Мастерская папы в далеких двухтысячных находилась на последнем этаже Дома художника. Из-за долгого пути, который мы часто проделывали от Иркутского художественного училища до мастерской, мне казалось, что то здание находится чуть ли не на окраине города. В то время не было известного всем фонтана, где сейчас дети в жаркую погоду наперегонки ловят брызги воды и визжат от восторга. Музей истории города Иркутска располагался в другом месте, поэтому в том районе редко можно было увидеть много людей. Создавалось впечатление, что это какое-то особое место, средоточие творческой силы, мощи и энергии, где не должно быть каких-то помех и громких звуков, способных спугнуть вдохновение.
Огромное и будто бы воздушное пространство мастерской с очень высокими потолками делили два художника: папа и Юрий Шейкин. Когда я находилась там, ощущала одно – одухотворенность, благодаря которой невозможно было не писать картины. И папа создавал большие работы. Я же любила созерцать. Натурщики, приходившие туда, всегда делились чем-то личным, скрытым от других. Однажды вечером папа принёс домой недавно написанный портрет женщины в цветастом наряде. На тот момент я видела много портретов и была равнодушна к этому жанру, мне больше нравились пейзажи. Но после рассказа о натурщице в шляпе, портрет стал для меня будто какой-то книгой, где хранится короткое философское произведение, заставляющее задуматься о многом.
История одного портрета, изображение №1
Родители той женщины были артистами и служили искусству, работая в Иркутском музыкальном театре. Будучи ребенком, она посещала каждый спектакль и была влюблена в театр. Шло время, она повзрослела, и родители покинули сцену. На тот момент, когда она позировала папе, ей было за 50. Уже не было ежедневных вечерних спектаклей, напоминающих о ее детстве, юности и о молодости родителей. Она грустно говорила о том, что теперь редко посещает театр и уже не так хорошо знает репертуар. Театр остался в прошлом.
Я увидела в этой истории что-то очень близкое, ведь и мои родители работали там же, я тоже почти каждый вечер занимала свое место в первом ряду, хранимое для меня капельдинером Ниной Тарасовной. У меня появились мысли о том, какое же это счастье, что у меня еще так много времени (интересно, все дети обманывают себя?); а также и о том, какой можно быть несчастной, если история, рассказанная той натурщицей, повторится и со мной. Я не задумывалась о том, что родители не всегда будут молодыми. А еще мне казалось, что работа в театре – лучшее, что может случиться с человеком. На какой другой работе будет воссоздана непередаваемая атмосфера с ее постоянным движением, впечатлениями, эмоциями, интересными историями, ощущением, что жизнь – сплошной праздник?.. Так я думала тогда и проявляла сочувствие.
Не знаю, жива ли та женщина, поделившаяся своей грустью с художником. Но жива картина, запоминающаяся яркостью красок, как и история о быстротечности меняющейся жизни, которая со мной всегда, когда я смотрю на портрет.
Фото: картина Валерия Петровича Ерофеевского «Портрет Третьяковой».