Валера и его мать впервые переступили порог моей квартиры в загадочный, полный тихой снежной музыки январский денёк.
- Если не возражаете, я на первом уроке посижу. Меня Кристиной зовут, - вместо «здравствуйте» проговорила высокая, худая брюнетка лет сорока. Мы встретились на лестничной площадке, тени украдкой наблюдали за нами.
Как и Ангелина с Анитой, Валера и Кристина проникли в подъезд вместе с какими-то жильцами или их гостями, чему я была рада. В противном случае пришлось бы возвращаться в квартиру, нажимать кнопку домофона и бежать обратно.
«В телефоне не сидит, ход урока ей интересен. Уже хорошо. А то, что не здоровается… Так ли важны все эти условности?» - я улыбнулась Кристине и кивнула головой в знак согласия.
- Ну и какие у вас проблемы? - спросила я, когда Валера разложил на кухонном столе пенал, учебник и тетради.
- Ох и не спрашивайте! - запричитала Кристина. - Целыми днями надрываюсь на стройке, я - штукатур-маляр, чтобы Валерку и его сестрёнку Таню обуть да одеть, а благодарности никакой! Таню в детском саду чуть не каждый день ругают. А Валерка это же тихий ужас! Повторит судьбу своего папаши и брата непутёвого. Точно вам говорю. Оба в тюрьме. Один за кражу, другой за убийство. И этот тоже скоро за воровство примется.
- Мам, не начинай! - черные глаза Валеры сверкнули.
- Что, не начинай? Да по тебе тюрьма плачет! Вот устроилась на подработку, чтобы ты сюда ходил, а благодарности никакой! - голос Кристины мелодраматически дрогнул.
Решила промолчать. Стало как-то… совестно за них обоих. Плотный, смуглый, черноволосый, хмурый Валера мне не особенно нравился. Но по-человечески его было жаль. Начни мама во времена моего детства выбалтывать постороннему человеку наши семейные секреты, да ещё такие низменные, я бы сгорела со стыда.
- Как вы считаете, что Валере следует подтянуть: грамматику, произношение или…
- Всё! Ничего он не знает, дубина! Одна радость: до темноты с друзьями по улицам да подъездам шататься. Видели бы вы его дружков! - тут последовал подробный рассказ о прегрешениях Валеры.
***
В этот раз я, как могла, боролась с синдромом Тамары Ивановны. Старалась по возможности поставить себя на место ученика. Валера жил в тёмном, чуждом мне мире. Он вёл себя грубовато, неотёсанно, кроме того, отличался патологической неспособностью к иностранным языкам. Или ко всем школьным предметам?
«Как можно в течение трёх уроков не запомнить десять английских слов, связанных с транспортом? Вот ведь посты… - и тут же мысленно одёргивала себя. - Бедный ребёнок! У него отец в тюрьме и брат тоже, а мать - настоящий домашний тиран»
Я старалась разговаривать с Валерой подчёркнуто ласково, заглушая в себе малейшие проблески пресловутого Синдрома. Но такое отношение только злило мальчика. Он становился ещё грубее, ещё упрямее.
Как-то учительница задала ему необычное здание. Попросила написать о своём любимом певце на английском языке.
- Ну и кого ты выберешь? - чересчур приторно улыбнулась я.
- Кого-кого! Известно. Аркадия Кобякова, - отрезал Валера.
- А кто это?
- И в эти заполярные края
Придёт весна как долгожданный сон
И бледной зеленью покроется земля,
Забудет солнце заходить за горизонт.
От фальшивого пения Валеры у меня заложило уши. Чувствуя неладное, взяла в руки смартфон и нашла информацию о «великом» певце. Отсидев несколько лет за кражу, Аркадий стал сочинять жалостливые песни о нелёгкой воровской доле.
- Нет, Валера, не стоит о нём писать. Тебя в школе неправильно поймут, - я старалась как можно тщательнее подбирать слова.
- Про другого писать не буду, - и Валера демонстративно отвернулся к стене.
Целых полчаса уговаривала Валеру не дурить, приводила ему самые разные доводы, но мальчик молчал.
- Давай мы позвоним твоей маме и спросим её…
- Не звоните! - тут же, как по заказу расплакался Валера. - Она меня в детдом сдаст, а вы будете виноваты.
От его воя, казалось, дрожали стены уютной маленькой кухни. Стакан с водой мальчик демонстративно оттолкнул, пробурчав что-то вроде: «Не надо мне от вас ничего!»
В конце концов, уговорила его написать об Алле Борисовне Пугачевой. Почему именно о ней? Сама я была равнодушна к её песням, никто из моих родных Примадонну не слушал.
Справиться с заданием мы не успели. Настало время следующего урока, на занятия пришла серьёзная, не по годам рассудительная Вера. Старательная хоть и не очень способная девочка страдала бронхиальной астмой. Я испытывала к ней симпатию и жалость. На уроках с Верой пресловутый синдром крепко спал в самом дальнем уголке моей души.
- Ну всё, Валера, мы с тобой не успеваем. Видишь, другая ученица пришла, - вздохнула я.
- Не понял, как это, - некоторое время Валера, нахмурившись, смотрел в пол. - Я же «двойку» получу, и вы будете виноваты.
Чувствуя, как в груди распускается ядовитый Тамарий цветень, сказала, что вообще-то это не я упрямилась и обливалась слезами.
- Да пошли вы со своим английским… - и тут Валера сказанул такое… Этим ярким, чисто русским эпитетам позавидовал бы сам Барков.
Я вспыхнула. Стало до невозможности стыдно перед тихой и серьезной Верой, которая, конечно, всё слышала и с удивлением наблюдала за абсурдной сценой.
- Иди-иди, - прошипела я. - Не позорься перед девочкой. Давай, одевайся. Учебник положил? Иди-иди, а то маме позвоню.
***
- Можете меня поздравить. Такая маза в жизни бывает только раз,- пропел Валера, когда через пару дней раздевался в моей крохотной прихожей.
- Во-первых, не выражайся, - нахмурилась, отамарилась я. - Во-вторых, в чём тебе так сильно повезло?
- Да училка заболела. Которая по английскому. Мы с вами быстренько задание доделаем.
«Быстренько» растянулось на целый час. Валера писал чепуху, забывал слова, злился, но в итоге задание было готово. Валера получил за него свою первую в жизни «четвёрку». Балл снизили за неаккуратность и плохой почерк.
- Ну ваще! Я даже «тройки» редко получаю. Хоть сегодня мамка орать не станет, - радовался Валера.
После мы с ним долго и бесперспективно учили слова, связанные с достопримечательностями Лондона. Лишь слово "prison" – тюрьма мальчик запомнил практически сразу.
Валера проявлял нездоровый интерес к местам не столь отдалённым. То и дело прерывая плавный ход урока, он принимался рассказывать о правилах поведения за решёткой.
- Всё это, конечно, очень интересно, Валера, но у нас урок. Читай дальше текст. На чём ты остановился? - фальшиво улыбалась я.
Тяжело вздыхая и закатывая карие, почти чёрные глаза, Валера возвращался к тексту о Лондоне или Великобритании. Каждое слово он коверкал до неузнаваемости, а замечания и советы воспринимал в штыки. Хватало Валеры ненадолго.
- Интересно, какие там тюрьмы? - интересовался он.
- Где, там?
- Ну в этой... как её? Англии-шманглии.
- Читай дальше! Ты ведёшь себя непозволительно!
Мальчик уже не казался мне таким несчастным. Слова Кристины о том, что «по нему тюрьма плачет» выглядели мудрым, пророческим изречением. Я начинала понимать бедную женщину. «Подумать только! Трудится на адской работе. Муж в тюрьме, старший сын тоже. А младший сынок демонстративно следует семейным традициям. Не знаю, какая там дочка, но что-то подсказывает… Нет-нет, Валеру тоже можно пожалеть. Вырасти в такой среде… Тут любой станет неотёсанным», - эти сбивчивые, чуть-чуть бредовые мысли не давали спать по ночам.
Наступил февраль, ветреный, постылый, такой же мрачный, как и Валера. Мой новый ученик с каждым новым уроком вёл себя всё более вызывающе.
***
В ветреный сыроватый февральский вечер я в задумчивости мерила кухню шагами. Подходила к окну, смотрела на переливающуюся всеми цветами радуги вывеску торгового центра. Посмотрев в глаза заплаканным фонарям, вспомнила стихотворение из школьных времён:
«Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей»
Глубокие, мудрые строки, видимая картинка, от которой всегда становилось как-то не по себе. «Где же Валера? - я с тревогой смотрела на большие золотисто-чёрные часы, висевшие на стене. – Опоздал на двадцать минут. Час не поздний, да и с такими, как Валерка, ничего плохого обычно не случается. В чужую квартиру он не пойдёт и со стаей бездомных собак как-нибудь справится. Не робкого десятка парень. А всё-таки… Мало ли что»
Телефон Кристины оказался недоступен. Заметила одну особенность: в самые ответственные моменты с родителями учеников связаться невозможно. Прошло ещё минут тридцать. В домофон позвонила десятилетняя Лена. Эта печальная черноволосая девчушка сильно заикалась и потому, несмотря на феноменальную память, получала по английскому неважные оценки.
Лена разделась, разложила на столе учебник и тетрадки, как-то воровато вытащила из пенала сложенные купюры и протянула их мне. В такие минуты бедняжка отчего-то мучительно краснела. Занятие началось. Выучив за пять минут слова по теме одежда, Лена, запинаясь и обмирая от ужаса, читала диалог «В магазине». Я как могла подбадривала девочку. Казалось, бедняжка идёт по скользкой тропке высоко в горах. Один неверный шаг, и Лена полетит в пропасть. По крайней мере, так всё выглядело в восприятии девочки.
В эту минуту в дверь позвонили. «Наверняка опять начнут навязывать пластиковые окна или Орифлейм», - поморщилась я, но всё же пошла открывать.
На пороге, к моему удивлению, стоял Валера.
- Извини, но ты очень сильно опоздал. У меня начался другой урок.
- Не понял, как это. Я же «двойку» из-за вас получу, - нахмурился Валера.
- Надо было приходить без пятнадцати семь, как договаривались, а не в девятом часу, - отрезала я.
С огромным трудом мне удалось выставить наглеца за дверь.
***
Через пару дней Валера опять опоздал. Но, так как Вера - следующая ученица, - попала в больницу с приступом астмы, я смогла провести с ним урок.
От Валеры исходил смутно знакомый, едва уловимый запах. «Табак? Но ему всего-навсего двенадцать лет. Разве в таком возрасте курят? И ведь в супермаркетах лицам моложе восемнадцати сигарет не продают, а киоски снесли. Дома что ли ворует?» - недоумевала я. Но пахло от мальчишки именно табаком. Мне ли не знать этого запаха. Ведь все мои друзья и родственники не слушали предупреждений Минздрава и тратили огромные суммы на ядовитые палочки, как назвал их какой-то американский писатель. Только меня одну не привлекала эта привычка, из-за чего я казалась самой себе белой вороной.
- А у вас есть дочь? - ни с того ни с сего брякнул Валера.
- Нет.
- А в прошлый раз, когда я приходил, у вас в прихожей портфель стоял девчоночий, и пальто розовое висело.
- Это была моя ученица, - как можно спокойнее постаралась объяснить я.
- Врёте вы всё. Это ваша дочь. А меня не приняли, потому что вам лень заниматься, - Валера криво, как-то нехорошо улыбнулся.
- Молчать! - я что было сил стукнула кулаком по столу. Ярко-зелёный стаканчик перевернулся, ручки и карандаши разлетелись по всей кухне.
У меня вдруг возникло ощущение дежавю. Где-то когда-то кто-то уже вышел из себя подобным образом. А потом произошло что-то очень плохое. Но что? Что?
- Ну ничего себе! Вы прям как моя мама, - в тоне Валеры, к моему удивлению, слышалось уважение.
Всю вторую половину урока Валера вёл себя безукоризненно. Не напевал вполголоса воровских песен, не рассуждал о тюремных понятиях, не упрямился и не отказывался делать задания. «Неужели Валера понимает только крик?» - мысленно ужасалась я.
В следующий раз он опять опоздал, и вечером я позвонила Кристине.
- Знаете, меня тревожат не только опоздания Валеры. Я чувствую запах табака от его волос и одежды. Мне кажется, ваш сын начал курить.
- Да, ещё в прошлом году, - ни капельки не удивилась Кристина. - Прошлой осенью обнаружила в портфеле пачку сигарет. Это всё его дружки. У родителей воруют папиросы и в подъездах курят. Что я только с Валеркой ни делала! Всё без толку. Такой же непутёвый, как его брат и папаша. Нет, попадёт он в колонию года через три. Точно вам говорю.
Тяжело вздохнув, перенесла занятия с Валерой на восемь вечера. В это время, как успела заметить, приходили ко мне самые проблемные ученики: Анита, Веня Краснов. Конечно же, пришлось подвинуть и другие уроки. Но… из двух зол, как говорится, выбирают меньшее.
Таким образом, опоздания Валеры перестали мешать другим ребятам. Но мы порой засиживались до половины десятого вечера. Мать, как ни странно, не боялась за Валеру, разрешала ему бродить по тёмным, опасным улицам. Должно быть, махнула рукой на будущего вора-рецидивиста.
***
Как-то на одном из занятий Валера отпросился в туалет и пропал на полчаса. Я злилась, смотрела в окно на надоевшую вывеску и россыпь огней. «Что он там, заснул, что ли? Или решил покурить? С этого наглеца станется. Вот постылый!» - злость, настоянная на Синдроме Тамары Ивановны, вызывала тошноту и головокружение.
Тут я услышала в прихожей шорох, потом ещё один. На цыпочках подкралась к двери, приоткрыла её на щёлочку и осторожно выглянула. Валера рылся в карманах моего новенького кашемирового пальто.
Вне себя от гнева распахнула дверь полностью.
- Ты чем тут занимаешься? По карманам шаришься? - от моего крика, казалось, завибрировали стены крошечной прихожей.
- У меня носом кровь пошла. Я платок искал, - голос Валеры жалостливо дрогнул.
- Хватит врать! Всё, звоню твоей матери.
- Не звониииите! - провыл Валера.
И… и тут произошла странная, унизительная для нас обоих сцена. Валера неловко стал на колени и поднял на меня тёмные, полные слёз глаза.
- Пожалуйста, ничего не говорите маме. Она меня убьёт, - и Валера отчаянно разрыдался.
В очередной раз удивилась, как уличное воспитание и полное отсутствие сантиментов со стороны матери могли породить такого нытика и плаксу.
- Хорошо-хорошо, не скажу. Но больше так не делай! - смилостивилась я.
***
Однажды Валера пришёл на урок не один, а с другом. Это было изжелта-бледное, болезненно-худое и плохо одетое дитя городских улиц. Мальчишка, назвавшийся Володей, всё время шмыгал носом и покашливал.
«Неудивительно, что он простудился. Вон у него какие кеды тонкие да ещё и рваные, а куртка выносилась до такой степени, что стала похожа на ветровку. Сейчас ведь не май месяц», - стало жаль мальчишку, но при этом поступок Валеры до невозможности возмутил.
- Зачем ты его сюда привёл?- крайне нелюбезно процедила я. - Ты на урок пришёл или в… в кабак?
- Да Володьке идти некуда. Мать у него опять запила. Можно Володька у вас посидит? Он уроку не помешает. Честно-честно.
Со скрипом согласилась.
- У него отец тоже в тюрьме! - в голосе Валеры слышалась такая гордость за товарища, как будто речь шла о подвиге или достижении.
- Поздравляю! Садись и занимайся. А ты на табуретке устраивайся. Сиди тихо.
Но сидеть тихо Володька не пожелал. Он всё время отвлекал меня вопросами. Спрашивал, как и когда я купила кухонный шкафчик над раковиной и где приобрела кухонную плиту.
- Так, ты можешь сидеть молча? Ты же Валере не даёшь учить слова! - в конце концов, не выдержала я.
Тогда Володька достал из кармана нож и принялся подбрасывать его в воздух. Погрузившись в ход урока, я на мгновение упустила вредного мальчишку из вида. А зря. Так как у самого моего уха просвистело что-то железное и воткнулось в стену.
- Ты что, совсем с ума сошёл?- напустилась я на Володьку. - Метать ножи в крохотной кухне!
- Ну и не надо мне от вас ничего! Я пойду, - Володька выбежал из квартиры, не забыв на прощание хлопнуть дверью.
После ухода друга Валерка расплакался. По обыкновению отверг воду и погрузился в упрямое молчание. К счастью, заданий было немного. В начале десятого урок закончился.
Когда я вышла в коридорчик, чтобы открыть дверь на лестницу, Володька поджидал своего друга. Глаза его так и блестели, на бледных щеках появился румянец. Мне это сразу не понравилось. Коридорчик тоже неуловимо изменился. Открыла дверь на лестницу, мальчишки выбежали в подъезд, и тут я заметила надписи на стене. Было их около десятка.
«Слава АУЕ! Жизнь ворам - х... мусорам», - читала я и размышляла, кто бы мог это сделать. Людмила Олеговна, мрачная пенсионерка из девяносто первой квартиры? Несчастная, запуганная одиннадцатилетняя Сабрина Васнецова из девяносто второй? Её родители или бабушка? Нет, все эти предположения выглядели в высшей степени немыслимо.
«Конечно же, это Володька. Недаром у него глаза блестели. Господи, какой стыд! Надо срочно убрать надписи, пока соседи не увидели»,- мне вспомнился аккуратненький коридорчик с девственно чистыми стенами и полом. Своеобразный оазис нашего подъезда. Тяжёлая железная дверь защищала его от вторжения уличных подростков. Она была куда более весомым препятствием, чем домофон. И вот…
«Стереть надписи жидкостью для снятия лака? Может получиться ещё хуже. Соскрести ножом? Что если кто-нибудь из соседей застанет меня за этим занятием? Нет, стыд и позор», - утром позвонила Кристине и рассказала ей о последних подвигах её «ненаглядного» сына.
- Мы с подружкой сегодня же вечером придём и всё закрасим, - заверила меня Кристина.
Вечером в нашем коридорчике закипела работа. Неприятно пахло каким-то строительным растворителем. Запах этот держался ещё пару дней. Но зато отвратительные воззвания скрылись под толстым слоем краски. Или побелки? Или извёстки? Я плохо разбираюсь во всех этих тонкостях.
С этого дня Валера на уроках стал вести себя тише воды, ниже травы. Приходил ровно в восемь, не опаздывая ни на секунду. Способности его, конечно же, не улучшились. Зато он перестал тратить время на упрямство и болтовню о местах не столь отдалённых.
«Что же сделала с Валерой его мама? Чем пригрозила? Или ему самому стало стыдно? Ну нет, это вряд ли», - размышляла я, лёжа в постели без сна.
Отношения у нас таким образом выровнялись. Вот только... Наши уроки слишком напоминали тайную войну между заключённым и тюремным надзирателем. Ситуацию, когда преступник боится и ненавидит своего мучителя и при первой же возможности готов броситься на него с ножом. Когда рассказывала о своих подозрениях родным, они смеялись и крутили пальцем у виска. Но пару раз я ловила на себе такие взгляды Валерки, что… Что решила не поворачиваться к нему спиной.
***
Как-то в мартовские сумерки Кристина позвонила мне.
- К сожалению, Валера больше не сможет приходить к вам на занятия. Мы уезжаем к родственникам в другой город, - в голосе её слышалось неподдельное огорчение.
Я сделала вид, что тоже расстроилась, а на самом деле вздохнула с облегчением.
Пару дней спустя в мою дверь позвонили. На пороге стоял улыбающийся Валера.
- Вот... это самое… Как бы, - мялся он, неловко суя мне коробку конфет “Raffaello”. – Ну как бы... короче, спасибо вам за уроки. Огромное.
Удивление в моей душе сменилось искренней признательностью. Я сходила на кухню, вынула из холодильника нераспечатанную плитку шоколада и подарила её Валере.
Не поблагодарив, мальчик сунул гостинец за пазуху и был таков.
Мне почему-то представилось, что Валерка и его дружки разделят шоколадку по-братски. Сделают из пустой картонной коробки импровизированный столик где-нибудь на задворках. Весенние сумерки с жалостью взглянут на них. Тонкий, состоящий из золотых нитей месяц улыбнётся несчастным, никому не нужным ребятишкам, отравленным тюремными понятиями и тёмной уличной злобой…
***
После аномально жарких летних каникул наступила странная, тревожная осень. Люди стали передвигаться по улицам в медицинских масках. Пришла пора ограничений и страха. Конечно же, всё это не могло не сказаться на моей работе.
Начиная с сентября, я стала заниматься с детьми и подростками по скайпу. Количество учеников сократилось. Вместо привычных двенадцати осталось восемь. Даже в наш просвещённый двадцать первый век компьютер и Интернет для некоторых семей - непозволительная роскошь. Когда всех школьников нашего города перевели на дистанционное обучение, лишённые компьютеров ребятишки наслаждались неожиданным отдыхом.
«Что же лучше: преподавание по скайпу или непосредственное общение? Сложный вопрос, - размышляла я долгими тёмными ночами, прислушиваясь к шелесту дождя за окном. - С одной стороны живые уроки полнее, полезнее. С другой – всё намного проще. Не нужно провожать непослушных девчонок по опасным и грязным лестницам, а потом гоняться за ними по тёмным улицам. О вызове «Скорой помощи» или надписях на стене подъезда и речи не идёт»
Миновала сырая, печальная осень, ушла, хлопнув на прощание дверью, суровая холодная зима. Наступили солнечные апрельские деньки. Небо стало голубым, как в далёкой, загадочной Индии. Ограничения сняли, и люди расслабились. «Может быть, в сентябре ученики вновь начнут ходить ко мне на дом? Хорошо бы. Лишь бы не было неуправляемых и проблемных», - такие мысли приходят мне в голову, когда я сижу на городской площади. Наблюдаю за ребятишками, катающимися на самокатах и скейтах, и вспоминаю своих «крепких орешков».
Смог ли более опытный и неравнодушный педагог найти к ним подход? Или тоже заразился Синдромом Тамары Ивановны? Эти вопросы не дают мне спать короткими весенними ночами. Пытаюсь представить себе будущее этих трудных детей и вижу мрачные, жутковатые картинки. Валерку скорее всего ждёт тюрьма, Веню - ранняя смерть. У Аниты всё не так безнадёжно. Вероятно, она повторит судьбу своей матери и в одиночку будет воспитывать непослушного, нелюбимого ребёнка. Становится грустно и как-то… беспомощно, если можно так выразиться.
В более оптимистические минуты представляю другой сценарий их жизни. Изменившаяся до неузнаваемости Анита счастливо выходит замуж. Валерка получает профессию и становится квалифицированным рабочим. Веня после серьёзного курса лечения поступает в институт. Да, картины фантастические. Но иногда случаются чудеса.
В тихие январские дни, когда никто не видит, сосульки начинают петь, а снежинки танцуют под эту хрустально-неуловимую музыку. В апрельские сумерки фабричный дымок превращается в синеокую девушку и бродит по улицам. В июльские вечера человек с зелёным лицом играет на скрипке цвета травы. Осень превращает золотистые листья в серьги, кольца и браслеты и часами примеряет их перед зеркалом. Почему же после всего этого Вене, Валерке и Аните не выйти из круга безысходности?
На Тамару Ивановну я обижаюсь уже гораздо меньше, так как трижды побывала на её месте. Возможно, каждый жест странноватой девчушки в очках, приехавшей из дикой, неизвестной страны, вызывал у неё неприязнь. Душевную тошноту, как выражается одна моя родственница. Точно так же меня раздражал худой, бледный и неопрятный Венька, выводила из себя капризная Анита и сердил уличный мальчик Валерка…
Конец
Имена, фамилии и названия изменены