Писатель показал своему другу – чуткому и проницательному критику – новую сцену, которую буквально вчера написал для своего романа.
- Это лучшее из того, что ты на моей памяти сочинил! – воодушевился приятель. – Так и видишь перед собой этот зимний лес, где гуляют герои! И у самих героев так тонко переданы все, даже мельчайшие, душевные движения! А гармония с природой! Когда герой и героиня настроен на медитативный лад, вокруг них красиво кружится пушистый снег. Когда у героя в душе буря – ветер приносит тучи. А когда героине наконец удаётся помочь ему разобраться в своих эмоциях – над заснеженными ветвями проглядывает солнце! Это можно хоть сейчас помещать в антологию литературных классиков нынешнего века. Честное слово – гениально! Поздравляю!
- Только вот что, - критик ещё раз пролистал текст. – В этой новой сцене герой и героиня у тебя гуляют зимой, судя по описанию погоды, вроде бы, в январе. А мне помнится, в самом твоём романе герой познакомился с героиней в апреле, а уже в ноябре, в пору чёрных ночей, героиня погибла! Выходит, что не было в их жизни января!
- Да, точно, выходит ведь, что не было! – заметался автор. - Неужели сцену переписывать придётся! А ведь она, мне, между прочим, и самому в таком виде очень нравится – а я, как ты знаешь, нечасто бываю доволен тем, что написал. Да и как переделывать – у меня же как раз всё действие в новой сцене завязано на этом самом движении снега!.. нет, я вот что сделаю: продлю действие своего романа в прошлое, и пусть герои у меня встречаются впервые не в апреле (это же банально: влюбиться в апреле!), - а как раз в таком вот солнечном оптимистичном январе!
Критик ещё раз внимательно просмотрел текст:
- Ты разве сам не видишь? Они же у тебя в этой сцене давно знакомы! Они разговаривают о таких вещах, о которых на первом свидании не говорят.
- И в этом ты прав, - невесело согласился автор. – Я как раз, пока писал её, и имел в виду, что они хорошо друг друга знают. Тогда поставлю-ка я эту сцену в конец романа: пусть героиня тогда погибнет не в ноябре, а на исходе зимы. Разве я изверг, чтоб у такой замечательной девушки отнимать такой возвышенный солнечный январь?
Критик помрачнел:
- У тебя в сцене гибели погода тоже идеально соответствует душевному настрою – ты не забыл? Мы же с тобой это даже специально обсуждали. Такой черноты, которая соответствовала бы настроению героев, ни в одном месяце больше не бывает: час ранний – а на дворе уже темнотища… Если сцена гибели будет происходить, например, в феврале, когда черноты никакой нет, зато всё серое и люди давно устали от мокрого снега и ждут-недождутся весны, - будет совершенно не тот эффект!
- Ну, наверно, я тогда перенесу эту гибель… на следующий ноябрь. Пусть хоть годик вместе поживут…
Лицо у критика стало как у сотрудницы паспортного стола, у который бестолковый посетитель просит уже четвёртый бланк анкеты взамен испорченных:
- А какими, пардон, событиями ты заполнишь в своём романе этот «годик»?
- Ну, не знаю… Выдумаю какие-нибудь эпизоды.
- А куда ты эти эпизоды вставишь? У тебя сюжет получился такой цельный – ни прибавить, ни убавить. Именно как и нужно в хорошем романе в жанре психологического реализма! А если нанизывать всё новые и новые эпизоды – это, пардон, получится уже не роман, а сериал какой-то!
Писатель с минуту молчал, разглядывая свои ногти.
- А зачем ей, собственно, гибнуть? – раздумывал он. – В мире и так чересчур много смертей – для чего же ещё и тиражировать их в художественной литературе? Как там сказала одна писательница Серебряного века: «Я для своих героев – Судьба: вызываю их из небытия и мучаю! А я ведь не садист. Я сам ужасно мучился, когда работал над сценой гибели.
- Помню. – поддержал критик. – У тебя тогда развилась самая натуральная депрессия. Но ты очень чётко осознавал, что это неизбежно: именно гибели требовали обстоятельства и логика сюжета. А в серьёзной реалистической литературе они важнее авторской воли. Если всё время всех спасать и всему обеспечивать хороший конец, даже в ущерб правдоподобию и логичности, - это выйдет, пардон, не высокий реализм, а какая-то литература для девчонок. Чтоб такая ранимая идеалистичная героиня выжила в современном мире – это совершенно неправдоподобно!
- Отнюдь! В жизни бывают такие случаи! Вот, за примером далеко ходит не надо, наша с тобой общая знакомая Кувшинка Дивная – гораздо более далёкая от житейской прозы создание, чем моя героиня! Но она вышла живой из гораздо более серьёзных передряг! Помнишь, она пару лет назад боролась против вырубки заповедной дубравы… Мы ей ещё на адвоката деньги собирали…
- Как известно, действительность не всегда следует законам правдоподобия, - покачал головой критик. – К тому же, у кувшинки Дивной много друзей. А у твоей героини – никого. Кроме героя. А он к ней не успел.
- Тогда я ума не приложу, что мне делать с этой новой сценой! Её нельзя никуда приткнуть, не нарушив логику целого! Её нельзя никак переделать, потому что тогда безнадёжно нарушится её собственная внутренняя логика! Киношники про такие сцены говорят: «Не монтируется». «В стол» положить? Уничтожить? А ведь мне так легко было её писать: она как будто сама пролилась на бумагу. И даже править потом не пришлось.
- Да, это прямо чувствуется, когда читаешь! Мне тоже на твоём месте было бы жалко её уничтожать: она мне сильно понравилась. Во время чтения я как будто причастился твоего вдохновения! Но ведь она, как ты выразился, «не монтируется». Совершенно! И мне тоже абсолютно непонятно, что с ней делать.
- А что если издать её приложением к моему роману на правах эдакой альтернативной концовки?
- Ты же сам знаешь: такое бывает не в серьёзной реалистической литературе, которая следует заветам классиков, продолжает великую традицию. А в сетевой литературе, в фанфиках всяких… Ты же не хочешь сказать, что пишешь сам по себе фанфик?
В течение нескольких дней после этого разговора писатель ходил угрюмый. Он почти не общался с семьёй, не брался за ручку и бумагу, не садился за рабочий компьютер и даже не включал свою любимую классическую музыку, которая всегда помогала ему сосредоточиться за работой…
Но вот однажды утром семью писателя разбудило щёлканье клавиатуры. Писатель сидел за компьютером – и лицо его сияло! Его пальцы при этом нажимали всего две клавиши: Shift – Delete, Shift – Delete, Shift – Delete. И вскоре папка на «Рабочем столе» с реалистическим романом, облачённым в тугой жёсткий корсет традиций классической литературы и законов художественного правдоподобия, заканчивающимся гибелью наиболее симпатичных героев, - эта папка вскоре была пуста.
А писатель уже открывал файл с тем самым эпизодом: прогулкой героя и героини по лесу в солнечном январе.
- Я не изверг, - шептал писатель. – Я не могу принести свои любимые детища в жертву каким бы то ни было законам и традициям. Я хочу, чтоб они жили! Если внести в этот эпизод несколько уточнений и дополнений, получится цельный самодостаточный рассказ. Его примут в любом литературном журнале. А с тем издательством, которое ждёт от меня романа, я поговорю – они меня не первый год знают и всё поймут. Ещё раз повторяю: я не изверг!
19 июля 2022, H;graland, Южная Исландия, в палатке при дожде