Эта тайна иудейского братства возникла не так давно, если Амон помнит имя своего прадеда Наума одного из первых его основателей.
Члены братства, прозванные в народе ессеями - молчальниками- селились общинами в горных пустынях от Эброна до Энгадди и в пригородах больших городов, везде, где находили клочок плодородной земли рядом с бьющим из скал родником или ручьём.
Они разводили на нём плодовые сады, где росли гранаты, инжир, оливы и огороды, в коих выращивали овощи и лекарственные травы. Питались они только растительной пищей и за общей трапезой пили только воду, воздерживаясь от вина.
Это были удивительные люди, одержимые единственной мыслью о ближайшем конце мира, когда в решающей битве «Сыны света», как они сами называли себя, одержат победу над «Сынами тьмы» -китиями, язычниками.
Разочарованные неприглядной внутренней жизнью жреческого сословия Храма с его продажными, разбогатевшими священниками, они отказались посещать Храм и приносить жертвоприношения и, чтобы не оскверниться, избегали общения с другими людьми.
Каждый рассвет они встречали молитвой, обращённой к солнцу с просьбою, чтобы оно взошло, а вечером, при закате солнца, погружались в воду, чтобы очиститься от грехов. После омовения переодевались в белые льняные одежды и в тайной комнате, доступной только для посвящённых, где старейшина общины -этимилей- благословлял хлеб и воду, начинали трапезу.
Счастлив был Амон в те далёкие, сгинувшие во тьму прошлого времена и не потому что был тогда молод. Он жил с ощущением присутствия бога рядом с ним.
Вера его в скорую победу над злом и несправедливостью крепла с каждым днём и, когда после смерти Ирода зелоты Иуды Галилеянина, ворвавшись в Сепфорис, захватили царские склады с оружием и продовольствием, и с примкнувшими к ним горожанами начали грабить дома богатых и власть имущих и вершить божье правосудие над ними и теми, кто всё ещё хранил верность Риму, он поверил,что Господь смилостивился и прислал к страждущим и терпящим притеснения и зло долгожданного Мессию.
Иуда сам объявил себя Мессией, также как когда-то его отец Зекия, и претендовал на царский трон. Кроме грабежей и убийств в течение более десяти лет, к сожалению, он ничем не проявил себя.
Когда же Рим объявил Иудею своей провинцией и по приказу сирийского наместника Квириния началась перепись населения, чтобы в дальнейшем обложить каждого иудея налогом, едва ли не каждый иудей понял, что их земля, обетованная самим богом, теперь принадлежит не богу, а римскому императору и, что они не избранный народ, а его собственность, рабы его.
Это вызвало взрыв негодования во всей Иудеи. Зелоты бесчинствовали, убивая любого, кто признавал дань Риму и тот уже не мог терпеть такого откровенного вызова императору. Иуду вскоре схватили и казнили.
А потом, Амон помнит каждую секунду того жуткого дня, когда ранним утром, ещё небо на востоке едва начало зеленеть, в мирно спящий Сепфорис ворвались легионеры. И город исчез в клубах чёрного дыма и потоках крови.
Помнит Амон, как в проёме распахнутой двери, освещённым огнём пылающей напротив крыши, блеснули камешки армилэ- браслета- на запястье взмахнувшей руки и голова его брата скатилась ему на плечо, залив лицо горячей кровью.
Оседая, тело брата навалилось на Амона, сбив его с ног. Очевидно легионер посчитал, что одним ударом завалил двоих.
Весь день, до самой ночи, не прерываясь висел над дотлевающим городом многоголосый женский вопль, полный ужаса и боли.
Уже после узнал Амон, что всех женщин вместе с детьми продали в рабство. Но одного трёхлетнего малыша видимо упустил из виду бдительный глаз легионера и Господь одарил Амона приёмным сыном.
Прячась в зарослях бальзамового вереска, он наткнулся на полуобгоревшего малыша, молча сидящего у женского трупа, обожжённого до черноты.
Теперь у Амона нежданно-негаданно появился сын Нафанаил и возникла осознанная необходимость продолжения своей жизни ради другой, ниспосланной ему богом за перенёсшие им дьявольские испытания.
Прижав щупленькое тельце к груди, он внезапно осознал, что из всей ессейской общины в пригороде Сепфориса в живых остался только он, и что теперь продолжать жизнь ессея в одиночку будет невозможно. Ведь предстоит общение с другими людьми, чтобы зарабатывать на жизнь себе и мальчику.
Долго бродил он по каменистым галилейским дорогам, выполняя любую предложенную работу и ища временного пристанища, пока не вернулся обратно в Сепфорис, спешно восстанавливаемый тетрархом Иродом Антипой, пожелавшим сделать его столицей своей тетрахии, вмещающей Галилею и Перею.
Амон поселился в своём прежнем доме. Он спешно восстановил после того страшного пожара не только свой дом, но и соседний и теперь сдавал его в аренду пришедшим на заработки двум плотникам из Назарета, отцу и сыну. Сын Ешу был ещё гадолом, но уже работал в паре со своим отцом Иосифом, всегда замкнутым и постоянно озабоченным стариком.
Как не приучал Амон сына к ритуальной чистоте, как не запрещал общаться с чужими людьми, следуя в силу привычки ессейским законам, Нафанаил уже при первой встрече подружился с гадолом Ешу и как не без завистливой обиды замечал Амон, что сынишка рад больше приходу с работы Ешу, чем отца.
Но вскоре он сам заметил, что рад не меньше сына общению с этим высоким, худеньким гадолом с умным не по возрасту взглядом.
Однажды тот спросил : - Вы, равви, в бытность были ессеем?
Неожиданный вопрос озадачил Амона. Откуда он узнал, кто ему мог сказать, если во всём Сепфорисе не осталось ни одного прежнего жителя, кто мог знать о его прошлом.
- Кто тебе сказал? - насторожился Амон, чего-то пугаясь.
- Никто, равви. Я догадался, судя по поведению Нафанаила. Такое ему мог привить только отец, будучи когда-то ессеем. - Ешу застенчиво улыбнулся, всем своим видом показывая, что извиняется за свой возможно неуместный вопрос.
Амон облегчённо вздохнул и его потрескавшиеся от постоянного зноя губы тронула печальная улыбка.
- Ты угадал, гадол. Я был когда-то этимилеем в нашей общине. Но без неё, порубленной китиями, какой я этимилей. Кем руководить? Как я могу быть ессеем? Как ради чистоты ритуала я должен отречься от своего народа и наслаждаться жизнью в бездействии, в ожидании Мессии? Тебе не понять, ты ещё мал.
- Ошибаетесь, равви. Я уже пятый год считаюсь гадолом. Я понял вас. Соблюдать Тору и Писание и этим считать борьбу за освобождение Израиля законченной, просто равнодушие, если не трусость.
В последних словах Ешу прозвучала откровенная, нескрываемая злость, что так не вязалась с его женственно красивым лицом.
- А гадол не так уже прост, - задумался Амон о своём недалёком прошлом. - Он прав, - заключил Амон своё недолгое раздумье, - мне обидно и стыдно за бесцельно прожитые в ессействе годы.
- Если бы мы все стали зелотами и как Иуда Галилеянин восстали, то киттии убрались бы навсегда с наших земель.-В голосе Ешу теперь не было злости, напротив, проскользнули то ли сожаление, то ли неуверенность человека в высказанном вслух своё наболевшее и Амон это уловил.
Он обнял Ешу за плечи.
- Зелотами всех сразу не сделать. Много времени уйдёт, пойми меня. А вот сплотить народ, заставить всех вернуться к нашему единому Господу, отречься от поклонения чужим идолам, Ваалу и прочим...
Свято чтить Законы Моисея, покаяться перед господом в своих грехах и молить о ниспослании к нам его посланца Мессию, чтобы он вместе с божьей карой низвёл с нашей обетованной Господом земли всех язычников, вот сегодняшняя задача каждого иудея!
Задыхаясь от волнения, Амон умолк и отошёл в угол комнаты, также как и Ешу, устыдясь своих высказанных вслух наболевших мыслей.
- А кто может сплотить народ, дабы вернуть его к Господу? -Во взгляде Ешу была вопрошающая мольба. .
Амон заметил как напряглось тело гадола.
- Кто? Никто, кроме Мессии.
- Сколько его ждать, равви?
- Это уже зависит от нас самих. Когда покаемся все до единого.
- А как заставить всех покаяться?
- Не знаю, Ешу...Не знаю. - Соболезнующе пожал плечами Амон.
Но, однажды, уже спустя десять, а может и больше, лет, Амон с Нафанаилом, сжатые телами возбуждённых, взволнованных людей, стоящих на склоне горы и жадно ловящих каждое слово назаретского пророка Иегошуа, узнал в возмужалых чертах, чем-то знакомых до боли в сердце, гадола Ешу.
- Сынок, - обратился он к Нафанаилу, - вглядись в порока... Ты не узнаёшь его?
Нафанаил пристально сощурил глаза и вдруг радостно вскрикнул : - Ешу!? Авва, это же Ешу!
- Да, сынок, это тот самый Ешу, сын Иосифа из Назарета. Каким он стал! Ты только вслушайся как он говорит.
В проповеди Ешу ничего нового не было для Амона. Он встречал эти мысли и в Писании, и в законе Моисея, и в проповедях древних пророков, но как они преподносились слушателям могли позавидовать и сам Соломон, и Давид, и любой пророк.
В его завораживающем мягком голосе звучала та доверительная нежность с какою внушают собеседнику один на один нечто важное и потому каждый из толпы воспринимал его речь, как бы обращённую лично к нему, и даже безотлагательное требование к выполнению сказанного им преподносилась отеческой заботой о каждом слушающим его.
Но чем внимательнее вслушивался Амон в речь Ешу, тем больше замечал несоответствий и дополнений к известным истинам. Он уверял, что пришёл не нарушать закон, а исполнять и повиноваться ему, но в повиновении его было полное отрицание фарисейской привязанности к букве закона.
Заповедь «не убивай» у него распространялась уже и на гнев, и на чувство ненависти. В прелюбодеянии он видел даже во взгляде на женщину с вожделением.
По его мнению любые клятвы должны быть запрещены.
Любовь к ближним он распространял не только на единоверцев, но и на язычников, что вызвало ропот неодобрения толпы.
Неожиданна было для Амона благая весть о приближении Царства Божьего и грозное предупреждение о том, что кто нарушит заповедь Моисея, тот никогда не войдёт в него.
И если праведность слушателей не превзойдёт праведность фарисеев, они также не войдут в Царство Божье. Оно уже внутри вас есть. И среди вас есть те, кто уже увидит Царство Божье, пришедшее к нам в силе.
Амон, разумеется, понимал, что Ешу и древние пророки имели в виду под Царством Божьим. Это скрытый призыв к свободе, к борьбе с киттиями, когда на обетованной земле будет один царь - Бог Иегова.
-Ты понимаешь к чему он призывает?.. Уходим,- услышал за своей спиной Амон. Он медленно повернулся и увидел двух мужчин в одежде левитов. Кто это? Возможно храмовые, а может переодетые римские лазутчики, а может от Ирода Антипы ? Надо предупредить Ешу.
- Нафанаил, сынок, поднимись к Ешу и попроси его спуститься к крайней пристани. Я буду там его ждать. Мне надо сообщить ему нечто важное для него. Так и скажи - нечто важное.
Опираясь на самодельную трость, Амон стал медленно спускаться к озеру.
- Ищите везде правду Царства Божьего и это воздастся вам вдвойне. Аминь.
Уже едва слышимые донеслись до Амона, очевидно, последние слова проповеди Ешу.
Пройдёт ещё немало лет и уже престарелый Амон будет с гордостью вспоминать о встрече с пророком из Назарета, где он, Амон, предостерёг Ешу от грозящей ему опасности и посоветовал в проповедях пользоваться притчами : кто захочет, тот поймёт, умеющий слушать - услышит.
И Нафанаила он, Амон, попросил Ешу взять в ученики, на что тот с радостью согласился.