Эркин, сжав кулаки, сидел, опустив голову, его красивое лицо посуровело. Девушки, застыв, смотрели на него, потом переглянулись.
- Эркин, ну что Вы, война закончилась, мир наступил, теперь всё будет хорошо, - осторожно тронув парня за плечо, тихо сказала Нигора.
В аудиторию вошёл педагог и все с шумом поднялись, начались занятия, не оставив времени для разговоров и воспоминаний. После последней пары, Карина ждала, что Эркин пригласит её в столовую или предложит проводить её, она даже замешкалась у выхода из аудитории. Нигора вышла и побежала вниз, думая, что Карина идёт следом за ней. Только Эркин что-то увлечённо рассказывал Зайнаб и они просто прошли мимо Карины, кажется и не обратив на неё внимания. Карина с досадой прикусила губу, когда к ней подошёл Слава.
- А ты чего ждёшь? Все уже ушли, - сказал парень, остановившись.
- Уже ухожу, отстань! - довольно грубо бросила она Славе и выбежав в коридор, побежала вниз, где в огромном фойе с колоннами, её ждала Нигора.
- Ты чего так долго? - спросила она.
- Пошли! - ответила Карина, уходя вдоль учебного корпуса в сторону ворот.
- Может в столовую зайдём? Всё-таки не дорого и сытно, - сказала Нигора, догоняя её.
- Я не хочу есть, лучше дома приготовим что-нибудь вкусненькое. По дороге хлеб нужно купить, если найдём, - сказала Карина.
- Если закончился хлеб, дома сухари есть. Мама просила сварить бульон, - ответила Нигора.
Эркин с Зайнаб сели на трамвай, на них были устремлены любопытные взгляды и Зайнаб отошла от Эркина в сторону, понимая, что неприлично девушке находиться рядом с парнем. Эркин понял её, но вышел вместе с ней на Кукче. Там они попрощались и Эркин пошёл в сторону больницы, по дороге решив купить самсу с картошкой, которую выносили местные жители к больнице, там её быстро раскупали. Недорого и довольно вкусно, со слоенным тестом. Лепёшки продавали очень редко, по случаю, если доставали мешок муки, что было довольно непросто. Эркин поднялся в палату к матери, Мехри опа сидела за столом с тремя соседками по палате. Поздоровавшись, Эркин подошёл к матери.
- Как Вы, ойижон? Вам лучше? Вроде и лицо порозовело, вчера бледным было, - глядя на мать, сказал Эркин.
- Ты мой доктор дорогой! Я в порядке, мне совсем хорошо и я хотела отпроситься, но доктор сказала, что не отпускает меня, только под расписку. Она каждый день слушает моё сердце, но я себя хорошо чувствую, - сказала Мехри опа.
- Если врач говорит лежать, Вы должны лежать, ойижон. Дома всё хорошо, можете о нас не волноваться, Гули готовит еду, мы... в общем, всё у нас хорошо, только по Вам скучаем, Вас нет и дом пустой, - присев рядом с матерью, сказал Эркин.
- Отец твой недавно приходил, вот... принёс нас ханум с картошкой и обжаркой из помидоров, вкусно очень. На базаре многие сейчас дома готовят и выносят на продажу, особенно продавцам и ремесленникам, - ответила Мехри опа, улыбаясь и радуясь словам сына.
Мехри опа с гордостью рассказывала женщинам о своём сыне. Кажется, она рассказала об Эркине всё, с самого его рождения и ей самой это нравилось.
- А я Вам самсы принёс, тоже с картошкой, возле больницы продают, попробуйте, - оглядев женщин, сказал Эркин, положив бумажный пакет на стол.
- Сам то ты ел? Давай, поешь с нами, сынок, - предложила Мехри опа.
- Я сыт, в институте поел, в столовой. Я пойду, а Вы отдыхайте, завтра ещё зайду, - ответил Эркин, поднимаясь со стула и отходя от стола.
Мехри опа поднялась и взяв из пакета две самсы, вышла с сыном в коридор.
- Прошу тебя, поешь это, знаю, ты не ел в столовой, если откажешься, я тоже не стану есть, - сказала Мехри опа, уходя за сыном к лестничной площадке.
Эркин был удивлён, откуда мама могла это знать.
- Я сейчас куплю себе и обязательно поем, обещаю Вам, - ответил Эркин, отклоняя руку матери.
- Хорошо, сынок, я верю тебе. Поезжай домой, не оставляй Гули одну, она ещё совсем юная, - сказала Мехри опа.
Поцеловав мать в щёку, Эркин побежал по ступеням вниз. Ему и правда очень хотелось есть, но когда он вышел за ворота больницы, женщина, что продавала самсу, уже ушла. Улыбнувшись, Эркин перешёл дорогу и встал на остановке, дожидаясь трамвая. А когда он приехал домой, время было около шести вечера. К его удивлению, отец был уже дома и Гули тоже.
- Ассалому аляйкум, адажон, - поздоровался Эркин, присаживаясь к арыку и моя руки.
- Ва аляйкум ассалом, сынок. Что-то ты сегодня поздно, или же к матери заходил? - спросил Шакир акя, развалившись на топчане, подмяв под себя подушку.
- Да, от неё еду, - вытирая руки и присаживаясь напротив отца, ответил Эркин.
- Я тоже днём заходил, домой просится, говорит, хорошо себя чувствует, - сказал Шакир акя.
- Да, мне мама тоже так сказала, но с сердцем лучше не шутить, отец. Вовремя полученное лечение - гарантия здоровья, - ответил Эркин.
Шакир акя улыбнулся, с любовью глядя на сына.
- Гули? Дочка, давай быстрее, неси машхурду, брат верно проголодался, - обернувшись в сторону навеса, громко сказал Шакир акя.
- Я сейчас, папа! Только базилик порежу, - ответила Гули, ловко нарезая на доске листья райхона.
На дастархане, на хантахте, стояла банка кислого молока и тарелка с сухарями, вскоре, Гули принесла отцу суп и тарелку с мелко нарезанным райхоном. Потом быстро ушла под навес и тут же вернулась с двумя косушами машхурды, для себя и брата.
- Что же ты себе так мало налила, дочка? - положив себе в косушку ложку кислого молока и немного базилика, спросил Шакир акя.
- Мне хватит, папа, я не очень хочу есть, - ответила Гули.
У девушки и аппетита не было, она постоянно думала о том, что произошло, мысли о Мумине не давали ей покоя.
- Так нельзя, дочка, вон какая ты худая, есть надо. Как в войну было непросто, но и тогда голодными не оставвлись. Сейчас продукты прибавились, ассортимент увеличился, скоро ещё лучше станет, - говорил Шакир акя, бросая в суп сухари и с аппетитом отправляя в рот ложку.
Их разговор прервал голос Батыра.
- Ассалому аляйкум, соседи! А мы вот решили вас проведать, - сказал он, подходя к топчану вместе с Зухрой.
Она держала в руках ляган, который быстро поставила на хантахту.
- Ааа... Батыржон! Зухра, проходите, присаживайтесь. Хорошо, что зашли, - пододвигаясь и уступая место Батыру рядом с собой, ответил Шакир акя.
- Зухра голубцы приготовила, Мумин уехал в Фергану, а мы вот решили к вам зайти, - сказал Батыр, присев рядом с ним.
- А Гули мошхурду приготовила, без мяса, правда, но мош и без мяса калорийный и вкусный. Зухра, присаживайся, в ногах правды нет, - сказал Шакир акя.
- Как Мехри опа себя чувствует? Она ещё в больнице? - присев рядом с Гули, спросила Зухра.
- Тебе спасибо, что доктора вовремя вызвала. Был у неё днём, ей намного лучше, привет вам передавала, - ответил Шакир акя.
Гули, спустившись с топчана, принесла две косушки машхурды и поставила перед соседями, затем, извинившись, ушла в дом. Зухра с каким-то сожалением проводила девушку взглядом и тяжело вздохнула.
- И где были мои глаза... - подумала она, словно только что увидела Гули и оценила её и скромность и девичью красоту.
Дети Шакир акя и Мехри опа и правда, отличались от других детей в махалле. И ростом были выше, и внешне красивее. Чернобровая, кареглазая Гули, была тихой и скромной, некоторые женщины уже говорили Мехри опа, что девушка скоро станет невестой и очень красивой.
- Спасибо. Может и сама схожу завтра к сестре, а доктора я вызвала... испугалась очень, она ведь без сознания лежала, когда я вчера рано утром зашла к вам, Шакир акя. И себя виню, из-за чужой девушки столько шума зря подняли, не стоит она того. Я не должна была винить Эркина, он мужчина, это она... - довольно резко говорила Зухра.
- Замолчи, жена! Я что тебе говорил? Тема закрыта и я не позволю, чтобы мы из-за таких глупостей ссорились с соседями, которые нам стали ближе родных. Шакир акя мне, словно брат, Мехри опа, сестра. Лучше завтра приготовь что-нибудь для Мехри опа и сходи к ней в больницу, проведай нашу сестру, - строго взглянув на жену, сказал Батыр.
- Хорошо, завтра непременно схожу, - ответила Зухра, опустив голову и вспомнив, что получила от мужа крепкую оплеуху.
Да и вчера, услышав, что Мехри опа стало плохо и её увезли в больницу, он, разозлившись и обвиняя в этом её, не преминул ударить её несколько раз. Ведь в те годы, в больницу люди не ложились, даже с тяжёлым недугом, люди переносили болезни на ногах, людям было не до больниц, война была, а теперь война закончилась, но проблем меньше не стало. Работы прибавилось, люди хотели жить лучше и сытнее. Батыр и раньше нет-нет поднимал руку на жену, за её длинный и острый язык, но всегда говорил, что горбатого только могила исправит. Ещё добавлял:
- Помяни моё слово, однажды, твой язык доведёт до беды!
Вот Мехри опа, которую Батыр всегда ставил в пример жене, никогда мужу не перечила, она вообще была другая, более добрая, более мягкая и мудрая.
На следующий день, Зухра приготовила хасып (типа колбасы, баранью кишку наполняют селезёнкой, лёгкими и рисом, добавляя специи и варят в воде, завязав оба конца кишок), это и дёшево, и вкусно, она поехала в больницу, с вечера спросив у Эркина, где лежит его мать. Мехри опа не ждала Зухру, но увидев её, очень обрадовалась и крепко, по-родственному обняла её.
- Не стоило тебе беспокоиться, Зухра. Но я очень рада тебя видеть, ведь и поблагодарить тебя не успела. Мне сказали, это ты позвала нашего доктора, Зинаиду Семёновну, спасибо тебе, Зухра, - усадив женщину за стол и наливая ей в пиалку ещё горячий чай, сказала Мехри опа.
- Что Вы, Мехри опа, что Вы... я беспокоилась за Вас. Тут я Вам хасып принесла, сама залила и сварила, не с базара. Поешьте, пока горячее, - открывая чашку, завернутую в полотенце, ответила Зухра.
Немного посидев возле своей соседки, Зухра поднялась и попрощавшись, ушла. Чувствовала ли она свою вину за то, что Мехри опа сейчас находится в больнице... скорее всего нет, подумав, что за это она уже получила от мужа. Обида и досада оставалась в душе Зухры, да, она пришла в больницу, но видеть соседку не очень и хотела, да и рада не была. Понятно, Гули ей в невестки Мехри опа не отдаст, это ещё больше злило Зухру, ведь она считала, что её сын самый лучший и приняла отказ, как личное оскорбление. Видимо, каждый понимает и принимает произошедшее по-своему, именно по своему характеру, как чувствует ситуацию.
Шло время, через десять дней, Мехри опа выписали из больницы и вернулась домой. Занятия продолжались, Эркин подружился с ребятами, вызывая к себе особое уважение. К седьмому ноября, в годовщину празднования Великого Октября, студенты решили организовать вечер, после того, как пройдёт парад на Красной площади. Эркин должен был встретиться с одногруппниками на Красной площади, вернее, в самом начале площади, чтобы не затеряться.
Он надел мундир, с орденами и медалями, гуталином начистил до блеска сапоги и надел фуражку. Мехри опа с гордостью провожала сына. Эркин хотел было позвать и Мумина, отношения с которым стали более холодными, да и времени для общения не оставалось, но Мумин выехал в Фергану. Он выучился на машиниста и самостоятельно вёл поезд, правда, рядом с ним был помощник, изначально его сопровождал старший машинист, пока Мумин сам стал справляться с управлением.
Редкими вечерами, в свободное от работы время, Мумин заходил к Эркину, странно, но и темы для разговоров часто не находились. Так, Мумин стал заходить к другу всё реже, да и у Эркина не было особого желания ходить к Мумину домой. Как-то само собой, калитка в дувале открывалась всё реже и реже, но забивать её не спешили, всё-таки взрослые нет-нет, но общались.
Жениться Мумин не спешил, хотя Зухра и предлагала сыну, говоря то об одной девушки по соседству, то о другой. Эркин, сев на трамвай, поехал до Урды, народу в этот день, было очень много. Шары и флаги, море цветов и лозунгов украшали Красную площадь. Эркин увидел Рустама, рядом с ним стояли Слава, Карина, Нигора, Вера и Зайнаб. А когда Карина, первая увидевшая Эркина, застыв, уставилась на него, ребята тут же обернулись и тоже взглянули на своего однокурсника. В мундире, с орденами и медалями, Эркин был другим, не таким, как обычно на занятиях. Многие были в мундирах, с орденами и медалями, но ребята смотрели на Эркина, словно видели его впервые. Смущаясь, он подошёл ближе.
- Здравствуйте, ребята! С праздником Вас всех! Ну что, скоро парад, пошли? - сказал Эркин, когда кто-то из ребят присвистнул.
- Ничего себе! Ну ты Курбанов даёшь! Теперь понятно, почему за тебя впряглись Хамид Закирович и Дилором Икрамовна. Что же ты скрывал свои заслуги перед Родиной? И какие заслуги! - воскликнул Рустам, внимательно рассматривая ордена и медали на груди Эркина.
- Не понимаю, о чём ты... что значит скрывал? Я что, должен на каждом углу кричать и показывать их? Оглянись вокруг! Ты видишь, сколько тут людей с орденами ходят? Это был долг перед Родиной и мы его с честью выполнили! Не я, понимаешь? Мы все! Они, они и они! Все! А... Хамид Закирович и Дилором Икрамовна, как ты говоришь, впряглись за меня не потому, что у меня ордена на груди, они мне экзамен устроили и я с честью ответил на все их вопросы, понял? - воскликнул Эркин, кивая на людей вокруг себя.
- Да успокойся ты! Ну прости! Просто не ожидал я... правда, ты герой... пошли, ребята! - ответил Рустам.
После парада были народные гуляния, впервые за четыре года, люди радовались, смеялись и пели. Вчером все поехали в ТашМИ, где прямо в фойе, своими силами, студенты накрыли столы. Так, ничего особенного, печенье, простенькие конфеты и лимонад. Но торжественно говорили высокопарные слова, вспоминали тех, кто погиб и не вернулся, минутой молчания почтили их память. У всех были серьёзные лица, когда говорили, какой ценой мы, единым народом, добились победы. Потом включили патефон, пела Клавдия Шульженко. Наверное и танцевать не умели, но хотелось и многие пары просто переминались с ноги на ногу. Эркин пригласил Зайнаб, девушка едва не заплакала, когда Эркин неуклюже, осторожно положил руку на её талию, а она, сжавшись, положила руки на его грудь.
Карину Эркин не приглашал, но многие девушки, сами танцевали, в паре друг с другом, ведь парней было мало, но это не мешало всем веселиться. Вдруг Карина прошла через зал и сама подошла к Эркину, когда объявили белый танец.
- Можно тебя пригласить на танец? - покраснев и дрожа, спросила она.
Эркин очень удивился, он был уверен, что Карина и он сам, всё поняли и просто расстались, так и не начав отношения. Но отказать ей, он не мог, она была его однокурсницей.
- Я не очень умею танцевать... могу и на ногу наступить, - стараясь шутить, чтобы разрядить напряжение, сказал Эркин.
- Я переживу, - улыбнувшись, ответила Карина.
Зайнаб, застыв, осталась стоять у колонны, ей вдруг стало не по себе, словно её бросили посередине танца и все смотрят на неё осуждающе. Она медленно вышла из фойе во двор, было темно, свет фонарей косыми лучами освещал парадный вход в фойе. Зайнаб не могла удержать слёз, она прошла к фонтану, который давно не включали и села на скамью. Эркин повёл Карину в танце, но о чём говорить с ней, он не знал.
- Всё спросить хотела, как поживают Мехри опа и Шакир акя? Гули как? - сама спросила Карина, нарушив гнетущее молчание.
- У нас всё хорошо. Ты бы зашла как-нибудь, мама иногда спрашивает о тебе, - ответил Эркин, чувствуя аромат духов, исходящий от Карины.
- Привет им от меня передавай, скучаю я по ним... и по Зухре опа и Батыр акя тоже, - вздыхая, сказала Карина.
Танец закончился и Эркин провёл Карину к столу. Оглядевшись, он не увидел Зайнаб. Не понимая, где она может быть, он прошёл за колонны. Ему и в голову не пришло, что девушка вышла из фойе во двор. Было довольно-таки поздно, не найдя Зайнаб, Эркин направился к выходу. Карина наблюдала за ним, сознавая, что ревнует его и кажется, любит.