В каждом полку всегда был так называемый офицер Особого отдела. У него свои задачи. Какие? Все догадывались. Никто не знал. В просторечии его называли просто – контрик. Главная его задача, как мы считали, – ведение контрразведывательной работы. Такой контрик был и у нас, в 97-м отдельном учебном танковом полку.
Альтенграбов, Германия, 1977-й год.
Никто не хотел иметь с контриком каких-либо дел, потому что это было чревато неприятностями. Он незаметно и тихо передвигался по полку, заходил в казармы, в боксы с техникой, задавал свои вопросы солдатам и офицерам. Вынюхивал. Искал предателей среди нас.
Такая работа. Раз в месяц он отправлял наверх свое донесение. О состоянии дел в полку – по своей линии. Не надо путать донесение с доносом. Доносы он, наверное, сочинял тоже.
В полку ничего не делается просто так. Всё делается по плану, по расписанию и по приказу.
Выезд на охоту – серьезное мероприятие, сопряженное с определенными рисками. Если что-то случится, командир полка и все виновные будут нести серьезную ответственность. Тем более, что мероприятие это проводится в выходные дни, когда существуют свирепые запреты на всякую подобную деятельность.
В выходные дни запрещены стрельбы, вождение, запрещена эксплуатация боевой техники. Выезды автотранспорта, за исключением машин, обеспечивающих жизнедеятельность полка, за пределы гарнизона также категорически запрещены.
Поэтому каждый выезд на охоту осуществлялся только на основании отдельного письменного приказа по полку. Чтобы не ходить и не упрашивать машинисток и делопроизводителей строевой части, приказы такие, точнее, проекты приказов, я, председатель полкового охотколлектива, составлял сам и печатал их дома. Для этого пришлось купить печатную машинку. Немецкая машинка «Эрика», очень хорошая, она и сейчас со мной, выручала меня в этих ситуациях.
Своей первой нелицеприятной встрече с контриком я обязан как раз этой машинке. Командир роты, капитан Семёнов, вернувшись с совещания у командира батальона, сообщил, что меня вызывает офицер Особого отдела.
Прихожу в кабинет контрика. Наглый, высокомерный, туповатый капитан (а какой он ещё должен был быть?) встретил меня соответствующим образом:
-Лейтенант, ты что себе позволяешь? Кто тебе разрешил печатать на незарегистрированой машинке полковые приказы? Машинку – ко мне в кабинет! Немедленно!!!
-Машинку не отдам,- отвечаю я,- это моя машинка. Хотите регистрировать – регистрируйте, не хотите – не регистрируйте. Это Ваша работа, а не моя.
Капитан ошалел от такого ответа. Он привык к тому, что все перед ним должны униженно и заискивающе засматривать в глаза и безропотно выполнять его требования, даже незаконные.
Отец меня учил:
-Никого никогда не бойся. Делай свою работу честно, а там будь что будет. Если придется вступить в драку – никаких колебаний, чем бы она ни закончилась.
-Принесёте мне завтра лист, на котором должны быть пропечатаны все символы, имеющиеся на машинке. Для регистрации,- сбавил тон контрик, переходя «на вы». Машинку тоже с собой, для сверки. Конфисковывать ее не собираюсь.
-Посмотрел Ваше личное дело, зацепок пока, вроде нет,- сказал мне назавтра контрик, когда я пришел регистрировать машинку. Он умышленно сделал акцент на слове «пока», просверливая меня при этом своими оловянными глазами.
Прошло некоторое время. Я опять в кабинете командира полка, представляю проект приказа на выезд. Командир полка, подполковник Орловский, считал, что выезды на охоту являются мероприятиями нужными и полезными с многих точек зрения. Кроме прочего, они носят и воспитательный характер.
-Так,- говорил он,- посмотрим, посмотрим, кто у нас собрался поохотиться.
В проекте приказа пронумерованный список охотников, командир полка водит ручкой по каждой фамилии.
-Этому не хрен тут делать,- вычеркивает он одного из участников,- плохо службу нёс на прошлой неделе, пусть сидит дома, с женой.
Проредив таким образом список, и заверив каждое исправление своей подписью, он неожиданно сказал:
-Поедет с вами в этот раз один пиз…юк. Глядеть за вами. А вы там тоже глядите в оба, чтобы он не прицепился к чему-нибудь. С немцами не обсуждайте посторонние вопросы.
После этого он дописал в конце списка фамилию контрика.
Контрик, кабинетная крыса, оделся на охоту как полное фуфло. У него нормальной охотничьей экипировки, естественно, никогда не было. Где-то раздобыл ружьё, незарегистрированное. Охотничьего билета у него, разумеется, тоже не было.
Ладно. Не стал пока заедаться с ним, хотя сразу же надо было его выгнать с охоты. Но, раз сказал командир полка, надо, значит надо.
Все стоят в двухшереножном строю. Инструктирую охотников, главное внимание – мерам безопасности. Коллективная охота требует особо высокой дисциплины. Все это знают, но напомнить я обязан. Все знают, кроме одного, он ходит сзади строя, хрустит снегом, мешает говорить.
-Товарищ капитан, встаньте в строй,- делаю я замечание.
В строю стоят подполковники, майоры, младшие офицеры, прапорщики. Командует лейтенант. Письменный приказ по полку, подписанный подполковником Орловским, возлагает на меня полную ответственность за происходящее и наделяет соответствующими полномочиями. Все всё понимают, все подчеркнуто дисциплинированы, беспрекословно выполняют указания старшего, которым назначен я. Все люди военные, порядок знают. Все, кроме одного, особенного.
После первого же загона приходится принимать меры:
-Товарищ капитан, сдать оружие. Сами пойдёте в загон. Без ружья.
В охотколлективе существовали неписанные правила, придуманные не мной, они передавались из поколения в поколение, еще с сороковых годов, когда был создан коллектив, тщательно соблюдались и оберегались охотниками. Все знали эти правила, и если кто-то попадался с нарушениями, воспринимал полагающееся за это взыскание с пониманием и юмором.
Самыми грубыми нарушениями на коллективной охоте считались два: стрельба в запрещенный сектор и самовольный уход с номера. За такие нарушения полагались самые строгие меры – изъятие оружия и перевод из номерного охотника в загонщики.
Непременным дополнением к взысканию, а это вызывало у товарищей провинившегося особую радость, была его обязанность приобрести литр хорошей водки. Эта водка, как правило, «Луникофф», собственноручно разливалась виновником по рюмкам, когда поле окончания охоты все собирались в каком-нибудь гаштете.
Все эти правила знали, кроме одного, который по иронии судьбы как раз считался самым осведомленным во всём, что происходит в полку.
После той охоты контрик затаил на меня лютую злобу. И нашел способ отомстить. Это отдельная история.
Умел я наживать врагов, но не жалею о том, что не поступился принципами.
1998