Анна знал, что к нему могут доставить галилейского обманщика, обольстителя царствием божьим.
Согласие Пилата, как ему доложил Иосиф, было получено, но кто и когда поймает очередного смутьяна оставалось в тревожной неизвестности.
А этот болван, его зятёк, почти полгода, подумать только - полгода позволяет ему богохульничать и где? В самом храме! Видите ли он полагает, что этот маг, колдун - Мессия! Он, видите, творит чудеса! Оживил какого-то Лазаря!
У него прозрел слепорожденный! Только дитя не смышлёное, да тупой ам-хаарец может поверить в эту галиматью! Но ведь многие верят.
Понять их можно : истомился народ в надежде, сколько сотен лет в ожидании прихода божьего посланца. Они приходили, но не от господа, а от Вельзувела и потому все кончали жизнь на кресте.
Стыдно признаться, но Иуду Галилеянина он сам поначалу было принял как и многие фарисеи и даже частично садукеи за Мессию.
Но когда тот начал грабить и убивать своих собратьев ( слишком нагло и бесстыже разбогатевших и откровенно служащих Риму, приходится признать - в какой-то степени тот был прав) он быстро осознал грозящую ему опасность и воспринял его как личного врага.
Что ждать от этого галилейского то ли пророка, то ли шарлатана, присвоившего себе титул царя-мессии? Сомнений никаких - только бунта.
Допустить такое лично для него, Анны, - самоубийство! Эта скотина Пилат в первую очередь разрушит храм. А кем он будет без храма? Кем станем? А? Ам-хаарец?
Анна взглянул на своё отражение в медном блюде и рассмеялся, но смех прозвучал как блеяние овцы перед забоем, что его неприятно напугало. Он вдруг ощутил себя агнецом перед закланием.
Липкий страшок шевельнулся в душе, но ему ли, Анне, прославленному, известному даже за пределами Палестины первосвященнику бояться чего-то или кого-то, когда ему всё и все подвластны?
Даже Пилат, префект, заискивает перед ним. Боится, ибо сам Тиберий, римский бог, благоволит ему, Анне.
Успокоенный, довольный собою Анна уложил своё тучное тело на диван и щёлкнул пальцами. В комнату бесшумно вошёл пожилой слуга, бывший арамейский пленный, купленный Анной ещё в молодости.
- Налей хелбонского. Закуски не надо.
Слуга исчез и тут же вернулся с чашей . Анна не успел сделать два глотка, как во дворе раздался шум, металлический звон и осветилось окно. Вошёл слуга.
- Равви, к вам привели человека. Сказано - тот, кого вы ждёте.
Анна едва не скатился с дивана. Слуга во время подоспел и помог подняться. Двор был заполнен римскими солдатами с горящими факелами в руках.
Центурион Лонгин, его Анна ни один раз встречал на территории храма, молча подтолкнул к нему длинноволосого худого иудея.
- Согласно приказу префекта доставлен вам лично, - чеканя каждое слово, могучим басом доложил Лонгин.
- Введи в покои, - приказал слуге Анна, поняв Лонгина без переводчика. На пороге перед дверью арестант остановился и каждой ступнёй освободил ноги от сандалий.
Анна воспринял это привычное для каждого иудея снятие обуви перед тем как войти в дом, как знак проявления этим ничтожным ам-хаарецом почтения и страха перед величием первосвященника.
Он обошёл вокруг арестованного, чтобы убедиться, что руки его за спиной действительно связаны.
- Достоин ли ты омовения ног моим слугой, мы сейчас выясним, - многозначительно ухмыльнулся Анна. - Скажи мне, на чём основаны твои притязания на царский титул?
Насколько мне известно - ты не из рода Давида и родился не Вифлееме. Какой же ты тогда царь! Ты лжецарь!
Ты смущаешь народ своими речами, сбиваешь с божественного пути. Ты зовёшь к бунту! Разве ты не понимаешь сколько прольётся напрасно крови?
Но я тебе, - он хотел ткнуть пальцем в грудь арестанта, но побрезговал, завидев тёмное пятно на его кетонефе, - не позволю пролить ни капли!
У тебя два пути : сию минуту покинуть Иерусалим и забыть о своих проповедях или утром в храме покаяться всенародно, отказавшись от титула царя-мессии. Другого пути нет. Выбирай!
Арестант молчал. Он смотрел под ноги и, казалось, что ничего не слышал или ничего не понял. Анна, в нетерпении теребя пальцы, ждал ответа. Молчание затянулось. Вдруг арестант глубоко вздохнул и, вскинув голову, взглянул в глаза Анны.
- Есть и третий путь, вы тоже знаете, - явно соболезнуя забывчивости Анны, с открытой усмешкой произнёс арестант. Анне стало не по себе. Ему внезапно стало жаль стоящего перед ним молодого человека.
Ну почему господь закрывает глаза на страдания одного из своих сыновей, принадлежащих к избранному им самим народу? Ему бы жить да жить. Но он сам выбрал себе путь.
Он, конечно, понимает кем он арестован и что его ждёт. Если он сам отказался от его, Анны, предложений продлить ему жизнь, то его вины в гибели несостоявшегося царя нет.
Пусть теперь Иосиф, любимый зятёк, сам решает, как ему спасать своего подопечного Мессию.