Собачий кайф

               
Из сборника рассказов "Рай. (Ловцы волн)"
---



Все имена изменены. Любые совпадения случайны. (Авт.)


 
Мага «Ханда». Он получил своё прозвище от клички своего пса. Увлечение собачьими боями здесь в «мексике» не редкость и потому и Магу это затянуло. Магомедов на районе было трое и чтобы как-то их различать, каждого прозвали за его индивидуальность. Прозвища здесь даются мигом, просто и недолго  думая. Надо например в разговоре обозначить человека и выделить среди его тёзок, и сразу – «… Какой Мага?» - «… Да тот у кого пёс этот бойцовый, "Ханда".» Так и пошло,  Мага – "Ханда". С даргинского это переводилось – Молния. Пёс был назван так, скорее из любви Маги к помпезности, к чему-то вычурному, вряд ли он стал бы обращать внимание на индивидуальность собаки. А индивидуальность у пса была. Я просто поражался уму этого самца Кавказской овчарки. Его поведение говорило само за себя, нужно было только понаблюдать за ним. Здоровый как медведь-подросток, чёрный с белым пятном свалявшейся на груди шерсти, он гордо выступал, когда его выводили на арену и сразу же заметив пса напротив, забывал об орущей и свистящей толпе вокруг, не замечая уже ничего кроме противника. Было видно как он с интересом его разглядывал, без страха, без выбрасывания назад задних лап с целью поднять пыль и запугать противника перед боем. Так делали все другие псы, демонстрируя свою дерзость и отсутствие страха. «Ханда» ничего не демонстрировал. Просто гордо стоял и ждал когда его отпустит с поводка Мага. И тогда начиналось. Сходились, нет, просто сшибались со всего размаху с глухим стуком, две гулко рычащие собачьи грудины и пасти, старающиеся как можно шире раскрыться и поглотить ту что напротив. Его драка была интересной, выправленной стратегически, спокойной, чуть ли не шутливой. Он всегда давал себя потрепать сначала, и казалось что скоро проиграет, но зубы (этот оскал собаки, которая потеряла волю к борьбе от боли или превосходства противника, оскал по которому останавливают бой, определив проигравшую сторону, то есть показавшую зубы собаку) так никогда и не показал за все свои бои. Даже свой последний, проигрышный бой, показавший его старость для арены и дряхлость для побед, он закончил по своему – Просто ушёл с арены, мотнув в сторону голову от более молодого и резвого пса,  прихрамывая подошёл к Маге, облокотился об его ногу и так стоял, устало  дыша, и виновато опустив голову, давая надеть на себя ошейник. Он всегда словно понимал и  делал шоу из своего боя, тянул время и терпеливо ждал момента. Потом вдруг молниеносно подавив, ухватив противника за загривок и швырнув под себя, каменно держал, не давая даже шелохнуться псу, который уже измотался в своих искренне глупых нападках с целью выслужиться перед своим хозяином. «Ханда» знал все тонкости собачьего боя и его появление на арене всегда встречалось толпой с восторгом и уважительно пронзительным свистом. Все знали что он обязательно выиграет, это была ну просто железобетонная уверенность толпы, которую «Ханда» заслужил своими победами.  Не знаю, откуда он мог знать о таких, чисто человечески горделивых аспектах, но цену себе он знал, и эта цена не навязывалась, как почти у всех остальных, равных ему по массе и мощности бойцов, а спокойно и непоколебимо присутствовала в его умном взгляде и была очевидной в его поведении и повадках. Пёс был породистым, фамильным, потому очень умным. Стоил бешенных денег, но Мага не заплатил за него ни копейки, так как принял этот подарок от своих друзей бандитов, которые в свою очередь забрали щенка у кого-то кто им задолжал. Щенок натаскивался с самого нежного возраста в высокогорном селе, где его держали вместе с пойманными волчатами, и стравливали с ними, более взрослыми чем он сам. Волкодав. Это с горькими слезами на глазах ныл тот самый первый хозяин у которого «Ханду» забрали. Щенок был для него важнее чем он сам и те кто отбирали, знали что делают. Моральное убийство. Это всё равно что украсть жену или ребёнка и использовать  как рычаг давления на человека. Мага очень любил пса и ухаживал за ним, баловал его определённой диетой, вычёсывал ему шерсть и «Ханда» это очень любил, стоял зажмурив от удовольствия  глаза и выпрямлял ещё горже спину и грудь, покачиваясь от заботливого скребка Маги. «Ханда» очень любил своего хозяина, всегда мёл хвостом перед ним, только перед ним и не пред кем более. Когда тот подносил ему громадную кастрюлю с едой, пёс никогда не урчал, отпугивая от неё, как если бы был другой человек, а терпеливо ждал, пока Мага не размешает еду, охлаждая её перед внимательно взирающими на эту процедуру глазами «Ханды».  Иногда Мага показушничал устраивая нам демонстрацию достоинств разума «Ханды». Он подзывал его к себе и «Ханда», в какой бы лени не лежал в тени после еды, как бы ему этого не хотелось, всегда сначала подняв передние лапы, потом опираясь на задние и встряхнувшись телом и мордой, с чмокающим слюнным звуком, добродушно и преданно подходил к Маге и поднимал на него свои умные глаза. Мага указывал ему рукой в какую нибудь сторону, и говорил – « Смотри «Ханда», смотри, что там…» и пёс тут же бросал взгляд туда куда указывал рукой Мага, весь собравшись и повернувшись в эту сторону телом. Но потом, не найдя там ничего интересного переводил глаза на хохочущего Магу, и его глаза словно спрашивали – «Действительно, а что там?» Или на море, куда его приводили на прогулку, он сам, спокойно, подходил к воде и погрузившись по морду, стоял и похлёбывал воду, тут же выпуская её движением широкого алого языка. Зачем он так делал? Может полоскал рот? В доме Маги нередко бывали гости, самого разного калибра, от сыновей работников администрации города, до совершенно простых смертных  наподобие меня, и все прошли через знакомство с этим псом. Он каждому дал о себе знать. Дал знать кто тут второй после Маги. Для меня, как собственно и для всех, это  было жутким и помню до сих пор как ради прикола Мага открыл дверь. «Ханда» увидев меня, нового для себя человека, грозно урча подошел ко мне, (я сидел на стуле) и мягко прыгнув передними лапами, расставил их по моим коленям и стал так на задних, уставившись мне прямо в глаза. Он вытянувшись был почти с мой рост.  На какой-то миг я словно увидел человека в костюме собаки, но опасность была такой, что я сидел, и не мог двинуться, очарованный серьёзностью и грозностью взгляда «Ханды». Мага, сам наблюдающий с любопытством за поведением пса, сказал чтобы я отвёл в сторону глаза, это его успокоит. Я так и сделал и через пару утверждающих секунд «Ханда» спустился на пол передо мной и превратился в обычного домашнего пса, обнюхивающего мои ноги, запоминая мой запах и то, что Мага в моём присутствии спокоен. Пёс долго был диковинкой даже среди бывалых собаководов и Мага понемногу теряя свой рейтинг из-за чрезмерного увлечения героином, отходил в тень своего питомца как бы являясь уже просто его хозяином, всё же поддерживая свой авторитет как тот самый Мага у которого есть такой замечательный и умный пёс…

…Прошли десять лет. «Ханда» уже давно перестал участвовать в боях, а Мага плотно сидел на героине. Его зависимость от порошка всё больше и больше была заметна и отдаляла его от семьи, от дома, от бывших друзей. От «Ханды», который стал теперь таким старым и  безобидным, что его просто выпускали на улицу и не заботились где он, что он делает, и вообще нужно ли ему что-то. Дверь ворот Маги всегда была открыта и пёс мог спокойно заходить и есть что ему там положат. И теперь это была совсем не та пища, с витаминами, зеленью, мясом, которую ему варили раньше, чуть ли не в первую очередь, нежели остальным домочадцам. Так, что закинут в его грязную и месяцами не мытую  аллюминевую кастрюлю. И всё чаще «Ханда», не найдя еды дома, искал её где-нибудь на улице, возле мусорного бака и было так странно видеть его теперь, гордого бойца, чемпиона республики по собачьим боям, грустно двигающего носом какие-нибудь бумажные пакеты в поисках чего-то съестного. Но никогда я не видел его в толпе других собак. Никогда. Всегда в окончательном  одиночестве этот пёс лежал возле своих ворот или ещё где-нибудь на районе, положив морду на лапы и устало опустив веки, поднимая их только тогда, когда например мешал движению людей или машин если ложился не в том месте. Он смотрел на сигналящую машину, лениво поднимался и спокойно отходил в сторону, ложился снова, вздохнув, при выдохе пустив две маленькие волны пыли от своего чёрного потресканного носа. Помню как-то его взгляд устремлённый на Магу, когда тот, в совершеннейшем равнодушии к «Ханде», да и всему вокруг кроме героина, прошёл мимо даже не глянув в его сторону. Эти глаза были глазами ребёнка, внезапно брошенного, оставленного прямо на дороге, удивлённые такой безжалостностью. Но, никакой обиды они не выражали, а были даже как будто согласны со всем что делает его хозяин, пусть даже бросил и забыл, значит так надо. И он долго держал на уходящем хозяине, свои преданные, всё равно любящие его, добрые и умные пёсьи глаза. На некоторое время я потерял его из виду, так как сам был занят своим тинейджерством и бродил по компаниям, ища самую весёлую, где можно забыться на время и иметь право не отвечать пока на вопрос – Что дальше?

Но вот, как-то выйдя со двора, я увидел его, лежащего напротив ворот дома, в котором когда-то жила девушка с очень красивыми глазами, ставшими для меня пожизненным пленом. Ничто на этом свете не вечно и она переехала в другую жизнь и реальность моей памяти. В этот дом заселился дантист, который был и не дантист вовсе, а ювелир практикующий стоматологию у себя на дому. Как дантист он был полное говно. Так сказали все кто открывал свой рот для его практики. Его пломбы вылетали через месяц и зубы рвал он болезненно, неумело, судя по крикам долетавшим аж до моего окна. Пёс лежал напротив его ярких и дорогих ворот. Я не обратил внимания на это, мало ли где ещё лежал этот пёс, но уже через неделю я заметил что он постоянно лежит там, у ворот дантиста и если и встаёт, то только для того чтобы пропустить машину или людей. Я подумал что возможно, дантист его подкармливает, бросает ему что-нибудь из съестного и пёс ждёт очередного лакомства, но ещё через неделю, при виде того как пёс заглядывает в открывающуюся дверь и вовсе не обращает внимания ни на дантиста ни на его жену или детей, выходящих или заходящих в дом,  а с интересом смотрит куда-то мимо них, в глубину двора, я понял что привлекало его к этому частному дому. У дантиста была собака, немецкая овчарка, сука, которая бегала во дворе и никогда не выходила за ворота. Я стал наблюдать, насколько это совпадало с моими проходами мимо лежащего у ворот пса. Прошёл месяц. Пёс  почти всё время лежал прямо у ворот, подставив свой нос к щели между асфальтом и нижней частью двери. Когда дверь открывалась он отходил, потому что на него кричали, пытаясь отогнать, боясь его, да и клиентов дантиста это отпугивало. Ну как подойти и позвонить в звонок, если у двери лежит чёрная глыба с громадной головой и не двигается с места. Дантист насколько ему позволяла смелость махал на пса рукой, делал обманное движение шарящей в поисках камня руки по асфальту, всячески старался раз и навсегда отвадить пса от своих ворот, но «Ханда» просто отходил на несколько метров и ложился у обочины дороги не сводя глаз с двери. Это был единственный компромисс который он мог себе позволить. Никогда я не видел «Ханду» в толпе кобелей трусящих, подняв носы за шлейфом феромонов, который испускала бегущая впереди них сука. Он лишь приподнимал голову и тянул носом вслед за ними, пробегающими мимо и лающими друг на друга, выспаривающими кто будет достойней и первей. Бежала сука, останавливаясь и обнюхивая мусорные кучи, к ней сзади подбегал самый достойный, кто мог звонче всех лаять и отпугивать остальных, обнюхивая её зад, и за ним, по уменьшающей в собачьем рейтинге, останавливались и все остальные кобели, на трусливой дистанции, выжидая когда сука продолжит свой горделивый бег.
 Иногда, когда он лежал в своей тоске, мимо пробегали какие-то другие собаки, псы. Они не замечали сначала его, но заметив, огибали по уважительной кривой, и следовали дальше за чем-то в своей маленькой собачьей жизни. Но были и такие что, глядя на спокойно лежащего «Ханду» видимо принимали его за больного пса. Они останавливались и долго стояли в нерешительном страхе, не смея перейти те пять, шесть метров радиуса вокруг «Ханды», которые по собачьему кодексу принадлежали лежащему псу. Если он лежит, то значит на своей территории, он расслаблен, он её завоевал. «Ханда» не вёл и ухом. Но его глаза превращались в доты, в которых затаились осторожные и вооружённые зрачки. Сявка, понаблюдав и осмелев перешагивала тот порог собственного страха и начинала наглеть, принюхиваясь к запаху овчарки-самки во дворе дантиста. «Ханда» спокойно лежал. Сявка уже подходила осторожно к воротам и нюхала ту же щель что и «Ханда» пока его не отгонял дантист. «Ханда» лежал. Сявка уже поглядывала на «Ханду» с видом хозяина этой территории и могла даже издать свой пробный «тяв»… «Ханда» лежал и поглядывал в сторону. Сявка бегала по квадратуре гордыни «Ханды» и тявкала на него, проверяя его реакцию, не обнаруживая её и смелея и наглея всё больше, всячески показывала себя как нового хозяина этой территории и самки, что находилась так близко и дразнила своим запахом. Но это было для неё недолго. В какой-то момент, когда, или дантист выходил со двора и отпугивал сявку от двери, и она совершенно забыв о лежащем «Ханде», отпрянув, оказывалась в полуметре от него, или просто решая испытать судьбу и пределы своей трусости, просто подбегала к нему, то с быстротой молнии «Ханда» вскакивал, хватал сявку за любую её конечность что попадала ему в зубы, до перелома кости сжимал её и начинал трепать и бить об асфальт. Тишина улицы разрезалась пронзительным визгом и воем сявки, которая никогда в своей жизни ещё не испытывала такой боли и страха, и просто бессильно ждала когда же она либо сдохнет, либо будет милосердно отпущена. И «Ханда» отпускал. Отшвыривал прочь эту сявку, которая с переломанными пастью «Ханды» задними ногами, и ужасным уроком на всю жизнь, изо всех сил работая передними лапами, старалась как можно быстрей покинуть эту улицу. «Ханда» ложился опять на своё место и брезгливо высовывал язык очищая свою пасть от шерсти сявки. Ему было просто лень вставать и гнаться за глупым псом и он выжидал момента. Я долго наблюдал подобные картины в течение полутора месяцев, а может и более, пока «Ханда» лежал, вот так, изнывая по своей самочке за воротами, не то что не получая свидания с ней, а даже видя её не более тех секунд, которые проносились на момент открывания и закрывания двери. Он лежал днём, лежал ночью. Уходил на какое-то время и вновь возвращался на своё место у этих ворот, за которыми бегала любимая им овчарка, и дразнила его своим запахом. Он совсем одряхлел, высох в своей тоске, брошенный своим хозяином, нашедший смысл своей жизни в этом мрачном лежании у чужих ворот, в бесполезном ожидании чего-то, что никогда не будет ему дано, но хотя бы этим ожиданием поддержит его существование смыслом. Очень умный пёс. Дантист понимал в чём дело, но, конечно же, не дал бы никогда добра на случку со своей овчаркой. Он терпел и терпел эту мешающую глыбу возле своих ворот, пока не подкинул «Ханде» отравленную пищу. «Ханда» умирал трудно, мучился ещё два дня, еле добравшись до своего дома, поближе к своему хозяину, который скоропалительно решил что у пса чумка и лишь поднёс ему миску с водой, в которую добавил водки и марганца. Пёс увидел миску, добрую и внимательную руку хозяина и только тогда спокойно закрыл глаза, не притронувшись к ней. Он просто как всегда ждал момента. Это рассказал Мага, когда его спросили, где его пёс и почему его давно не видно. Ему не было жаль пса. В нашей жизни есть вещи, о которых мы жалеем в первую очередь. Сам Мага умер через три года в тюрьме.
---
 Ю.Т. – Из сборника рассказов "РАЙ. (Ловцы волн)"