1984 год. Воркута. Ещё СССР. Январь месяц. Я приехал из Ленинграда к своим знакомым на пару недель, чтобы вкусить прелести жизни на крайнем севере.
– 35 С. Гуляю по городу в сторону рынка. Навстречу идёт человек с узким взглядом на эту жизнь и в национальной одежде народа Коми, малице. Это такой балахон на всё тело из оленьих шкур. Мужчина, возраст которого по лицу определить трудно, обращается ко мне по-русски, прося закурить. Протягиваю ему сигарету. Парень её не берёт, а начинает подёргивать головой, потом плечами, потом всем телом. У меня мысль возникла, наверно абориген танец благодарности танцует. Может у них так принято. Но оказалось всё проще. В малице рукава внизу зашиты, чтобы мороз не залезал внутрь, а для рук есть продольные прорези в рукавах, но чтобы высунуть в них руки, нужны некоторые приёмы. Их-то я и принял за танец. Парень оказался моим ровесником и имел доброе сердце. А ещё он любил выпить в хорошей компании. В общем, он стал моим гидом по Воркуте и её окрестностям.
Погуляв, я предложил парню вместе зайти в ресторан выпить, закусить. Я угощал. Николай, так звали моего нового знакомого, мне возразил:
- Кто же меня, в малице-то, в ресторан пустит? А давай-ка, раз уж ты решил со мной выпить, купим в магазине три бутылки водки, да поедем ко мне, в «Оленьсовхоз». Там маманя нам на закуску и строганины даст. Да мы через полчаса уже и дома будем. У меня олени с санями-нартами не далеко, за городом стоят. Я позвонил своим знакомым и предупредил, что сегодня задержусь и, купив водки, отправился с Николаем в «Оленьсовхоз»
Я пропускаю рассказ о самой поездки на нартах, поскольку мы тут с вами, дорогой читатель, собрались, чтобы поговорить о еде.
Представьте сравнительно небольшое пространство внутри чума, такого конусообразного сооружения, сделанного из воткнутых в снег жердей сходящихся наверху в один пучок и обтянутых оленьими шкурами. Ими же и застлан и пол внутри чума. Посредине, на пятачке свободном от шкур, стоит ржавая металлическая печурка. Труба от печки выходит в отверстие в потолке.
Нас в чуме четверо: Николай, его старший брат, их мама и я.
Мы разливаем по стаканам водку, пьём, закусывая тонко нарезанными пластинками сильно замороженного мяса, которое мама отрезает от лежащей тут же, на полу, оленьей ноги, и которые мы макали в уксус, налитый в консервную банку. Мы пили, говорили, курили, бросая окурки прямо на пол около печи. Тут нужно сказать, что мама пила наравне с нами, не пропускала ни одного стакана водки. Я изрядно захмелел, и меня потянуло в сон. По совету мамы, я тут же и отвалился, подложив под голову оленьи шкуры. Когда я проснулся, был уже час ночи. Колька спал тут же, рядом. Мама из приготовленного теста, лепила лепёшки. Но об этом нужно рассказать особо.
Внимательный читатель уже задался вопросом, а где же, при отсутствии стола, женщина раскатывала тесто?
Так вот, я вижу, как мама, задрав малицу и оголив сухонькую ногу выше колена, раскатывает тесто. Чтобы стало понятно, употреблю некрасивое слово, прямо на ляжке!!!
Получалось у неё это очень ловко, но не очень аппетитно. Сделав из теста что-то похожее на круглую плоскую лепёшку, она её прилепляла к ржавой стенке железной печи. Печь трещала, лепёшка, поджарившись с одной стороны, отваливалась и падала вниз, перед печью, куда мы вечером плевали и кидали окурки. Мама, поднимала лепёшку, чуть очистив её ладонью от окурков, прилепляла к печи другой стороной.
Как-то я дожил до утра, от предложенного завтрака: варёного оленьего мяса с промёрзшими ночными лепёшками я отказался.
Николай, погрузив меня и ещё какие-то вещи в сани-нарты, поехал в город. Так закончилось моё незабываемое путешествие в «Оленьсовхоз».