Лена влюбилась в Сергея Шаянова сразу. До того, как увидела на сцене. Она влюбилась в его спину - в гримерке, увидела - и сразу осознала - он. Так собака, которая дежурит у магазина, сразу выбирает из толпы - своего, за которым нужно идти в надежде обрести дом. Лена застыла, держа на весу плечики с черной рубашкой и белыми лосинами. Шаянов приклеивал бородку, подпирая щеки языком и подмигнул Лене - ну, как? В тот же вечер Шаянов подвез её до дома, построенного немцами взамен разрушенных в войну, и переждал томительные часы пробок у Лены на диване. Исчез Шаянов тихо, а Лена все лежала и переживала томительные минуты полного счастья. Как в кино. Потом она смотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, изменилась ли она после того, как Шаянов провел у нее ночь, или осталась прежней? Вне всякого сомнения, Шаяновская красота оставила на Лене тонкую золотистую пыль, такую, какую оставляют на пальцах крылья бабочки. Лена начала любить Шаянова всерьез. У костюмерш на мужской стороне была жесточайшая конкуренция, но тихая Лена боролась за место рядом с Шаяновым с таким упорством, что победила. Шаянов же равнодушно принимал выглаженные рубашки, не замечал того, что на камзолах и сюртуках пуговки пришиты, а сапоги надраены, а носки новые, и не из театральной костюмерной, а - фирменные. Burlington. Лена стояла за спиной Шаянова. Стояла в левой кулисе. Стояла в правой. Садилась в театральном буфете так, чтобы Шаянов видел, что пыльцы на ней, на Лене, все меньше и пора бы еще и еще раз проводить Лену домой. Но Шаянов не замечал Лениного взгляда, он летел дальше, он снимался, он выступал с концертами, он пел, он давал интервью и его глаза, поднятые к вискам, доставшиеся ему от прабабки-иранки, сужались - и Лена туда не помещалась. Ну, никак. Перед новым годом Лена набралась смелости и, подавая бархатный жилет, сказала - Сережа, а где ты будешь на новый год? Шаянов удивился и спросил в ответ - а ты где будешь? Дома, - Лена смотрела в зеркало, в котором отражался Шаянов, а сзади она, и получалась как бы картина, - я буду тебя ждать! Шаянов приклеил усы и забыл про Лену.
31 декабря, после спектакля, Лена летела домой, где уже был накрыт стол, и ёлка была вся в изумрудных шарах с белыми бантами, и вечернее платье из тесемочек и тряпочек было сложено на подушке. Немцы, строившие дом, не предполагали, что строят его на десятки лет вперед, поэтому душ не работал и Лена мылась под краном. В половине двенадцатого она сидела за столом, прекрасная, как рождественский цветок пуансетия. Без четверти пришел сосед Вова, который любил Лену с 1 класса и принес бутылку водки. В двенадцать Вова выпил водки и сделал Лене предложение. Шаянова не было. В двенадцать тридцать пришла соседка Люда, которая любила Вову и не желала Лене счастья. К часу, когда они втроем бутылку водки выпили и принялись рушить салаты, хрипло тренькнул дверной звонок. Вова открыл дверь и сразу все понял - на пороге стоял Тигр. Вова и сказал - Ленка, к тебе Новый год пришел. Тигром был Шаянов - в огромной меховой шапке, и в гриме. Серые полосочки, белые полосочки, а посередине - Шаяновские глаза, от прабабки-иранки. Я пришел, - сказал Шаянов, - пошли? И Лена ушла в новогоднюю ночь, под грохот петард и крики "ура". Вова, стойко выдержав удар, сделал предложение Люде. Лена вернулась только через два дня, буквально бронзовая от пыльцы. Шаянов взял её на бэк-вокал, и у Лены началась новая жизнь. Правда, рубашки Шаянову гладить стало некому.