Восточные атакуют восточных

«Зарница»  или  Баран-1 (Восточные атакуют Восточных)

        с в и д е т е л ь с т в о     о ч е в и д ц а

 «Баран-один» - так назвал это мероприятие мой друг и одноклассник Олег. Почему «баран», естественно никто у него не спрашивал, а вот почему «один» - мне было малопонятно и тогда, и сейчас. Но конечно, это просто прозвучал вслух непроизвольно вырвавшийся экспромт по готовому шаблону, из тех, что тогда витали в разговорах и сводках, такие как «Восток-5» или «Союз-4». Была еще и телевизионная передача под модным названием - Операция «Сириус-2»! Одним словом, официальное мероприятие и должно было называться непременно «Баран-1», а никак не просто «баран».
Но рассказать лучше всё с самого начала. Дело должно было происходить в лесу и приблизительно в конце февраля или первой половине марта. На предварительную подготовку нам отводилась почти вся зима. Почему зима - очень просто, зимой у нас в школе учеба, а летом каникулы. Опять же, осенью, как правило, проливные дожди, а весной - половодье и непролазная слякоть - лес заливало, и в него большой кучей народа нечего было и соваться. Зато зимой все дополнительные удовольствия: и строительный материал под руками, и одежонка по форме - толстая, утепленная, в случае чего и ударишь - не больно.

Как-то, в один, ничем не примечательный день ноября наша Классная - Алевтина Васильевна - объявила:
-- После урока не расходиться, будет собрание. О чём, вам расскажет Тимофей Титович.
--Кто, кто?! - со смешками переспросили некоторые. Мы, совсем недавно став старшеклассниками, еще только осваивались в среде многих учителей сразу, и далеко не всех их в школе знали наперечёт. Математик Тимофей Титович входил в число еще не опознанных.  Для некоторых, не самых внимательных, дело еще запутывалось тем, что в школе было сразу два Тимофея - Тимофей Титович и Тимофей Павлович. Конечно потом мы, разобравшись, именовали их просто Палыч и Титыч, как, кстати и большинство взрослых. А пока непривычное имя вызвало только легкий смех. Оно звучало непохоже ни на повседневное Иван Николаевич, ни на Валентин Иванович (так звали, к примеру, у нас директора и завуча).
Но Классная быстро пресекла веселье и продолжила урок. А потом, уже на собрании, Титыч сам предстал перед нами во всей красе. Манера объяснять что-либо была у него очень забавная, особенно сначала. Резкие движения, перемещения из края в край класса, тонкий голосок, речь быстро переходящая в скороговорку. Фамилия, кстати, у него тоже была, как по заказу - Скоробрещук.
За неимением военрука в школе-восьмилетке наш Скоробрещук по совместительству возглавлял военное направление, он же командовал всеми щитами и плакатами по гражданской обороне, со всякими ядерными взрывами, противогазами и изображениями ожогов, облучений и отравившихся людей, которыми была увешана половина школы. Кроме того, Титыч позже проводил и внеклассные занятия, где объяснял нам, что такое атомная бомба, и как будет выглядеть ядерная война. Объяснял доходчиво, но как-то у него получалось это серьезным только наполовину. Как будто это не война, а страшные сказки, сдобренные легким юморком.



Так вот, в тот день мы узнали от Титыча, что к весне нас ожидают военные маневры - Зарница. На поле боя сойдутся две армии: все седьмые и восьмые классы (у нас их было в школе по четыре, от А до Г) против пятых и шестых. А пока предстоит построить укрепления и линии обороны. Титыч даже набросал мелом на доске приблизительный план местности, чтобы нам  стало понятнее, где возводить нашу снежную твердыню и как ее располагать. Было объявлено, что седьмые и восьмые классы уже работают, а еще, якобы по секрету, Титыч сообщил нам, что они уже придумали много потайных препятствий - натянутые под снегом веревки, ямы и прочее в том же духе.
Честно говоря, в такой размах не особенно верилось, но пойти в лес, посмотреть, что там делается, конечно очень захотелось. Разумеется, от класса тут же задали вопрос, кто в этой Зарнице будет считаться русскими, а кто  - немцами, как во всех тогдашних фильмах. Но Титыч тут же ответил, что никаких немцев, стороны будут именоваться просто Западная и Восточная.
И вот на другой день, ближе к вечеру мы отправились искать наш боевой рубеж. Искать - потому что дорогу нам никто не показывал, и вообще никто из старших не сопровождал. Считалось, что мы теперь и сами взрослые. Впрочем, дело это было привычное, примерно так же - кучей и по своему разумению, мы собирали металлолом или макулатуру. Бывало, забирались при этом в такие места, откуда нас потом гнали палкой, матюками и цепными собаками. Ведь этими сборами сырья командовала только школьная пионервожатая, она не могла бродить со всеми рыскающими группками сразу, а только уже в школе принимала добычу и записывала килограммы. Зарницей же нашей до поры, до времени командовал вообще неизвестно кто.
Из разъяснений Титыча мы знали, что идти нужно во Второй лес. Так называлась отдаленная часть леса, которая осталась когда-то за высокой насыпью железной дороги. Та часть леса, которая начиналась сразу от ограды школьного двора, естественно называлась лесом Первым, была достаточно людной и вся исхожена тропами. В ней же, кстати,  днем проходили и лыжные уроки физкультуры. Второй лес был гораздо глуше, почти все тропы шли в обход его, по краю, и в него вообще мало кто просто так забирался. Но все-таки размером и он был невелик, поэтому нужное место мы нашли быстро.
Там было уже натоптано, наши воображаемые соратники, шестые классы, небрежно прошлись несколькими лопатами, оставив приблизительные контуры будущего снежного вала. Наши девчонки, жившие по другую сторону Второго леса, побежали домой за инструментом, кто-то вспомнил, что видел по дороге, на насыпи, брошенные обломки досок и прочий хлам, за всем этим отправилась добровольная команда. Прибыли лопаты, и началась работа. К концу дня, когда вокруг совсем стемнело, там стояла уже приличная стенка, почти в наш тогдашний рост, слепленная из чего придется, как говорится - с бору по сосенке.
Зима шла своим чередом, стенка росла: удлинялась, наращивалась снежными глыбами в толщину, утыкивалась разными предметами со свалок, оплеталась веревками, кусками разноцветной проволоки. Мы уже наведывались туда не кучей, а периодически, вдвоем-втроем, что-то добавляли или просто бродили, осматривая место будущего грандиозного сражения.
Конечно, заглядывали и на линию обороны старшеклассников, но главным образом издалека, там тоже время от времени кто-то крутился. Не больше нашего, но все-таки достаточно, чтобы обозначить - хозяйство чужое, лучше не суйся, можешь и по шее получить. Лес, он и есть лес, место на отшибе. Тем более, что их укрепление располагалось дальше к глухой стороне леса, выходившей уже на болото, тогда как наше было ближе к одной из опушек, еще чуть-чуть и можно было выйти к домикам и баракам возле подстанции и бычатника.
Только однажды, очень поздно вечером, почти ночью, мы всё-таки предприняли дерзкую вылазку. Вдвоем с Сашкой Мороховым, при ярком лунном свете вошли прямо в самую сердцевину вражеской территории. Там был тот же снежный вал, но по размерам заметно скромнее нашего и гораздо проще.
Он совершенно не напоминал нашу разноликую кладку, типа каменных руин доколумбовой Америки, крепостей древних инков из всевозможных каменных глыб. Внутри укрепление старшеклассников выглядело небольшим двориком, плотно утоптанным, но при этом гладко и аккуратно зачищенным от излишков снега. Все четыре стороны этого прямоугольного «дворика» были ровно, как по линеечке, подрублены лопатой, а снег как бы просто откинут, но только весь в одну сторону. Он и образовывал вал, невысокий, внутри отвесный, а наружу очень покатый, что скорее напоминало не стену, а горку. Кроме того, всю внутреннюю сторону этой горки заслоняли в ряд какие-то большие одинаковые пластины, что-то вроде старого шифера. И больше никаких досок, палок и всякого разного. Прочий снег вокруг этого сооружения был не тронут никакими следами, лежал чистым гладким настом, протоптана была единственная широкая тропинка, уходящая в сторону железной дороги.
Бросалось в глаза, что всё укрепление старшеклассников построено разом, вероятно за один день, и сейчас из него только время от времени убирают на вал очередной свежевыпавший снег. Конечно ни о каких секретных веревках, ямах и ловушках на подступах  к этой позиции не стоило и говорить. Они оставались на совести и в разгоряченном воображении  Титыча. Старшеклассникам было сказано – и они пришли, сделали и ушли. Следов яростной суеты, выдумок на ходу, лихорадочной спешки здесь не существовало и в помине. Достаточно было вспомнить, насколько иначе выглядела наша позиция. Она была истоптана со всех сторон извивающимися тропками и просто единичными следами, как человеческий муравейник. Правда, суетились здесь больше мы - пятиклассники, ребята из шестых классов большого энтузиазма не проявляли.
И теперь причёсанный вид скромной цитадели «противника» нас по большей части разочаровал. Если бы мы увидели грозную крепость, силой превосходящую нашу, то, наверное, испытали бы разом и зависть, и ревность, и вспышку отчаянного задора, мол - вы сильнее, но мы еще посмотрим, кто кого. А зрелище тихого дворика бесцеремонно напомнило, что Зарница - это всего-навсего, всё-таки просто игра. И в приступе еще самим нам непонятного раздражения захотелось хоть как-то возмутить всплеском стихии эту безмятежную пристань. Мы ухватились за края пристенной облицовки, тех самых листов, похожих на шифер, дёрнули, отскочили. Пластины сцеплялись краями, одна поверх другой, внахлёст, поэтому вся стенка разом рухнула на пол. Разумеется, мы тут же бегом припустились прочь и остановились только у насыпи…

********


Была ли назначена наша Зарница на конец зимы, приурочена к тому же 23 февраля или твердых сроков никто не намечал - я не знаю. На самом же деле мероприятие провели  в зимние каникулы, объявив об этом внезапно, перед самым Новым годом. Возможно, планы просто переменились, хотя не исключаю, что взрослые наши всё знали, но намеренно темнили. Зачастую случалось и такое. Таким образом, в итоге была объявлена дата, время сбора всех у школы и оглашены имена «командующих». Нас должен был возглавлять Иванов Тимофей Павлович, старшеклассников - Климов Юрий Владимирович.
Накануне объявленного дня игры ко мне пришел мой дружок Андрюшка с большим листом картона красивого, ярко-желтого цвета. Картон этот он предполагал использовать на погоны. О погонах нам было сказано вскользь, дескать - надо бы сделать, придумайте сами что-нибудь. Из такого тона естественно следовало, что делать их вовсе не обязательно. Но не в характере Андрея было упустить такую возможность. Если был повод изготовить какую-нибудь забавную штучку, он тут же с жаром ухватывался за это.
Хватило картона как раз на четыре погона. В ящике швейной машинки мы нашли для них четыре медные пуговицы казенного образца, в запасах моей матери можно было иногда отыскать и не такое! На самом погоне решили написать большую букву в окружении венка из листьев. И вот тут перед нами встал вопрос: а какую букву следует писать. Кто мы - западные или восточные? География подсказки не давала, по расположению позиций нас скорее следовало бы называть Северными, а старшеклассников - Южными. В то время отсутствия телефонов (его не было не только у нас, но даже у Андреевой матери - инструктора Горкома Партии) срочно что-то узнать, уточнить представляло большую проблему. В конце концов мы решили, как обычно,  идти простым логическим путём. Один из объявленных над нами командующих - учитель английского языка, второй - русского. Значит мы - русские, а следовательно - восточные, поскольку подчиненные Тимофея Палыча.
Отбросив последние сомнения, мы взялись за синие карандаши и старательно нарисовали на каждом из своих погонов по большой букве «В».  Мои погоны сразу пришили к плечам лыжного костюма, в котором я собирался идти. Андрей сказал, что пришьет погоны дома, сразу перед выходом. Кажется, он замыслил украсить их еще чем-то, но я не стал приставать к нему с вопросами. На мой взгляд - и те, которые получились, вышли замечательно.

И вот настал день Зарницы. Директор школы произнес с крыльца большую напутственную речь, сам он идти в лес, заваленный глубоким снегом, не собирался. Сегодня там и без него хватало народа.
Через Первый лес, через насыпь и, знакомой дорогой до укреплений мы двигались еще более-менее плотной колонной. Но дойдя до места, сбились в кучу, не зная, что делать дальше. Шестиклассники, более осведомленные, пояснили, что сначала должны быть высланы разведчики. А уж потом…  В общем, потом видно будет. Но пока все просто стояли, окружив со всех сторон построенное укрепление, кто спереди, кто сзади - и смотрели в разные стороны, и по большей части, конечно, в сторону противника.
-- Смотрите, смотрите! Вон там, в кустах, в кустах! Шевелится! - закричали наперебой как водится девчонки.
Перед нашим укреплением был высокоствольный сосняк, почти без подлеска и просматривался довольно далеко, примерно до половины расстояния между «нами и ими». Вот на том краю и виднелись те самые кусты, где что-то зашевелилось. Наиболее нетерпеливые из наших тут же сорвались с места, следом за ними потянулись и другие, в том числе и я.  К тому времени, как я добежал, в кустах уже возилась бесформенная куча тел. Куча эта постепенно перевалилась на свободное место, и теперь можно было разобрать, что в середке ее находится семиклассник, а держат его - за ноги, за руки, за шиворот - человек шесть или семь.
Я сразу признал пойманного, это был парень из Олегова дома, и звали его по двору попросту - Серый. Он действительно учился уже в седьмом классе, но ни дородностью, ни силой не выделялся, так что держать его всемером было совершенно не обязательно. Собственно говоря, продолжали держать его больше от растерянности: никто не знал, что с ним делать дальше - тащить куда-нибудь, отпустить сразу и по-хорошему, или вдогонку хорошенько надавать тумаков. Никаких указаний ни от кого по этому поводу не было. А Серый начинал уже сердиться всерьез, выкрикивал ругательства, потом перешел к угрозам.
Между тем я хорошо слышал, что народу вокруг места происшествия становится всё больше и больше, у меня за спиной шумно дышит уже плотная масса людей.
-- О, Калягина поймали! - выкрикнул прямо над моим плечом какой-то шестиклассник. Он видимо только-только протолкался в первый ряд зрителей. Такого унижения Серый Калягин выдержать уже не мог.
-- Слушай, я тебя убью! - немедленно бросил он ему в ответ уже персонально. - Поймаю вечером возле школы! И тебя тоже поймаю! Я тебя знаю.

Это было сказано уже мне, Калягин перехватил мой любопытный взгляд, а ведь мы действительно были с ним хоть чуточку, но знакомы. Конечно, я его особенно не боялся, один на один он бы со мной не справился ни при каких обстоятельствах, и вряд ли привёл бы с собой на подмогу свору молодчиков. Среди самых авторитетных в своем дворе Серый никогда не ходил. Но ведь свора и не нужна, иногда в таких делах хватит и одного помощника.
Впрочем, дело было даже не в возможности заработать в дальнейшем за нынешнее геройство по загривку или в челюсть. Меня вдруг удручила несколько иная мысль. Вот будь на месте Серого вооруженный фашист, спор завершился бы весьма просто. Я сейчас бы уже застрелил его за эти слова, или он, наоборот, без всяких слов просто бы меня убил. На войне бы никто не стал думать: а что будет завтра. Какая жалость, что мы сейчас не воюем всерьёз.
Так на кой ляд тогда выдумана эта Зарница? Для того, чтобы стравливать между собой ребят одной школы, у которых и так сплошь и рядом совсем не простые отношения?

*****

Додумать свою мысль до логического конца я не успел, чуть в стороне раздались новые крики, даже не крики, а вопли, гораздо более бешеные и озлобленные, по сравнению с теми, которые изрыгал Серый Калягин. Его кстати тут же выпустили из рук. Толпа отхлынула от него, устремляясь к новому зрелищу.
Приближаться туда мне уже не хотелось, но и со своего места я успел разглядеть незнакомого парня, того самого, который казалось орал на весь лес. В руках он держал короткую палку и вертелся на месте, словно его окружали не люди, а стая волков. Своими криками он обещал пришибить любого, кто только сейчас к нему сунется.
Оставшись чуть в сторонке, я наконец спокойно огляделся. Лес перестал быть тихим, голоса и выкрики раздавались справа и слева, а снежные сугробы вокруг меня уже были все исполосованы вдоль и поперек ногами разных размеров. Творилось что-то, напоминающее большую перемену, когда из всех классов разом выпустили всех учеников. Куда-то пропали мои друзья, со всех сторон мелькали незнакомые и полузнакомые ребята, но я нигде не видел ни Андрея, ни Олега, ни Витьки. Всё смешалось, пришло в медленное вращение, и только тот бешеный парень по-прежнему продолжал орать, словно его должны были зарезать с минуты на минуту.
Внезапно крик смолк, рядом с крикуном непонятно откуда возник здоровенный восьмиклассник, весь красный, как из парилки, с непокрытой головой. Кажется по дороге, прорываясь в круг, он успел многим надавать пинков и подзатыльников. Обиженных и желающих расквитаться с ним оказалось вдруг не меньше десятка. И это при полном сочувствии прочих зрителей. Почти сразу этот здоровяк остался в круге один, без крикуна, и началась совсем иная баталия. Он не стоял, а резко метался, согнувшись и растопырив руки, пытаясь втянуть к себе в круг кого-то из своих непримиримых противников. Окружившее его кольцо нападающих металось вместе с ним, подаваясь от его выпадов прочь, но одновременно нападая сзади.
Иногда пышущему жаром восьмикласснику удавалось схватить за одежду кого-то из обступивших его, но притянуть к себе не получалось. Кто-то другой сразу же, немедленно бил его сзади, причем чаще ногой, и в этот момент схваченный вырывался, а обозленный верзила оборачивался всем корпусом к новому обидчику. Теперь там, на поляне, был не заблудившийся путник, пытающийся отбиться от волков, а обозленный медведь, которого со всех сторон рвали собаки.
-- Да дайте вы ему хорошенько! - завопила вдруг какая-то из девчонок. - Что вы смотрите?! - и тут же, схватив ком плотного снега размером в три собственных головы, обрушила ее на загривок восьмиклассника. Тот охнул, но в этот момент в круг протолкался Юрий, то есть командующий старшеклассниками Юрий Владимирович Климов. Одной рукой он схватил за руку побитого парня, вторую, со сжатым кулаком, поднял над головой. Климов был совсем не богатырь, внешне - обыкновенный модник и щеголь, но его твердый решительный характер знали все. Толпа сразу утихла.


-- Что вы здесь столпились? - ровным голосом сказал Юрий. - Давно уже идет наступление.
Какое наступление? Кто на кого наступает? Но старшеклассники кажется что-то поняли и все как один кинулись в сторону наших, давно опустевших укреплений. На полянке остались одни «наши», которые молча переглядывались. Климов, наведя порядок, потихоньку удалился в сторону своих позиций, откуда уже не доносилось ни голосов, ни криков. Зато почти сразу, откуда ни возьмись из-за деревьев вышел Палыч, который неизвестно где пропадал с самого прихода на позиции.
Девчонка-шестиклассница выбежала к нам  следом за Палычем.
-- Они укрепления ломают! - крикнула она со слезами в голосе. - А мы их строили-строили…
Все повернулись к Палычу, но сказать он ничего не успел.
--О, Тим Палыч! Вот ты где! - истошным дурашливым голосом завопил толстенный парень, подошедший со стороны восьмиклассников.
--А мы-то думали! - в тон ему прокричал еще один жердяй с шевелюрой спутанных волос, напоминающей мятый парик. - В плен его, в плен, в плен!
Тимофей Павлович радостно заулыбался, словно встретил старых закадычных приятелей, поднял, как для объятия, здоровую левую руку и шагнул к ним навстречу. Это были всем известные школьные знаменитости Канай и Леший. Кроме прочих подвигов они еще и играли в школьном музыкальном ансамбле,  и сам завуч здоровался с ними за руку. Не знаю, куда потом делся Леший (Лёшка Артёмов), а Каная (Канаева Эдика) я лет через восемь-девять лично видел музыкантом в Ногинском ресторане.
Два приятеля пристроились справа и слева, подхватили Палыча под ручки, и вся троица удалилась в том же направлении, куда не так давно скрылся Юрий Владимирович.
--Пойдем что ли, посмотрим как ломают, - сказал один шестиклассник другому. Часть ребят двинулась в ту сторону, откуда доносились треск и крики. Я не собирался смотреть, как тешатся старшеклассники, и колебался только в одном - уходить домой сейчас или прежде поискать по лесу своих друзей.
Но такой день не мог закончиться так просто. Со стороны наших укреплений вразвалочку подошел Петя, семиклассник и мой давний недруг. Видимо ему уже надоело ломать укрепления, и хотелось чего-нибудь новенького.
--Погоны сымай! - заорал Петя, протягивая ко мне правую руку с полусогнутыми пальцами. Не дожидаясь очевидного, я сам быстро оборвал свои погоны и бросил их в снег ему под ноги. Петя остался недоволен, он хотел бы сорвать их своими ручками, и теперь был не прочь поквитаться со мной за моё самоуправство. Но полянка уже опустела, мы были одни, все прочие мелькали где-то в отдалении. К тому же между нами оказался небольшой, но частый кустик. Петя сделал небольшой шаг вправо, я тоже шагнул вправо, заслоняясь хоть и легким, но реальным препятствием. Так можно было крутиться долго, а ломиться прямиком через куст было не в Петиных привычках. Поэтому он  сделал вид, что ничего не происходит, и сунул руки в карманы
--А ну вали отсюда! - только и гаркнул он напоследок. Не дожидаясь продолжения, я бегом кинулся прочь в полной уверенности, что уж кто-кто, а Петя меня не догонит.
Уже ближе к главной тропинке я услышал громкий голос Олега.
-- Да какая это Зарница! Это «Баран-1».
Характерный Витькин смех в ответ подтвердил, что мои друзья благополучно отыскались, и всё с ними в порядке. Они, как и я, тоже решили, что с них на сегодня хватит. А Андрей, как я узнал потом, ушел домой еще раньше. Благодаря этому его аккуратненькие погончики так и остались у него на плечах.

К нашему выходу с каникул на занятия, в вестибюле первого этажа, на самом видном месте, уже висел большой лист плотной бумаги с яркими надписями и кучей фотографий. Похоже, кто-то не терял времени зря, и даже не пожалел последних каникулярных дней. Нельзя сказать, чтобы я или кто-то из моих друзей, как, впрочем, и большинство остальных наших одноклассников, тут же кинулись рассматривать этот парадный отчет. Вестибюль - не коридор какого-либо из школьных этажей, спускаться туда  только ради стенда во время коротких перемен - большая роскошь. В основном мы разглядывали те фотографии уже на выходе из раздевалки, в самом конце занятий, перед уходом домой. Но конечно, без внимания такой материал не остался. В течение недели с ним постепенно ознакомились все.
Общие отзывы моих одноклассников, и не только их, но и тех кто, случалось, комментировал фотографии Зарницы прямо тут, не сходя с места, были примерно одинаковы. Оказывается мы, будучи непосредственными участниками, вроде бы как и не заметили очень многого интересного.
-- Вот, ведь, - говорили некоторые девчонки, причем старшие, - оказывается и то, и это было. А мы, балбески!... Ничего не видели. Куда смотрели?
На фотографиях, действительно, чего только не было. Некоторые даже можно было опознать. Вот, например, бегут целой толпой. В основном шестиклассники, но среди них попадаются и наши. Это тогда, когда все сбегались к кустам, в которых схватили Серёгу Калягина. Но под фотографией почему-то надпись: «Наступление началось. Атака». Наверное, сфотографировал кто-то один, а стенд делал другой, и не стал разбираться, что именно изображает фотография. Просто неточная надпись.
Ведь и под самой первой фотографией тоже подписано не совсем верно: «Директор школы приветствует участников игры». А на фотографии он никого не приветствует. Там действительно директор, и стоит он действительно на крыльце школы, но при этом что-то говорит с деловым видом Иванову и Климову. Справедливости ради стоит всё-таки признать, что директор действительно приветствовал участников, только это, видимо, не успели заснять. А попросить потом директора просто попозировать ради стенгазеты, сделать умное, приветливое лицо, наверное, постеснялись.
Вот под одной из самых последних фоток надпись действительно верная «Командующий противника попал в плен». На снимке - знакомая троица, сцепившись под ручки. Вокруг никого, голый лес. Шагают напролом, прямо через кусты и сугробы, при этом даже на неосторожном шаге завалились разом все трое на одни бок. И у Палыча улыбка до ушей. (Похожие снимки тогда часто попадались в семейных альбомах - встретились трое друзей на первомайской демонстрации и решили сфотографироваться на память).
Но главное внимание всех привлекают совсем другие фотографии.  Например, вот такие: «Получены важные сведения о противнике» или «Дан сигнал к наступлению». На одной - говорят по настоящей полевой рации, на другой - стоит парень, задрав вверх руку с ракетницей. Кстати тот же, что говорил в трубку полевой рации. Снимки, в отличие от большинства остальных, четкие, крупным планом, группа, говорящая по рации, даже среди лапника молодых сосенок, как известные фотографии партизан.
Конечно и ракетница (без зарядов), и один образец рации имелись в запасах у Титыча. Кстати, и сам он тоже отметился тут же, на снимке с рацией. Правда, как мне помнилось, в день нашей Зарницы Титыча ни в лесу, ни около школы не было. Как и второй рации, с которой можно было бы переговариваться. Так что девчонки, наверное, напрасно себя укоряли.
Были там на снимках  и изначальные наши укрепления, вид их с разных сторон, тогда еще целые и невредимые. Прямо исторические документы, запечатлевшие то, чего уже нельзя увидеть в натуральном виде. Их мы разглядывали с тихим сожалением. Жаль, сняты они были загодя, в какой-то пасмурный день. Или просто получились нечеткие фотографии. Что стало с этими укреплениями потом, конечно же, никто снимать не стал.
Однако в целом, если не считать отдельных фотографий, стенд вышел боевым, ярким и очень солидным. Словом, самая настоящая Зарница, какой она изображалась и вроде бы должна была быть на самом деле. Да и та же фотография с Палычем не сильно выбивалась из общего ряда. Если это действительно плен, он может выглядеть по-всякому. Даже с блаженной улыбкой. Хотя сейчас я допускаю, что воткнул эту карточку кто-то из тех, кто намеренно хотел слегка подшутить над своим коллегой.

Но вот еще одна фотография вряд ли могла попасть туда в силу иронии авторов, и внятных объяснений причин ее размещения на стенде у меня просто нет.
Это фото расположили хоть и в нижнем ряду, но по самому центру. И напечатано оно было более крупным форматом, чем другие снимки, к ней прилегающие. Надпись под фотографией гласила: «Ура! Мы победили!». На ней, впрочем, вопреки тогдашним традициям, нет ни салюта, ни вручения кому-либо медалей или даже почетных грамот. Нет и «победителей», проходящих торжественным строем (кто бы их тогда в лесу собирал), либо стоящих длинной шеренгой по стойке «смирно». Ничего похожего. На фотографии этой запечатлелся  нескладный парень с полуоткрытым перекошенным ртом, по-видимому орущий то самое «ура». Глаза вытаращены, расстегнутое пальто сползает с плеч, одно плечо выше другого, на шее вздыбился толстый шарф. Парень этот - тот самый Леший.
Возле него еще какие-то двое, заспанные, потрепанного вида, сзади них почему-то - кирпичная стена, в руке у Лешего чуть наклоненное полусвёрнутое знамя. Откуда оно взялось, остается гадать. Выше есть снимок движущейся к лесу нашей колонны - ни одного, ни тем более - двух знамен на этом снимке не видно. Лешего видимо сфотографировали в другой день, по этому случаю раздобыли и знамя. А уж кто выбрал его олицетворять своей рожей лицо школы и лицо победы - теперь останется загадкой.

Не скрою, смотреть на эту рожу было обидно до слёз.
Если бы это были действительно победители. Тогда пусть празднуют и радуются сколько угодно и как угодно. Победитель имеет на это право, он получил его в открытом бою. Но так, да еще на всю школу! Неужели нельзя было обозначить вопрос с победителями какими-нибудь общими словами и не позорить тех, кто по сути ни в чём не виноват. Даже в собственном поражении, которого не было. Как не было и победы.
Такие мысли пришли ко мне, конечно, позже. В первый же раз, когда я только хорошенько рассмотрел пресловутый стенд, у меня просто перехватило дыхание, и застряли в горле все слова - и хорошие, и плохие. Подошел Андрей.
-- Видел? - спросил он.
-- А что здесь видеть, этих что ли?
--Да нет, вот это, - Андрюшка ткнул рукой куда-то ближе к центру листа. Там крупными цветными буквами было написано несколько фраз. В последней говорилось: «Игра закончилась победой Восточных».
-- Ну и что? - у меня уже все спуталось в голове, во фразе я не увидел никакого скрытого смысла.
-- Так ведь Восточные - это же мы.
-- Почему?
-- Ты забыл что ли? Мы же писали на погонах букву В. И Минай тоже, - добавил Андрей, вспомнив про парня из соседнего дома и параллельного класса.
-- Точно, - мне сразу припомнились редкие погоны, мелькавшие иногда в тот день. Буквы З на них я не вспомнил ни одной. Получается, Восточными себя называли и те, и другие. Восточные без всякой пощады били Восточных.
Впрочем, если разобраться, так оно и было.