Уже две недели дверь в доме Ахаза постоянно распахнута настежь и если и закрывалась, то не надолго, когда он уходил на рынок за продуктами из-за боязни бездомных собак, расплодившихся в последнее время.
Дверь он держал открытой, чтобы видеть в любой миг, не отрываясь от работы ( он даже верстак подтянул к дверям) бледненький, заострившийся профиль двенадцатилетней дочери Цили, лежащей в доме у стены напротив двери.
Она лежала на спине, не подавая никаких признаков жизни. Он боялся, что может пропустить тот долгожданный момент, когда она очнётся попросит попить или поесть.
Но надежда на выздоровление угасала с каждым днём, как угасает огонёк светильника, впитав в фитиль последнюю каплю масла.
Ещё оставалась надежда на Азию, внука известного иудеям мага и целителя Хони Ха-Меагеля, когда-то потрясавшего всю Палестину необычайными магическими способностями чародейства. Он даже воскрешал мёртвых, если верить молве.
Свои способности маг передал внукам и они, к кому бы их ни приглашали, успешно изгоняли бесов из больных, но по слухам требовали предоплаты за лечение и весьма не малой.
Уже не один ручеёк сиклей утёк из из нагрудной складки хитона Ахаза на множество амулетов и снадобий, оплаченных местным целителям, но Циле не становилось лучше. Азия был последней надеждой.
Чтобы заплатить ему, пришлось Ахазу под немыслимые проценты одолжить необходимую сумму у ненавидимого всеми скряги Елизара из Вифании.
Вчера от восхода солнца до полудня дверь была заперта. Путь до Вифании не близок, но другого выбора не было. Никто не мог одолжить ему такую сумму сиклей, чтобы заплатить этому лекарю, молча плетущемуся рядом с ним.
Видимо тяжело было его толстым как бревно ногам нести не менее тяжёлое тучное тело. Он шёл шумно пыхтя, часто останавливался, вытирая струящийся пот с мясистых щёк, что изводило Ахаза, жаждущего быстрее вернуться домой.
Наконец, они вошли во двор и Ахаз в страхе, внутренне холодея, потянул на себя дверь. Циля лежала в той же позе, на спине, вытянув тонкие с острыми локотками руки, с тем же неизменным выражением кротости в худеньком личике. Ахаз коснулся руки дочери. Она была прохладной и мягкой, как всегда в эти последние горестные дни.
Азия наклонился над телом девочки. Его длинная волнистая борода с седыми проседями коснулась лица девочки, но она не почувствовала щекотливого прикосновения. Ничто не дрогнуло в её лице : ни веки, ни губы. Азия повернул своё мясистое лицо в сторону Ахаза.
Его ноздри с торчащими из них пучками чёрных волос гневно затрепетали.
- Ты что издеваешься надо мной?! Ты зачем меня привёл в такую даль?! Я трупы не оживляю.
- Она жива!.. Жива она!..Жива! - упрямо твердил Ахаз. - Уже третью субботу она в таком состоянии
-Третью говоришь... Ну что ж.. Давай проверим. Подай воды. Да не в чашке! В таз налей!
Пока Ахаз наливал из кувшина воду, Азия развязал свою сумку и вынул из неё пучок вялого иссопа. Он обмакнул его в воду и встряхнул над головой девочки.
Крупные капли осыпали её лицо и, сливаясь, стекали по щёчкам на шею. Ничто не дрогнуло в её лице.
- Ах! Вы так!? Я вам сейчас устрою! - злобно закричал Азия и стал хлестать пучком по лицу, рукам, по всему телу девочки, с каждым взмахом руки визгливо вопя : - Изыйди-и! Изыйди бес!
Но Циля не подавала никаких признаков жизни. Азия, то ли устал, то ли понял бесполезность своих действий, швырнул пучок иссопа в проём двери.
- Дай мне глубокую плошку!
Ахаз подал ему. Азия достал из сумки семь пёстрых мешочков и из каждого по две, по три, а из последнего пять щепоток разноцветного порошка высыпал в плошку.
- Подай светильник.
Ахаз протянул ему едва тлеющий светильник. Азия поджёг лоскуток полотна и бросил его в плошку. Порошок затлел. Азия натянул на голову колпак с прорезями для глаз и поднял дымящуюся плошку. Он стал размахивать ею над головой девочки.
Едкий дым окутал личико Цили густым синим туманом. У Ахаза запершило в горле. Он закашлялся до слёз, но Циля по-прежнему лежала недвижно.
Ахаз выбежал во двор, задыхаясь и кашляя. Вслед за ним вскоре вышел Азия с сумкой в руке.
- Она мертва, - заявил он, снимая колпак. - Поздно ты спохватился. Прощай!
- Не-ет!...Не-ет! Жива моя Цилечка! Жива! - кричал Ахаз, обливаясь слезами. Ноги его подкосились и он упал. Соседский мальчик, услышав крики, вбежал во двор.
- Дядя Ахаз...Дядя Ахаз! Что вы лежите на солнцепёке? Вставайте! - Он теребил его за плечи, но Ахаз продолжал лежать молча, не пошевелившись. Глаза его были закрыты.
Иуда вместе с сопровождающими Ешу учениками возвращались в Капернаум. Иуда устал после двух недельного бродяжничества под знойным солнцем, с пустым желудком и пересохшим горлом.
Чем могли их накормить нищие ам-хаарец, сами едва сводящие концы после прошлогодней засухи.
Капернаум, отсюда из неприглядной голодной Висании, виделся сытым сказочным уголком и потому все единогласно согласились идти незамедлительно туда, даже в самое пекло, в полдень.
После утренней проповеди Ешу пришлось всем задержаться из-за десятка больных пришедших и принесённых с соседних посёлков. С ними Ешу провозился до полдня. Сидеть здесь впроголодь полдня и вечером отправиться в Капернаум никто не проявил желания.
Иуда шёл впереди всех, торопясь оказаться в спасительной тени ореховой рощи виднеющейся вдалеке. Улица была пустынна. Всё живое где-то пряталось в тени.
Иуда щурил глаза, вглядываясь в даль. Вдруг что-то ударило его в живот, едва не сбив с ног. Кучерявая детская головка запуталась в его хитоне.
- Куда несёшься, угорелый? - Иуда подхватил под мышки сползающего к его ногам подростка. Мальчик испуганно вытаращил глаза на Иуду.
.- Там... там...дядя ...Ахаз лежит.
- Где это там? Ну и чего он лежит?
- Не знаю... Я слышал как он кричал.
- Что случилось, Иуда? - спросил подошедший Ешу.
- Пока не пойму сам.
- Дяденька, помогите, - мальчик ухватил Ешу за полу хитона, - он на солнцепёке лежит. Его Циля умерла.
- Куда идти? Пойдём.
- Вот сюда.
Они вошли во двор. Скорчившаяся фигура мужчины с непокрытой головой лежало возле каменного чана. Вчетвером они подняли тело и отнесли под навес в тень.
Филипп принёс кувшин с водой. Ешу плеснул в ладонь и обмыл лицо мужчины. Тот очнулся, задёргал руками и ногами, пытаясь встать. -Кто вы?..Что вам надо?..Где моя Циля?..Цилечка...Она умерла? ..Он сказал : - Она умерла.
Мужчина побледнел, безумными глазами оглядел всех, вскочил и опрометью побежал к дому. Из дверей тянулась вверх синяя полоска дыма.
- Пожар!- вскрикнули одновременно все и бросились к дому. В дверном проёме показался мужчина . На руках его лежало тело девочки. Руки и ноги её безжизненно свисали как плети. Передвигаясь мелкими шажками, словно боясь уронить тело, он дошёл до навеса и опустил девочку на циновку.
Стоя на коленях, разгладил складки её белого кетона, прикрыв полой тонкие ножки, уложил вдоль тела руки и тихо, горестно заскулил : - Ци-и-ля...Ци - и-личка.
Не обнаружив пожара все вернулись к Ахазу. Ешу присел на корточки рядом с ним.
Иуда видел как он большим и указательным пальцами сжал запястье девочки и наклонил голову набок, словно прислушиваясь. Затем он резко вскинул голову, взметнув гриву своих волос. Он положил ладонь на плечо Ахаза.
- Успокойтесь и отодвиньтесь. Не мешайте мне.
Ахаз умолк и отполз в сторону, напряжённо следя за каждым жестом Ешу. Тот опустил левую ладонь на лоб девочки, а правой медленно провёл над её телом, пока не коснулся крохотных пальчиков её ног.
Иуде показалось, что они вздрогнули, шевельнулись. В страхе замер он, предчувствуя свершение чего-то немыслимого, что должно сейчас свершится.
- Вот и всё. Просыпайся. Я тебе говорю - хватит спать, - ласковым, но приказным тоном сказаны были слова. Реснички девочки задрожали, как крылья бабочки, собирающейся в полёт.
Всех обуял ликующий ужас, перехватило дыхание. Все остолбенело вперились взглядами в голубенькие веки, оттенённые дрожащими ресничками.
-Ну...Ну, открывай глазки.
Реснички взметнулись к узким дужкам бровей, обнажив на миг голубенькие белки глаз, но тут же веки и лобик сморщились словно от боли.
- Ничего, ничего, Циличка. Это от солнца. Слишком яркий свет, - пояснил Ешу, взглянув на всё ещё онемевших от происшедшего учеников. Они одновременно все выдохнули и в наступившей тишине услышали слабый, почти шёпот, голосок :- Пить...Я хочу пить.
Что было потом, Иуда не помнил. Крики радости, восхищение, удивление, объятия, поцелуи, пение Псалмов - всё смешалось, слилось в ликующий восторг от присутствия свершения чуда, оставив в душе каждого священный ужас от сознания божественной силы, исходящей от Ешу.
- Чего ты выдумал, Иуда? - Ешу сморщил лоб в недовольной гримасе. Они уже шли в тени ореховых листьев, оставив позади раскалённые улочки.
- Никого я не воскресил. Девочка просто спала. Бывает такое, редко, но бывает, когда человек по какой-то причине погружается в длительный сон. Он не проявляет признаков жизни, может долго обходиться без еды и питья. Я помог ей проснуться.
Иуда даже не пытался возражать ему. Не мог он поверить такому объяснению свершившегося на его глазах чуда воскрешения.
- А почему ты отказался от денег?
Ешу остановился, повернулся лицом к Иуде и осуждающе взглянул на него.
- Я ниспослан отцом моим дарить добро, а не зарабатывать на нём.