Почта работала до восьми. Так было написано на двери, но две наяды пенсионного возраста за высоким барьером никуда не торопились. Одна дремала на выдаче писем (за ними все равно никого не было), вторая что-то делала руками, периодически грохая тяжеловооруженным штемпелем по невидимым конвертам.
Единственная посетительница, седенькая бабуля с кудельками под тряпичной кепкой, раскладывала на прилавке гибкие конверты для писем — пластиковые, с черным нутром и нанесенной уже на стадии производства разграфкой. Заказные письма.
— Ценные с описью здесь? — громко спросила новая девушка, звякнув подвешенным колокольчиком на входе.
— Здесь, — сонно ответила выдающая письма наяда, втайне радуясь, что не к ней. — В то окно.
— А к вам можно? А то осталось пятнадцать минут, а мне сегодня надо, это отчетность…
— Нельзя. Я только выдаю.
Девушка сжала губы и встала за спиной бабули.
— Скажите, это уведомления? — кудельковый затылок приподнялся на цыпочках к лицу за прилавком. — Их с какой стороны заполнять? С одной только или с обеих?
— С этой пишете — кому, с той — куда уведомление доставить.
В голосе наяды была гладь старинного пруда и тысяча черепах тортилл.
— Давайте, пока она пишет, вы меня отправите? — сунулась к ней девушка.
— Нет, — осадила ее обладательница тяжелого штемпеля. — Я ее уже начала оформлять.
Бабуля, подслеповато щуря глаза, медленно водила прикованной, как Прометей, ручкой по уведомлениям. Девушка отвернулась, постукивая каблуком в плиточный пол. В ее руке был подписанный конверт и готовая опись, но если Харону этого было бы достаточно, то наяды остались равнодушны.
Прошло несколько минут.
— Посмотрите, я правильно заполнила? — кудельки торжественно поднесли уведомление к окну.
— Правильно.
— И второе заполнять так же?
— Да, так же.
Прометеева ручка потянулась ко второй бумажке, дверь тем временем снова звякнула.
— Кто последний? — спросил мужчина с костылем. — Отправлять?
— Я, — девушка поискала глазами скамейку и убедилась, что там вполне можно сесть, значит, требовать пропустить его вперед инвалид не будет. — За мной будете.
Мужчина оценил крашеные фиолетовым кудри у окна, сник, проковылял к скамейке, сел. В отделении снова стало тихо. Второе уведомление бабушка писала старательным разборчивым почерком, по ее виду всем было ясно, что если ее отвлечь, она собьется, возьмет новое и начнет заполнять заново. Часы громко щелкнули стрелкой, неумолимо ползущей к закрытию. В отделение проскользнул парень со стопкой писем, мужчина с палкой поспешно и беззвучно поднял руку, новичок покорно протрусил к сиденью рядом.
Через пять минут бабушка аккуратно разложила уведомления на конверты, проверила еще раз адреса, и придвинула их к отверстию в стекле. Невидимые руки втянули продукт ее жизнедеятельности, стало тихо.
— Вам уведомления обычные или ускоренные? — вдруг вынырнула на поверхность штемпельная наяда.
Очередь напряглась.
— Обычные, — ответила бабушка.
Очередь расслабилась. Зря, потому что через секунду бабушка спохватилась:
— А сколько идут эти обычные уведомления?
— Десять дней.
— Ой, долго.
— Ну хорошо, семь дней, — сжалилась наяда, повелевающая еще и временем. — Может и раньше придут.
— А ускоренные сколько?
— Три дня. Или два.
— Мне, наверное, лучше ускоренные.
— Вам тогда уведомления надо переписывать.
— Бля, — отчетливо сказал мужчина с палкой.
Девушка ничего не сказала, потому что губы у нее начали дергаться.
— Ладно, пусть будут обычные, — неожиданно проявила гуманизм к очереди кудельковая старушка, гуманизм был поддельным, потому что она следом спросила: — А конверты у вас есть?
— Вам какие? — снова подняла голову штемпельная наяда.
— Такие, уже готовые, чтобы писать не надо было. По России.
В отверстие над прилавком через вечность появился веер конвертов.
— Выбирайте.
Бабушка внимательно рассматривала конверты, когда она спросила, кто изображен на конверте, парень с письмами психанул и вышел. Мужчина с палкой остался сидеть. Девушка достала пластиковую карту и лупила ею себе по ладони.
— Вот этих давайте, — наконец определилась бабуля.
— Сколько?
— Три штуки.
Наяда всосала всю палитру почтовых конвертов назад в окно. Зажужжала какая-то программа на древнем компьютере, грохнул штемпель.
— Двести три рубля за письма, и три конверта по тридцать три, это девяносто девять, триста два рубля всего, — огласила приговор бабкиному кошельку штемпельная богиня. — У вас что, карта?
— Наличные, — ответила бабуля, вытаскивая видавший виды, но тугой кошелек. — Только я плохо вижу в этих очках, я вам высыплю сюда, отсчитайте сами, сколько нужно. Сейчас…
На прилавок начали выскакивать железные деньги, одна из них укатилась за прилавок и сгинула где-то в штемпельной преисподней. Наяда вздохнула, отложила оборудование и слезла со стула сразу на пол — искать. Девушка беззвучно взвыла, мужчина с палкой стиснул рукоять так, словно это было чье-то горло. Монету-беглеца через минуту нашли, вернули на прилавок, и подсчет продолжился, потому что обладательница кудельков хотела непременно дать без сдачи. Но все проходит и это пройдет — оплата завершилась.
— Вам одним чеком? — спросила оконная жрица. — За оба письма? Или за каждое отдельный чек?
— А как лучше?
— Нам все равно, чеки ваши. У вас один отправитель или разные?
Бабуля задумалась.
— У меня два, — объяснила она свою задумчивость штемпельной наяде. — Лучше двумя чеками тогда.
Мужчина перехватил палку, словно собрался ею убивать, девушка грызла угол пластиковой карты, лишь бы продолжать молчать.
— Хотя нет, ладно, пусть будет один, — определилась бабуля. — Не надо два.
— Ваш чек, — штемпельная фея положила бумажку на прилавок.
— А вы мне конверты посчитали?
— Да, я же сказала, триста два рубля за все.
Бабуля упаковала чеки в полиэтиленовый файлик, файлик свернула в прямоугольник и вложила в кошелек. Кошелек она положила в сумку.
— Тогда вроде все, — сказала она.
— Я же вам еще конверты не дала, — остановила ее наяда. — Они тут, у меня.
Конверты перекочевали в сумку кудельковой бабули. Повода стоять у прилавка больше не было, но тут у бабули завибрировал телефон.
Девушка задышала так, как учат только рожениц на схватках, мужчина с палкой побагровел до терракотового воина, и они почти синхронно открыли рты, но...
— Sator arepo tenet opera rotas, — грянула во всю мощь композиция «Воланд» из сериала «Мастер и Маргарита», перекрывая готовые сорваться у очереди слова. — Igne natura renovatur integra…
Под бессмертное творение Игоря Корнелюка кудельковая бабушка торжественно выплыла из отделения за дверь с колокольчиком, обернулась с той стороны дверного стекла, подмигнула собравшимся и растворилась в сумерках МФЦ.