ЖУТКИЙ СМЕХ
Жуткий смех доносится из папиного кабинета. Да, в папином кабинете все осталось по-прежнему. Словно и не было этой последней четверти века. Наверное, единственное, что изменилось – это то, что на книжном шкафу я разместил фотографию папы, а несколько лет назад рядом с этим портретом расположил фотографию Гарифа Ахунова – его друга по жизни. И книжные полки с книгами, и письменный стол, и старый продавленный диван, и пружинная металлическая кровать, и люстра, и настольная лампа – все осталось таким же, как при его жизни. Сколько же писателей сидели за этим столом при обсуждении очередных произведений, сколько их ночевало на этом диване и этой кровати!
И на этом диване папу парализовало, и он протягивал мне руку, мычал, хотел что-то сказать! Я закреплял в этой руке карандаш, подносил доску с бумагой, но рука бессильно соскальзывала. А через пять дней его сердце остановилось. Полгода назад папин кабинет облюбовал Азат. Теперь он там живет, спит, и курит, сидя за тем же подоконником, где курил папа, смотрит в то же окно, стряхивает пепел в ту же пепельницу.
И сейчас, когда уже прошло более 23-х лет, из-за закрытой двери этого кабинета доносится жуткий смех.
Это смеется младший сын Рафаила Тухватуллина – Азат. Он смеется почти беспрерывно, временами этот смех похож на рыдания. Я забегаю к нему, спрашиваю, как дела – он смеется. И грубо отвечает – все нормально.
Сегодня утром я пришел с суточной работы. Стучу – молчание. Звоню – тишина. Тарабаню в дверь – тишина. Кричу – «Азат!, Азат!» - в ответ ни звука.
Отступаю от двери и с разбега бросаюсь плечом на дверь. Дверь чуть поддается. С четвертого броска дверь распахивается. Я специально не укреплял дверь, я предвидел эту ситуацию.
Дверь распахивается, я залетаю в коридор квартиры. Навстречу выбегает Азат и кричит диким голосом: «Ты дверь выломал!! Ты дверь выломал!! ИДИ ОТСЮДА!!».
Спрашиваю – ты живой? И захожу домой. Медленно раздеваюсь. Азат скрывается в папином кабинете. Дверь за ним захлопывается со стуком. Главное – живой! Захожу на кухню – там полный бардак. Азат то одно за сутки начинал кушать, то другое, открывал банки с огурцами, помидорами, с кабачковой икрой, ничего не доел, все горой на столе, немытая посуда, чай он не заваривал, но зато все, что я вчера перед уходом на работу сварил, прикончил.
Долго прибирался, сварил обед, позвал Азата кушать. В ответ – жуткий смех. Попросил его вынести мусор – до сих пор десятилетиями это была его обязанность. В ответ – Ты что!! Я говорю – ты не заболел? В ответ резкое, грубое – Я здоров!! И перед моим носом опять захлопывается дверь папиного кабинета. И через некоторое время доносится жуткий смех. Захлебывающийся, непрекращающийся смех, временами неотличимый от рыданий. Несколько раз захожу к нему, спрашиваю, как дела? В ответ смех прекращается, и в ответ ледяное – я здоров!! А потом – опять смех.
После обеда опять зашел к нему, сказал, что сам вынесу мусор, заодно куплю пирог. Спросил – какой пирог купить? В ответ ледяное – Ничего не надо!
Купил пирог и халву. Нарезал. Позвал Азата кушать. Жуткий смех. Через час вышел из папиного кабинета и все съел и ушел обратно. А из кабинета – опять непрекращающийся жуткий смех моего младшего брата.
Завтра придет Ильяс – другой мой брат, немного постарше Азата, будем с ним принимать решение. Надо уговорить Азата лечь в неврологическую больницу на лечение. Или вызывать скорую помощь и отправить насильно. Но тогда мы ему на всю жизнь станем врагами. И уговорить вряд ли получится – он считает, что здоров. Замкнутый круг. Голова раскалывается, сердце болит. В прошлом году удалось выйти из почти такой же ситуации – тогда было тоже обострение, но без жуткого смеха. Тогда я пошел на прием к врачу, и уговорил их сделать звонок. И медсестра по телефону уговорила его прийти на прием к врачу. И там его уговорили пролечиться. Прошло почти полтора года, я был спокоен, ничего не предвещало обострения. И вот опять. Как выйти из положения?
Мой брат Азат – инвалид-шизофреник с 1993 года. Еще папа, незадолго до смерти, с трудом опираясь на трость, ходил оформлял эту инвалидность. И с тех пор удавалось решать все обострения без стационара. Только в прошлом году пришлось пролечить его. И вот опять. И опять неожиданно… Сижу в зале за овальным столом, за которым много-много раз сидели праздновали многие известные писатели – Г. Ахунов, Г. Афзал, А. Маликов и С. Сулейманова, Х. Камал, М. Хасанов, Ю. Аминов, С. Кальметов и многие другие, и моя мама угощала их своими фирменными ;чпочмаками, сижу и пишу, а из кабинета – жуткий смех.
Про Азата, моего брата Азата – отличника учебы в школе, недобравшего один балл при поступлении в КАИ, работавшего со мной на заводе Радиоприбор, как это все происходило и почему – отдельный рассказ в 18-й серии «Саги о Тухватуллиных». Этот рассказ уже написан еще раньше, но очень тяжело его публиковать. Я его еще пересмотрю, переживу заново. А как радовались мои родители позднему ребенку, как гордились, как любили его!
Многие, очень многие не хотят выносить сор из избы, малюют розовыми красками историю своей семьи, обходят острые углы, старательно замалчивают некоторые страницы. И это дает свои плоды. Складываются лубочные картины, и после прошедших десятилетий, когда почти ушли живые свидетели тех лет, все кажется красивым, почти легендарным. Мне почему-то кажется, что это неправильно. Жизнь она многообразна и настолько сложна, что невозможно прожить жизнь только в розовых красках. Еще никто не прожил такую розовую жизнь. Уж настолько малевали и восхваляли некоторых героев, а проходит несколько десятков лет, и оказывается, что что они не совсем герои. И мы разочаровываемся в своих героях.
Не надо малевать, не надо героизировать, не надо ретушировать. Надо излагать факты, подтверждать документами. Пусть герои складываются в нашей памяти со всеми сложными поворотами судьбы. Это мое рассуждение не относится к этой серии. Это всего лишь картинка одного дня. А мне надо найти силы и написать еще серий десять-пятнадцать исключительно насыщенной, увлекательной, но безумно трудной, порой трагической жизни Тухватуллиных. ЖИЗНИ, а не лубочных картинок.
А вчера я очень обрадовался. Сижу на работе, уже десятый час ночи, сижу и пишу третью серию «Саги о Тухватуллиных», о том, как в Кышкаре сносили минарет мечети в 1932-м году, и как плакал Карим-бабай. И вдруг звонит мне моя внучка пятиклассница Виктория. Она спрашивает, правда ли, что разрушали мечеть в Кышкаре, и правду ли про Карим-бабая написал его прадедушка? Я сначала от удивления потерял дар речи. Как так? Моя внучка читает книгу моего папы – своего прадедушки! Ведь никто ее не заставлял! И читает именно то произведение, которое я начал описывать! Да еще задает такие серьезные вопросы! Я ей ответил, что все это правда, это автобиографическое произведение (Ягодные поляны). Помню, как я учил ее, маленькую совсем, читать. Помню, как мы с ней ходили в книжный магазин покупать книгу про принцессу на ее день рождения – 5-летие, и она сама выбрала. Вот и все. А теперь она читает взрослую книгу. И начала задавать вопросы по другим произведениям. Какая же она молодец! А я не смог ответить! Я или не читал, или давно читал! Обещал ей ответить позже. Но сегодня утром Азат не открыл мне дверь. Пришлось выломать с разбегу. Наверное, немного встряхнул при этом мозги. Вот и пишу вместо третьей восемнадцатую серию. Перескочил немного, почти на 90 лет перескочил.
Почему так трудно и сложно в жизни? Моему деду Габделгазизу досталась Гражданская война и годы репрессий. Моему отцу Рафаилу досталась Великая Отечественная, которая сделала его инвалидом. Мне, моим братьям и сестре достались проклятые девяностые, один брат погиб, другой стал инвалидом-шизофреником. Что достанется моим детям и внукам?
А из кабинета доносится жуткий смех, временами затихающий, временами похожий на рыдания. Только бы ночью успокоился и уснул.
P.S. Прошло 20 дней. Двадцать дней мы с Ильясом поочередно дежурили возле Азата. Одного его нельзя оставлять – и газ может оставить открытым, и потоп устроить, и пожар от своих беспрерывных курений. Только дважды за эти дни он выходил на улицу – сбегал за сигаретами – купил два блока. Мы специально отказывались таскать ему сигареты. Прошло время очередного ежемесячного укола, но Азат категорически не идет туда. Я ходил в неврологическую клинику – там стационар был переполнен. Вот наконец вчера удалось положить его в стационар на лечение. Главврач по моей просьбе позвонил на домашний телефон и, обратившись к Азату по имени – отчеству, и, обращаясь на «Вы», вежливо, но твердо велел ему прийти на укол – ведь срок очередного укола прошел. Азат пробовал отнекиваться, но главврач твердо дал ему установку – прийти в течение часа. И Азат пришел. Оттуда его увели на пятый этаж – в стационар. Я старался не попадаться ему на глаза – он не должен знать, что это я его отправил на лечение. Ведь впереди – жизнь, я не должен стать ему врагом. Удастся ли так обмануть в следующий раз? И еще в следующий?
Сижу вот ночью на работе, пишу и думаю – как же они – шизофреники, алкоголики, наркоманы – мучают своих родственников, как изматывают их. У одного моего друга сын алкоголик. Уже много лет нигде не работает. Однажды мой друг в сердцах сказал мне – уж лучше бы он умер! Настолько измучил! Это про родного сына. Конечно, я не желаю смерти Азату. Он моложе меня на 18 лет. Я должен жить долго, чтобы ни на кого не оставлять его – это очень тяжело. Ночь, сижу на работе опустошенный, измотанный. Надо отдохнуть, но нет времени. Столько еще недоделанных, незавершенных дел. Надо тупо делать эти дела. Наверное – это лучший отдых.