-Однообразные мелькают,- начал петь Николай, и душа, кажется, просто сжалась в ожидании любимых строчек. Сжалась и затрепетала.
Это самый пронзительный романс из всех моих любимых. Для меня самый пронзительный.
...
Иду, спешу. Почти бегу. Я всегда спешу. Мне не хватает времени. Работа, другие дела. Дом не достроен. Трава некошена. Машина не в порядке. На охоту успеть мотнуться. А надо ещё писать стихи и песни, рисовать иллюстрации к своей будущей книге. Всего и не перечислить. С сыном и с дочерью надо обсудить сто тем.
Иду, спешу. И вдруг... Ба-бах... Афиша... Николай Носков.
Бросаю все свои планы. Я уже в партере. Зал заполнен, народ собрался. Главное, из-за чего я пришел сюда, вот эти четыре строчки:
Но и она печальна тоже,
Мне приказавшая любовь,
И под её атласной кожей
Бежит отравленная кровь...
Совершенно фантастические, убийственные строчки. Вжимаюсь в кресло, впитываю каждую ноту. Николай, он умеет донести эту каждую ноту.
А дальше... дальше, я понимаю, почему певец заменил строчку, которая у автора выглядит так:
-Туда, где бродят только козы...
Певец заменил коз на грёзы. Понятно. Кто тут в зале понимает, где эти козы и причем они, эти козы. Кто тут знает, где она, эта таинственная страна Абиссиния, а ныне Эфиопия. Именно там Николай Гумилев и видел эти горные хребты, именно там и были эти козы.
До 1917 года, когда он написал это стихотворение, Поэт уже дважды побывал с экспедициями в Абиссинии. Там всё было непросто, попадал в настоящие передряги. А козы... приходилось охотиться. Мясо, как без него.
...
Когда мне предложили командировку в Эфиопию, я не колебался ни секунды, хотя знал, что это сильно ударит по моим дальнейшим планам, по моим перспективам и профессиональной карьере.
Вот она, река Аваш. Здесь Гумилев выслеживал леопардов. Шкура леопарда была нужна для этнографического музея. А вон там - горные хребты. Там козы, которые попали в стихи, там ньялы - антилопы, которые водятся только в Эфиопии.
За год, пока я был в стране, объехал места, где проходили маршруты экспедиций Николая Гумилева.
...
Стихли последние аккорды. Зал вяло аплодирует. Первые ряды берегут свои пухлые ручки. Впрочем, я, наверное, несправедлив к ним, потому что сам не аплодирую. Руки прижаты куда-то к груди, и я боюсь спугнуть аплодисментами то послевкусие, послезвучие, которое еще бьется где-то внутри.
Иду после концерта, шепчу эти строки:
-Но и она...
2016