-Лампочка, лампочка!!!- кричит командир танка, хватая наводчика за плечи и показывая толчками, куда нужно поворачивать башню.
Тому надо поймать в поле зрения прицела лампочку, которая тускло, еле-еле, подсвечивает мишень. А он в это время, не видя цели, расчерчивает черное осеннее небо очередями трассирующих пуль. Из пулемёта отстрелялись как попало. Мимо.
-Если удастся поразить из пушки следующую мишень, то хотя бы на три балла можно ещё настрелять,- рассуждает командир танка, вытирая заливающий глаза пот.
Наконец, поднимаются мишени для стрельбы из пушки. Стреляющие танки бегут по ухабам, стабилизаторы не всегда справляются с резкими колебаниями корпуса. Дорожки, по которым идут машины, на этот раз разбиты особо сильно. Прошли ливневые дожди, и поперёк трассы образовалось множество глубоких промоин. Всё делается по секундомеру. Семьсот метров – три минуты тридцать секунд.
Заряжающий, стукаясь головой об то и об сё, заряжает пушку. Командир стучит наводчику по шлемофону:
-Прицел БК-16!!!
Это значит рубеж 1600 метров.
Наводчик совсем никакой. Его вытащили из полкового свинарника и посадили за пульт шестьдесятдвойки. В советское время существовал этот дикий парадокс, да и сейчас он наверняка сохранился. Полигонные команды, полковые свинарники, гарнизонные погрузочные и разгрузочные работы, сопровождение грузов по железной дороге – всё это обеспечивалось за счет личного состава боевых подразделений.
В каждом батальоне набиралось по пять-шесть таких солдат, которые постоянно отсутствовали на занятиях, выполняя те или иные работы, не связанные с боевой подготовкой. На проверках таких «специалистов» старались прятать куда-нибудь в лазареты и госпиталя, или подменяли в экипажах подставными наводчиками, чтобы обеспечить нужные результаты. Всех это доставало до печёнок, но никто не мог ничего изменить. Так и протекала полковая жизнь – от проверки до проверки.
Но тут нагрянула Москва. В 301-й танковый полк приехали матёрые волки, полковники из Главного управления боевой подготовки Вооружённых Сил. Инспекция. Их не проведешь. Сами были и ротными, и комбатами, знают всю войсковую подноготную. Всех «нештатников» пришлось вытащить из щелей и поставить в строй. Перед посадкой в танк каждый экипаж контролировался, чтобы не было подмены стреляющего.
Так и оказался этот нештатный свинарь за прицелом. Он, конечно, когда-то умел стрелять тоже, но теперь навыки утратил и просто растерялся, не успевая действовать быстро и точно, как того требуют условия выполнения упражнения стрельб.
Вообще танкисты стрелять умеют. Если бы разрешили отстреляться на танках боевой группы, всё было бы хорошо. И результат был бы, и меры безопасности были бы соблюдены.
Нет. Жесткая советская система эксплуатации, в целом правильная, не давала такой возможности. Моторесурс каждого танка строго контролировался, и никто не позволил бы расходовать его свыше установленных норм.
В принципе, московская инспекция имела право затребовать дополнительный расход ресурса на танки боевой группы, но они почему-то не пошли на это. Несуразность подобных инспекций ещё в том, что танкистов, как правило, приезжает инспектировать пехота, не имеющая понятия о том, что такое танк и каковы они, реальные проблемы в танковом полку.
-Стрелять будете с танков учебно-боевой группы,- объявил командир полка.
Кто служил в танковых войсках, тот знает, что такое учебно-боевая группа. На такой технике инспекцию с хорошим результатом сдать невозможно. Танки эти сильно изношены, и привести их в полный порядок просто невозможно. У стрельбовых машин плохо работают стабилизаторы вооружения, ночные прицелы не обеспечивают нормальной видимости. Электронно-оптические преобразователи прицелов уже частично засвечены, подсели. Радиостанции, гарнитуры, ларингофоны истрёпаны, да еще и промокло всё от дождей. Постоянно что-нибудь замыкает, в наушниках то пропадает звук, то какой-нибудь шум и свист. Связи нормальной нет ни внутри танка, ни с вышкой руководителя. В танке и так много шума - рёв двигателя, вой стабилизатора, выстрелы пушки, лязг вылетающей гильзы, пулеметные очереди,- всё это создаёт такой фон, что и при хорошей слышимости не всегда разберешь, что там, в эфире.
Ладно. Приказали - выполняем.
Мой батальон кое-как отстрелялся. Без происшествий.
Передаю управление стрельбой командиру первого батальона. Петя Хабарин, комбат - 1, мой друг, попросил оставить ему пару танков. В запас. На случай поломок. Он недавно в полку, принял батальон не в лучшем состоянии. Техника у него истрёпана сильнее, чем у меня.
Отдаю ему свои лучшие три машины, более или менее стрельбовые:
-Давай, Петя, воюй.
Остаются последние заезды. Время где-то приближается к двум часам ночи. В три часа стрельбу надо закончить. Строго по расписанию. Москва следит и за этим.
Пошли задержки, техника умирает. Люди подустали, начинается нервотрёпка, неизбежная спешка.
-Первый, второй, третий,- командует майор Хабарин,- я Вышка, вперёд!!! Танки срываются с места, но один что-то завозился и сильно отстал. По правилам, если такое отставание составляет более ста метров, стрельбу необходимо прекратить. В целях безопасности.
-Стой!!! Прекратить стрельбу!!!- надрывается комбат. Танкисты не слышат. В наушниках много помех.
-Лампочка!!! Лампочка!!!- бормочет себе по нос наводчик, выцеливая появившийся в поле зрения огонёк. Он не знал, что это башенный габаритный огонь далеко ушедшего вперед соседнего танка.
-Выстрел!!!- кричит наводчик, и снаряд пошел в направлении лампочки.
Точность выстрела от нештатного свинаря оказалась поразительной. Снаряд ударил ниже габаритного огня на пятнадцать сантиметров. У танка Т-62 в этом месте, на башне, расположен лючок для выброса стреляной гильзы.
Это слабое место в бронировании машины.
Майор Хабарин стоял без шлемофона под ледяным осенним дождём. Ему хотелось умереть.
Из танка извлекали погибший экипаж.
1995