Ремарк, пацифизм и далее
1. ПАЦИФИСТ
Нас не особенно интересуют «жареные» факты из жизни пацифиста Эриха Марии Ремарка, которые с энтузиазмом описывают некоторые исследователи.
Что нам до его многочисленных любовных похождений, коллекционирования дорогостоящих произведений искусства, пристрастия к спиртному или историй c, якобы, уклонением от налогов в Германии и США?
Что нам до смешного факта с покупкой баронского титула путем фиктивного усыновления?
Почему нет, в конце концов?
Несколько более серьезной выглядит история с фамилией писателя (но только лишь потому, что она послужила геббельсовской пропаганде), когда Ремарк подписал одно из небольших произведений псевдонимом «Kramer»
Эту, в сущности, невинную шутку c выворачиванием фамилии наизнанку - нацисты использовали, чтобы объявить писателя французским евреем, чем, по их мнению, и обусловлено негативное отношение писателя к войне (дальше Ремарк подписывал свои работы исключительно на французский манер – Remarque)
Нам до этого никакого дела нет.
А вот об отношении писателя к войне мы и попытаемся здесь поговорить.
Для начала, остановимся немного на военном опыте Ремарка и на том историческом фоне, который предшествовал написанию его романа «На западном фронте без перемен»
Идет Первая Мировая война.
В ноябре 1916 года Ремарк призван в германскую армию, а 17 июня 1917-го направлен на Западный фронт.
Через 44 дня пребывания на фронте - 31 июля 1917 года – с ранением в шею, руку и ногу он попадает в госпиталь. На этом фронтовая жизнь будущего писателя и завершается, поскольку после выздоровления он направлен в тыловую часть.
За два с небольшим года военной службы Ремарка, - как на фронте, так и в тылу, - экономическое положение Германии катастрофически ухудшается. Бешеный рост цен и огромные потери на фронтах вызывают массовое общественное недовольство.
В ноябре 1917-го в России происходит революция – новое, большевистское правительство России призывает прекратить общеевропейскую бойню и заключить между всеми противоборствующими сторонами мир - без аннексий и контрибуций.
3 мая 1918 года Россия и Германия заключают Брестский мир. Россия выходит из войны.
Осенью 1918-го на Западном ТВД происходят решающие события.
Англо-французские войска, совместно с войсками британских доминионов и экспедиционным корпусом США, - после грандиозного сражения на Марне (лето 1918-го) и провала мощного немецкого наступления на Париж - переходят в контратаку. Германская армия полностью вытесняется из Франции и Бельгии.
Обессиленные Австро-Венгрия, Турция и Болгария заключают с Антантой перемирие. Германия остается воевать в одиночестве. Ее положение – совершенно безнадежно.
Осенью 1918 года восстают немецкие моряки на рейде Шиллиг у Вильгельмсхафена и в Киле, а нашего героя выписывают из госпиталя и переводят на службу в запасный батальон, дислоцированный в его родном Оснабрюке.
9 ноября в Германии провозглашена республика.
Вильгельм II-й отрекается от престола и бежит в Нидерланды.
Через пару дней после бегства кайзера, Ремарка приглашают в «совет рабочих и солдат Оснабрюка», где он, к собственному изумлению, торжественно награждается Железным крестом I-й степени.
Орденоносец Ремарк продолжает службу в запасном батальоне, а в январе 1919 года увольняется «вчистую», навсегда расставшись с военной службой.
Меняет множество занятий: учитель, бухгалтер, продавец надгробных памятников, органист в часовне при психбольнице. Дает частные уроки игры на фортепьяно, редактирует какой-то журнал.
Попутно Ремарк пишет.
И в 1929 году выходит его роман «На Западном фронте без перемен», в котором война показана, как жестокое, бессмысленное физическое и психологическое уничтожение людей: даже если человек не погибает на войне, он всё равно как бы теряет самого себя, остается духовно опустошенным.
«Эта книга не является ни обвинением, ни исповедью. Это только попытка рассказать о поколении, которое погубила война, о тех, кто стал её жертвой, даже если спасся от снарядов» - пишет Ремарк в предисловии к роману.
Роман становится своего рода манифестом «потерянного поколения», поколения недавних школьников, вернувшихся с кровавых полей Первой Мировой.
Они ничего не знают, кроме войны и вряд ли найдут себя в поствоенной Веймарской демократии.
Неплохое начало для пацифиста.
У героя романа Пауля Боймера и его товарищей «было множество неясных идеалов, под влиянием которых и жизнь, и даже война представлялись нам в идеализированном, почти романтическом свете»
Неясные идеалы Пауля, под влиянием которых вчерашним школьникам (они и побрились то в первый раз - перед отправкой на фронт) даже война представлялись в почти романтическом свете, - были сформированы патриотическими речами классного наставника Канторека:
«Канторек выступал перед нами с речами и, в конце концов, добился того, что наш класс, строем, под его командой, отправился в окружное военное управление, где мы записались добровольцами…
Канторека в этом, конечно, не обвинишь, - вменять ему в вину то, что он сделал, значило бы заходить слишком далеко. Ведь Кантореков были тысячи, и все они были убеждены, что таким образом они творят благое дело, не очень утруждая при этом себя»
В опутанных колючей проволокой окопах Шампани перед Паулем и его друзьями неминуемо встает вопрос: в чем смысл этой гигантской мясорубки, в которой столкнули лбами солдат разных стран, вынужденных убивать друг друга?
Кто их столкнул?
Кому все это нужно? Генералам? Кайзеру? Классному наставнику Кантореку?
Может быть, французам?
«Да ведь и во Франции большинство составляют рабочие, ремесленники, мелкие служащие. Теперь возьми какого-нибудь французского слесаря или сапожника. С чего бы ему нападать на нас? Нет, это все правительства выдумывают.
Я вот сроду ни одного француза не видал, пока не попал сюда, и с большинством французов дело обстоит точно так же, как с нами. Как здесь нашего брата не спрашивают, так и у них.
- Так отчего же все-таки бывают войны? - спрашивает Тьяден.
Кат пожимает плечами:
- Значит, есть люди, которым война идет на пользу.
- Ну уж, только не мне, - ухмыляется Тьяден.
- Конечно, не тебе. И никому из нас»
Война стравливает людей, волей случая оказавшихся по разные стороны окопов.
А они - просто люди. Ремарк передает осознание этого простого факта посредством сбивчивого монолога Пауля над телом убитого им французского солдата:
«Товарищ, я не хотел убивать тебя...
раньше ты был для меня лишь отвлеченным понятием, комбинацией идей, жившей в моем мозгу и подсказавшей мне мое решение.
Вот эту-то комбинацию я и убил. Теперь только я вижу, что ты такой же человек, как и я.
Я помнил только о том, что у тебя есть оружие: гранаты, штык.
Теперь же я смотрю на твое лицо, думаю о твоей жене и вижу то общее, что есть у нас обоих.
Прости меня, товарищ. Мы всегда слишком поздно прозреваем.
Ах, если б нам почаще говорили, что вы такие же несчастные маленькие люди, как и мы, что вашим матерям так же страшно за своих сыновей, как и нашим, и что мы с вами одинаково боимся смерти, одинаково умираем и одинаково страдаем от боли.
Прости меня, товарищ: как мог ты быть моим врагом?
Если бы мы бросили наше оружие и сняли наши солдатские куртки, ты бы мог быть мне братом, - точно так же, как Кат и Альберт.
Возьми от меня двадцать лет жизни, товарищ, и встань. Возьми больше, - я не знаю, что мне теперь с ней делать»
Такой же бессмысленной жертвой войны, как француз Жерар Дюваль, становится и сам Пауль Боймер, погибший в октябре 1918 года «в один из тех дней, когда на всем фронте было так тихо и спокойно, что военные сводки состояли из одной только фразы: «На Западном фронте без перемен».
Однако ответ на вопрос, кому именно война идет на пользу – Ремарк здесь оставляет за скобками.
Он предоставляет читателю самому судить о том, кто эти люди, затеявшие войну.
Судить о тех, кто посылает людей умирать и убивать, но сами никогда не окажутся в опутанных колючей проволокой, грязных вонючих траншеях, под артиллерийским огнем или в облаках иприта, выедающего легкие и глаза.
Или писателя устраивает только констатация бессмысленности бойни, в которой «несчастных маленьких людей» заставили убивать друг друга?
Ремарк не обвиняет. Не исповедуется. Он только рассказывает.
Вот он сам пишет о своем романе:
«ЭТА КНИГА НЕ ЯВЛЯЕТСЯ НИ ОБВИНЕНИЕМ, НИ ИСПОВЕДЬЮ. ЭТО ТОЛЬКО ПОПЫТКА РАССКАЗАТЬ О ПОКОЛЕНИИ, КОТОРОЕ ПОГУБИЛА ВОЙНА»
В 1936 году в датском издательстве выходит роман «Три товарища»
Это книга Ремарка, повествует теперь о тех, кто, в отличие от Пауля Боймера, выжил в войне, - о людях с опустошенной душой, не находящих себя в реалиях Веймарской республики.
Роман продолжает тему пацифизма, отрицания войны, как аморального и бессмысленного действа.
Был ли Ремарк последовательным пацифистом, отрицающим саму возможность всякой войны – сторонником осуждения любого насилия вообще, как полагают «широкие демократические круги»?
Не уверен.
2. БУНТ РЯДОВОГО ГРЕБЕРА ИЛИ ПАРА ВЫСТРЕЛОВ В ПАЦИФИЗМ
В 1954 году выходит роман Ремарка «Время жить и время умирать», в котором пацифизм писателя, кажется, дает трещину.
На сей раз действие романа происходит в 1944 году на Восточном фронте и в родном городе главного героя Эрнста Гребера, куда он был направлен в месячный отпуск.
(немецкий солдат, около 23-х лет, на фронте с самого начала войны, участвовал в оккупации Европы, воевал с англичанами в Африке)
Война на Восточном фронте оказалась совсем не такой, как в Европе.
И не такой, как в Африке, где «под непрерывным огнем англичан, трупам тоже случалось подолгу лежать на «ничейной земле» непогребенными»
Смерть пахла в России иначе, чем под палящим солнцем ливийской пустыни.
Здесь смерть липкая и зловонная - солдаты откапывают из-под снега полуразложившиеся трупы сослуживцев, чтобы по-человечески похоронить их.
Что касается трупов врагов – они никого не интересуют.
Исполняя предначертания нацистских бонз, пришли немецкие солдаты на русскую землю, а война вдруг оказалась совсем не похожа на «прогулку в Париж»
Оказалась настоящей войной - на уничтожение.
«- Теперь и эсэсовцы уже не берут городов. Теперь и они отступают. В точности, как мы.
- Нет, не так. Мы не сжигаем и не расстреливаем все, что попадется на пути»
Среди честных солдат, которые искренне полагают, что в русских снегах они защищают Vaterland, попадаются убежденные нацисты, как, например, солдат Штайнбреннер.
Этот «девятнадцатилетний белокурый юноша с лицом готического ангела» тщательно следит за «политико-моральным состоянием» сослуживцев, доносит на неблагонадежных, с удовольствием принимает участие в расстрелах гражданских людей, да и изнасиловать попавшую «в плен», якобы, партизанку - он не прочь.
Нацизм не только делает убийц из оболваненных нормальных людей.
Нацизм открывает легальную возможность больным на всю голову дегенератам чувствовать себя героями.
Какая разница - партизаны ли захваченные люди? Они ведь не соотечественники, а русские.
Для Штайнбреннера этого достаточно, чтобы убивать или насиловать.
А другие солдаты?
Другие солдаты, не нацисты, - они просто «выполнят свой долг» в составе расстрельной команды. Потому, что «Мы только выполняем свой долг. А приказ есть приказ»
«Женщина что-то очень быстро проговорила по-русски.
- Спросите, что ей нужно, - сказал лейтенант Мюллер. Он был бледен. Это была его первая казнь. Мюкке передал вопрос старику.
- Ей ничего не нужно, она только проклинает вас, - ответил тот.
- Ну, что? - крикнул Мюллер, он ничего не понял.
- Она проклинает вас, — сказал старик громче. - Она проклинает вас и всех немцев, что пришли на русскую землю. Она проклинает и детей ваших!
Она говорит, что настанет день, - и ее дети будут расстреливать ваших детей, как вы нас расстреливаете.
- Вот гадина! - Мюкке, оторопев, уставился на женщину.
- У нее двое ребят, - сказал старик. - И у меня трое сыновей.
- Хватит, Мюкке! - нервничая, крикнул Мюллер. - Мы же не пасторы!»
Мы не пасторы. Мы должны выполнять свой долг.
Какой долг?
Убивать и насиловать?
Или просто, по-европейски благостно, захватить чужую землю, а недостреленных и не погибших от голода аборигенов переселить за Урал?
Крамольные мысли проникают под черепа солдат только под ураганным огнем сталинской артиллерии:
«Иной раз, как поглядишь, сколько мы тут в России всего поразрушили - просто страшно становится. Как думаешь, что они сделали бы с нами, если бы подошли к нашей границе?
Ты об этом когда-нибудь думал?
- Видишь, что мы там вытворяем? Представь себе, что русские то же самое устроят у нас, — что тогда останется?
- Не больше, чем здесь.
- Об этом я и говорю. Неужели ты не понимаешь? Тут поневоле лезут всякие мысли.
- Ты еще спрашиваешь? Как бы они не сделали с нами того же, что мы с ними. Понятно?...
- Удивительно, как начинаешь понимать других, когда самому подопрет, - сказал он.
- А пока тебе хорошо живется, ничего такого и в голову не приходит.
- Конечно, нет. Кто же этого не знает!
- Да. Но гордиться тут нечем.
- Гордиться? Кто думает об этом, когда дело идет о собственной шкуре!»
Но пока это только страх перед возмездием за все то, что они творили в России, не более: «КАК БЫ ОНИ НЕ СДЕЛАЛИ С НАМИ ТОГО ЖЕ, ЧТО МЫ С НИМИ»
Или не только страх? Может быть, это уже пробуждение совести, уютно дремавшей в дни победного наступления вермахта?
«Россия. Россия, и поражения, и бегство.
Это уже не где-то за морем, отступление вело прямиком в Германию.
И отступали не отдельные разбитые корпуса, как в Африке, а вся немецкая армия.
Тогда он вдруг начал думать. И многие другие тоже.
Да и как тут не задуматься!
ПОКА ОНИ ПОБЕЖДАЛИ, ВСЕ БЫЛО В ПОРЯДКЕ, А ТОГО, ЧТО НЕ БЫЛО В ПОРЯДКЕ, МОЖНО БЫЛО И НЕ ЗАМЕЧАТЬ ИЛИ ОПРАВДЫВАТЬ ВЕЛИКОЙ ЦЕЛЬЮ.
И какая же это цель?
Разве у нее не было всегда оборотной стороны?
И разве эта оборотная сторона не была всегда темной и бесчеловечной?
Почему он не замечал этого раньше?
И действительно ли не замечал?»
Во время отпуска, полученного почти что чудом, Эрнст видит весь ужас англо-американских бомбардировок родного города:
«Улицы превращаются в море бушующего огня, ослепительно желтая пелена затягивает небо, и, раскалившись добела, оно обрушивается на землю…
Вздыбленное разбитыми ступенями тело пятилетней девочки, короткая клетчатая юбочка задрана вверх, ноги раскинуты и обнажены, руки вытянуты, как у распятой, грудь пронзена прутом от железных перил, и конец его торчит из спины»
Он встречается с разными людьми: с теми, кто сошел с ума от ужаса ковровых бомбардировок, с антинацистами (Элизабет, профессор Польман), доносчиками (фрау Лизер), с обычными приспособленцами (как Альфонс Биндинг – функционер НСДАП районного масштаба)
А также и с людьми, из которых нацистская идеология успешно высвободила их больные дегенеративные склонности, вроде концлагерного обершарфюра Гейни.
(Обершарфюрер – эсэсовское звание, соответствующее фельдфебелю или старшему унтер-офицеру в вермахте. Кстати, для исследователя любопытно стремление нацизма выстраивать в своей среде четкую иерархию «вождей» - от самого мелкого капрала-роттенфюрера и до рейхсфюрера СС).
« Водка… - опять забормотал Гейни. - Мы хлестали ее бочками… А потом лили в глотку этим скотам и зажигали. Делали из них огнеметы. Ох, ребята, и прыгали же они! Умрешь со смеху…
- Что? - спросил Гребер.
Гейни не ответил. Он смотрел перед собой остекленевшими глазами.
- Огнеметы… - пробормотал он опять. — Замечательная идея…
- О чем он говорит? - обратился Гребер к Биндингу.
Альфонс пожал плечами. - Гейни побывал во всяких переделках. Он служил в СД»
Только случайность мешает Эрнсту Греберу пристрелить мерзавца Гейни.
Это первый (пока неосуществленный) выстрел рядового Гребера в пацифизм, полагающий, что ВСЯКОЕ насилие аморально, а с войной можно бороться «воткнув штык в землю» и выйдя на улицу с антивоенным плакатом. К такому утверждению - Гейни, Штайнбреннеры, Гитлеры и акционеры разных IG Farbenindustrie AG и AG Krupp, конечно, отнесутся с должным пониманием.
Честность и писательский талант Ремарка не позволяет «подняв ногу, чтобы шагнуть, так и застыть с поднятой ногой», как это характерно для наивного (ох, такого уж наивного ли?) пацифизма.
Зато второй шаг, второй выстрел Эрнста в пацифизм вполне реален.
Часовой Гребер убивает сверхчеловека «с лицом готического ангела» - Штайнбреннера, который решил наскоро прикончить пленных при паническом бегстве роты из русской деревни.
«Убийца! - сказал он, сам не зная, кого имеет в виду. Он долго смотрел на Штайнбреннера. И ничего не чувствовал»
Покончив с Штайнбреннером, Гребер выпускает пленных, - то ли партизан, то ли нет, - на свободу.
Но что означает выстрел освобожденного партизана (все-таки партизана) в освободившего его Гребера? Что хотел сказать нам писатель этой нелогичной сценой?
Финал романа (только по моему, естественно, мнению) уж слишком примитивен для такого писателя, как Ремарк, поскольку никак не обоснован с точки зрения логики повествования.
«И вдруг мысли нахлынули на него, обгоняя одна другую. Казалось, с горы сорвался камень. Что-то навсегда решилось в его жизни. Он больше не ощущал своего веса. Он чувствовал себя как бы бесплотным. Он понимал, что должен что-то сделать, и вместе с тем необходимо было за что-то ухватиться, чтобы его не унесло. Голова у него кружилась…
НАДО БЫЛО СДЕЛАТЬ ЧТО-ТО БЕСКОНЕЧНО ВАЖНОЕ, НО ОН НИКАК НЕ МОГ УХВАТИТЬСЯ ЗА НЕГО, ПОКА ЕЩЕ НЕ МОГ. Оно было еще слишком далеким, слишком новым и в то же время столь ясным, что от него было больно»
Что же бесконечно важное должен был сделать рядовой Гребер?
Может быть, в реалиях США 50-х годов, американский писатель Ремарк предпочел символ прямому разговору о том, что настоящая борьба за мир – это борьба ПРОТИВ СИСТЕМЫ, воспроизводящей войны и насилие?
А такая борьба – гораздо опаснее, чем благодушный ненасильственный пацифизм в «цивилизованных рамках» плакатов и демонстраций.
Настоящая борьба СМЕРТЕЛЬНО опасна. И Ремарк, в финале романа, возможно, предупреждает читателя именно об этом.
Впрочем, это только предположение.
3. СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ БОРЬБЫ
В год выхода романа «Три товарища», когда Ремарк вполне благополучно живет в Швейцарии (куда он перебрался из Германии в январе или феврале 1933-го) - другой писатель, такой же участник Первой Мировой, уезжает в охваченную пламенем гражданской войны Испанию.
Он участвует в сражениях с франкистскими мятежниками на берегах Харамы, в защите Мадрида, в боях с итальянскими фашистами под Гвадалахарой.
И погибает в июне 1937 года от осколка снаряда под Уэской.
Это генерал Лукач, командир 12-й интербригады – он же венгерско-русский, советский писатель Мате Залка.
Здесь, видимо, не место рассказывать о боевом пути этого писателя – ограничимся только упоминанием о том, что в его биографии были и окопная война на итальянском фронте, и русский плен под Луцком, и партизанские бои с колчаковцами в Сибири, и разгром махновщины на Украине.
Основное произведение Мате Залки о Первой Мировой войне – «Добердо» перекликается с романом Ремарка «На Западном фронте без перемен»
«Добердо. Странное слово. В нем слышится грохот барабана и мрачная угроза.
Добердо - это небольшое словенское село на Карзо к северо-западу от полуострова Истрия.
Когда я прибыл на фронт, село уже было разрушено дотла и казалось вымершим, как и вся прилегающая к нему местность.
Но для нас Добердо было названием не только села, но и всего плоского плато, на котором было расположено село и все окрестности на двенадцать - пятнадцать километров к югу.
Это унылое каменистое плато со скудной растительностью было одним из самых кровавых участков итальянского фронта, так называемого Ишонзовского плацдарма.
Правда, кровь лилась не только под селом Добердо, она лилась и под Вермежлиано, Полазо, Монте-дей-Сэй-Бузи, не менее кровавыми были Сан-Мартино и Сан-Микеле, и все же весь этот печальный участок фронта имел для венгерских солдат общее название Добердо.
«Добердо» напоминает венгерское слово «доболо», то есть «барабанящий», и это слово невольно ассоциировалось с неумолкаемым ураганным огнем и кровопролитными боями. Уже в конце 1915 года Добердо пользовалось в армии печальной славой, а в 1916 году оно означало поле смерти»
Герой романа - лейтенант Тибор Матраи, молодой человек двадцати трех лет, бывший студент-филолог, после окончания двухмесячных курсов назначенный начальником саперно-подрывного отряда десятого батальона гонведской горной бригады.
В сущности, это такой же юноша, как и Пауль Боймер и его товарищи, хотя в его боевом опыте уже присутствуют и Сербия, и Карпаты и бои на Волыни.
«Завтра итальянцы могут начать пятый ишонзовский бой. Итальянская артиллерия начнет бешеную подготовку, дни и ночи будет греметь, рвать и кружить над нашими окопами.
Роты и взводы спрячутся в глубоких пещерах-кавернах.
Снаряды будут рваться над гротами и кавернами, сотрясая их каменные своды.
Воздух наполнится газами от разрывов, стонами и проклятьями раненых, воем и плачем умалишенных.
Потом все сразу умолкнет, и мы, вырвавшись из каменных мешков, с безумными глазами, со штыками наперевес, заорем «Райта!» и бросимся в атаку»
Война, в изображении Залки, так же безумна как и у Ремарка.
Но она еще и полностью беспринципна.
Венгерские солдаты, закрепившиеся на возвышенности Монте-Клара, слышат, как итальянцы день и ночь роют подземный ход по направлению к их позициям, чтобы заложить фугасы и взорвать батальон. Командование остается равнодушным ко всем предупреждениям - штабные заняты гораздо более важным делом: готовятся к торжественной встрече австрийского эрцгерцога.
Среди обреченных солдат нарастает тревожное ожидание катастрофы.
«Разве это война? Разве это армия? Под нами ведется подкоп, все это знают и вдруг приказывают молчать, ничего не слышать и корчить веселые лица. Это же сумасшествие! Мы тут сидим как на иголках, а командование и штабы собираются разыгрывать пустую комедию и зарывают нам рот. «Maul halten und weiter dienen!»
В тени победы, добытой кровью и героизмом солдат и фронтовых офицеров, шайка бездельников разукрашивает себя медалями и крестами. Разве это служба, война?
Мне иногда кажется, что это не явь, а какой-то сумасшедший кошмар»
Когда настойчивому Матраи удается, наконец, пробить стену равнодушия - его везут в штаб, представляют эрцгерцогу как спасителя неоценимой особы его высочества, собиравшемуся было почтить батальон своим присутствием.
Эрцгерцог отменяет посещение батальона.
Восемьсот гонведов погибают от взрыва итальянских фугасов, а тяжело раненый лейтенант Тибор Матраи награжден орденом за спасение жизни эрцгерцога и направлен на лечение в Тироль.
Перед потрясенным Матраи раскрывается вся ложь, низость и преступность войны: судьба солдат не интересует ни генералов, ни, тем более, политиков.
Солдаты тысячами посылаются на убой.
А в тылу делают деньги на всем: заключают «договорняки» с противником, запрещая удары по «нужным» предприятиям на вражеской территории, сказочно обогащаются на военных подрядах. Торгуют орденами и даже «похоронами героев» - богачи за взятки получают право похоронить своих погибших родственников в одной могиле с героями десятого батальона.
Безумие войны подчеркивается разговором Матраи с одним из солдат:
«- Как ты думаешь, итальянцы хорошие солдаты? — спросил я.
- Солдаты? Все солдаты при первой возможности сдаются в плен, это мое глубокое убеждение. А итальянцы - хорошие ребята. Обидно, что на них нельзя сердиться по-настоящему»
Характерен разговор Матраи с рафинированным эстетом, обер-лейтенантом Шиком:
«- Правда, что д'Аннунцио обер-лейтенант воздушного флота?
- От этого кретина всего можно ожидать. Я бы ни за что не сел с ним в один самолет.
- Как ты думаешь, если бы Карузо встал на бруствер и запел, стали бы по нему стрелять?
- На Монте-Кларе? Будь покоен. Залпом»
И вот - одни хорошие ребята, на которых даже «нельзя сердиться по настоящему», убивают других хороших ребят. И готовы залпом стрелять хоть в Карузо, хоть в Климта.
В лучшем случае - они калечат друг друга, только потому, что их послали убивать точно таких же ребят, одетых в другую форму и говорящих на другом языке.
Раненых отправляют в тыл «если без рук и без ног начисто. Слепых тоже, если глаза вытекут до дна, ну и раненных в живот, - тех увозят в Инсбрук, а то и в самую Вену.
А если в грудь, в руку или ногу - дальше Лайбаха (немецкое название Любляны) не уедешь. А из Лайбаха одна дорога: сюда. Даже сумасшедших и то в Лайбахе держат, проверяют, не притворяются ли. А потом обратно. Возни тут с ними не оберешься. На днях один выскочил прямо на проволоку…
- Ведь мы мадьяры, господин лейтенант, - говорит лейтенанту его денщик. - За каким же, я извиняюсь, дьяволом мы находимся тут, на этом проклятом Добердо? Какое нам дело до него? Да если бы мне его даром отдали, я бы не взял… Тут и вершка не найдешь, куда бы мог честный человек врыться своим плугом. Не край, а дерьмо. И ведь сколько честных венгерских солдат здесь погибает»
И все же «Soldaten dienen, toten und sterben»
А те, кому эта бойня выгодна, даже из калек выжмут свой интерес.
Решивший прекратить ЭТУ свою войну Тибор Матраи размышляет:
«Кому я изменю? Эрцгерцогу? Пусть он будет благодарен за то, что я спас его драгоценную жизнь. Армии? Будь она проклята…
Родине, Венгрии? Какой? Ведь есть две Венгрии. Родная, удивительно красивая земля, села с белыми домиками, тихие речки, чистые города, горы, холмы, пуста, воспетая Петефи, жизнерадостные честные рабочие, славные крестьяне – это одна Венгрия.
А другая – люди предавшие и обманувшие народ, заведшие его в кровавую авантюру, люди, за низменные интересы которых страдают миллионы, люди являющиеся, самыми большими врагами народа. Это родина?»
В финале романа перед читателем проясняется истинная суть войны, этой острой фазы существования мировой системы, нацеленной на осуществление интересов групп, стоящих у кормил государств. Эти интересы находятся в совершенно иной плоскости, нежели какие-либо моральные ценности. И ненасильственный пацифзм никак не может служить оружием в этой борьбе. Тем более, что этим пацифизмом можно вполне успешно манипулировать с помощью информационных технологий даже начала XX века, не говоря уже о веке XXI-м.
Отсюда вывод:
Настоящая борьба с войной, – СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНА, поскольку она ведется не за уничтожение абстрактного «насилия», а за уничтожение самой системы, периодически воспроизводящей насилие. «Солдатами» этой системы являются фронтовые и тыловые гешефтмахеры Залки (точно так же, как персонажи Ремарка: Штайнбреннер, обершарфюрер Гейни, фрау Лизер), или нынешние украинские нацисты. Маршалы системы – ее настоящие бенефициары.
«Вперед, лейтенант Матраи! – завершает Мате Залка свой роман. - Ты объявил войну войне и теперь идешь, чтобы организовать легионы друзей и товарищей и призвать их повернуть дула своих винтовок против тех, кто затеял эту бойню!»
…
Эрих Мария Ремарк в 1939 году уезжает из Швейцарии в США, где переживает Вторую Мировую войну и, - позднее, - получает американское гражданство.
Умирает в швейцарском Локарно 25 сентября 1970 года в возрасте 72-х лет.
Мате Залка - генерал Лукач – объявивший войну бенефициарам войн, выполняя свой долг, погиб 11 июня 1937 года под Уэской, среди знойных каменистых пустынь Арагона. В бою с системой он встретил смерть, глядя ей прямо в глаза.
Тогда ему исполнился 41 год.
Что ж, - каждому свое.
Свое творчество.
Своя жизнь.
И своя смерть.