? Как забыть все плохое и открыть свое сердце и душу для новой любви? Как это удается животным? Насколько это важно, когда рядом надежный и любящий человек. Ведь живет себе кошка в доме и не знает, выпустят ее сегодня на улицу погулять и позовут или больше не пустят, закрыв двери навсегда. А, может, посадят в переноску и повезут куда-то. Куда? К ветеринару или на дачу, а, может, к друзьям на передержку, пока сами поедут отдыхать в далекие страны, а, может, и вовсе на помойку, потому что надоела. За них все решает человек. А они просто любят и верят ему. Каждому действию, каждому шагу просто безапелляционно верят. Даже если этот человек окажется самым подлым существом на свете.
Через три часа мне надо быть на лучевой, а я не понимаю даже, что мне надеть, голова не варит. Нервный срыв это был? Или паническая атака? Интересно, как это отразится на мне? А хотя уже пофиг.
Как хорошо, что я успела оплатить полностью курс… Это последнее лечение, которое я могу себе позволить. Дальше только хоспис. И конец.
Глава 77 ;
11 декабря
Сегодня была в ментовке. Лучше б не ходила. Система прогнила еще больше, чем медицина.
Отделение полиции я нашла не сразу. Такси высадило меня возле обычной жилой сталинки. Я даже было подумала, что плохоговорящий по-русски водитель что-то напутал, но он очень убедительно тыкал пальцем в навигатор, доказывая мне, что мы приехали по верному адресу. Буквально вывалившись из машины, я побрела в поисках места назначения. В дополнение к моему паршивому настроению сегодня добавилась еще и не менее гадкая погода. Промозглый ветер, серость, сырость и хлюпающая каша из снега и реагентов под ногами еще больше отравили мое эмоциональное состояние. Честно говоря, здание мвд я представляла себе совсем по-другому. На деле же отделение оказалось замаскированным под одну из подъездных дверей, лишь с единственным отличием от остальных – традиционной синей табличкой с гербом, которую я заметила далеко не с первого раза. Внутри меня встретил затрапезный ремонт с бежево-коричневой плиткой, местами с потертостями на полу, видавшими виды скамейками и молодым, но суровым по виду дежурным за стеклянной перегородкой. Выяснив, к кому я могу обратиться со своей проблемой, я отправилась на поиски кабинета дознавателя. Где-то внутри меня была надежда, что здесь меня выслушают и помогут. Но только войдя в кабинет, все надежды начали таять, как снег на весеннем солнышке. В этом полицейском государстве каждый мнил себя царем и богом. Следователь, посмеиваясь, записал все с моих слов. Жили вместе, ключи у обоих, поссорились, он забрал деньги (что они мои нужно ещё доказать). И сказал: «Примем в работу». Я смотрела на него и понимала, что один украл у меня деньги, другой, вот тот, что в форме – украдет у меня еще и время. И то, и то другое – для меня сейчас вопрос жизни и смерти.
Все! Надежды рухнули. Да и веры не осталось. Вышла из отделения с этим гадким ощущением липкой жижи по телу, которая буквально окутала меня целиком. Настолько противно осознавать, что никто никому не нужен на этом свете. Правосудие? Справедливость? Нет этого. Что говорить, если тебя, будучи ребенком, бросает родной отец и никогда не вспоминает о твоем существовании, которому просто плевать вообще, жива ты или нет. Чего в этом случае ждать от абсолютно посторонних людей? Им-то ты вообще не нужен! Никто не придет тебе на помощь, когда ты так ждешь. Нельзя ни на кого рассчитывать, да и верить тоже никому нельзя. Особенно нельзя верить! Вот к чему привела меня эта самая вера – я нищая, а обокрал меня тот, кого я считала родным. Кругом одно предательство, кругом такая мерзость. Я не хочу быть частью этого цирка уродов. Не хочу больше этого дерьма вокруг. И видеть никого не хочу. Никогда!
Я просто хочу спать. И если повезет – не проснуться. Всё. Не могу больше.
Глава 78 ;
13 декабря
Какая же ты тупая! Вероломная добродетельница! Я ж просила ее, объясняла ей по-хорошему, чуть ли не угрожала ей. Говорила русским языком: «Не смей ничего рассказывать обо мне моему отцу!». Но нет. Машке ведь больше всех всегда надо. У меня нет слов, одна огромная злость и желание просто влепить ей при встрече. Хотя, честно, не знаю, захочу ли когда-нибудь с ней еще встречаться. Блин, мне так больно. И так хреново. И тут откуда не ждали прилетает мега «благородный» поступок…
Доверяла ей, как себе. Всю подноготную перед ней вывернула, в жизнь свою пустила, как на ладони ей выложила свою историю. Чтобы что? А вот чтобы Машка пришла к моему папашке, который плевать на своих детей хотел с высокой колокольни. И не просто пришла, а призвала его к порядку и справедливости! Ты представляешь? Это насколько же надо быть тупоголовой, чтобы решить в один прекрасный день, что у этого человека вообще есть сердце и совесть? О чем она думала вообще? Что было в этом гидроперитном мозгу? Как она себе это представляла? Что папаша, услышав о том, что его дочь выжила в смоленском приюте, приехала в Москву, чтобы танцевать в ночном клубе, в том числе и перед ним, теперь этого делать не может, потому что ей грудь отрезали, и он, хватаясь за голову, вырывает свои седины, рушится в припадке на пол, доставая из карманов котлеты денег и умоляет: «Отведи меня к ней! Наконец-то, я ее, родименькую, нашёл!»
Так рисовала себе картину?
Мало того, что она просто предала мое доверие, так еще ей хватило глупости сообщить мне об этом!
Я даже закурила сейчас, Надь. Фух, короче, открываю утром телефон… А там! На минуточку, чтоб ты знала, мое любое утро теперь похоже на испытание на выносливость, когда тело затекло во время сна в одном, единственно удобном положении, и проснувшись приходится распутывать себя, как каменный клубок, состоящий из оголенных нервов. Так вот, чтобы сделать мое утро еще добрее и ярче, Машка, надравшись шампанским в ночи, решила мне исповедаться, снабжая свой ужасный рассказ матом, проклятьями в адрес моего батеньки, своими крокодильими слезами, которые никогда у нее не иссякнут, раскаяньем и посыпанием своей дурной головы пеплом. Сейчас соберусь с мыслями и даже перескажу эти десятки адских голосовых сообщений:
«Дорогая моя любимая девочка! Твой отец - полная мразь! Ты так права была, как всегда, права. А я вот дура… Ну, ты всегда это знала. Прости меня, умоляю. Я открыла уже третью бутылку шампанского, закрылась в кабинете ото всех, мне пофиг на то, что у них там творится в клубе. Пофиг на то, что уволят. Я пьяная, пипец. И вот поэтому, пока ты там спишь, и не сможешь меня убить, я решила рассказать всё тебе. Ну, не могу я носить в себе это одна. Я даже Паблито не призналась, а тебе вот врать не могу. Потому что люблю тебя…
Помнишь, тогда в кафе, ну, когда кошка к тебе эта приперлась, ты сказала, что почти всё потратила на лечение. Господи, бедная, мне так тебя жаль стало, ты не представляешь. Так вот, я ехала обратно домой, насмотревшись на тебя, худющую, несчастную такую, никому не нужную. И ты знаешь, я не могу тебе объяснить, у меня прям ненависть возникла внутри. И к твоему нищему придурку, с которого взять нечего. Ну, что? Разве что на органы его продать? Как с козла молока, ей Богу. А потом сразу же подумала об Александре Игоревиче… Вот я знаю, какая сейчас у тебя реакция, но дослушай меня. И я в этой своей ярости просто моментально схватила трубку и позвонила ему. Я тебе не говорила, что у меня есть его номер, но я как никак администратор клуба, я ж не официантка какая-нибудь. Так вот, я его набрала и попросила встретиться. Он даже как-то обрадовался что ли, голос такой довольный. А я в этот момент думаю: «Ну, что, небось обласкан своей содержанкой, балдеешь где-нибудь в спа, наверное, в то время, как твой родной ребенок подыхает от рака». Ой, не могу, сейчас опять реветь начну… Так вот, я не подала виду, и сказала ему, что нам надо увидеться по личному вопросу. Тут эта кобелина еще больше оживился. Тьфу, ну, какие же они все одинаковые эти мужики. Так вот, он похоже, думал, что я подкатываю к нему. И прям сразу говорит таким же заигрывающим голосом: «Ради Вас, Машенька, я готов хоть на край света. Сегодня вечером удобно?». А я думаю, ну, и отлично, вот сегодня я тебя, скотина, и уделаю так, что мало не покажется. Мы встретились. Меня трясло, как первоклассницу, какую-то. Верка, ты прости меня, но я понимала, что ты никогда свою гордыню не сломаешь, а на кону сейчас твоя жизнь. А у него ведь бабла дофига, так же несправедливо, так же нельзя! Ну, куда это годится, дочь почти олигарха загибается в одиночестве в съемной хате от рака. Это ненормально, понимаешь! Не-нор-маль-но. Прости, я реально пьяная, может эмоции лишние какие-то, слова говорю резкие. Ты это, извини, Вер. Он приехал, весь надушенный, красивый. А встретились мы в «Моремании», ну, знаешь на Расторгуевском. Я специально это место выбрала, там почти никого по будням, и я сразу понимала, что буду орать на него. Так вот там хоть позориться не так стыдно. Ну, это, ладно, детали. Короче, он говорит: «Заказывайте что хотите», туда-сюда, старается быть галантным. А я ему такая сразу в лоб: «Кусок в горло нормально лезет, Александр Игоревич?». И смотрю ему прямо в глаза. Он в непонятках, он же впервые слышит от меня такой тон. А я и продолжаю: «Ну, расскажите, как дела у дочки?». Он так спокойно, знаешь, у него ни один нерв на лице не дернулся, мне отвечает: «Все хорошо, жду на каникулы ее возвращения, вот писала вчера, хвасталась, что английскую литературу лучше всех сдала. Это при том, что русская девочка сдает английскую литературу на английском». Ты прикинь, какая самоуверенная он скотина, что он даже глазом не повел, когда о благополучии своей любимой доченьки рассказывал! И тут я ему такая, как заряжу следующий вопрос: «А я Вас о другой Вашей дочери спрашиваю. Которая Вера». И тут он, конечно, охренел. В лице поменялся, пятнами красными пошел, но самообладание у него прям на тысячу баллов. И отвечает так спокойно: «Я с ними давно не живу». И всё. Нормально? Как тебе такое? Мужик просто не живет с ними давно. Значит, можно о них забыть. И тут я просто взорвалась, ну, ты меня знаешь. Что я орала тогда я уже не помню, но я все ему сказала. И то, что он конченный ублюдок, и что ему, и его семье вместе с поганой любовницей гореть в аду. И про то, что ты, бедная, мыкалась по Москве, если б я тебя не взяла к себе, то ты так бы слаще моркови ничего б и не попробовала. А потом ко мне подбежали официанты, стали одергивать, чтоб я заткнулась. А я не могла, понимаешь? Не могла, потому что правда – она такая, ее не умолчать. И я ему крикнула, что у его старшей дочери рак! И ей очень нужны деньги! А он отогнал официантов, схватил меня за руку, грубо так и прошипел: «Слушай меня сейчас, истеричная ты колхозница! Никогда, слышишь, никогда не смей угрожать моей семье, поняла ты? И мне плевать, что у тебя на меня есть, и кто тебя ко мне прислал, да хоть даже Вера. Запомни, никто из меня не сможет вымогать деньги». А я ему такая прям в лицо как гаркну: «И даже Кира, а? Осел ты старый, да она на твои бабки кайфует с Алексом за твоей спиной, и не скрывает даже ни от кого! Понял? А потом он просто двинул в меня стол так, будто хотел меня переехать им. И прям выдавил из себя: «Пошла ты на … И ты, и твоя Вера!!! Ты дорого заплатишь за это, мразь!» И выбежал на улицу. А я стала орать ему вслед: «Заплати своим детям, урод!».
Ну, вот всё. Сегодня я приехала в клуб, чтобы нажраться. Но ты знаешь, я совсем не жалею. Я так хотела справедливости! И я должна была за тебя вступиться! И я не жалею. Не жалею! Всё, Верка, прости меня, если что. Я люблю тебя и любому перегрызу за тебя хоть горло, хоть … Набери меня сразу, как прослушаешь, звук отключать не буду, хоть и вырублюсь после сегодняшней пьянки. Ну, всё, до завтра. Ой, точнее до сегодня».
Глава 79 ;
14 декабря
Я не знаю, как сформулировать свои мысли. Во мне сейчас пустота. И та, которая осталась вместо груди. И та, которая осталась внутри грудной клетки. Одна огромная всеобъемлющая пустота, в которой даже меня уже нет. Смерть, наверное, так и выглядит. Человек утрачивает свое тело, затем мысли, и просто погружается в черный вакуум. Пожалуй, это хуже любого ада. Знал бы Митька, что никакой огненной геенны нет. Хотя ладно, Мить, если ты когда-нибудь прочитаешь этот дневник, чего мне очень не хотелось бы, просто знай, что я живу в аду прямо сейчас. И веду отсюда письменный репортаж. Здесь нет чертей, и жарких котлов. Есть люди. И есть их поступки, которые пострашнее любой пытки. И наш с тобой папаша здесь правит балом Сатаны. Я не ждала от него ни помощи, ни поддержки. Невозможно ждать грозы или радуги от неподвижного камня. Теперь я возможно даже понимаю, отчего умерла наша мама. Она вышла замуж, жила и родила от булыжника. Цельного такого, увесистого, ледяного. В такой субстанции нет места ни сердцу, ни тем более душе.
Я поняла это давно, когда мы еще были детьми, мыкаясь по родственникам, открещивающимся от нас, как от проказы. Услышала, как его двоюродная сестра сказала своей соседке: «Сашок-то наш давно уже кралю новую завел, и правильно, чем с этой полоумной возиться. Детей жалко, конечно, но от осинки сама понимаешь, кто родится. Вырастут, вдруг тоже станут такими же умалишенными». Тогда я не понимала, и что такое «краля» и что такое «умалишенные». Но четко поняла одно: «Мы ему не были и не будем нужны». И если ты помнишь, именно тогда я и перестала плакать. Почти навсегда. Считай, сдала экзамен на взросление экстерном. А ты был старше, помнил отца лучше, мальчик к тому же, для которого папа играл почти геройскую роль. Мне всегда было тебя жаль даже больше, чем себя. У меня как будто был один очень важный, но страшный секрет, который я почему-то решила тебе не рассказывать. И дай Бог, чтобы ты никогда так и не узнал, что отец нас бросил, потому что просто никогда не любил нашу маму, просто не любил нас, просто встретил другую женщину и просто исчез, стерев предыдущую жизнь ластиком. Оставайся, Митька, лучше в своем благообразном неведении, в своем чистом представлении о мире, в котором почти нет зла, но так много света.
А я буду обитать тут, разделяя один город с нашим отцом. Пока всех кидает он, но наступит момент, когда кто-то по-настоящему бросит его. На то он и камень.
Убеждаться в этом у меня не было ни сил, ни желания. Если бы не Машка, я бы никогда не узнала, что такое быть преданной отцом во второй раз, уже во взрослой жизни. Обида и ненависть жили во мне, но в каких-то гомеопатических дозах по сравнению с тем, что я чувствую теперь. Сейчас эти чувства меня будто бы раздавили. Он так хладнокровно вычеркнул меня из своей жизни, заметь, очень обеспеченной жизни, и ни один мускул не дрогнул на его лице от новости, что я больна и могу умереть. Это сложно объяснить, но жить, просто догадываясь, что ты не нужен, оказалось намного легче, чем получить доказательство этого факта.
Знаешь, есть люди, которые дарят тепло, делятся им так деликатно, будто зажженную свечу тебе передают. А есть Маша…
Вот пока писала это, поняла, что орать я на нее не буду. Не хочу. Во-первых, бесполезно. Не поменяется она. Во-вторых, я уже ничего не изменю. Отец знает обо мне теперь. Это случившийся факт. Ну, а в-третьих, не знаю, сколько мне осталось жить. Не хочу тратить свое время на выяснение отношений и доказывать ей, что своей любовью она иногда делает очень больно.
Глава 80 ; Бэлла
Не понимаю, что делать и как помочь моей бедной девочке. Уже несколько дней она практически все время лежит в кровати, изредка вставая, чтобы выпить кофе. При таком режиме, если она не умрет от болезни, то определенно она умрет от голода. Такое ощущение, будто постель стала ее добровольной тюрьмой с кандалами-подушками. Иногда мне кажется, что, если бы не я, которую надо покормить и подлить молока, она бы вообще не поднималась, тем самым призывая к себе ту, чьи невидимые человеческому глазу перья и так уже разбросаны по нашему жилью.
Смерть нельзя звать. В ее тетрадях для каждого из нас своя учетная графа. Но если быть настойчивым в своих просьбах – с ее чутким слухом и состраданием, она способна пойти навстречу и прийти. Чуть раньше положенного. За дополнительную плату. Да-да, у Смерти есть свой внутренний прайс. Например, за ложный вызов она может лишить человека рассудка, а за ускоренный приход – может взять болью и страданием. Такая у нее валюта. А вот к своим любимчикам Смерть является в глубоком безмятежном сне, целует старое сердце, останавливая его многолетнюю работу, и уводить к праотцам, туда, где снова все молоды, легки и беззаботны.
Не знаю, что ждет Веру. Она неразумна и в своих словах, и в мыслях. До поступков пока дело не дошло, хвала Богам. Но у меня есть ощущение, что что-то зреет в ее полуопустошенной голове. На нее просто невозможно смотреть без слез. Будто бы внутри нее погас огонек и осталась только оболочка. У нее нет чувств и эмоций, настроение не меняется. Если раньше я видела Веру и грустной, и в гневе, а иногда и воодушевленную, то сейчас она всегда одинаковая. Большую часть времени она проводит во сне, видимо, из-за того, что пьет выписанные ей антидепрессанты. Но в те редкие моменты, когда она открывает глаза, к ней не приходят радость или хотя бы интерес. В ее выпотрошенную душу крепко въелись Равнодушие и Безразличие. Она постарела, осунулась, почти не ест, лишь изредка давиться полусгнившим бананом, глядя на то, с каким аппетитом ем я. Мой пример для нее, увы, срабатывает не всегда. Телефон отключен, телевизор тоже, шторы забыли уже, когда распахивались. В декабре Москва и так погружается в свинцовое забытье с гнетущим отсутствием солнца, но наш дом несколько дней не видел и этой серости. В нашем доме мы обе погружены в круглосуточную неживую ночь. Мне остается лишь сидеть рядом с ее изголовьем, чтобы время от времени, прислушиваясь к ее нервному сбитому дыханию, класть лапу на короткие волосы, отгоняя от нее кошмары.
Глава 81 ;
18 декабря
Господи, как же хорошо! Давно не испытывала такой искренней радости и душевной легкости. Сегодня я иду на самый настоящий праздник детства, место, где каждый взрослый вновь почувствует себя ребенком. Я иду в цирк! Во времена моего интернатовского детства нас несколько раз вывозили на цирковые представления. До сих пор помню этот восторг - запах попкорна и сладкой ваты в воздухе, замирание сердца, когда акробаты зависают в воздухе и искренний смех, когда клоуны играют с залом. Это по-настоящему самое веселое и захватывающее зрелище, оставляющее в памяти незабываемые впечатления. Вот я уже на пороге цирка на Цветном бульваре. Распахиваю двери и врываюсь в фойе. Как всегда, здесь многолюдно. Вокруг наблюдаю счастливые детские лица, находящиеся в предвкушении долгожданного представления и не менее счастливые лица их сопровождающих взрослых. Правду говорят, чтоб понять, насколько ты взрослый, посети цирк в очередной раз. Уверена, что это будет для вас откровением, но возраста вы не почувствуете! Удивительное место, которое стирает все грани.
Иду в зал – как же много людей, буквально яблоку негде упасть! Пока все зрители рассаживаются по своим местам, молодые девушки разносят мороженное в вафельных стаканчиках и сладкую вату. Сегодня сбылась самая большая мечта моего детства – я купила билет в первый ряд. Сажусь в мягкое красное бархатное кресло, приготовления к представлению идут полным ходом. Вот, наконец-то звенит третий звонок. Свет в зале медленно гаснет, в то время как манеж все ярче освещается софитами. Представление началось. Первыми на арену вышли силовые гимнасты. Среди них особенно отличилась женщина-змея в золотистом костюме, которая демонстрировала небывалую гибкость и пластику тела. Затем появились укротители и дрессировщики диких животных. Между номерами, как и полагается, выбегали клоуны. Зал взрывался громким хохотом от их шуток и проделок. В заключительной части представления вышел приглашенный великий фокусник и маг. Он показывал какие-то умопомрачительные фокусы, от которых просто захватывало дух. Вдруг он объявил, что для очередного волшебства ему понадобится доброволец из зала. Тут мое сердце заколотилось с бешенной скоростью, так и норовя выскочить из груди. Фокусник в два прыжка оказался в зале и начал ходить по рядам, пронзительно вглядываясь в лица зрителей. Он, как будто искал кого-то особенного. Мне было дико любопытно, но я старалась не подавать виду, а сердце предательски билось все сильнее и сильнее. Мне кажется, оно уже где-то в районе горла. Меня кинуло в жар, щеки просто пылают, я сижу пунцовая. В этот момент я аж подпрыгнула от неожиданности – передо мной стоял фокусник. Не понимаю, как он так быстро оказался возле меня, когда еще секунду назад он ходил по противоположным рядам. Но мысли мгновенно прервались, как только наши взгляды встретились. Эти карие, просто огромные бездонные глаза смотрели на меня выжигающе, что мне стало даже не по себе. Я хотела было отвернуться, но поняла, что тело абсолютно не слушается. Я ничего не могу сделать! Меня охватывает ужас от этого. Тут фокусник медленно вытягивает свою тонкую костлявую руку вперед, не отводя пронзительный взгляд и резко со всей силы ударяет меня в грудь.
И тут я проснулась. Хотя нет, Надя, тут я подскочила на кровати, жадно хватая воздух ртом. Похоже опять случился приступ во сне. Подушка вся мокрая, белье скомкано, наверное, от того, что вертелась. Кошмары – мои незваные, но частые гости теперь. Единственные, кто навещают меня регулярно и без предупреждения. Ну, хоть кому-то я нужна. Пока прихожу в себя, сижу на кухне пью кофе, решила выкурить сигарету и написать тебе – надо же мне хоть кому-то выговориться, иначе я сойду с ума. Или уже сошла. Не помню, пила я сегодня свои успокоительные или нет. А пофиг, выпью сейчас еще, что-то так мне тяжело на душе, так неспокойно. На улице, кажется, ночь. Да, точно ночь. Из-за шторы пробивается тусклый серо-лунный свет. Я абсолютно потерялась во времени. Я постоянно сплю. Но оно и к лучшему, во сне я хотя бы не вспоминаю о всех предателях, которые оказались в моей жизни, о всем том дерьме, через которое мне пришлось пройти, не думаю об этой проклятой болезни. Лучше я буду спать вечно. Ой, Надя, кажется доза успокоительных была лишней, до кровати, похоже уже не дойду…
Глава 82 ; Бэлла
Балконная дверь с грохотом ударилась об стену, будто в нашу квартиру попал снаряд. А дальше по полу пошла сильная вибрация, словно заиграли сразу сотня оркестров. Миска с молоком чуть не перевернулась, забрызгав мои лапы. Это конец! Она решилась! Мое сердце колотилось. Я рванула в комнату. В постели никого! В черной стене образовался серый квадрат, откуда ночными фонарями моргает декабрь. Вера на балконе!
Не смей, умоляю тебя! Не делай, заклинаю, того, о чем думаешь!
Ее тонкая фигурка, как свечка, раскачивается на этом проклятом ветру. Она привстала на цыпочки и перегнулась через перила. Дура, седьмой этаж! Ты ж не кошка! Даже вцепиться зубами не во что, бестолковая, вышла на холод в одном белье. Не сгинешь сейчас, так помрешь от пневмонии позже. Не двигайся! Или нет, двигайся-ка в комнату обратно!
- Смерть! Ты тут? Я знаю ты тут! Покажись… Прошу, давай поговорим… Спокойно, цивилизованно и без спешки. Ты не можешь игнорировать меня… Не заставляй обращаться в Высший Синод. Не забывай, мы обязаны коммуницировать в обоюдном порядке, если речь идет о моей жизни.
- Твоей жизни ничего не угрожает, Сехмет. Не наговаривай. Ты всегда была чрезвычайно эмоциональна в отношении своих женщин.
- Ах, вот ты где! Слезай с ее предплечий! Ты же видишь, она еле держит баланс.
- Она не держит баланс очень давно. Несколько лет точно и без моего участия. Напомню, с ней я познакомилась лично чуть позже, чем узнала ее ты. Вот ответь мне, она производила на тебя впечатление человека, ценящего жизнь? Скажи откровенно, Вера была источником благодарности? В чем она измеряла радость?
- Если использовать подобный судебный подход, ты должна убивать ежедневно тысячи человеческих особей, и начать должна именно с москвичей. Здесь каждый второй не замечает, как проживает день за днем, простаивая драгоценные часы в пробках, совещаниях, отчетах, давках в метро. Бесконечное уныние сменяется пятницами, как яркими вспышками, чтобы снова закинуть людей в вереницу еще большего отчаяния. Их понимание любви и успешности переместились в соцсети. Восторг в кошельки. Знания они хранят в телефонах. И если спросить у такого обывателя: «Ты не забыл свою миссию здесь?», он даже не поймет, о чем идет речь и станет прокручивать в голове результаты своей земной жизни, которые умещаются в полученный диплом и погашенные кредиты.
- Ну, вот ты и подтверждаешь ход моих рассуждений. Дурной адвокат из тебя вышел, Сехмет. Или лучше обращаться к тебе «Бэлла»? Ты ведь ею стала по той же причине. Ты, как никто другой, должна знать, что такое предать свое предназначение – лечить и защищать. А вместо этого при первой же неудаче сбежала в мирскую жизнь, где за полный сытый пансион ты готова быть ручной игрушкой, утварью на подоконнике, аксессуаром для затрапезного кафе, в жилище смертницы.
- Ты перебила меня. Это невежливо. Отпусти ее руки.
- А я и не связываю ее. Более того скажу тебе, сейчас она впервые за много лет ощущает необыкновенную эйфорию. Мои объятья дарят ей ощущение, что вместо рук крылья. До чего же все люди одинаковы, предсказуемы и примитивны. Обладая крыльями при жизни, они их не просто не ощущают, а стараются избавиться от них при малейшем ощущении, что они существуют. Крылья их тяготят, смущают и пугают. А истинный полет испытывают только когда мои перья ложатся им на плечи. Смешные люди. Наивные. Радуются в буквальном смысле – в последний раз.
- У меня есть предложение к тебе. Давай на время прекратим знакомство девочки с высотой. Пусть зайдет в дом. Снег пошел.
- Так-так, я заинтригована. Предложение. Что же это может быть? Дай подумаю, это сухой корм для пожилых животных? Катушка ниток? Бантик? Или кое-что более интересное, что может дать только кошка? Что ценно само по себе. И что приобретает особую колоссальную стоимость, если этот дар сделан священным животным добровольно, осознанно и во имя..
- Ты правильно меня поняла. Пусть она закроет окна. И отключи ее. Не хочу, чтоб она нас услышала.
- Она не слышит ничего, кроме своей пустоты. Её пустота оглушающая. Она задолго до болезни перестала слышать себя. А сейчас и вовсе стремительно деградирует в мясную оболочку с костями и рефлексами. Но будь по-твоему. Заходим.
- Твои обвинения в продажности за кусок рыбы приняты. Хоть и обидны. В моих жизнях было лишь две женщины, к которым я привязывалась, чтобы потом начать неизбежно любить. Судьба одинаково жестока к ним обеим. Причем очень методична и однобока в способе забрать их у меня. Одна сгорела в пламени, другая – дотлевает в пожаре онкологии. Моя любовь будто вынуждена быть вечно обугленной. И вот тут-то ты наверняка сможешь мне объяснить – почему при этих трагичных событиях, даже моя, животная, душа покрылась толстой кожей цинизма и отрешения. А молодая девчонка, на чью долю за то малое количество лет, которые она живет, выпало столько испытаний – умеет и продолжает любить? Ты что не понимаешь, что ее сердце, как слепой котенок, просто-напросто искала хотя бы крошечных доз любви? Не думаю, что ты этого не видела, ты слишком умна и наблюдательна. Она искала, просила, ждала любви. Потом она стала думать, что ее можно заработать, заслужить, выстрадать. А еще позже она разлюбила себя.
- Это все очень трогательно, конечно. Но сейчас я вижу, что любить пока не разучилась именно ты. Давай ближе к делу. Как бы это странно не прозвучало от Смерти, но у меня действительно мало времени.
- Я слишком устала, ты знаешь это. И я готова.
- Ты же помнишь, что это девятая жизнь и больше не будет? Уверена? Это очень высокая цена.
Я посмотрела, как бегло двигаются глаза под закрытыми покрасневшими веками Веры, у меня на секунду промелькнула мысль: «Спи сладко, надеюсь, ты сейчас видишь маму» и сказала: «ДА!»
Глава 83 ;
26 мая
Мы были с тобой в разлуке, Надя, почти полгода…
Сейчас даже и не верится, что когда-то у меня было время так подробно вести дневник. Такое странное ощущение сейчас, когда тебя открыла, как будто заглянула в свою прошлую жизнь. Удивительное чувство, надо признать, как будто я кошка какая-то, у которой девять жизней, переживает их одну за другой и ни одну она не забывает. Не знаю, почему это пришло сейчас на ум. Быть может потому, что я очень скучаю по Бэлле. Моя любимая черная пантера…
Она ушла от меня примерно пол года назад, при чем я никак не могу вспомнить ни дату, ни обстоятельства когда и как она пропала. Ну, это мягко говоря не мудрено. От одного воспоминания о том моем периоде жизни, по коже бежит мороз. Как тогда, когда я вышла на балкон с одной единственной мыслью – прекратить молотьбу в своей голове. Этот глухой пульс преследовал меня несколько дней, превращая жизнь (да какую там жизнь, правильней сказать мое существование) в непрекращающийся ад. Всё было доведено до автоматизма, будто я оказалась в зазеркалье, в параллельной реальности, в компьютерной игре, которой управляет кто угодно, только не я. Господи, спасибо, что я это пережила. Страшное время. Оно то тянулось, отсчитывая маятником секунды, то просто как комок застывшей манки, которой нас пичкали в детдоме, плюхалось со смачным звуком на календарь, показывая мне, что я пролежала в постели уже 6 дней. Тогдашняя жизнь вообще была полна разных пугающих звуков. Мне казалось, что я погружена под тонны воды, и все вокруг обретает такое приглушенное звучание. Соседские шаги сверху, наоборот, казались грохотом такой амплитуды, что были способны разорвать мои барабанные перепонки. А еще, этот страшный звук, похожий на шелест крыльев. Его я боялась больше всего. Я просыпалась по ночам на этот звук и мне кажется, я кого-то видела…Какие-то очертания. И вот в один момент я просто оказалась на балконе. Никогда не думала, что он настолько маленький и как будто наклонён вперед к проезжей части. Я смотрела вдаль, а потом вдруг почувствовала, как пол под моими ногами словно подталкивает меня ближе и ближе к перилам. И я совсем этого не испугалась. Напротив, меня влекло к этой зияющей цветной пустоте, ведь внизу ждала такая сладкая свобода. Не помню, сколько я так простояла, любуясь своей перспективой одним взмахом унять свой пульс, причиняющий боль, и оказаться где-то там, где не придется больше ни сражаться, ни ждать удара.
А потом я проснулась. И даже подумала, что мне приснился очередной кошмар, вызванный коктейлем из тяжелых препаратов и депрессии. Я выглянула на балкон, там, на снегу, я увидела отпечатки своих ног и лапок Бэллы. Оба следа вели домой… Мистика чистой воды, не иначе. Ну, или я, будучи в сомнамбулическом бреду, помимо балкона «гуляла» еще где-нибудь, например, выходила в подъезд, оставив входную дверь открытой и несчастное животное решило искать лучшей судьбы, нежели с полоумной хозяйкой. Я не знаю.
Но я до сих пор очень сильно тоскую по ней, особенно в приюте для брошенных животных, где я время от времени подрабатываю волонтером. Все питомцы заслуживают дома и любви, но я пока ограничиваюсь только посильной помощью, не забирая никого к себе домой. Не знаю, почему. Возможно, где-то в глубине моего сердца еще живет надежда на то, что Бэлла вернется и снова уткнет в мою щеку свой ледяной мокрый нос, извиняясь за свое свободолюбивое бегство. Или я просто не встретила в других бродяжках таких же пронзительных умных глаз. Но я точно знаю одно - где бы она сейчас не была, кого бы не баловала своим пушистым вниманием, чью бы боль ни снимала, я буду любить ее до тех пор, пока мое сердце не остановится.
Тебе, наверное, интересно, Надя, как у меня дела? Я сейчас чувствую неловкость, как перед старинным другом, с которым очень давно не виделась. Вроде столько всего произошло, столько событий, встреч, радостей, в конце концов было. А так сходу всего и не расскажешь, потому что не знаешь с чего начать…
Со мной все хорошо. Я в ремиссии уже пять месяцев. Как говорит мой лечащий врач: «С такой жаждой жизни медицина бессильна». С подобным настроем и положительной динамикой, я могу рассчитывать на то, что снова окажусь в рядах здоровых людей, с единственной поправкой – ни на секунду не забывать о важности контроля ситуации. Этот контроль будет каждые три месяца, затем неделю жду ответы и если всё хорошо, то у меня ещё три месяца. Вот так вот. Ты скажешь сложно, а я рада, что имею эту возможность. Могло и этого не быть. С общечеловеческой точки зрения – любить и ценить каждый прожитый момент, как самый большой дар, коим он, собственно, и является.
Я устроилась на работу. Спасибо моему телу за возвращенную к дееспособности руку. Большое спасибо! Я сейчас вообще очень часто произношу про себя это слово. Только человек, вернувшийся из-за тонкой черты, разделяющей Жизнь и Безумную Агонию, может быть благодарным на 100%. Хотя в моей реальности я стараюсь избегать абсолютов, ведь моя биография четко очерчена поквартально, и утешительный результат лечения дает мне следующие три месяца жизни с возможностью планировать, действовать и больше не впадать ни в отчаяние, ни в уныние, а просто наслаждаться ею каждую разрешенную минуту.
Я вернулась к творчеству и своим базовым настройкам. Я снова пианистка. Пою и играю в ресторане «Pino»; на Малой Бронной. Место, конечно, попроще и демократичней, чем «Белый Аист»;, но тем не менее душевное, с хорошим владельцем и публикой.
Не знаю, стоит ли описывать то, что на днях произошло, слишком как-то суеверно и аккуратно я теперь отношусь к порывам сердца, учитывая свой горький прошлый опыт. Ну, ладно, рискну. Тут такая история произошла.
Позавчера я играла, как обычно, в ресторане и была, как бы это сказать, в каком-то особенном настроении. Знаешь, на что это похоже? На транс что ли какой-то. Это такое ощущение внутреннего полета, экзальтации, легкости и почти отсутствия в теле. Сейчас для того, чтобы достигнуть подобного эффекта, мне нужна лишь музыка, а не водка с Redbull;, как раньше. Это настолько фееричное погружение в себя и в то же время, как будто парение над собой… Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.
Как сейчас помню, я исполняла Sting ¬- «Shape of my heart». Эта просто гипнотическая работа, разрывающая связь с реальностью, продирающая кожу до самых глубинных нервных окончаний. Одним словом, я кайфовала от того, что мои пальцы, как и когда-то осмелели, вернули прежнюю форму и способны снова рождать из инструмента звуки, заставляющие клокотать мое сердце всё сильней и сильней. Я играла и пела, и не слышала ничего вокруг, кроме своего голоса. Потрясающее внутреннее состояние! Ни о каком боковом зрении, наблюдении за залом тут не может быть и речи, как ты понимаешь. Как вдруг я услышала, как в мою игру кто-то вмешался. Бесцеремонно, бестактно, но, черт возьми, так профессионально. Я не могла оторваться от своей партии, это было бы сравнимо со смертью, настолько мне было хорошо в моей музыке. А незнакомые пальцы подошедшего музыканта ее делали лишь сильнее. Я на автомате сдвинулась чуть вправо, приглашая жестом загадочного пианиста. Он сел рядом, и я, не поворачивая к нему головы, просто закрыла глаза, вдохнула наш с ним общий воздух и продолжила играть. Очнулась я в тот момент, когда весь зал разразился аплодисментами… Это было похоже на экстаз, достигнутый в присутствии зрителей. Восторг и смущение одновременно. В зал вышли даже хозяин ресторана и все официанты. Боже, мне было так неловко. Я решилась взглянуть на своего случайного напарника. И была крайне удивлена. На Рахманинова этот человек, мягко говоря, похож не был. Обычный, невысокий парень, короткостриженный, смуглый, в спортивных штанах, с открытой доброй улыбкой. Он шепнул мне: «Наша игра произвела фурор. Надеюсь, ты простишь, что я так грубо вмешался. Ты играешь невероятно, знаешь об этом? Я не сдержался и вспомнил Гнесинку;».
Я не знаю, отчего я больше обалдела – то ли от того, что мы так сразу перешли на «ты», то ли от того, что этот заурядный с виду парняга обладает музыкальным дипломом. Все, что я смогла выдавить из себя, приходя в сознание от несмолкающих оваций, от которых уже становилось как-то не по себе, это было: «Вы музыкант?». Он сказал, что владеет магазином музыкальных инструментов и вернулся к себе за столик. А я продолжила работать, немного сожалея о потере такого потрясающего аккомпаниатора.
Ну, вот, Надя, случаются такие вот интересные встречи. Ты, наверное, думаешь, что я легкомысленная дурочка, но я блин иногда думаю о нем.
Что еще интересного? А! Чуть не забыла. Машка ведь уволилась из «TWINKLE», познакомилась в Тиндере с арабом, и умотала в Дубай навстречу своему, наконец, приобретенному личному счастью. Преподает йогу, готовит завтраки своему мужу, завязала с алкоголем, но пока не повязала на голову платок. Мы смеемся над ней с Пабло, говорим: «Такими темпами скоро станет святой покровительницей всех целомудренных девиц Востока». Но что-что, а это, конечно, ей не грозит. С ее темпераментом и голодом до семейной жизни, не знаю, как выживает ее араб. В перерывах любовных утех, Машка успевает звонить мне и докладывать об обстановке в Москве. То расскажет, как забухал мой отец, от которого сбежала Кира, то о том, как нового администратора клуба замели за торговлю наркотиками… Короче, у Машки все стабильно: сплетни и драйв наполную. Хотя нет, вру, она почти не плачет. И меня это радует.
О Тимуре я больше ничего не слышала. Просто в день, когда узнала, что вошла в ремиссию, пошла и забрала заявление из полиции. Не хочу, чтобы меня связывало хоть что-то с ним. И не желаю никакого контакта, даже мысленного, тем более связанного с негативом. У меня совершенно нет времени на страдания.
Паблито в отличие от Маши менее радикален в своих переменах образа жизни. И хоть гулять напропалую бюджетов больше нет, но травкой на закате, сидя на балконе в обнимку со своим любимым, всё же балуется.
Кстати, о бюджетах. Я ж не рассказала главного! Мои друзья скинулись мне на лечение! Вот так просто, несмотря на то, что оба находились, мягко говоря, не в самом своем лучшем финансовом положении. И я в очередной раз поняла, что родные сердца, готовые в любую минуту прийти на помощь, Жизнь не всегда приводит к нам в телах наших родственников. Это не камень в огород Митьки, конечно. Он просто святой человек, отмоливший меня у болезни. Я просто к тому, что спасительная любовь находит нас иногда в объятьях совершенно чужих по крови людей…
Я, конечно, все верну, несмотря на их категорический отказ принимать от меня деньги. Я обязательно заработаю нужную сумму. Пока, правда, не знаю, как. Ведь сейчас моя жизнь состоит не из самых прибыльных профессий. А если сказать точнее – наполовину они вообще бесплатные. Помимо приюта, я еще и помогаю в качестве продюсера съемок в фотопроекте Дашки, которая пока никак не может найти спонсора для выставки. А материала с отпечатком женщин, отважно вышедших на войну с онкологией, собралось немало. И каждой из участниц я бы выдала Оскар, медаль, орден, не знаю наград, которые соответствовали бы тому масштабу бесстрашия, силы, решимости и в то же время красоты, которые являют эти люди в самой важной схватке в своей жизни и перед нашим фотообъективом. Начнем, наверное, с выставки на территории Ларисы Юрьевны, там идеальный холл, да и творческая интеллигенция города приучена там бывать. Возможно, там мы и отыщем мецената.
Ну, вот, вроде всё.
Настанет время, я соберусь с силами и перечитаю написанное. И возможно, по моим записям когда-нибудь даже снимут фильм о девчонке, которая выбрала Жизнь. Ведь главное, как говорит Митька, не терять Веру, Надежду и Любовь!
10 минут спустя
Надя! Надя! Ты однозначно, приносишь мне удачу! Пока излагала тебе свою историю, пропустила сообщение с незнакомого номера. Узнала лишь по фотке на аватарке. Он мне написал! Представляешь, он нашел меня!
«Привет Вера. Это Артём. Музицировали с тобой как-то. Номер взял у твоего директора. Не ругай его. Как насчет кофе?»
Я. Сказала. Да.
Продолжение следует…