Ночь была приторно-душной, словно пропитанная кальянным маревом. Старуха Пиата лежала навзничь на высокой кровати, сквозь сон прислушиваясь к шуму дождя за окном. Её дыхание то частило, то прерывалось, а то и вовсе пропадало, будто она задерживала его перед решающим рывком из глубины морока наверх, к живительному бризу.
Ей снились холодные ливни, цветущие абрикосы и пасхальные яйца, украшенные гранитной брекчией. Они лежали в гнезде из ивовой лозы, каждое - размером с кокос. Лежали до тех пор, пока подобие кометы, описав на ночном небе светящуюся дугу, не врезалось в самую середину. Лоза с треском вспыхнула, задымила, а чудо-скорлупа пошла трещинами, облупилась и разлетелась клочьями старых-старых писем.
Пиата взмахнула рукой и смогла поймать несколько штук. Какое-то время они как мотыльки шуршали в её кулаке, а когда притихли - она проснулась.
“Мельницы Господни мелют медленно, но неумолимо”, - еле слышно произнесла старуха и подошла к зеркалу.
Густым гребнем расчесала она длинные белые волосы и собрала в тугой узел. Смуглое морщинистое лицо умыла настоем трав, чёрные глаза подвела контуром, а в ввалившийся рот вставила безупречной красоты зубы. Пиата ослепительно улыбнулась и увидела себя в зеркале молодой и красивой - какой была семьдесят лет назад.
Устроившись в глубоком кресле, она положила на колени стопку писем и вынула первый, сложенный вчетверо, лист. Края его давно обтрепались, а линии излома протерлись до дыр. Старуха надела очки и стала всматриваться в строки, которые знала почти наизусть:
“ Любимая моя, добрых тебе дней, и ночей, и восходов, и закатов - без печали, без слёз, без отчаяния! До чего же я скучаю по тебе, до чего хочу оказаться рядом и как всегда, ежедневно задаваться главным вопросом - чем мне тебя порадовать? Улыбаешься? Я люблю твою улыбку, я всё в тебе люблю. Не грусти, я обязательно вернусь, вот только выгоним вражью солдатню с нашей земли. Часы, что ты мне подарила, всегда на моём запястье - это всё равно, как если бы ты держала меня за руку. Я так себе это представляю. Закрою глаза - и представляю. А ещё представляю, как ты надеваешь мой серый свитер - если прохладно или скучаешь по мне и хочешь, чтоб я тебя обнял. Пусть он будет моим заместителем по части объятий, временным, пока мы в разлуке.
Постараюсь поспать немного. Руку с часами кладу на сердце - пусть тикают в унисон. Целую тебя, моя Пиата!”
Жду тебя, дорогой мой человек, - сказала старуха и развернула второе письмо:
“ Любимая моя, добрых тебе дней, и ночей, и восходов, и закатов - ливневых и листопадных, поскольку холода уже не за горами. За меня не волнуйся - берцы тёплые, куртка и бронежилет греют на пару. Вчера у нас тут горячо было, но не переживай - небольшой шрам на лице - это же дополнительная харизма для мужика. Скучаю по тебе. Помнишь, как мы вдвоём сплавлялись на байдарке? Сентябрь, октябрь, дожди, туманы и раскалённый кирпич в палатке для обогрева… а ты мои кроссовки сушила-сушила у костра, пока не сожгла наполовину. Мне так приятно это вспоминать, не выбрасывай их - пусть меня дождутся. Представь, у меня есть одна из твоих шпилек! Люблю твои косы. Приеду - сам буду заплетать, и тебя на руках баюкать, как маленькую.
Целую тебя, моя Пиата”
- Жду тебя, дорогой мой человек, - повторила старуха и развернула следующее письмо:
“ Любимая моя, добрых тебе дней, и ночей, и восходов, и закатов - новогодних, рождественских, пахнущих хвоей и морозом! Я в норме, правда кашляю, в груди хрипит. Дышу по йоговской системе, что ты научила - фельдшер очень удивился и кажется зауважал меня по-настоящему. Смеюсь. А ещё я молитву вспомнил, что ты читаешь перед сном. Ну, раз вспомнил, значит так тому и быть - молюсь за всех наших, за города и сёла, за малых и старых, за землю нашу - чтоб выжила, краше и благополучней стала, и за нас с тобой. Я тут много думал о жизни, смерти, правосудии и почему добро зачастую торжествует с опозданием. И понял, что брошенные камни обязательно возвращаются. Иногда моментально, иногда - через годы или даже через поколения. Но камешек будет тот же самый. Так что ни словами, ни минами разбрасываться не надо, и плевать в колодец или в других людей, иначе однажды придется в одиночку держать ответный удар.
Побратим мой, Кеш, погиб в бою. Мы с ним с первого дня бок о бок воевали. Отличный парень, до войны в школе математику и логику преподавал. Не зря жизнь положил, победа за нами, не сомневайся!
Целую тебя, моя Пиата”
Она обессиленно опустила руки и прикрыла глаза, думая о том, что невозможно бесследно исчезнуть ни энергии любви, ни материи полусгоревших кроссовок. На девяностом году жизни её философия принимала и всесильного Бога, и неопровержимую метафизику, и невероятное чародейство, и безжалостное провидение.
- Я уверена, что остров существует, - заявила Пиата, с укоризной глядя на платяной шкаф. - Невозможно утилизировать тысячи разбитых авиабомбами домов, как и невозможно из занавесок, табуреток и плюшевых медведей слепить блоки для нового жилья. В конце концов, я этот остров не раз видела во сне. Как в капле древесной смолы застывает золотистая мошка, так и там застыли кадры людских судеб. Пойми, это была последняя, но самая подлая и лживая война из всех, и я хочу вернуть себе лишь крупицу из того, что она у меня отобрала.
Дверца шкафа со скрипом приоткрылась и на пол спрыгнул чернобурый лис. Он зыркнул огненно-рыжим глазом - и за окном блеснула молния, мявкнул - и прогремел гром, сел в лоток с опилками - и по крыше вновь забарабанил дождь.
- Спасибо за понимание, - кивнула Пиата и погладила его умудрённую мордочку.
Набросив поверх домашнего платья большой серый свитер, она обулась и вышла за порог. Вокруг дома бурлили дождевые потоки, а у крыльца крутилась лодка из скорлупы гигантского кокоса. Пиата шагнула в неё и исчезла.
Разве не чудо - плавучий остров, склеенный из всевозможных памятных вещей. Многие из их владельцев уже никогда не увидят ни солнца, ни неба, ни друг друга. Остров-призрак и в то же время - остров-ностальгия, барахолка и музей, кладбище и сокровищница, и конечно - добрый милый дом для реликтовых птиц, падающих звёзд и призраков.
Пиата чувствовала себя помолодевшей как минимум на полвека. Она шла лёгкой походкой и озиралась по сторонам - чей-то балкон, завешенный полуистлевшим бельём, гладильная доска, цветочек-бра, обувница с тапками всех мыслимых размеров, поезд из кухонных столов на колёсиках, собачий поводок, рукоделие в смятой корзине… и вселяющие ужас стены подвалов - с детскими рисунками, с рваными трубами, с написанными цветными мелками фамилиями убитых и умерших, а ещё - расстрелянная карусель, вазон с хвостом крылатой ракеты и покрытые копотью изуродованные пупсы…
Письменный стол она увидела издалека - на нём по-прежнему стояла их свадебная фотография. Пиата достала из ящика своё неотправленное письмо и стала читать вслух:
"Любимый мой, добрых тебе дней, и ночей, и восходов, и закатов - весенних, цветущих, пасхальных! Я напекла дюжину пасок - ванильных, сдобных, с присыпкой и цукатами, с изюмом и сахарной глазурью - как ты любишь. А крашенки разрисовала под гранитную брекчию, настоящая мозаика получилась. Завтра будем пробовать, а пока сложу всё в плетёное блюдо из лозы - пусть будет похоже на гнёздышко. За детей своих не волнуйся, я делаю всё возможное, чтоб потеря мамы не сломала их. Во время обстрела на вокзале погибло много народа и твои мальчики выжили чудом. Я их уже полюбила, они - две твои маленькие копии! Учимся читать и занимаемся йогой. Скучаем, ждём, молимся. Возвращайся, возвращайся, пожалуйста!"
На рассвете огромные сиреневые птицы-стрекозы уже парили в высоте среди угасающих звёзд, а ночные призраки всё бродили по руинам своих былых жизней. Одни, как ни в чём не бывало, наводили порядок, другие - созерцали, третьи - стенали и проклинали всё на свете. И лишь один просто всем желал добрых дней, и ночей, и восходов, и закатов…
Пиата коснулась его холодного запястья и почувствовала, как тикают его часы в унисон с её сердцем - тук, тук, тук…
Над горизонтом, словно напоминание, нависло дождевое чернобурое облако и она заторопилась в обратный путь. Пиата взяла с собой единственное уцелевшее из множества свадебное фото, а письмо и серый свитер, знающий толк в объятиях, заботливо оставила на столе.
Жди меня, дорогой мой человек, - сказала она и исчезла.