ГЛАВА 7. Донбасский демиург
На душе Владлена Юрьевича Сурова было тревожно и так же черно, как за окном турбопоезда. Мистика доставили сюда три недели назад, можно сказать, выдернули из уютной московской квартиры, словно рака-отшельника из своей ракушки. Причем сделали это показательно, в ночное время суток. Все по сталинской классике: без предупреждения, резкий настойчивый звонок в дверь. Знали точно, что хозяин дома и без высшего на то позволения, никуда не уедет. Невидимый колпак ФСБ подходил на любую голову и Мистик физически ощущал на себе этот «головной убор», который с каждым годом, а в последнее время и днем, становился тяжелее, давил на лоб и виски, вызывая острые стреляющие мигрени . Суров как раз стоял у окна, сжимал в правой руке полупустой бокал с виски и видел, как во двор, медленно заворачивает черная машина. «Воронок по мою душу» - издалека шепнул голос интуиции и оказался прав. Когда позвонили в дверь, у Сурова предательски вспотели ладони и шея. В голове промелькнула шальная мысль распахнуть окно, вскочить на подоконник и одним махом покончить со всем. Выпрыгнуть, так сказать, из внешней империи во внутреннюю, в которой, как он полагал, царили вечность и пустота, без всякого намека на ангелов с демонами, или на худой конец, Чапаева с апостолом Петькой. Бездны небытия одновременно притягивали и так сильно страшили Мистика, что животная любовь к жизни отвернула его от окна.
Запахнув на ходу бордовый халат из китайского шелка, Суров крадучись прошел к двери, приложился к ее прохладной поверхности правой щекой и прислушался. Из-за того,что пару дней назад сломалась камера, действовать пришлось по старинке, то есть вслепую.
-Кто? – выдержав нужную пазу, хриплым и нарочито сонным голосом осведомился Суров.
За дверью коротко (видимо в кулак) откашлялись, после чего вежливый и бесстрастный голос произнес:
-Владлен Юрьевич, это майор Мешков, пятое управление. Видимо, у вас телефон выключен, не могли дозвониться.
Майора Мешкова Суров хорошо знал по киевским и донецким делам, а потому с некоторым облегчением заклацал замками.
- Что? – распахнув дверь и оглядев с ног до головы ночного визитера, выдохнул Мистик.
- Приказано доставить вас на аэродром, вылет через полтора часа, - автоматом доложил майор. Он был невысокого роста, с широким скуластым лицом, кротовьими глазками и прической под бокс.
- Куда? – стараясь, чтобы в голосе не прозвучало волнение, спросил Суров.
- Не могу знать, Владлен Юрьевич - пожал плечами Мешков и тут же добавил: судя по всему, алтайский борт. Вещи не берите. У нас мало времени. Жду вас внизу, через пять минут,- с холодной учтивостью произнесло каменное лицо.
- Да, да, сейчас – задумчиво проговорил Мистик и прикрыл дверь.
«Чтобы это все значило?» - натягивая брюки лихорадочно думал он. В голове пульсировало некое радостное предчувствие, тогда как низ живота сковал ледяной страх неизвестности.
Тот, кого в околокремлевских кругах было принято считать серым кардиналом, давно утратил полноту своего закулисного влияния, был выдворен из ближнего круга и, как списанный ржавый локомотив, поставлен на запасной путь. Не сразу, но постепенно Суров свыкся с мыслями о карьерном фиаско. Обидки поутихли, затаились на самом дне души, гордыня притухла и оскорбленное самолюбие все реже распирало нутро. «Ничего, пусть без меня попробуют в бордюр не впиляться» - решило напоследок самолюбие. Впрочем, ощущение куклы, брошенной за ненадобностью в чулан, еще долго терзало Сурова. Прибегая к душевной терапии, он пытался извлекать выгоды из своего положения. Ну во первых, больше времени с детьми и с женой, а во-вторых, чем не повод реализовать литературный дар, который, как считал Суров, вполне может достичь или даже обогнать гений Пелевина. Тайно, он также завидовал и гению Сорокина, признавая его пророчества про «День опричника» и «Сахарный Кремль». Хотя вслух, в кругу близких друзей и окололитературных знакомых, Суров называл его творчество «каннибальским говноедством», упрекая автора и голубым салом и нормой, а также язвительно припоминая растерзанную им Настеньку. Кроме звания «серый кардинал», в душных и путаных коридорах власти, Мистику отводилась роль главного кремлевского вольнодумца. Спрятавшись, словно за деревом, за громоздким и многобуквенным литературным псевдонимом, Владлен Юрьевич успел издать три тома прозы, сборник поэзии и даже музыкальный альбом, основой которого послужили его стихи, превращенные одним из придворных рокеров в мрачные и тягучие рок-баллады. Ни одна из них так и не стала хитом по той простой причине(как Суров объяснял сам себе), что уровень музыкальных вкусов плебса попросту не дотягивает до уровня написанных им текстов. Сейчас в его голове вынашивалась идея мстительной и злой сатиры на власть. Да, да, мысленно он готовил новое покушение на жанр мрачной антиутопии - такой мощное, что по сравнению с ним признанные классики жанра – Оруэлл с Замятиным покажутся пигмеями. Пусть это будет в стол, на компьютерную флешку или в гроб посмертной литературной славы, не важно…Думая об этом, он часто представлял, как с помощью литературного стиля и вычурных, полупрозрачных метафор низводит с пьедестала того, кто в давнем и верноподданническом тексте «Ультро» был обозначен , как «Дракон».
Сидя в черном мерседесе, искоса поглядывая на литой, будто из чугуна, профиль майора Мешкова, Суров отогнал мысли о литературной славе на дальний план и задумался о другом: что сулит ему эта ночная поездка? Вариантов было несколько, включая хорошие и плохие. О нем вспомнили и его возвращают в строй? Это хороший. Сейчас его привезут на аэродром, выпустят на взлетную полосу и там шлепнут пулей в затылок, тело кремируют, а прах развеют у первой обочины. Это плохой вариант. Возможно, он арестован и его везут в Лефортово, где на собственной шкуре Суров испытает богатую палитру русских пыток. Просто крепкие люди, знающие в них толк, наглядно покажут, насколько Верховный Скрепник недоволен Мистиком. «Господи, как ни крути, а плохих вариантов куда больше»- потирая переносицу, устало подумал Суров.
-А кто еще летит? – нарушил он молчание.
- Точно не знаю, вроде как фсошники. Но могу ошибаться,- скупо ответил майор.
Минут через сорок мерседес подъехал к контрольному пункту и после сверки аусвайсов, шлагбаум поднялся. Мешков не обманул, выехали прямо на летное поле. Впереди, метрах в тридцати, замигал огоньками грузовой борт, возле самолета резво сновали электрокары и полным ходом шла погрузка.
«Лететь на этом корыте, трэш какой-то, дожился» -обидчиво подумал Суров, хлопая дверцой и покидая мерседес.
Лицо обдало колючим февральским ветром и он машинально натянул на голову меховой капюшон. Положа руку на сердце, лететь хотелось совсем в другую сторону , поближе к Лондону или Риму и уж никак, не в Горно-Алтайск. Однако, шансов пересечь границы российской федерации у Сурова было ноль и он это прекрасно знал. Хорошо, что удалось отправить семью в Марбелью. Когда тут начнется(а он начнется!) разбор полетов, пусть сидят там.
В самолете Мистик пытался хоть немного поспать, но какой-там: дурные мысли продолжали роиться в голове, как мухи. Путешествие по часовым поясам с обратным отсчетом времени, вызывало в нем головокружение и легкую тошноту. Полет занял пять часов: вылет в 3:33 по московскому, посадка 5:33 утра по алтайскому времени. По прибытию на место Сурову объявили, что он помещается в закрытый спецсанаторий на двухнедельный карантин. Это была стандартная процедура перед личной встречей со Скрепником. «Значит, все скоро, очень скоро начнется» - лихорадочно подумал Владлен Юрьевич- и Скрепник хочет иметь его при себе, как заложника, чтобы в случае чего, было кому предъявить». За 19 дней пребывания в санатории, Суров четко осознал: это билет в один конец и в Москву он больше не вернется.
Также, карантин проходили другие люди, но все жили в строгой изоляции друг от друга. Кроме как с медперсоналом, другие контакты здесь исключались. Изо дня в день Суров покорно сдавал на исследования мочу, кал, кровь, слизь и слюну, и бессонными алтайскими ночами думал о прошлом. Заслуг перед Отечеством у него было не счесть, кто как не он являлся одним из главных архитекторов современной России? Зерна, посеянные Суровым в голову Скрепника, включая «правильные» книги по истории, давно дали всходы и созрели . Теперь наступило время пожать плоды. В случае военного триумфа на Украине, Мистику простят все его донбасские дела, коих с 2014-го года было «нахуеверчено» немало. После легкой крымской прогулки, геополитическое торжество накрыло Сурова с головой. Он посчитал, что под шумок революции вся левобережная Украина с легкостью отвалится в карман Новой Русской империи, однако просчитался. Кроме частичного успеха на Донбассе, антимайданы в других городах закончились полным крахом. Это малость отрезвило Мистика и весьма сильно разозлило Скрепника. Впрочем, пребывая в крымской эйфории, Верховный оставил Сурова при деле, иначе говоря, назначил Смотрящим по Донбассу. С той поры Владлен Юрьевич ощутил себя полноправным Демиургом народных республик, неутомимым творцом их истории и , как следствие, мифологии. Пантеон будущих народных героев Суров определял на глаз, при коротких личных встречах. Времени на долгую селекцию не было, в итоге его выбор подвергся поэтапной выбраковке. Причина была в том, что простые парни из глубинного народа серьезно «полезли в залупу», забыв о том, кто садил их в социальный лифт и нажимал кнопку «вверх». Это был так называемый «синдром перехода из плебса в элиту», который Суров неоднократно уже наблюдал. Первым делом, показали рыжему низкорослому пареньку из Ростова, что даже в социальном лифте может находиться взрывчатка. Через пару месяцев, еще одного народного воина Донбасса насмерть покусал огнемет «Шмель». Суров не особо касался этих дел, лишь краем уха слышал, что старая донецкая братва имела к выскочкам серьезные, несовместимые с жизнью претензии. Как и ожидалось, паукам в банке, становилось тесно…
Все это было так предсказуемо, что Мистик понемногу охладевал к своему детищу. Пополнив «мифологию Донбасса» свежими «героическими трупами», Суров сосредоточился на «схемах» и контроле финансовых потоков, прикинув, что пришло время поработать и на «свой карман». Хотя бы немного. Учитывая российские реалии, ничего губительного для своей репутации , он не видел.
Все шло хорошо до тех пор, пока донбасский парень Саша Захарин не стал задавать много лишних вопросов. В народе он пользовался авторитетом и для многих оставался простым мужиком, выходцем из рабочих кварталов Донецка. В отличие от «Хомяка» - главы соседней народной республики - этот, в своей простоте, решился на бунт. Все настойчивей, причем за спиной Сурова, Захарин искал возможности напрямую постучать в кремлевские двери, мечтая о личной, откровенной аудиенции с Верховным Скрепником, со всеми вытекающими для Владлена Юрьевича последствиями. В понимании Сурова, эта холопья простота всегда была хуже воровства, учитывая то, что в тот год он воровал с каким-то особым вдохновением, словно опасаясь, что лавку вот-вот прикроют. Деньги надежно оседали в офшорах и те, кто наряду с Суровым, были звеньями «пищевой цепи», пришли к дружному выводу насчет Захарина. Не успев заказать в кафе «Сепар» любимую солянку, тот вместе с охраной «случайно» подорвался на мине, таким образом, став частью загробной мифологии русской весны. Резонанс от взрыва был столь сильным, что навострил слух самого Верховного Скрепника и спустя два года после смерти Захарина, лишил Сурова высокой должности помощника. Конечно, Скрепник давно знал о масштабах хищений на Донбассе и жизнь Сурова, по сути, была сейчас в его руках. Взвешивая, будто на рыночных весах, личные заслуги и не менее яркие «проебы», Суров пытался понять, какую дальнейшую судьбу таит ему плешивая голова вождя. Ясно было одно: решать ее будут здесь, в алтайском подземелье, куда гигантским стальным червем углублялся турбопоезд.