«Разгадали всё – за исключением одного: как жить»
На днях наш друг, независимый журналист М. Михайлов, решил мысленно побеседовать с кем-нибудь из современников и обратился к известному французскому писателю и мыслителю Жану-Полю Сартру.
Вот запись их беседы.
Жан-Поль Шарль Эмар Сартр (21 июня 1905, Париж — 15 апреля 1980, там же) — французский философ, представитель атеистического экзистенциализма (в 1952—1954 годах Сартр склонялся к марксизму, впрочем, и до этого позиционировал себя как человек левого толка), писатель, драматург и эссеист, педагог.
Лауреат Нобелевской премии по литературе 1964 года, от которой отказался.
М. М. – Уважаемый месье Сартр, мне давно хотелось поговорить с известным современным философом и выяснить, что такое экзистенциализм.
Ж-П. С. – Под экзистенциализмом мы понимаем такое учение, которое делает возможной человеческую жизнь и которое, кроме того, утверждает, что всякая истина и всякое действие предполагают некоторую среду и человеческую субъективность.
М. М. – Простите, я не совсем понимаю: разве есть учение, которое делает человеческую жизнь не возможной? И второе утверждение мне тоже не вполне ясно. Можно выразить Вашу мысль попроще?
Ж-П. С. – Экзистенциализм – это гуманизм.
М. М. – Значит, следует определить, что такое Человек.
Ж-П. С. – Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам.
М. М. – Ваш соотечественник Б. Паскаль сумел дать самое поэтичное определение: «Человек – всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он – тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит Вселенная, человек все равно возвышеннее, чем она, ибо он сознает, что расстается с жизнью и что слабее Вселенной, а она ничего не сознает».
Но если вернуться от поэзии к реальности, что делает индивида человеком?
Ж-П. С. – Человек – не сумма того, чем он уже обладает, но, скорее, сумма того, чего у него пока что нет, и того, что он способен еще обрести.
М. М. – Как он сможет это сделать?
Ж-П. С. – Человек не сможет ничего, если он сначала не понял, что должен рассчитывать только на себя; что он один, покинутый на земле посреди своих бесконечных сфер ответственности, без помощи, без какой-либо иной цели, чем та, которую он себе ставит, без какой либо иной судьбы, чем та, которую он кует для себя на этой земле.
М. М. – Ваш современник Сирил Коннолли тоже так считал: «Все мы отбываем пожизненное заключение в темнице своего «я».
Положение незавидное, но деваться некуда. В такой одинокой борьбе трудно одержать победу.
Ж-П. С. – Если разложить победу на малейшие детали, ее не отличишь от поражения.
М. М. – Как писал Б. Пастернак: «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать». Да, но другие тебя могут счесть проигравшим и относиться как к неудачнику.
Ж-П. С. – Проигранное сражение – это сражение, которое считаешь проигранным.
М. М. – Конечно, не стоит признавать, что жизнь не удалась, даже если другим так кажется. А бывают ли победители в этой битве с судьбой?
Ж-П. С. – История любой человеческой жизни есть история поражения.
М. М. – А может быть, лучше вовсе не сражаться, а просто стремиться к раскрытию своих возможностей – тогда не проиграешь.
Ж-П. С. – Реализовать себя по–человечески человек может не путем погружения в самого себя, но в поиске цели вовне, которой может быть освобождение или еще какое–нибудь конкретное самоосуществление.
М. М. – То есть, надо понять себя и найти себе достойное применение во внешнем мире?
Ж-П. С. – Человек должен обрести себя и убедиться, что ничто не может его спасти от себя самого, даже достоверное доказательство существования бога.
М. М. – Разве существует такое достоверное доказательство? Ведь вера есть потребность людей придать возвышенный смысл своей жизни и утешение в страданиях, коими она переполнена.
Ж-П. С. – Априори жизнь не имеет никакого смысла… Придать ей смысл – ваша задача, и ценность жизни есть не что иное, как смысл, который вы для нее избрали.
М. М. – Есть мнение, что все мы появляемся на свет с каким-то заданием, миссией, которую якобы возложили на нас некие высшие силы. Тут главное, суметь понять, в чем она заключается.
Ж-П. С. – Все сущее рождено без причины, продолжается в слабости и умирает случайно. Бессмысленно то, что мы рождаемся, бессмысленно, что умираем.
Сущность человека не предшествует его существованию, он проектирует себя сам и обречен на свободу и ответственность, которую уже не может перекладывать на Бога.
М. М. – По-моему, для многих людей это самое невыносимое: свобода и ответственность. Недаром у всех народов от начала времен были свои верования и кумиры, религии и жрецы, которые брали на себя бремя ответственности и диктовали свою волю.
Ж-П. С. – У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её, как может.
М. М. – Тут нельзя не согласиться. Хотя иные люди считают, что Бог от нас отвернулся, иначе бы не допустил того зла, которое творится на земле.
Ж-П. С. – Но кто посмеет сказать, будто Господь нас покинул? Вас хотят заставить усомниться в ангелах. Братья мои, ангелы здесь. Нет, не подымайте ваших глаз. Небеса пусты. Ангелы здесь, на земле.
М. М. – Кого Вы имеете в виду?
Ж-П. С. – Для того, чтобы сочувствовать чужому страданию, достаточно быть человеком, но для того, чтобы сочувствовать чужой радости, нужно быть ангелом.
М. М. – Разве не естественно для человека разделять радость хотя бы близких людей? Это так же естественно, как пытаться избегать страданий, хотя мало кому это удается.
Ж-П. С. – Несомненно, что мы не можем избежать страданий, ибо мы сами и есть страдание.
М. М. – Да, как писал И. Бродский, «страданье есть способность тел,
и человек есть испытатель боли». Однако страданья бывают не только телесные, но и душевные, причиной же тому часто служат сложные отношения с окружающими, особенно близкими. Ваша знаменитая фраза
"Ад – это другие" понимается людьми по-разному. Что Вы имели в виду?
Ж-П. С. – Я подразумевал, что если наши отношения с другими искажены, повреждены, то другой человек может быть только адом. Почему? Потому что в глубине других людей скрывается самое значимое, что есть у нас – наше самосознание. Когда мы размышляем о себе, пытаемся познать себя, мы используем по существу то, что другие уже знают о нас, мы судим о себе, используя те же средства, что и другие люди, когда судят о нас.
Следовательно, если мои отношения с другими плохи, то я полностью от них завишу, и на самом деле это означает, что я попадаю в ад. В мире довольно много людей, которые находятся в аду, потому как они слишком сильно зависят от чужих суждений.
М. М. – Есть ли выход из этой ужасной ситуации?
Ж-П. С. – Каким бы не был ад, в котором мы живем, я считаю, что мы можем свободно вырваться из него. И если люди не вырываются, то они остаются там
по своей воле.
М. М. – Всегда ли у людей есть выбор? Например, многие вынуждены жить в аду, потому что боятся остаться в одиночестве.
Ж-П. С. – Если вы одиноки, когда вы один, значит, вы в дурном обществе.
М. М. – Видимо, немало людей, которые не выносят собственного общества. Как пел В. Высоцкий, «уж лучше с чертом, чем с самим собой». Какой уж тут выбор!
Ж-П. С. – Я всегда могу выбрать, но я должен знать, что даже в том случае, если я ничего не выбираю, я тем самым все-таки делаю выбор.
М. М. – Часто люди не решаются на поступок, потому что предыдущие неудачи внушают страх «наступить на те же грабли».
Ж-П. С. – Одну и ту же глупость не следует совершать дважды; в конце концов, выбор достаточно велик.
М. М. – То есть, всегда есть свобода выбора? А что Вы понимаете под свободой?
Ж-П. С. – Свобода – это то, что я сам сделал из того, что сделали из меня.
М. М. – Интересно. И я вижу аналогию с высказыванием О. Хаксли:
«Опыт – это не то, что происходит с человеком, а то, что делает человек с тем, что с ним происходит». В любом случае человек берет на себя ответственность за свой путь, свою судьбу. Но для этого нужна воля и мужество.
Ж-П. С. – Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния.
М. М. – Вам знакомо чувство отчаяния, когда кажется, что надеяться уже не на что?
Ж-П. С. – Как приятно впадать в безнадежное отчаяние. Это дает право дуться на весь мир.
М. М. – Главное, чтобы это «приятное» состояние не слишком затянулось.
Хочется привести здесь мое любимое стихотворение Б. Окуджавы:
В земные страсти вовлеченный,
я знаю, что из тьмы на свет
однажды выйдет ангел черный
и крикнет, что спасенья нет.
Но простодушный и несмелый,
прекрасный, как благая весть,
идущий следом ангел белый
прошепчет, что надежда есть.
Ж-П. С. – Крепкая надежда куда лучше стимулирует жизнь, чем любое ставшее реальностью счастье.
М. М. – Потому что «счастье есть лишь мечта, а горе реально», как считал Вольтер?
Ж-П. С. – За любое счастье приходится расплачиваться, нет такой истории, которая не кончилась бы плохо. Пишу об этом не с какой-то патетичностью, а просто так, хладнокровно, потому что всегда так думаю и потому что надо было об этом здесь сказать. Это ничуть не мешает мне впутываться в истории, но у меня всегда было убеждение, что у них будет мрачный конец.
М. М. – Тем не менее, Вы любите «впутываться в истории»? Эти приключения разнообразят жизнь?
Ж-П. С. – Пока живешь, никаких приключений не бывает. Меняются декорации, люди приходят и уходят – вот и все.
М. М. – А хотелось бы снова влюбиться?
Ж-П. С. – Знаю, что больше никто и ничто не сможет внушить мне страсть. Понимаешь, начать кого-нибудь любить – это целое дело. Нужна энергия, любопытство, ослепленность. Вначале бывает даже такая минута, когда нужно перепрыгнуть пропасть: стоит задуматься, и этого уже не сделаешь.
Я знаю, что больше никогда не прыгну.
М. М. – Зато остались прекрасные воспоминания.
Ж-П. С. – Мои воспоминания – словно золотые в кошельке, подаренном дьяволом: откроешь его, а там сухие листья.
М. М. – Разве события и картины прошлого мы не может оживить в своем воображении?
Ж-П. С. – Я есть мое прошлое, и если меня нет, мое прошлое не будет существовать дольше меня или кого-то еще. Оно не будет больше иметь связей с настоящим. Это определенно не означает, что оно не будет существовать, но только то, что его бытие будет неоткрытым. Я единственный, в ком мое прошлое существует в этом мире.
М. М. – Но остаются написанные книги. Читая, мы на время забываем о своих невзгодах и отдыхаем душой.
Ж-П. С. – Читать – значит, ориентируясь по знакам, вступать в контакт с ирреальным миром.
М. М. – Что бы делали люди, если бы не было такого великолепного наркотика как литература?
Ж-П. С. – Мир прекрасно обошелся бы без литературы; еще лучше он обошелся бы без человека.
М. М. – Да, иногда мне кажется, что и животные – лишние. Как прекрасен был бы исключительно растительный мир!
Но все-таки есть оптимисты, утверждающие, что наука и техника
когда-нибудь приведет человечество в счастливое будущее.
Ж-П. С. – Мы не верим в прогресс. Прогресс – это улучшение. Человек же всегда находится лицом к лицу с меняющейся ситуацией, и выбор всегда остается выбором в ситуации.
М. М. – Значит, наука не может ответить на все вызовы столь быстро меняющегося мира?
Ж-П. С. – Разгадали всё – за исключением одного: как жить.
М. М. – Это верно. Ведь вся история человечества – история войн, совершенствуются только средства массового уничтожения.
Ж-П. С. – Достаточно, чтобы один человек ненавидел другого, – и ненависть, переходя от соседа к соседу, заражает всё человечество.
М. М. – Что является причиной такой заразы? Врожденная злобность?
Ж-П. С. – Умные люди не бывают злыми, злость предполагает ограниченность.
М. М. – Видимо, умные люди всегда и везде в меньшинстве. «Худших везде большинство», – говорилось Биантом Приенским, древнегреческим мудрецом в еще 600 годах до н. э. И разве с тех пор эти худшие поумнели?
Ж-П. С. – Нужно, по меньшей мере, два солнца, чтобы осветить всю глубину человеческой глупости.
М. М. – С этим высказыванием согласны практически все мудрые люди,
но не будем смотреть на мир столь мрачно. Можно ведь повторить вслед за
нашим великим историком В. Ключевским : «Надобно не жаловаться на то, что мало умных людей, а благодарить бога за то, что они есть».
Хотелось бы закончить нашу беседу на светлой ноте. Скажите, как относиться к жизни, чтобы радоваться ей, несмотря на все неизбежные испытания?
Ж-П. С. – Я склоняюсь над каждой секундой, стараюсь исчерпать ее до дна, стараюсь вобрать в себя, навеки запечатлеть в себе все, что она содержит – и мимолетную нежность прекрасных глаз, и уличный шум, и обманчивый свет зари, – и, однако, минута истекает, я не удерживаю ее, мне нравится, что она уходит.
Поблагодарив своего замечательного собеседника, наш друг Михайлов отправился обдумывать услышанное…