В двух пикселях моего экрана — шесть миллиардов лет ночных дождей, серьезных лиц, пропущенных звонков, неначатых отношений, рожденных чтобы умереть, пломбиров крем-брюле, заколок на волнах одеяла и шатких паркетин. Я стою на солнечном переулке между двумя гигантскими скоплениями галактик и слушаю, как в недрах кажущегося таким близким, но на самом деле удаленного на миллионы световых лет дачного дома зарождается нежный голос моей бабушки, кричащей мне в форточку на кухне: «Ванюша, иди ужинать!». Я вращаюсь и жду, пока запах тончайших блинов с клубничным вареньем пересечет двор, протянется над грядками и просочится через сетку забора, тщась достичь моих ускоряющихся ноздрей прежде, чем улетучится его последняя частичка.
Я жду на посыпанной сверкающими блестками тропинке, протянутой над кустиками материи и толщей ничто. Ужинать, зовет бабушка, выглядывая в окошко и растягивая в улыбке-открытке свой большой красный рот, состоящий из газа и звездной пыли, тонкий и певучий, начинающийся в Южном Кресте и заканчивающийся в Волосах Вероники, бабушка пыль и лучи света, бабушка квантовая флуктуация, случившаяся в большой каше вероятностей, отпочковавшаяся от каменного субстрата и внезапно обнаружившая в себе желание жизни, бабушка черный курильщик с непонятным предназначением, прозрачная оболочка для генетической машинки, чем-то похожей на кассовый чек, свернутый в трубочку пухлыми пальцами тети-продавщицы в сельском универсаме, созерцающей сокращение и растяжение очереди.
Бабушкин взгляд начинается там, где водянистая жижа легко присыпана кожами динозавров, продолжается между штыками раннего Средневековья, на мгновение зацепляясь за мимолетно отставшую от плеча патриция обильно парфюмированную мускусом тогу, он преломляется во флаконе «Femme», он насыщается оранжевым, в нем отражаются первые мгновения после Большого взрыва, такие сокровищные и так страстно желанные столькими сумасшедшими и не очень учеными, но решительно недостижимые, она раскрывается — бабушка — как чайная роза, как кембрийская личинка, сбрасывающая оболочку из флюоресцентной пленки и распрямляя широкие прозрачные крылья, возвещая начало великого разнообразия, она переходит из стадии желтого карлика в стадию красного гиганта, она держится за самый краешек подоконника, воспламеняя собой ажурную занавеску, она вспыхивает и она взрывается, разбрасывая вокруг нашего красного домика артефакты времени, вырезки из журналов, письма с фронта, цветочные лепестки, сохнущее на бельевой веревке бесконечное разнообразие геометрических форм, она расширяется и рассредоточивается, и из ее диска рождается умеренная звезда, несколько больших газовых шаров и твердые (три штуки) планеты, которые — возможно, не все, но одна — точно — впоследствии окажутся пригодными для жизни, на одной из которых, apr;s avoir beaucoup tergivers;, проступит на разлинованной по вертикали любовью и счастьем, по горизонтали отчаяньем и беспощадностью плоскости, скажем, A, — хотя на самом деле совершенно не важно как ее назовут чьи-то пухлые губы, все еще неловко лепя недостающие слова, — на этой плоскости, в этих координатах, наугад и не слишком усердно, как будто без особой надежды на то, что получится, но все же достаточно ровно и с соблюдением всех метафизических предосторожностей (защитное напыление из угля и грязи, похожесть на реальную жизнь, кривые столбы, много зелени), проступит кем-то прочерченный — неизвестно зачем и неизвестно когда — случайно оказавшийся just в нужном месте и в нужное время, чтобы сорвать джекпот эволюционной лотереи поселок Вырица Ленинградской области, переулок Дачный, дом бесконечность.
И, увидев вырвавшийся из черного овала кухонного окна переливающийся джет, который начнет наполнять двор пятнами красноватого света и табачными колечками, срывая с веревки между сосен скукожившиеся плавки и майки и устремляясь в борозды между грядками, я еще раз сверюсь с приборами, чья точность оставляет желать лучшего вблизи больших скоплений материи из-за мощных релятивистских эффектов, после чего, легко оттолкнувшись от кочки возле канавы, где я топтался, чертя что-то носиком кроссовка на холодной земле, поплыву навстречу ускользающему началу времен, добавляя, больше для себя: «Я сейчас!».