В 1983 году мне удалось выбить путевку в одесский санаторий. На одного человека. А ехать надо было втроем с женой и шестилетней дочкой. По уверениям врачей проблемы с ее зрением могли решить в знаменитой глазной клинике Филатова. К поездке готовились основательно – перечитали Бабеля, послушали Утесова, посмотрели книги с описанием достопримечательностей и перечислением знаменитостей, которым повезло родиться в этом городе «у самого синего моря».
Работавшая в одном отделе с женой ее подруга Лиля, предварительно выяснив, что свободного времени у нас будет много, попросила передать небольшой подарок ее дедушке и бабушке. Мы, конечно же, согласились. Лиля в свою очередь, посвятила нас в некоторые особенности одесситов при общении с приезжими. Главные выводы, которые мы сделали: не горячиться, не спешить обижаться, не пытаться перешутить коренных жителей, не сильно огорчаться, если нас облапошат. Лучший выход из непоняток – посмеяться, в первую очередь, над собой. Но не путать одесситов с бандитами - первые могут облапошить, но не ограбить, а бандиты ограбят, и с ними лучше не шутить. Это вам не литературные герои вроде Бени Крика.
В санатории наша дерзкая попытка приобрести «на месте» в дополнение к моей путевке еще две (для жены и дочки) за деньги или за спасибо завершились с водевильным результатом. Нам было сказано, что старики Хоттабычи в штате регистратуры не состоят. И вообще, за кого мы принимаем добропорядочных одесских граждан - за волшебников или за жуликов? В конечном итоге я остался без ничего, жена получила мою путевку, для ребенка разрешили на ночь ставить раскладушку рядом с мамой и всех прикрепили к столовой. Мне была дарована свобода самостоятельно найти на просторах Одессы место для ночлега. Благодаря этому и состоялось первое очное знакомство с одесским «диалектом».
В регистратуре я спросил медсестру, не известны ли ей адреса, где можно снять комнату для проживания. Она, не отрываясь от оформления документов, ответила: «А я знаю». И все. Я понял, что продемонстрировал вопиющую невоспитанность, отвлекая ее от работы. Подождав окончания регистрации, я повторил свою просьбу. На этот раз медсестра подняла голову, посмотрела мне прямо в глаза и повторила: «А я знаю». Помолчав с полминуты, я немножко нервно потребовал: «Ну, так скажите, если знаете. Я запишу адрес и побегу устраиваться».
Я был готов услышать неизвестные мне одесские словечки и выражения, но то, что встречусь еще и с интонациями, меняющими значения слов и выражений на прямо противоположные, было сюрпризом. Это же все-таки не китайский язык! Если бы медсестра ответила: «А я знаю?», я сумел бы понять, что спрашивать следует в другом месте. Вот так, как ни готовился к беседам с одесситами, а лоханулся в самом дебюте.
На случай вполне прогнозируемого провала надежды устроиться в санаторий вместе с женой и дочкой, я предусмотрительно получил от своего фрунзенского приятеля телефон его одесского друга. Мне было обещано, что тот может «все» - даже в июле, в пик курортного сезона, выбить место в гостинице на Дерибасовской.
Я особенно не надеялся на эту помощь и был готов ехать на вокзал, где приезжих ловили в сети хозяева чуланчиков, мансард и прочих неудобных удобств, хоть как-то приспособленных для того, чтобы за смешные сумасшедшие деньги проявить одесское гостеприимство и не заставить приезжих ночевать под открытым небом. К моей радости и изумлению друг приятеля решил вопрос за 15 минут.
Оформление в гостинице регистраторша завершила эффектно. Она поздравила меня с событием, которое я буду помнить всю оставшуюся жизнь, ибо мне «выпала честь проживать в номере, где когда-то останавливался сам Пушкин». Я понял, что «чаевые» придется увеличить, по меньшей мере, вдвое. Правда, чуть позже сосед по номеру, прибывший в командировку с Урала, умерил мои восторги, сообщив, что в прошлый свой визит он проживал на другом этаже и тоже в номере, где останавливался «наше ВСЁ». Но гостиница все-таки, наверное, была «той самой», хотя бы потому, что в 1823 году другой в Одессе не было.
А на следующий день мы уже стали полноправными участниками продлившегося двадцать дней спектакля под названием «Знакомство, счастливая жизнь и печальное прощание с Одессой».
Вряд ли существует другое место на земном шаре, где бы вы нашли такое яркое подтверждение гениальному изречению Шекспира: «Весь мир – театр, все люди в нем – актеры». Одесситы, естественно, являлись постоянным «звездным» составом труппы, приезжие – переменным, вспомогательным. Какую роль придется играть тому или иному гастролеру заранее не знает никто. Но и после неизбежного финала спектакля иной раз проходит довольно много времени, прежде чем удастся выяснить положительного или отрицательного героя вам довелось сыграть. Никому также не ведомо, будет ли это комедия или трагедия, водевиль или героическая сага, буффонада или мелодрама. Однако в дебюте большинство надеется, что это будет восхитительный мюзикл. Все верят, что отдых в Одессе просто по определению должен быть праздником. Чаще всего эти ожидания оправдываются. Но не всегда. Жизнь, как талантливый драматург, многогранна в своих творениях.
Например, эти воспоминания могли бы и не появиться на свет, поскольку уже на третий день я попал в ситуацию, которая могла бы стать захватывающим, но далеко не веселым финалом рассказа, написанного не мной.
Оформив очередь в Филатовской клинике, мы решили, что пора и отдохнуть: покупаться, позагорать, просто полюбоваться морем. На схеме города нашли городской пляж, выяснили, как туда можно добраться. Немного смуты внесла фраза одного из медработников санатория, что «приличные люди там не окунаются». Я не стал углубляться в эту тему, так как опасался, что наши финансовые возможности могут и не позволить нам претендовать на принадлежность к «приличным людям».
На городском пляже редкими островками были рассредоточены несколько десятков приезжих. Почему я сразу определил, что все они недавно прибыли в Одессу? Потому что они были не просто белыми. Как мне показалось, их тела отсвечивали холодной синевой. Загорелые, а, следовательно, не только что прибывшие отдыхающие, на глаза не попадались. За нашим исключением. Мы-то были из Средней Азии и ослепительно белыми не бывали даже зимой.
Причину, по которой одесситы избегали пользоваться городским пляжем, называть не буду. Любой нормальный человек может это сделать самостоятельно, даже не будучи Шерлоком Холмсом.
Мы расположились под аккуратным грибком, песок и галька вокруг радовали отсутствием пустых бутылок и окурков. Вода была теплой, хотя и не отличалась прозрачностью. Сразу стало понятно, что Черное море — это не Иссык-Куль. Нас это не напугало, и мы окунулись, поплескались. А затем в голову пришла идея сплавать к молу, бетонная полоса которого находилась метрах в двухстах от берега. Дочка моя на воде держалась уверенно и, при необходимости, могла спокойно отдохнуть лежа на спине. Поэтому я рискнул и не стал возражать, чтобы она составила мне компанию.
Когда она уставала, я поддерживал ее одной рукой. Потихоньку-полегоньку мы подплыли к молу. Радуясь возможности отдохнуть, я, не глядя, схватился свободной рукой за бетонную стенку. И тут же ее отдернул. Из десятка порезов хлестала кровь. Весь бетон был усеян останками моллюсков, вернее, осколками их раковин. Под лучами солнца перламутр и капельки воды весело перемигивались.
Создавалось впечатление, что мы подплыли к гигантскому морскому дракону, растянувшемуся на несколько сотен метров в обе стороны. Волны непрерывно продолжали затачивать останки мидий и рапанов, превращая их в скальпели. Нечего было и помышлять сделать паузу и передохнуть.
К счастью, дочурка не запаниковала при виде моей окровавленной руки. Поскольку она тоже устала, ведь она впервые проплыла такое расстояние без остановки, мы договорились, что возвращаться будем, лежа на спине и работая только ногами (при попытке грести раненой рукой кровотечение усиливалось).
Передвигались мы очень медленно, отвлекая себя от пугающих мыслей разговорами о том, куда пойдем, выбравшись на берег, какое мороженое купим, стоит ли торопиться, чтобы попасть на обед в санаторий и так далее. Соленая вода не давала закрыться порезам, но кровь вытекала уже не так сильно. В конце концов, мы благополучно выбрались на сушу.
Когда, еле передвигая ноги, мы подошли к грибку, моя дорогая женушка всплеснула руками и испуганно запричитала: «Что случилось? Какой ужас!». Я не успел раскрыть рот, а она уже была около дочки. Тут и я узрел на голове моей маленькой блондинки несколько жирных черных, как я подумал, медуз. Выяснилось, что это сгустки мазута и нефти (порт был в двух шагах). Избавиться от них полностью удалось только по возвращении в санаторий. Конечно же, эта неприятность отодвинула на второй план порезы на руке. А я был горд тем, что моя дочурка стойко перенесла оба ЧП, проявила выдержку и невозмутимость, какие удались бы не всякому взрослому.
Каждый день после возвращения с пляжа (теперь уже с того, что «для приличных людей»), мы добросовестно участвовали в экскурсиях или самостоятельно находили и осматривали достопримечательности, которых в Одессе хватило бы и на весь сезон.
Посещая знаменитые одесские катакомбы, мы в очередной раз отличились. Мало того, что заранее не озаботились приобрести хотя бы один фонарик, так и при раздаче свечек экскурсоводом остались ни с чем. И, как вишенка на торте, у меня кончились спички. Нормальные разумные люди подождали бы следующую экскурсию и приобрели бы хоть какой-нибудь источник света. Мы же с бесстрашной бестолковостью направились в царство тьмы, да еще и оказались в хвосте группы.
Естественно, вместо того, чтобы слушать рассказ экскурсовода о подвигах наших партизан в борьбе с фашистами, мы думали, как бы не потеряться, не заблудиться в этой чернильной темноте.
Когда же, наконец, мы вышли на свет божий, то не только восхищались беспримерной отвагой партизан, месяцами живших и воевавших в пещерах, но и чувствовали себя немного немцами, поскольку натерпелись страху в катакомбах, наверное, не меньше, чем они во время войны.
Наступила и очередь исполнить просьбу подруги жены. Такси доставило нас в район Одессы, за которым не числилось каких-либо памятников, музеев или экспозиций. Если говорить честно, то он был похож на имевшую криминальную репутацию окраину Фрунзе, которая неофициально называлась Кузнечная крепость. А она, в свою очередь, была мини аналогом Хитрова рынка в Москве. Правда, своим Гиляровским не обзавелась, предпочитая не привлекать к себе внимания.
Народ там жил со своими особенностями, во многом не соответствовавшим правилам социалистического общежития. Алкоголики, например, были самой безобидной, хотя временами и шумной, прослойкой. Но, что удивительно, при всей убогости саманных и дощатых домишек с крышами из старого камыша, разбросанных по замысловатым хитросплетениям улочек, переулков, тупиков, в Кузнечной крепости не было атмосферы безнадежности и уныния. Наоборот, часто слышался смех, громкие энергичные разговоры или даже песни. Один доморощенный философ объяснял этот феномен тем, что в таких тяжелых условиях выживали только оптимисты, которые воспринимали трудности, как испытание на прочность, тренировку ловкости, силы и ума. Они привыкли побеждать в схватках с различными напастями, и, как победители, имели право на радость.
Декорации очередной сцены спектакля «Мы в Одессе» поразительно напоминали Кузнечную крепость, как по архитектуре, вернее ее полному отсутствию, так и по духу сплоченной в борьбе за место под солнцем единой семьи.
А могло ли быть иначе? Одесса была основана на месте тюркского поселения по указу российской императрицы немецкого происхождения по инициативе российского вельможи. Строительством руководил российский офицер, француз по национальности. Центр города строили итальянцы и немцы, а окраины обживали греки и молдаване, русские и татары, евреи и украинцы, румыны и армяне, которые со временем и превратились в одесситов.
Зайдя в полуоткрытые деревянные ворота, мы очутились в большом дворе, в котором свободного пространства было мало. Хозяева когда-то выстроенных по периметру домиков за долгие годы прирастили свои территории сарайчиками, верандочками, навесами и даже микроклумбами.
Поскольку Лиля рассказала, что ее дедушка больше сорока лет учительствовал, из них тридцать лет был директором школы, мы засомневались, по тому ли адресу приехали. На счастье, из двери ближайшего домика вышел мужик (именно так, в моем представлении, должен был выглядеть биндюжник). На просьбу показать, как пройти к Борису Моисеевичу, он проводил нас вглубь двора, сам постучал в деревянную дверь и прокричал:
- Борис Моисеевич! К вам гости. Издалека. Я рядом. Если понадобится, кликните, провожу их на выход.
- Благодарю, Федор Николаевич.
Из-за спины Бориса Моисеевича появилась, как мы поняли, его жена и добавила:
- Федя всегда был очень добрым мальчиком.
Я посмотрел на удалявшегося Федю и его кулаки величиной с баскетбольный мяч и подумал, что моего воображения не хватит, чтобы, следуя поговорке «Добро должно быть с кулаками», представить размеры соответствующего добра.
Мы передали привет от Лили, чему наши одесситы неподдельно обрадовались. Нас пригласили зайти и за чаем подробно рассказать о жизни внучки и правнучек. Обитали они в двух крошечных комнатушках, обстановка в которых была более, чем скромная.
Спасибо моей мудрой женушке, что она озаботилась приобрести торт. Он оказался весьма кстати, когда нас стали угощать чаем. Практически не будучи знакомым с Лилей, я не принимал активного участия в разговоре. Осматривая скудную обстановку, поймал себя на мысли, что она больше соответствовала бы монашеской келье. Но затем понял, что это был не аскетизм и не бедность – в доме было только то, что необходимо для жизни и ничего лишнего. Держались старички с достоинством, но одновременно просто, как-то уютно, по-домашнему. Разговор, несмотря на разницу в возрасте, был похож на беседу давних друзей. Именно так я представлял себе домашний очаг.
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. При выходе из двора мы обернулись. В темном проеме двери стояли, приобнявшись, две серебристые фигурки. Именно таким и сохранился в памяти образ настоящих коренных одесситов.
Благодаря литературе, кино и театру и самим жителям «жемчужины у моря», в народе сложился устойчивый стереотип, каким должен быть одессит. Это обязательно оптимист, острослов, который не пасует перед любыми трудностями и чинами, и даже в последний миг перед совершением смертельного подвига, непременно успевает пошутить. И еще – в каждом одессите, неважно, кто он по национальности, имеется кусочек еврея. Так же, как ни один еврей не обидится, если его назовут одесситом. В подтверждение можно привести десятки примеров. Остановлюсь на одном. Марка Бернеса – идола и кумира советских людей от Москвы до самых до окраин, все считали одесситом. По меньшей мере девять из десяти человек уверенно называли его именно так, ведь он сделал суперпопулярными «шаланды, полные кефали» - этот неформальный гимн Одессы. Хотя, на самом деле, родился он на Черниговщине, жил и работал в Харькове и Москве.
Доиграли мы свои роли в спектакле «Не живи зря – живи в Одессе!» быстрее, чем хотелось. Все хорошее, в том числе отпуск и деньги, имеет обыкновение заканчиваться. Конечно, программу минимум мы выполнили. Не стану описывать Привоз, Потемкинскую лестницу, Аркадию, оперный театр, порт, музеи, поскольку это уже сделали корифеи литературы, живописи и эстрады. Соревноваться с ними? Получится школьное изложение «Анны Карениной» в девятом классе.
Разумеется, мы твердо решили посетить Одессу в скором будущем всей семьей. И, разумеется, не воплотили это решение в жизнь. Но с нами осталась память о городе и его обитателях, каждодневно играющих пьесу «Ах, Одесса! Жемчужина у моря!». Играющих ее с азартным оптимизмом, подобно цунами, разрушающим любые попытки заняться созерцанием природы или предаться послеобеденной дреме, тормоша флегматиков и заставляя смеяться меланхоликов. Но в этом ярком водовороте наша память сохранила спокойствие и доброе тепло домашнего очага, и серебристые силуэты двух коренных одесситов. Эта картина придавала спектаклю гармонию и цельность.
В 2014 году светлые воспоминания об Одессе покрылись пеплом от сожженных в Доме профсоюзов нескольких десятков ее жителей. Аутодафе, содеянное уверенной в своей безнаказанности толпой националистов, действовавших нагло, открыто поправших закон и мораль, разрушили волшебный образ Одессы. Заставили вспомнить следующую за «Ах, Одесса! Жемчужина у моря» строку «Ты знала много горя».
За десятилетия служения закону многое довелось повидать: и по службе, и в Афганистане, и в Чеченской республике, и во время массовых беспорядков в Ошской области. У профессионалов, чтобы не сойти с ума (в прямом смысле этого слова), вырабатывается эмоциональная «мозоль». Но и ее «пробивает», когда перед глазами всплывают кадры, где обгорелого до черноты человека, выпрыгнувшего с третьего этажа и сломавшего себе ноги и позвоночник, бессознательно пытающегося отползти от горящего здания, националисты добивают ногами.
Эта ОМЕРЗЯТИНА сейчас бесчинствует в Одессе. Поверить, что одесситы сдались, не могу. Поэтому бесконечно так продолжаться не может. Но чтобы не погас домашний очаг, надо всем, кто клялся в любви к жемчужине у моря, прийти ей на помощь.