Летом тренер по лыжным гонкам собрал нас и сказал:
- Умирать скоро, а я ни разу на море не был.
- Вам-то это зачем? - ляпнул кто-то. Вы ж лыжник. Вам снег нужен.
Тренер даже головы не повернул в сторону пытающегося острить.
- Жену, - говорит, - свозить надо.
«О, блин, а у него есть жена?!» - подумали одни.
«Ох, ё, а у него есть дом?», - подумали другие.
Казалось, он все свое время торчал либо в лесу, где прокладывал новый маршрут на самодельном снегоходе, наколачивая на сосны турников-перекладин, либо в подсобке, где колдовал, изобретал, смешивал какие-то мази, парафины, типа «норвежцы за этим ко мне еще приедут».
И приезжали. Парафинов, правда, не хотели. Хотели купить его чудо-снегоход с пропеллером.
А он говорил:
- Ну, смотрите – это ж самолет. А разве можно русский самолет за пять тыщ крон продавать?
Он собственноручно изготавливал для нас поясные ремни, цеплял шпагатами к ним старые автомобильные покрышки, с которыми поначалу совершать кросс было даже приятно, но километров через 5 языки у всех лежали на плече, а он ускорялся, как Бен Джонсон, затем давал метров двести отдохнуть и опять рвал. На каждое такое упражнение у тренера была своя история. Например, он рассказал нам про великого Владимира Куца, который на одной из олимпиад так измочалил своим челночным бегом англичанина Гордона Пири, что, когда они вдвоем, оторвавшись от всех на круг, остановились, вежливо пропуская жестами вперед друг друга, Куц на финиш посеменил, а Пири кошелялся, точно пьяный, но даже изобразить что-то вроде трусцы не смог.
Единственное, что я ненавидел в этих кроссах - турники. Поэтому иногда поздним вечером брал свой мопед типа «газулька», ехал по маршруту с молотком, и сшибал все эти железяки, закидывая их далеко в кусты или с песчаных обрывов в лесные речки. Впрочем, уже через день -два перекладины были на своих местах.
В тот момент, когда он произнес, что уезжает, мы немного даже обрадовались, подумали: класс, будем филонить все лето. Однако, как выяснилось чуть позже, нас сбагрили на попечение Вити. Витя домучивал последний курс в колледже, где учился на электрика. И был в городе фигурой более, чем заметной. Высокий, с широченной спиной и беспощадным, как смерть, юмором, он уже тогда выполнил норматив мастера спорта по биатлону, имел какой-то тряпочный пояс по каратэ, и неведомым нам образом вставил в свою пипиську подшипниковые шары.
- Как же он «коньковым» бегает? – удивлялся второразрядник Олег.
- Как, как, - пояснял самый ушлый из нас Дима, - он это приматывает. Проволокой к коленке.
Тренировал нас Витя нехотя, у такого человека много своих дел. И все важные. Впрочем, иногда он все же вспоминал о нас, засылал какого-нибудь мелкого шныря, и тот вечером совершал обход, предупреждал. А в семь утра мы собирались на автобусной остановке.
Витя появлялся в каких-нибудь малиновых шароварах, модных кроссовках, на плече у него, как моток проволоки висел прекрасный пастушеский кнут. На ручке были вырезаны какие-то узоры, а на конце кнута косичка и кисточка, сделанные из волос конского хвоста. В туманах звук этого кнута можно было спутать с выстрелом. Хотя и не в туманах тоже.
Сначала мы ехали в автобусе ЛИАЗ (обычно зайцами), затем через парк, мимо кинотеатра "Восход" спускались к вяло текущей реке Мокша. Оттуда по рыжим тропинкам нам предстояло совершать забеги – с горы- в гору.
Такая методика.
Сам Витя, пока мы кряхтели, флиртовал с приезжими студентками- юристками, воспитывающими трудных подростков с помощью стройотряда. Юристки приходили купаться пораньше, когда на реке, по их мнению, никого не было. Иногда Витя нырял с ними, ловил в норах раков, разводил костер и жарил раков тех на углях для девиц. Но в основном, просто хлопал кнутом, а мы просто бегали. Пот заливал глаза, ноги были чугунными.
Когда, вымотавшись, пьяными шагами мы в очередной раз спускались с горы, ловя подошвами землю, кто-нибудь из нас кричал ему:
- Виктор Сергеич, мы устали.
Ни разу не сработало. Витя ждал, когда мы подойдем поближе. Потом просто кидал в землю кнут и тому, кто это озвучил, очень метко заряжал в ухо или по ягодице.
В дожди Витя заставлял нас бегать в резиновых сапогах, утверждал, что так делал олимпийский чемпион Петр Болотников, детство которого прошло километрах в 10 от нашего города. Когда кто-то из нас сомневался, он добавлял:
- И не просто в гору бегал, а на силосную яму взбирался и сапоги были кирзовые. Можем завтра повторить.
Мы не верили, но и повторять как-то не хотелось.
Бывало, Витя включал учителя и культурно нас обогащал. Той же толпой – человек 6-8 мы ходили в видеосалон. Он сидел в первом ряду и, как нам тогда казалось, дико остроумно комментировал эротику.
А однажды он повез нас на своем ИЖ Юпитер -3 с коляской в сельский клуб.
Сначала все шло хорошо. Девушки томно переминались с ноги на ногу, пренебрегая ритмом композиций.
Парни же чинно отдыхали в последнем ряду зала, в креслах из кожзаменителя. Цветомузыка, сооруженная из тракторных фар, раскрашивала в разные цвет их упревшие от «допинга» лица. Это были очень интеллигентные ребята, блевали они либо себе за пазуху, либо соседу в капюшон, но ни в коем случае не на пол.
Мы стояли, подпирая стены, оценивали обстановку. И тут появлялся Витя. Не один. С мотоциклом. Точнее, на нем. Железный конь его уже был без коляски (где-то он ее прятал). Распугивая дам, он въезжал на нем по деревянным ступенькам прямо на сцену, и крутил пятаки. Получались как будто дымные спецэффекты. Ему, естественно, прилетало с задних рядов стулом или бутылкой. Изредка балалайкой. Крутанув еще кружок, и, повесив вкусную (только от мотоциклов и мопедов был такой выхлоп) завесу, он выезжал на улицу и давал газу. Но мы-то оставались. И все же знали, что мы приехали с ним.
Поскольку музыкальных инструментов и мебели в клубе было не так много, в нас с возгласами «а вы тут чо, чмошники» летели бильярдные шары. Они очень красиво, бомбочками взрывались над нашими головами, осыпая со стен краску и штукатурку.
Конечно, мы убегали. Пытались это сделать.
У мордовских парней на этот случай были припасены «домашние заготовки». Несколько ближайших заборов служили им своего рода оружейкой. Они так четко и слаженно, как именные автоматы при тревоге, разбирали штакетины! Не хватало только какой-нибудь патриотической музыки. Причем, таких конструкторов-заборов в окрестностях клуба было несколько. Чудо инженерной мысли – с виду забор и забор, но разбирается за несколько секунд. И главное, собирается немногим дольше.
Витин мотоцикл стрекотал где-то вдалеке. Мордовские парни не любили бегать с самогоном внутри животов. Они прыгали в откуда-то взявшуюся телегу, запряженную лошадью, и словно команчи, гнались за нами, улюлюкая, а вождь красномордый вел телегу стоя, и устрашающе крутил над головой вожжами. Иногда стреляли в нас из откуда-то взявшихся поджигов. Дробью в ляжку - это очень больно. Даже издалека.
Естественно, мы знали, что убегать по проселку нелепо и бессмысленно, нам, как в приключенческом фильме, нужно было держаться реки. Река впереди присутствовала, но не такая как в кино, река была вонючим ручьем. Впрочем, по берегам росли спасительные кусты. Разодравшись ивняком, мы еще километров 6 тащились лугами, как побитые псы.
А на следующий день передали гонцу от Вити, чтобы он шел в нецензурные дали. Однако к вечеру Витя, как ни в чем не бывало, заглядывал к нам сам. В частности, ко мне.
- Ох, йо, - оглядывал он на лбу моем ссадины.
- Падла ты, - произносил я.
Ждал, что он четко и без замаха врежет, нанесет мне свой дивно поставленный левый хук. Но он улыбался едко и замечал совершенно резонно:
- А на хрена вам тогда тренироваться, если вы не можете ни от кого убежать?
Вернулся с моря воодушевленный тренер, наши занятия с Витей в общем-то вполне благополучно закончились. Зимой мы взяли три призовых места на чемпионате России среди профсоюзов. А после я вообще уехал из того города.
Болотниковым или Куцем никто из нас не стал. Некоторые подались в большие города, где спорт помог им стать бандитами, отрастить животы и никуда уже больше не бегать. Их привозили в город в красивых, лакированных гробах, в которых долго из-под земли играла музыка.
Витя же никуда не уехал. Он стал обладателем обширных городских помещений бывшего завода, имевшего союзный масштаб. Устроил там автомастерскую, шиномонтаж и прочие поддерживающие только его на плаву промыслы. Выстроил себе дом на горе, с которой видна Мокша. И тихо, но дорого, выполняя план партии и правительства - спивался.
Мы и не виделись по-хорошему. Примерно раз в пять-восемь лет, мельком, на бегу.
А недавно встретились – и как-то я даже изумился. Человек совсем другой. Глаза другие, с мечтой, в которой есть признак предмета, очертания реальности. Впрочем, перемены к лучшему теперь напрягают. В доброту их замысла как-то не веришь.
Я заехал к мужчинам в гаражи. Гаражи сегодня достоверней, чем медиа-холдинги. И эквилибристы изящной словесности своей фактурой со мной охотно поделились.
Однажды поехал Витя в какую-то лесную деревню. Как вдруг выбегает к нему чумазая монахиня, руками машет. Он тормознул. Она пояснила. Навигатор завел женщин вместо Дивеева в дебри, пять часов они никак не могли выбраться. Под колеса они пихали березку, которую повалили бензопилой, две гантели неведомым образом оказавшиеся в машине, дырявые болотные батюшкины сапоги и еще кое-что. Толку не было. Батюшки с ними тоже.
Виктор подъехал к месту, а там еще несколько чумазых дам. Оглядел он их минивен-Фольксваген. Тот чуть не на боку лежит. А у Вити лебедка и чувство юмора не до конца еще пропито.
- Дерните нас, а?- с мольбой вопрошала старшая.
- Всех? – ухмыльнулся он. – Давайте так, - сказал постаревший охальник, - я вас вытащу, а вы мне по разу дадите?
Старшая посмотрела на него снисходительно, но так вымоталась, что даже наводящих вопросов задавать не стала. Просто произнесла:
- Ну, ладно.
Транспортировал он их авто из огромной лужи. Они долго благодарили.
А Витя никак не уймется:
- Э, а уговор?
Старшая монахиня посмотрела на одну из наперстниц и говорит:
- Нина, иди.
Та послушно шагнула к джипу.
- Да вы чё?! – посерьезнел спаситель, сам поразившись всему этому сюру. – Пошутил я. Просто помолитесь за меня, дурака.
И та чумазая Нина подошла и обняла его.
- Спаси Бог, - говорит.
Уехали они. А Витя еще посидел в машине. Забыл, говорит, за чем ехал. Глаза Нины той наяву видеть стал.
Думал, пройдет.
Через месяц проклинал себя, спать не мог.
- Это просто старость, - подкалывали друзья. – Это просто жизнь, сука, проходит, - детализировали они.
А Витя напряг свои старые связи, отыскал ее. Уже год мотается, ухаживает, будто сопляк. Все вокруг подначивают «женись».
- Забор твой из штакетника быстрей расцветет , - привычно огрызается он.
Но, говорят, недавно купил лыжи. Две, между прочим, пары.