Ученик токаря
18 +
___________________
- Микола, було?
- Смотря в кого.
-Нi, ти скажи, було?
- Смотря в кого, - не признается Микола.
Утро в раздевалке всегда начинается с этого подшучивания над Миколой. Правда, шуткой это назвать трудно – обычный подростковый треп, который можно услышать в любой мужской раздевалке, арене бывалых дураков, пополнение которых не иссякает.
Шутка с Миколой как раз из категории мудрости этих дураков, типа: «Трахни ее как только проснулся – будешь знать, что ты первый.»
Но вот появляется запыхавшийся Петро и внимание «громады» переключается на него. Петро каждое утро едет на электричке из России, где у него дом в селе.
- Петро, розкажи як ти кордон Української Радянської Соціалістичної Республіки переходив.
Раздается дружный смех.
- Ні, ще раз, чесно розкажи як ти нашого кордона переходив, - не унимается громада.
Я работаю учеником токаря на участке реставрации. Слово «реставрация» никогда раньше не пришло бы мне на ум, чтобы речь шла о тракторах и бульдозерах. Реставрация – это что-то из учебника истории: Франция, Наполеон, Бурбоны. Еще, возможно, реставрация полотен старых мастеров, художников.
Сегодня я должен был работать во вторую смену, но мой учитель, Степан, попросил выйти утром: у него срочные дела по хозяйству в селе.
Да, к моему удивлению, почти все станочники, этот цвет сознательного рабочего класса из плакатов и кинофильмов, оказались равнодушны к близкому уже коммунизму, но были сильно озабочены делами по хозяйству в селе. Они как раз любили засаживать и поливать «садик, дочку, водь и гладь», над чем глумился Маяковский, когда слал свое послание в «коммунистическое далеко». Никто из станочников на участке реставрации это послание не принял, едва ли даже в школе читал.
- Ну, ты принес?
Это Лена, учетчица, она учится в техникуме, и я обещал принести ей решенные задачи для контрольной по алгебре. Там 10 задач, я их решил играючи.
- Да, принес. Вот они, - я даю ей тетрадку с решенными задачами.
- Нет, ты объясни мне, как ты их решил.
Мы идем в ее конторку, она запирает дверь.
- Не волнуйся, мастер знает, я сказала, что ты мне помогаешь в моем научно-техническом росте.
Лена любит говорить красиво.
Мы садимся рядом, она открывает тетрадь, и мы разбираем, как строить параболу. Лене лет 25-27, для меня, 18-летнего, она взрослая женщина. Я слышал, что она любовница мастера, но заметил, что она не прочь меня посмущать: то случайно боком заденет, то юбку начнет поправлять, задрав выше колен. Вот и сейчас она пожаловалась на духоту и расстегнула блузку. Ее грудь выпирает из лифчика, а мне от этого грозит косоглазие. В трусах тоже возникло волнение, которое я пытаюсь подавить, забрасывая ногу на ногу.
- Сева, а вот если меня спросят привести пример параболы в предметном мире (так она выразилась), что мне ответить?
Она повернулась ко мне и, чтоб усесться поудобней, оперлась рукой на мою ногу в районе паха. Рука так и осталась там, скучая на моем бедре.
- Ну, я не знаю. Возможно, в больших космических антеннах. Я как-то видел фото такой антенны в виде параболы, а лучи собираются в фокусе.
- В фокусе? У параболы есть фокус?
- Да, есть, такая точка меж ветвей параболы?
Она прыснула.
- Получается, что парабола очень похожа на задранные вверх женские ноги, - засмеялась она. – А ты знаешь, что у женщины тоже есть фокус. Такая точка, которая приводит в состояние экстаза.
Она передвинула руку ближе к ширинке и обнаружила моего бунтовщика.
- Ой, Сева, ну так же нельзя. Это даже оскорбительно. Мы с тобой обсуждаем математику, но ты не видишь во мне человека, достойного умного разговора, а только носительницу, извини, пи*ды.
И, расстегнув мне брюки, она запустила руку в трусы.
- Так и есть! Я так и думала, что, когда ты отказался от оплаты, то потребуешь от меня другие услуги.
Она спустилась под стол, достала мой пенис и начала его облизывать, как мороженое в вафельном стаканчике. Я не мог понять, что она делает. Я никогда не думал, что такое возможно. Потом она взяла его в рот и начала обсасывать. Не прошло и минуты, как лава изверглась и она все содержимое проглотила. Я сидел совершенно растерянный.
Она достала платок все там вытерла, а потом села за стол, как ни в чем не бывало.
- Ну вот, Сева, минет – это 25 руб, но для тебя пусть будет 20. И за 10 задач я тебе предлагала по 1 руб. задача. Так что с тебя еще одна контрольная работа. И не надо никаких одолжений, всякий труд должен быть оплочен - такова моя философия!
- Хорошо, хорошо, конечно, - промямлил я.
- Вот и отлично! Я тебе потом задание дам. А сейчас – спасибо, я дальше сама разберусь.
И она проводила меня до дверей.
Я пошел к станку. Там уже лежали чертеж и заготовка. Я начал закреплять деталь в шпинделе, но, видимо, все еще был огорошен ленкиной философией и случайно нажал на рукоятку шпинделя. Ключ передней бабки, чиркнув мое ухо, врезался в стену. Меня прошиб холодный пот и стошнило.
- Сева, ну как, ты живой?
Это мастер прибежал.
- Не боись, уборщица все вытрет, а мы давай безо всяких там актов и канцелярий, мы давай прямо поедем ко мне на дачу. Да?! Там ты отдохнешь, а я день закрою как надо.
Я переоделся, и мы поехали на «Москвиче» к нему на дачу. Ехать было не долго, минут 20. Дача стояла у озера на полуострове, не слишком близко к другим таким же строениям. Конечно, на зарплату такое не построишь. Хлопцы говорили, что мастер якшается с шабашниками, которые строят дороги в колхозах. У них часто ломается техника и мастер помогает им запчастями. Иногда даже сам вытачивает. Ну, и вообще, он «жук» со связями. Вроде бы ему выделили «Волгу», а он ее продал тем же шабашникам и сделал откат директору.
Когда мы приехали, он приготовил мне чай в пакетике, чего я нигде раньше не видел.
- Ешь, что найдешь, там весь холодильник твой, а я заеду после смены. Ложись и поспи там, на втором этаже, в спальне.
И он уехал.
Говорите о материальности мира, если человек просыпается от того, что на него смотрят.
- А чого це ты тут разлегся на моей кровати? – спросила женщина.
Это была гарна жинка, которая вполне могла бы играть Одарку в «Запорожце за Дунаем», если бы какой-нибудь модный режиссер задумал поставить оперу, где у Одарки юбка едва прикрывает бедра, а блузка едва прикрывает грудь.
- Меня мастер привез. Он сказал, чтоб я здесь отдохнул после шока, а потом он меня заберет, – оправдывался я, как если бы играл Карася из той же постановки.
- Какого шока?
- Ключ передней бабки чуть не убил меня.
- Так он решил, шоб тебя здесь спрятать. То на него похоже, прощелыга бесстыжий. А ты шо, токарь?
- Да, на участке реставрации.
- Так ты ж еврэй? Чи не так?
- Да, еврей.
- А как же еврэй - и токарь? Как тебя угораздило?
Я промолчал, не вдаваясь в подробности моих попыток устроиться куда-либо, кроме как рабочим.
- А мне позвонили, шо ота сволота приехал сюды не один, и я примчалась на такси, застать его с *лядью Ленкой на горячем. А тут ты с ключом... в трусах. А он там вздыбся. Вот кому передняя бабка нужна! – рассмеялась она собственной шутке.
И вправду, при виде ее крутых бедер и пышной груди я возбудился, и трусы меня выдали. Я начал быстро натягивать штаны.
- Погоди, - сказала она. – Мне как раз интересно, какой он обрезанный.
- Кто обрезанный, - удивился я.
- Как кто?.. Х*й, вот кто. Ты ж еврэй - значит обрезанный.
- То есть как, обрезанный? При чем тут еврей? Я еврей по паспорту, а не по х*ую.
- Ой, держите меня! Он еврэй по паспорту! По носу ты еврэй, а не по паспорту. Ты шо, совсем не понимаешь, какой обрезанный? Ты где рос, в читальне?
Здесь она меня нашла. Я про обрезание даже не слышал, никто у нас дома не говорил на такие темы. И уж тем более я не мог подумать, что такая дикость отличает евреев.
- Спорю, шо в тебя и девушки нет! - Она насмешливо осклабилась.
- Нет.
- Ха! Я так и знала! Ты женщину-то живую трогал, или ты дрочишь на журнал «Работница»?
- А зачем я должен женщину трогать? С какой стати? Хотя, да, я женщину трогал.
- Это как?
- Ну, к маме подруга ходила, тетя Пися, так ее папа звал. Она в перерыв приходила, а меня как раз днем спать заставляли, а мама уходила в магазин или там по делам. Мне тогда лет 6-7 было. Тетя Пися ложилась отдыхать со мной. Диван был узкий, я у стены лежал, а она спиной ко мне, тесно прижавшись. И однажды я подумал, что она спит и залез рукой ей в трусы. А потом это всегда повторялось, когда она приходила днем.
- Врешь ты все. Хвантазия, когда х*й дрочишь. Не может 6-летний малыш так делать. Просто рука не дотянется. Сейчас я тебе докажу, шо ты врешь.
- Так, ложись на бок, а я к тебе спиной, посмотрим как ты достанешь в свои... сколько тебе?
- 18.
- О, я думала шо тебе 20.
Она легла, как была, в одежде, а я попытался, перекинуть руку поверх ее крутого бедра, но это оказалось, действительно, не просто, потому что мой негодяй твердо стоял на своем и держал дистанцию. А когда я пригнул его, оказалось, что пролезть под пояс ее юбки никак нельзя - тесно. Тетя Пися переодевалась в халат, когда приходила. Я сказал ей об этом, и она расстегнула юбку.
Мать моя, она была без трусов! И волосы сбриты, а тетя Пися как раз любила, когда там пальцы блукали.
Она молчала, только дышала неровно. Я проник глубже, и начал ее нежно гладить, как когда-то тетю Писю. У нее прервалось дыхание. Я тоже остановился. Тогда она повернулась на спину, и привстав, сбросила юбку и блузку с лифчиком.
О, этот запах зрелой женщины! О, этот дурман!
Она потянула меня на себя, и я, как безумный, начал целовать ее тело: губы, шею, плечи...
- Ой, матiнко, божевiльний, божевiльний, - смеялась она, подставляя соскИ поцелуям.
- А де ж твой хаим-встанька, шо мне всю попу забодал? Я его сразу загадала, как вошла. Ты спал, а он торчал. Нос горбинкой - х*й дубинкой, - веселилась она.
Видимо, в женских раздевалках тоже любят пословицы.
- И вправду, необрезанный, - убедилась она, взяв в руку и подергав для верности.
- Ну, давай его в переднюю бабку, отомстим тому гаду, - и она, гостеприимно раздвинула ноги.
- Нет, нет, не так, - придержала она мой галоп. - Не помпу качать, а в ступе толочь. И подсунь мне подушку под попу.
Подложив подушку, я осмелел и закинул ее ноги вверх повыше, как ветви параболы. Толочь ее лоно, как она хотела, у меня не получалось, но в какой-то момент мой пест нашел ее фокус.
- А-а-а-а-а, - завопила она, дрожа всем телом, и соки, чуть не фонтаном, хлынули из нее.
В этот момент мне стало противно до гадливости все это действо хлюпанья в ее соках и, более того, само соитие с чужой мне и чуждой женщиной.
Но она, конечно, не смутилась моим замешательством. Эта искушенная женщина знала толк в плотской любви - и мертвого могла б оживить в постели. Я с новой силой захотел ее, похотливо, страстно, как самец самку. Нет, теперь я не пестовал ее более, а мял и тискал ее нескудное тело, и, под вскрики и стенанья, раз за разом утолял ее плоть.
Наконец, мои соки излились в нее, и я с криком упал ей на грудь. Оба мокрые, мы какое-то время лежали молча.
- Приласкай меня, - попросила она, как мне показалось, застенчиво.
Я начал гладить и целовать ее груди.
- Як добре, боже ж мій, як добре, - шептала она. Глаза ее увлажнились.
- Все, мальчик, спасибо. - Очнулась она, чтобы вернуться к своей привычной жизни Одарки с Карасем.
- Иди, но быстро, не сиди там, мне самой ванна нужна, - подтолкнула она меня к туалету.
Когда я вышел из ванны, она притянула меня к себе и поцеловала в лоб.
- Ты хорошо приласкал меня, мальчик, - улыбнулась она. - Передай спасибо тете Писе за ее учебу.
Игриво хлопнув меня под зад, она скрылась в ванной, не затворив плотно дверь.
Я быстро оделся и пошел к выходу. Проходя мимо ванной я увидел сквозь щель, что она разглядывает себя в зеркале.
- Ото народити тому сволоті носату дитину від жiдка. Ой було б сміху, - захохотала она своему отражению.
Больше я ее никогда не видел.
___________________