Как-то утром за завтраком Иуда заметил, что Ешу явно чем-то то ли озабочен, то ли угнетён, судя по поникшей голове и потухшим глазам, всегда сверкающим радостью жизни или слезами сострадания.
И даже благодарственная молитва перед началом трапезы, которую он всегда произносил с душевной теплотой, прозвучала необычно сухо, с холодным равнодушием.
И ел он тоже равнодушно, механически пережёвывая омлет, не замечая необычного привкуса от приправы, коей он хотел удивить своего учителя.
- Что, Ешу? Тебе не нравится? - огорчился расстроенный Иуда.
- А кому понравится наша беспомощность и бездействие. - Ешу мотнул головой, откинув назад свисающие на лоб пряди волос. Видимо вопрос Иуды он отнёс к своим мыслям и продолжал, уже оживляясь и горячась : - Мы исходили столько стадий, нас встречали толпы людей, а какой в этом толк.
Видишь ли, Иуда, для меня эти толпы, что овцы потерянно бредущие по горным склонам и лугам без пастыря и потому расхищаемые волками. Собрать их вместе в одно целое, в народ обетованный Господу, я убедился одному мне не по силам.
Они не слышат меня, а если слышат, не понимают. Они приходят увидеть чудо исцеления или какое-нибудь знамение. Только для немногих сердец доходит благая весть о Царстве божьем. Как это тяжко сознавать, Иуда, если бы ты знал.
Жатва уже созрела, но не хватает рабочих рук. А они, Иуда, у нас есть.
Вот что, - Ешу вскочил, обхватив ладонями плечи Иуды и глядя в его вопрошающее лицо уже сверкающими восторженной радостью глазами, хотя по- матерински мягко, но прозвучало тоном беспрекословного выполнения, попросил : - Я прошу тебя, сходи к нашим и скажи к заходу солнца пусть соберутся у старой смоковницы. Чтобы собрались все. Зачем? Узнаешь потом на месте. Иди.
Почти весь день затратил Иуда на поиски своих собратьев . Не мало сотен стадий пришлось пройти по полям, по горным пастбищам, проплыть на лодке по озеру, чтобы оповестить о просьбе Ешу.
Каждый был занят своей неотложной изнурительной под палящим солнцем работой.
Усталый, голодный Иуда вернулся в Капернаум. Солнце уже коснулось вершины дальнего холма. Идти к дому Петра посчитал неблагоразумным и растянулся с наслаждением на траве в ожидании прихода остальных.
Едва запылал закат, раскрасив полнеба в золотисто-алый цвет, как все оповещённые с разных сторон почти одновременно оказались у смоковницы.
Они расположились напротив Ешу кто полулёжа, кто на корточках, кто скрестив ноги в молчаливом ожидании слова учителя. Он присел на плоскую базальтовую плиту уложенную впритык к стволу смоковницы и окинул всех ласковым взглядом.
Их было двенадцать, самых близких к нему людей, проверенных временем и делами, заранее выбранных им самим для осуществления его миссии.
Именно они должны возглавить двенадцать колен в свободном, возрождённом Израиле. Он сам так решил.
- Когда вы рядом со мной и мне можно коснуться ваших рук и спросить, что вас волнует, что вы хотите услышать от меня, мне легко найти необходимое каждому обнадёживающее слово.
Но когда перед тобою толпа людей и у каждого своя боль, свои надежды, свои ожидания и запросы, невозможно отыскать слово, чтобы удовлетворить всех.
К каждому человеку нужен свой подход, свои слова и чувства. Беседы один на один сближают и приводят к пониманию друг друга, к осознанию твоих мыслей и пожеланий. Господь надоумил меня и указал истинный путь к царству небесному.
Господь призвал меня быть пастырем овец рассеянных по всему свету. Но собрать их воедино, как оказалось, мне не хватит жизни.
Поэтому Господь поручает каждому из вас разнести благую весть о его царстве только погибшим овцам дома израилева, не простирая её на язычников и самарян.
Будет мудро, если вы пойдёте парами. Так будет благотворнее, вы будете взаимно общаться, помогать исправлять допущенные промахи в вашей проповеди.
А она у вас на всех одна - близость царства божьего. Вы его должны доносить до сердца каждого слушателя и словом и благотворением, ссылаясь на меня.
Но прежде вы должны выяснить настроение людей, их понимание царства божьего и отношения к нему и только тогда донести им благую весть о нём.
В дорогу ничего не брать с собой, ни сумы для пищи, ни денег, ни смены одежды и обуви, ибо заботы жизни отвлекают человека от предназначения, даруемого ему Господом.
Тот, кто не откажется от всего, что он имеет, не отречётся от самого себя, не разлюбит свою мать и своих детей ради меня, не может быть моим посланцем. Подумайте и решайте сами.
Переходя из города в город, не стесняйтесь использовать гостеприимство для проповеди благой вести. Она и станет вашей оплатой за гостеприимство. Даром даёте, даром получите. Когда предстоит исцелять, ссылайтесь на меня.
Будьте всегда кротки и приветливы. Входя в дом, приветствуйте древнейшим и чтимым пожеланием : - Мир дому сему. Если вы будете отвергнуты, не обижайтесь. Покиньте дом. Господь накажет их за их недоразумение.
И разошлись они парами разными дорогами по всей Галилее.
До Пасхи оставался ещё целый месяц, но Ешу во избежания публичности и не благоприятного для него излишнего внимания со стороны галилейских паломников в случае совместного посещения с ними Иерусалима, отправился туда с очередным караваном.
Ешу не терпелось услышать, что о нём говорят в священном городе и попытаться в этот раз проповедовать в самом Храме. В Иерусалим они вошли в разгар праздника Пурим.
Все улицы заполнены толпами веселящихся, разряженных в маскарадные костюмы людей, явно подвыпивших, танцующих и поющих. Как же он забыл об этом празднике, предшествующим Пасхе.
Кому теперь нужны его проповеди в царстве безумного веселья, пьянства и похоти? Кому они нужны здесь? И что он может услышать о себе?
Разочарование и обида овладели им. Он почувствовал себя одиноким, никому не нужным, потерянным, как тогда в детстве на одной из улиц Иерусалима.
Здесь в праздничный день ему делать было нечего и он отправился в Вифанию к друзьям. У Овечих ворот он остановился, привлечённый жалобным, просящим криком : - Помогите же мне!
Крик шёл из пятиугольного здания, где внутри его был пруд, как помнил Ешу, обладающий целебными свойствами. Под портиками, украшающими здание, всегда лежало множество больных, жаждущих исцеления. Здесь были хромые, бесноватые, полупарализованные, расслабленные.
Все они ждали того момента, когда появится незримый Ангел ( в это верили большинство) и возмутит воду. Считалось, что в этот момент вода наиболее целебна и тот, кто первым окунётся в неё, сразу излечится. Ешу подошёл к продолжающему кричать больному.
Как он потом узнал от друзей, этот человек страдал параличом правой ноги уже много лет и был настолько ослаблен и беспомощен, что за все годы болезни ему ни разу не удалось окунуться в воду раньше более прытких счастливцев.
Он жил недалеко от целебного пруда и каждый день мучительно добирался к нему, приползая на четвереньках с циновкой привязанных к спине. Он расстилал её у самого края, укладывая своё непослушное, вялое тело.
Вид этого несчастного страдальца, с его слезами и мольбой на фоне пьяного веселья рядом за стенами не мог не вызвать состраданья. Почему одним дано веселиться, а другим страдать? Не по-божески это, не справедливо.
Ешу вдруг страстно захотелось этому измученному страдальцу подарить праздник Пурим. Он должен быть здоровым среди веселящихся. Вдруг вода посреди пруда забила ключом, покрылась крупными пузырями.
- Ангел! Ангел! Прыгай! Прыгай! - раздались радостные возгласы.
Больной, натужась, с усилием стал приподниматься на локтях с мольбой глядя в глаза Ешу. Тот приподнял его за плечи, но уже кто-то прыгнул в воду, обрызгав Ешу. Он опустил больного, вытер ладонью мокрое лицо.
Капли воды и воздух неприятно пахли чем-то тухлым, похожим на запах протухшего яйца. Видимо на дне водоёма скапливался какой-то газ, время от времени вырывающийся сквозь толщу воды наружу. Глаза больного уставились на Ешу с немой печальной укоризной.
- Ты хочешь быть здоровым?-Ешу наклонился над больным. Тот метнул на него взгляд , полный отчаяния и ненависти.
-Издеваешься?- прочёл Ешу в его взгляде. Конечно, этот человек от сознания своего бессилия озлоблен на весь мир и ни во что не верит. Но ему он должен поверить, если хочет быть здоровым. Если он здесь, значит хочет.
Ешу приподнял больного и, оставив его в положении сидя, положил правую ладонь на его лоб, а левую на подошвы ног. Тот вздрогнул, руки и ноги его судорожно задёргались.
Сразу ослабевший Ешу медленно выпрямился, не сводя глаз с больного. Лицо лежащего у его ног человека порозовело, расслабилось, в глазах застыл то ли страх, то ли удивление.
Он приподнял одну ногу, затем другую. Руки его стали ощупывать тело, словно он не верил, что это его тело.
-Вставай! Возьми циновку и иди домой, - сказал Ешу и, быстро отойдя, скрылся в толпе.
Больной сполз с циновки, скатал её в рулон и всё ещё не веря в чудо выздоровления, не без усилия поднялся, встав на ноги. Он огляделся, ища взглядом своего спасителя среди веселящейся толпы.
Разочарованный тем, что не поблагодарил, не узнал имени, он с трудом поднял циновку и, прижав её к груди обеими руками, неуверенно шагнул.
Его пошатывало, колени подгибались. Он боялся упасть, чувствуя как ослабли его ноги после такого длительного лежания без движения.
- Ты взгляни! Глазам не верю! Так это Иосиф сын Иосафата, менялы с языческого двора. Он же парализован! Идёт! Сам! Может я обознался? Иона? Ну?
Высокий мужчина с длинной окладистой бородой нетерпеливо тормошил своего соседа ниже на голову его ростом, очевидно, тоже фарисея одетого в шёлковую талиту, унизанную множеством голубых кистей.
- А что он делает!? Он несёт!!! Ношу?! - завопил низкорослый. - Сегодня суббота!!! По Закону смерть тебе! Остановись!
Перепуганный Иосиф замер на месте и ещё крепче прижал циновку к груди.
- Ты почему несёшь в святой день?
- Он сказал мне : - Возьми циновку и иди домой, - дрожащим от страха голосом попытался оправдаться Иосиф.
- Кто тебе мог сказать такое? Кто тот человек, кто сказал тебе нести циновку? Это кощунство!
- Не знаю. ..Он ушёл. Он вылечил меня.
Оба фарисея смутились, поражённые случившимся. Что это за человек, обладающий голосом такой силы, что одним словом мог излечить затяжную болезнь? Такое может только пророк, но земля Израиля давно уже не рождает их.
Тогда... В радостном испуге встретились их взгляды и по выражению лиц оба поняли, о чём подумал каждый из них - Мессия?
Иосиф, после бурных ласк и счастливых родительских слёз и упрёков отца, что не узнал даже имени своего спасителя, на следующий день в Храме, куда он пришёл воздать богу благодарность за чудесное избавление от мук безотрадной жизни, увидел среди молящихся своего исцелителя.
Расталкивая молящихся, он подошёл к Ешу. Тот, узнав вчерашнего больного, коснулся его плеча.
- Вижу ты выздоровел. Я прощаю тебе грехи. Только не греши больше, чтобы с тобой не случилось чего хуже.
В глазах Иосифа потемнело, но когда вернулось зрение, его спасителя рядом не оказалось. Иосиф, растерянно оглядываясь по сторонам, спрашивал у стоящих вокруг него:
- Кто этот человек, что стоял только что здесь?
Все молча пожимали плечами и только один старик в поношенном выгоревшим на солнце кетонефе прошептал ему в ухо : - Это галилейский пророк Иешуа из Назарета. Я слышал его проповедь в Капернауме. _
- Галилейский пророк Иешуа из Назарета исцелил меня и простил мне грехи мои, - оповещал Иосиф, возвращаясь домой, каждого встречного знакомого и незнакомого.
Слух о чуде исцеления сына Иосафата, известного в Иерусалиме менялы, достиг ушей многих иерусалимских фарисеев.
- Он действительно исцелил. Я своими глазами видел шагающего Иону.
- Это чудо! Он чудотворец, этот галилеянин. Возможно он пророк.
. - Какой пророк из Галилеи?! Какой-то ам-хаарец возымел себя пророком?
-Он богохульник, достойный побивания камнями! Он исцелил в субботу! В нашу святую субботу!
- Ты прав, Иохим, он замахнулся на Закон Моисея и подлежит смерти за нарушение субботы. –
- Вы не правы, дорогие мои, исцеление в субботу это не преступление и предписанием разрешается.
- Но это, если угрожает жизни! Он мог исцелить в другой любой день. А он выбрал именно субботу. Я за смерть ему!
- Не торопитесь выносить приговор. Лучше задумайтесь, если бы этот Иешуа был простым лекарем, он потребовал бы деньги с больного... Но он не взял ни ассария с него. Здесь я не вижу корысти и потому преступления. Я предлагаю выслушать его и после принять к нему необходимые меры.
- Вы правы, достопочтимый Иона, надо отыскать и привести его сюда и убедиться, кто он на самом деле : - Пророк? Маг? Или... Вопрос завис в напрягшейся тишине и хотя не озвученный до конца, все поняли, что он имел ввиду.
Отыскали сразу пятерых галилеян. Найти их в праздной толпе не стоило труда : вызывающая простота одежды и глупейшее придыхание после каждого слова.
Выяснить, кто из них он, а возможно среди них его нет, они посчитали унизительным для себя и вызвали Иосифа сына Ионафанта.
Тот, ещё издали заметив своего спасителя, подбежал к нему и, упав на колени, стал целовать полу кетонефа.
- Можете уйти, - махнул в сторону четверых галилеян Иона,- а ты останься, - обратился он к молодому человеку с довольно приятным, почти с женским обаянием лицом, располагающим к доверительной беседе, но с таким умудрённым печалью всё понимающим взглядом, что Иона от старости белее снежной вершины Ермона, познавший тяжкий опыт жизни, устыдился самого себя за свои мысли, оскорбительные для стоящего перед ним человека.
- Скажи нам кто ты и по какому праву позволяешь себе исцелять в субботу и снимать грехи? - В спокойном голосе Ионы не прозвучали гневные ноты осуждения, что было отмечено всеми и что вызвало у одних замешательство, а у других недовольство.
- Я Иегошуа сын Иосифа из Назарета. Как и Иоанн Креститель я несу в народ весть о близости Царства божьего и учу, что нужно сделать каждому, чтобы приблизить его.
Но на моём пути много непонимания и препятствий, порождённых вашими предками и книжниками с их сотнями бездарных и не нужных дополнений к писанию.
Ропот негодования не смутил Ешу. Он вдруг понял, что сейчас, именно сегодня, в Храме, перед иерусалимской элитой он должен открыть им себя, своё учение, чтобы они поняли с кем им предстоит иметь дело в дальнейшем.
- Вот к примеру - суббота. Вы понимаете её как день, когда бог утомился после сотворения Вселенной и решил отдохнуть. Но это было единожды, а доселе бог продолжает творить дела и в субботы, как и я сам, зная своего отца и будучи любим им, делаю вместе с ним и совершу ещё больше дел, чем успел сделать.
Я уже воскрешаю духовно умерших, но настанет день, когда и в гробах услышат мой голос и он будет слышен на последнем страшном суде живых и мёртвых. И этот суд передан мне отцом.
- Он считает себя сыном бога! Какое богохульство! Что он мнит о себе, ам-хаарец?! Судить его надо за богохульство!
- Вы ещё не выслушали меня, не поняв, кто я и уже отвергаете меня. А обо мне свидетельствуют три величайших свидетеля : Иоанн, которого вы вначале приняли, а потом быстро отвергли, страшась его правды о вас; Моисей, кому вы якобы следуете, но извращаете его заповеди; и сам бог, которому вы поклоняетесь гораздо меньше, чем мамоне.
Я совершаю чудотворение не так как пророки. Они совершали божьим именем, а я своим собственным именем, ибо отец дал мне такую власть.
Вы не знаете моего отца, не познали его любви и доброты. Ради тьмы вы погасили его свет, его слово ради своих собственных своекорыстных желаний.
Вы отвергаете меня, кого он послал вам. Есть ещё одно свидетельство обо мне. Оно вам хорошо известно, если вы когда-нибудь его вдумчиво читали.
Там речь и обо мне. Это Писание, в котором вы сосчитали все буквы, но не заметили что там написано обо мне и потому отвергаете меня.
Вы считаете себя благочестивыми праведниками. Вы до мельчайших тонкостей изучили законы, дополнили их сотнями ритуальных мелочей, в этих мелочах вы потеряли в себе любовь к богу.
Чрезмерная гордость овладела вами, не позволяя веровать, но принимать славу друг от друга, забыв о поисках славы, что исходит только от бога.
Поэтому вы отвергаете меня, пришедшего во имя отца своего, но почитаете принимать ложных Мессий, приходящих от своего имени и приносящих только кресты с распятыми и сожжённые города.
Вы почитатели Моисея, веру в его слово исповедуете, но нагромоздили целые горы преданий и толкований над каждым его ничтожным постановлением, из-за чего потерялся истинный смысл их и вы уже сами не верите и не повинуетесь им.
Если бы вы верили Моисею, то поверили бы и мне, кто говорит с вами, ибо Моисей писал обо мне. Но если вы не верите Моисею и Писанию обо мне, то как вы можете поверить моему слову. Мне больше нечего сказать вам. Прощайте.
Ешу направился к выходу. Зловещую тишину нарушал лишь стук деревянных подошв сандалий Ешу. Все словно окаменели и онемели от услышанного в свой адрес, но как только Иохим гневно вскрикнул : - Мы что? Отпускаем его? - Все будто очнулись.
Была в словах этого галилеянина какая-то болезненная для них правда, заставляющая молча выслушивать её, лихорадочно ища слова оправдания, но не находя их, всё больше терялись и озлоблялись.
Негодующий крик Иохима разорвал в них молчание бессильной ярости. Он хулит бога! Не чтит святой субботы! Он назвался сыном бога! Побить камнями!
Злобные крики заставили Ешу ускорить шаг и он быстро примкнул подвыпившей толпе. Он уже не мог слышать голос Ионы, оборвавший гневные крики.
- Довольно сотрясать воздух! - Несмотря на преклонный возраст голос Ионы был крепок и зычен. - Я понимаю вас - больно и обидно слушать правду о себе. Но он во многом прав, к сожалению, этот пророк из Назарета.
- Что с ним? Я не узнаю его. Он что - спятил? Какой пророк? Какая правда! Из ума выжил старец. Какую несусветицу несёт, - шептались между собой растерянно и негодующе удивляясь.
А Ешу уже шагал по улице, ведущей к выходным воротам. Здесь в Иерусалиме, в Иудее, оставаться было бесполезно и опасно. Впервые он почувствовал дыхание смерти за своей спиной.
.