Лупачев Николай Дорофеевич работал на Дорогорском радиоузле станционным электромонтером. Захоронив мать, так и жил обыденной холостяцкой жизнью. В наш связистский коллектив, выйдя на пенсию, наведывался почти каждый день.
В деревне, что главное – истопить печку и свободен, как ветер. Пообедал и можно опять в поход, тем более, ничего не обременяет ни спереди, ни сзади. Любимым местом посещения являлся гараж связистов, где находились машина УАЗик и гусеничный трактор. Тут пенсионер мог быть часами, проводя уроки жизненного выживания. Мужички звали его Колька-Дороня.
Дорофеевич на язык был остёр, знал множество шуток и прибауток. Чего-то нахватался в городе Северодвинске, когда там работал непродолжительное время на военном заводе. А что-то и выдумывал сам. Как говорят, «голь на выдумки хитра». У иного человека слова не вытянешь – молчун. У Кольки язык работал, что подвешенный колокол у коровы на шее (болтало).
Дорофеевич организовал среди пенсионеров клуб по интересам «Фортуна», но об этом как-нибудь в другой раз. В один из декабрьских дней с коллегой отправились проверить, нет ли какой неисправности на радиотрансляционной сети по околотку Гора. У Дорони в окнах горел свет, решили навестить старого связиста.
Русская печка у Кольки истопилась, и он собирался уходить. Поступило предложение залезть мне на печку и подзакрыть наполовину вьюшку, а пенсионер будет регулировать через устье печи. В итоге вьюшку я закрыл полностью. Этот прохиндей воспользовался моей наивностью, чтоб не марать руки в саже. Дымоход, по-видимому, очень давно не чистился хозяином. Итог услуги — чернющая, как головёшка, не только рука, но и куртка чуть не по локоть.
Кто-то из наших работников приволок в гараж старинный деревянный чемодан, который послужил бы в качестве кладовочки. По внушительным размерам этот предмет являлся даже чемоданищем.
Колька в очередной раз явился с визитом вежливости. Подискутировав на разные жизненные темы, он собрался пройтись в магазин за хлебом. Шофер Валентин Александрович предложил: «Слабо, Дорофеич, с этой авоськой сходить за покупкой?». Сбились на десятку, что Колька появится с этим диковинным предметом старины.
Пенсионер неспеша взял курс к продуктовому магазинчику. Держась за мощную ручку, изделие неизвестного столяра, чуть не волочась по снегу, уверенно попадало к объекту торговли. Протиснувшись с трудом в дверь, сначала показался знаменитый чемодан. Кто-то из покупателей крикнул: «Свежий хлеб привезли!». В таких ящиках обычно привозили продукцию с пекарни. Затем показался Дороня, в зале зависла тишина.
Колька, окинув взором публику, прокомментировал: «Чего замолкли? Хлеба к обеду нету. Кто крайний-то?». Не знаю, какое воздействие он имел на сельчан, но поступило предложение сделать покупку без очереди. Подойдя к прилавку, он закинул на него чудо-ящик и раскрыл крышку. Колька обратился к продавцу: «Нина! Мне полбуханочки черного хлебушка и две плюшки. Я думаю, тут должно поместится. Положи, пожалуйста, в сумочку». Захлопнув хлебохранилище, Дороня отправился в обратный путь.
Придя в гараж, он получил вознаграждение. Видок у Кольки показывал удовлетворение. Он решил ещё побывать на почте, получить пенсию. Шофёра заело, и он опять за десятку предложил прогуляться с деревянным чемоданом за денежным довольствием. Дороня бравенько засеменил в сторону почтового отделения, волоча своего нового друга. Клиенты почты также начали сверлить взглядами кто Дороню, а кто его обнову. Пенсионер ласково погладил новоиспеченное детище по крышке и вымолвил: «Хорошая вещь, незаменимая в холостяцком хозяйстве».
Галина Михайловна отсчитала ему пенсию. Опять чемодан взгромоздился на почтовый барьер. Последовала просьба: «Галя, заверни денежки-то в бумагу, а то как бы не растерять дорогой». Закрыв «портмоне», добавил: «Ну, что, наживщик! Пойдем, давай, дружок, отобедаем». Шофёр в это время наблюдал в полуоткрытую дверь со стороны радиоузла, не мухлюет ли Колька. Да, афера удалась на полную катушку! Счет 2:0 в пользу Николая Дорофеича.
Весной и летом наступали долгожданные белые ночи. Колька вставал рано, в четыре часа утра он был уже на ногах. Начинался неспешный обход верхних Горок, не произошло ли каких-нибудь изменений, не появилась ли какая новая оказия. Мог час простоять, наблюдая как вороны оборудуют своё гнездо. Маршрут пролегал до старой вышки (её давно уже нет, рухнула от ветхости, повредив совхозный копнитель). Сворачивал на Коношеву, затем прогуливался по крутому верху Косика, наблюдая, как в виске снуют утки. В завершение посещал сельское кладбище.
Здесь он останавливался почти у каждого могильного столбика, внимательно изучая надписи. По-видимому, прокручивал в своей памяти, знавал ли он этого человека. Особое внимание уделялось старинным крестам, кой-где сохранившимся. Здесь изучались замысловатые иероглифы на славянском языке. Если Колька узнавал что-то о надписи, непременно задавал экзаменационные вопросы связистам. «Вот что означает на кресте четыре ББББ?». «Откуда нам знать, ведь мы не исследуем погост!». Дорофеич с важностью говорил: «Запоминайте, олухи! Бог бьёт беса бедром». Как выяснилось, Колька проконсультировался по крестам у знатока старины Поднебесниковой Евстолии Андреевны, та о многом ему поведала.
Изучая очередной старый крест, Колька узрел еще одного раностава, попадающего по дороге на Косик. Тропа проходила рядом с оградой, загораживающей погост. Мужик по обличью оказался Дерягин Михаил Иванович. Народ величал его «Миша-Малина». Пусть простит меня читатель, не держит в душе обиду. Как ни крути, а деревне почти у каждого прозвище, у многих притом потомственно, передается из поколения в поколение. Знаю, что по материнской линии, мой дед имел кличку Вася-монюшка. Иногда при беседе начнут рассказывать о человеке, пожимают плечами: «Не знам такого!». А кличку скажешь, и сразу радостно: «Знам или знавали такого молодца или молодицу».
Михаилу уделю немного внимания, так как он являлся ближайшим соседом. Иванович рождения 1911 года, много за свою жизнь перенес тягостных испытаний. Мужик с сильными руками, ладони напоминали лопатки от гребельных вёсел. Походка быстрая, но характерная для него одного на слегка полусогнутых ногах. Характер взрывной, если что-то не уму, заломает. Этакий русский медведь.
Миша в молодость выделывал скотские шкуры, которые шли на пошив обуви. Работёнка это весьма тяжелая. Вот руки и получились сильными, цепкими. В 1936 году Иванович, выпив бражки, наведался в старый клуб. Ходил по комнатам, покуривая изделие из газеты с махоркой, называемое «козья ножка». Столкнулся с работником Мезенского райкома, приехавшего по идеологическим делам в Дорогорское. Тот сделал замечание табачнику, за что подвергся скорой расправе. У райкомовского пиджака были оторваны рукава, получился жакет-безрукавка. Как мне объяснил Иванович: «Пускай благодарит меня, что ручёнки на месте остались». На следующий день пришел «воронок» из Мезени, и повезли бунтаря по этапу в Сибирь. Отмотав срок, сразу же попал на Великую Отечественную войну.
Отдав долг Родине, явился в родное село. Работал в колхозе конюхом. Создал семью с азаполкой Татьяной Федоровной. Любимцем пенсионера являлся черный кот Васька. Хозяин заваливался спать рано. Выйдя на улицу в нательном белье, он подзывал кошака, брал его под мышку и заносил домой, бурча: «Режим, Васька! Хозяин спит, и ты должен отдыхать».
Хозяйку держал в ежовых рукавицах. Если Федоровна уходила за покупками в магазин и задерживалась для обсуждения новостей, дом запирался на засов. Миша попивал чаёк из большого блюдечка, посматривая в окошечко, не обращая внимания на требовательный стук хозяйки. Через час открывал дверь, запускал Федоровну с удивленным возгласом: «О, Таня, ты пришла? Что-то я тебя не видел и не слышал».
Миша занимался рыбалкой. В виске на Косике он устанавливал алюминиевую вёршу. Для прокорма семьи за очередным уловом и попадал наш земляк. Дороня в жизненной ситуации довольно неробкого десятка, но уж очень ему нравилось попугать сельчан. При встречах в лесу начинал изводиться по-медвежьи. Да и в селе мог выкинуть какую-нибудь фортель, особенно доставалось ребятишкам. Подходя к выпуганной жертве, ехидно спрашивал: «Ну, что, не обделался ли в штаны? Да ты, я вижу сралёк».
Заметив идущего Мишку, он решил провести испытания на прочность, ничего спозаранку шастать! Встав за массивным крестом на четвереньки, Доронюшка протяжно завыл, создавая впечатление, что звук идет откуда-то из-под земли. Затем еще повторил жуткий, колышащий душу напев. Затаясь, подумал, Мишка развернул лыжи и где-нибудь в бегах около пилорамы.
Приподняв чуть-чуть голову, он обмер. Вдоль ограды с огромным колом, пристально всматриваясь в могильные холмики, крался рыбак. Оружие Миша позаимствовал у частного зародика, вырвав из земли стожар. Тут уже у Дорони спина покрылась холодным потом. Не шелохнувшись, он вжался в могильную траву. В дурной башке вертелось: «Не дай Бог обнаружит! Тогда перетяг дрынком по хребтинушке точно обеспечен».
Малина не дошел до «Вия» каких-нибудь пять-шесть метров. Грозно потрясая своим оружием над головой, выдал злобную реплику: «Ну, берегись, упырина! Попадешься на раз изведу». Инцидент закончился без печальных последствий. Желание на проверку у Кольки сразу же улетучилось. Михаил Иванович доложил потом сельским мужикам: «На кладбище появился воющий упырь, которого надобно проткнуть колом! Тогда уж точно не будет пугать люд».
Запомнился ещё забавный случай. Кольке пришлось поработать на старом радиоузле, находящемся рядом с новым ДК. Руководил связистами в то время Сахаров Федор Александрович. Мужичок роста небольшого, но довольно-таки пузатенький, холостяк. Его звали Федька-Сова. Когда он, подвипивший, попадался на улице ребятишкам, те включали свою дразнилку: «Федька-Сова — чугунная голова». Он не обижался, щедро одаривал их конфетами из объемного кармана куртки.
Федору Александровичу предстояло ехать в служебную командировку в город Архангельск. Собравшись, он решил проверить, как идут дела на вверенном ему объекте. Федор появился на радиоузле с большим портфелем-баулом, в котором помещались гостинцы для родственницы. Дороня в этот день дежурил. Федька на миг отлучился, чтобы получить в сберкассе деньги. Ну, и Колька преподнес начальнику приятный сюрприз — впихнул в баул два толстых кованых крюка с насаженными изоляторами, пожалуй, чуть поменьше детских голов.
Прибыв в Архангельск, Федор сразу навестил двоюродную сестру Галину, порадовать домашними гостинцами. Раскрыв портфель, изумленный братан вывалил сначала Доронины подарки. Смеялись до слез: ну и Колька, ну и балагур!
Федор Александрович скончался скоропостижно, не дожив до пятидесяти лет. Захоронен на сельском кладбище. Лупачев Николай Дорофеевич при жизни заказал для себя гранитный памятник, чтоб не обременять тягостными хлопотами племянников. Дожив до восьмидесяти лет по-тихому ушел в мир иной. Захоронен рядом с матерью Марьей Степановной родом из Тимощелья. Дерягин Михаил Иванович тоже ушел из жизни. Хозяйка Татьяна Федоровна убралась вслед за мужем. Могилы находятся рядышком.
В связи с кончиной Дорофеича иссяк источник веселья на Горе. Как ни крути, а такие мужички в деревнях нужны для поднятия жизненного тонуса. Частенько прогуливаюсь по дороге, идущей на перевоз. Мне порой кажется, что из-за поворота появится фигура старого связиста Николая Дорофеича. Он приветливо взмахнет рукой и крикнет: «Ну, как вы там? Скукотища-то не одолевает?». Вот такая, брат, история.