Всё чаще он замечал, что проповеди - притчи в Храме большинство слушателей или не понимают, или не хотят понимать и за пределами Храма требуют лишь исцелений и знамений.
Отказаться от притч уже невозможно. Слишком много заложено в них сокровенных мыслей, надежд и боли от сознания слепоты и глухоты храмовой власти, зацикленной на националистической идее освобождения от Рима.
Этой идеей они сбивают свой народ с уготованного Господом пути стать светочем для всего мира и только приведут к гибели и Храм, и Израиль.
Неужто храмовая знать не сознаёт, что Сатана обосновался не только в Риме, но уже и в Иерусалиме, в самом Храме, и угрожает Израилю исполнить божий промысел - светить миру с холма Сиона.
Они не понимают, что сегодня подлинный враг Израиля один- не Рим, а сам Сатана и пока каждый израильтянин не разорвёт сатанинские путы в своём сердце и не обратит его к Господу, Израилю Рим не победить.
Смириться с тем, что тебя не понимают или не хотят понять, уже не хватает сил и с каждым днём доставляет невыносимую душевную боль.
Её усиливают общинные братья, не всегда понимающие смысл притч. Как никогда ощущаешь себя одиноким, никому не нужным в этом перенаселённом бездушном городе.
Всё чаще охватывает желание покинуть его и уйти подальше в горы, в пустыню, но только с друзьями.
Оставаться в одиночестве стало не то чтобы в немоготу, но опасно для самого себя. Мысль о неминуемой смерти в ближайшее время, принимаемое уже как необходимый божественный акт, вызывала одновременно и горделивую радость быть избранным самим Господом, и ужас от предстоящих мук и боли, что ждут на кресте.
Он понимал, что будет распят. У римлян для таких как он другой смерти нет.
Ожидание мучительной позорной смерти уже стало невыносимо.
- Ты опять пугаешь меня, Ешу. Что ты выдумал? В светлый праздник у тебя такие мысли?! Что с тобой? Что? - Иуда, вцепился в плечи Ешу, прижав его к стене.
- Тише, не кричи так громко. Никто больше не должен знать. Только ты. - Ешу ласково, но властно отвёл руки Иуды._- Идём в сад.
Уже вечерело. Над вершинами дальних гор уходящее на ночлег солнце раскалило до красна небо. А здесь в оливковом саду сквозь тенёты ветвей проглядывали начинающая темнеть синева и первая робкая звезда.
Тишина и умиротворение вечностью, шедшие от звезды, неба и гор, застывших в полёте к облакам, вызвало в душе Иуды яростный протест против скоротечности человеческой жизни.
- Жизнь и без того коротка, а ты собираешься укоротить её! Зачем!? Почему ты хочешь именно сейчас.? В праздник? С чего бы? - Негодующие нотки в голосе Иуды плохо скрывали его недоумение и страх.
- Я не хочу умирать, Иуда. Но я должен. Такова воля моего отца. То, что мне предначертано им, я должен выполнить.
Обо мне сказано в Писаниях и пророками. Я обязан принять все грехи народа на себя и пострадать. Ибо только через страдание может придти к нам Царство божье.
- Через страдание, говоришь!? С каких пор ты переметнулся на сторону непротивленцев, этих жалких отщепенцев ?
Иуда встречался с такими. К сожалению, их было не так уже мало.
Их горести непротивления страданиям в вавилонском плену были награждены разрешением вернуться на родину, на обетованную землю и они поверили, что бог поможет в дальнейшем очистить землю от киттий, если они продолжат свой образ жизни в непротивлении злу в ожидании лучших времён, что наступят возможно или в конце дней, или когда вмешается Мессия.
Они продолжают страдать до сих пор. И Ешу!? Царь-Мессия!? И вместе с ними?!
- Ты забыл кто ты? Я тебе напомню: ты Царь! Ты Мессия! Народ ждёт от тебя только сигнала к действию.
- Я совершил величайшую глупость, Иуда : возомнил себя царём. И преступление моё, мой грех перед Господом в том, что поверил - я царь.
- Скорбная печаль проявилась и в его голосе, и в опущенной голове, и в немощно висящих руках. - А царь, Иуда, это не должность, а божественная ответственность перед всем народом.
И я вижу её сейчас только в одном - уберечь народ от кровопролития. Сегодня Рим нам не победить. Ты разве забыл на чём закончили свою жизнь все прежние Мессии и все, кто примкнул к ним? Я - Мессия и я знаю, что ждёт от меня наш народ.
Я не хочу очередного кровопролития. Но если всенародно начну призывать их к смирению, они закидают меня камнями и будут правы. Такого позора я не хочу.
- Тогда давай покинем Иерусалим, - с радостью предложил Иуда.
- Ты предлагаешь мне позорно сбежать? Затаиться где-то? До конца жизни сгорать от стыда за свою трусость? - Гримаса отвращения исказило его лицо.
Он даже побледнел от возмущения. Иуда потерянно молчал. Жгучий стыд за своё дельное, как ему показалось, предложение спасения Ешу, жёг ему лицо.
- Нет, дорогой мой, такой бесславный конец не для меня. Иерусалим, побивающий своих пророков, для меня тоже станет смертным одром.
Я приму от киттий страдания за других. Казнённый врагом в глазах народа выглядит героем. Пойми меня, Иуда, я же не могу пойти и самолично сдаться киттиям. Это тоже позор.
Только ты можешь спасти меня от позора. Да-да, только ты. Я уверен, ты сможешь. Сможешь! - уверял Ешу перепуганного Иуду. Тот пятился от него и в ужасе отмахивался обеими руками.
- Брат мой, успокойся! Ну?..Не бойся, тебе всего лишь надо пойти в Храм и сказать им, где меня найти, когда я останусь ночевать в Гефсимановском саду. И всё. Как они решат, это касается только меня.
Ешу подошёл к Иуде, протянул к нему руки для объятия, а тот , отскочив назад, едва слышно прошептал : - Ты заставляешь меня предать тебя? - Его губы беззвучно задёргались, жалкая, однобокая, растерянная улыбка искривила лицо. Он выкрикнул с болью : - Ты сошёл с ума!
- Нет, брат мой, я в полном здравии. Я не предать меня прошу, а исполнить со мною вместе миссию, что поручил мне Господь, отец мой. Не выполнить её - для меня предать Господа. Это исключено. Я знаю, что ты сейчас испытываешь.
Страх перед тем мучением, что будет владеть тобой всю оставшуюся жизнь. Выдать брата на поругание киттиям - это ужаснее распятия. Но ты выдержишь. Твой дух крепок и вера твоя в меня ещё крепче. Я облегчу твою муку. Верь мне. Я умру, но в третий день воскресну. Всего три дня разлуки, потерпи, и мы снова будем вместе.