ЛОРА ЭКИМЧАН
Проект ПАВЕЛ РИТКИН ПАВЕЛ РИТКИН
ТАТАРИН
Маленькая повесть.
«Бытие не есть проявление чьей-либо частной
воли, это явление хаотичное».
Харуки МУРАКАМИ. «Охота на овец».
«У тебя когда-нибудь было ощущение, будто
твоя жизнь не совсем твоя, а ты нужен только
затем, чтобы что-то через тебя случилось?»
Элис ХОФФМАН. «Черепашья луна».
АВТОР
У нас в редакции была уборщица, которую все мы заглазно называли «Тетка Лизка». Хорошая она была женщина – пожилая, очень добросовестная, мыла наши кабинеты за милую душу, не придерешься. Да и не было у нашей пишущей братии интереса к кому-то придираться: работает человек и работает, лишь бы не наглел. Тем более, тетка Лизка приносила на наши сабантуи всякую хорошую закуску – огурчики хрустящие, капустку квашенную с брусникой. А могла принести, если по сезону, и шмат свежесоленого сала невыразимого вкуса, с бордовыми прожилками мясца, из гостинцев от своих деревенских родственников. Но сама на наши сборища никогда не оставалась.
Чаще всего свою работу уборщица делала с утра пораньше, до начала нашего рабочего дня, но в дни зарплаты задерживалась и вступала с нами в беседу. У нее была любимая тема, и мы переглядывались, заметив, что тетка Лизка собирается нам очередное сообщение сделать. И правда, дождавшись паузы в нашем бесконечном трепе, она опускала глаза долу и замогильным голосом, полным устрашающей таинственности, говорила:
- Вот, одна из нашего дома пошла в парикмахерскую, села в кресло, парикмахерша только на нее накидку приладила,.. – тут следовала многозначительная пауза и взгляд в сторону, в пространство, - только ножницы поднесла к голове, стричь начинать, смотрит, а она мертвая…
У нашей рассказчицы были постоянно новые варианты, например:
- Один шахматист наш заводской Димка поехал во Дворец культуры на шахматную свою сходку, пошел в буфет, взял бутерброд, кофе, откусил, стал запивать и, - опять взгляд в сторону, - упал прямо возле столика и умер. Говорят, кофе не в то горло пошло. Врачи написали, что, мол, остановка сердца.
Таких рассказов у нее было тьма тьмущая с разными оттенками обстоятельств дела, но исход всегда один – внезапная смерть. Меня всегда интересовал этот, как врачи его называют, синдром внезапной смерти, но глубже об этом задумываться я побаивался… У моей старой знакомой случилось Бог знает что: любимый внук заканчивал юрфак Московского университета, причем, шел на красный диплом, и вдруг - внезапная смерть. Не болел ничем, спортом занимался, не пьянствовал, не наркошил и – на тебе. Я много думал об этом – навязчиво и с некоторым страхом за собственную шкуру. Понятно, смерть стариков естественна, но когда умирает молодой парень, у которого все отлично складывалось, невеста уже была – хорошая девушка, без закидонов – с этим как-то трудно примириться.
Но так же устрашающе и непонятно выглядит смерть человека слегка за пятьдесят, у которого тоже вроде все в порядке. Правда, не совсем. Я имею в виду одного моего хорошего знакомого, соседа по подъезду. Все у него было по-человечески: кандидат наук, преподавал в университете кооперативной торговли, черт его знает, как он тогда назывался – году в двухтысячном, все же переименовывали, из института – в университет, из университета – в академию.
Так вот, человек, о котором я хочу рассказать, вел в этом университете что-то вроде технологии пищевых производств, был заведующим лабораторией органолептики, в которую стекались все исследования самого разного свойства для научных исследований и параллельно для контроля за рынком продовольствия. Когда перестройка началась, он влез еще и в бизнес – со своими компаньонами гнал самогон, жал масло из репейника, всякие алкогольные напитки вроде рябины на коньяке, клюквы на водке, настойки из черноплодной рябины.
Причем, все это было не как сейчас – от всего химией прет за версту: одни ароматизаторы вместо ягоды. А у них все было натуральное, по-честному, высокого качества. Но почему-то дело не заладилось, какие-то наглые и мощные конкуренты одолели. Тогда это было неизбежно. Сейчас всего этого навалом, давно уже определились монополисты на рынке, а тогда со всех сторон пытались пробиться, кто во что горазд. Впрочем, лабораторию свою, где он был царь и бог для винзаводов и прочих пищевых предприятий, он не бросил, а наоборот, сделал ее центром своих научных интересов.
Но казенная сторона дела сильно тяготила его. Не та у него была натура, чтобы взятки брать за нужные заключения о качестве продукта. Тогда даже крупные производители алкоголя и всех прочих продуктов - все были новичками и в производстве, и в контроле. А он был государственным экспертом. Это потом возникло слово коррупция, откаты и прочая мерзость. А тогда, при своем невозмутимом характере и отсутствии амбиций, он оставался упрямым и помешанным на порядочности и честности. Как журналист я знал, что для многих он был как кость в горле.
Настало время назвать его. Это был Марат Гизатович Губайдулин – с одним «л» в отличие от композитора Софии Губайдуллиной. Есть у нас дурацкая русская привычка людей называть прозвищами, а не по имени, как следует. У Марата было прозвище Татарин. Не красавец, не брутального вида, да и рост его средний к этому не располагал. Но и не урод. Было в его лице что-то привлекательное. То ли это был заметный налет интеллигентности, может, даже какого-то аристократизма. Говорят, у англичан – чем более человек образованный, знатный и богатый, тем сильнее он косит под простолюдина. У него была какая-то недоговоренность во взгляде, вроде он все сказал внятно, доказательно и веско, но чего-то не договорил важного, а договаривать почему-то не хотел.
ВАЛЕНТИНА
Мы были оба с сорок восьмого года. Учились там, где он всю жизнь работал. Мы поступали в институт в шестьдесят шестом году. Как раз только сдали в эксплуатацию новый главный корпус. И в тот же год впервые набирали студентов на новый – инженерно-технологический факультет. У меня были планы на жизнь весьма туманные, я и поступила на торгово-экономический, а он – на этот новый факультет, как будто для Марата его открыли. Он сильно хорошо учился. Вообще он был слегка не от мира сего. Нет, общаться он умел, были в нем обаяние и некая, уже тогда было видно, предприимчивость, практичность, но была у него и другая сторона – учиться он, да, любил вообще, но особо отличался на семинарах по философии. И уже тогда он любил читать, что ни попадя.
Мы познакомились на первом курсе в марте. У нас был такой номенклатурный праздник – День рождения института, там и встретились, вместе танцевали весь вечер. А поженились после окончания института – осенью семьдесят первого года.
Я вся такая из себя… В школе мы были с подругой Раей две самые яркие персоны, я к этому уже привыкла – как бы блистать. В науках я была не сказать, что тупая, нет, я хорошо со всеми предметами справлялась, на семинарах была добросовестная такая хорошистка. Но вот этой устремленности к будущей карьере… ну, не было у меня этого. И вот эти хи-хи, ха-ха, строить глазки, ходить на все студенческие пьянки – это было мое. Все так и ждали, когда я выпью первые рюмки две и начну рассказывать что-то уморительно забавное, обязательно связанное с сексом. Нет, не похабство какое или мерзость, нет, просто что-то остроумное и слегка на грани приличия.
А он – не такой уж простой. Числился в интеллектуалах, его прочили в аспирантуру и в преподаватели института, потом так и вышло, но внешность у него была, на мой взгляд, заурядная, так скажем, не очень. Такой обыкновенный парень – общительный, умница, но не было в нем брутальности, которая мне всегда в мужиках нравилась. Но потом… Подружила с некоторыми красавчиками, драмы какие-то были даже. А к пятому курсу думаю: нет, выйдешь замуж за красивого – беды не оберешься. Как-то невольно я выбрала кандидата в мужья: Марат Губайдулин. Мать насела на меня – он татарин, зачем он тебе, в мусульмане тебя будет затягивать. Но я видела: он своей национальности никакого не придавал значения. Сама я не была чисто русской, мать моя происходила из еврейской семьи. Да и какие из нас тогда были татары или евреи? Мы – советские, и национальность не имела значения. Главное – чтобы семья была крепкая и надежная. Что с красавчиками невозможно.
Детей у нас долго не было. Не сказать, что я сильно этим озаботилась. Или Марат. Ну – нет, так и нет, будем жить для себя. Так даже лучше. Но один раз я пошла к своему гинекологу и завела этот разговор: чего-то, мол, у нас дети не получаются. А она и говорит: ну, раз уж ты об этом заговорила, я тебе скажу…Давно хотела завести разговор, но как-то не решалась. А раз ты сама об этом заговорила, тогда другое дело. Я тебя уже долго наблюдаю, все анализы и обследования у меня под рукой. Так вот: детей у тебя не будет никогда. Только мужу не говори ни в коем случае, а то он тебя бросит.
Ушла я от нее вообще-то в смущении. Не то, чтобы я до этого уж сильно хотела стать матерью, но бесцеремонность врача сильно зацепила меня. Кто она такая, чтобы вот так меня ударить обухом по голове? И главное – «не говори мужу». А ты знаешь моего мужа, чтобы за меня и за него решать, говорить ему что-то или нет? И еще: как это она внезапно на ты перешла. Мы с ней вроде телят вместе не пасли. В общем, я стала искать других специалистов. Пятая поликлиника, платная, всю жизнь и при советской власти была.
В общем, помыкалась я по обследованиям, по узким специалистам довольно долго. Лечилась, как мне говорили, и вот, через восемь лет после свадьбы у нас родился сын, а еще через два года после него – дочь. Марат был замечательным отцом. Я не рассказывала ему о своей лечебной эпопее, мол, живем, да и живем, не хотела его ни обнадеживать, ни разочаровывать. Он детьми не бредил, как некоторые. Но когда они родились – лучшего отца нельзя было просто представить. Потом он сознался, что хотел и ждал детей. Молчал об этом просто из деликатности, чтобы меня не беспокоить. Он был вообще очень деликатным человеком, я много раз в этом убеждалась.
Может быть, как раз поэтому любовником он был никаким. Все чего-то стеснялся, даже в полной темноте. Поэтому у меня всегда была тоска какая-то. Хотела я попасть в какой-нибудь роман, чтобы утолить свою мечту об испепеляющей страсти. После института я устроилась на работу на большой машиностроительный завод, который был недалеко от нашего квартала. Я попала туда через отца, он был большим начальником на другом заводе. И вот, через всякие мероприятия в горкоме партии местные деятели промышленности были хорошо знакомы друг с другом и использовали это в деловых целях. Мой отец очень близко дружил с директором моего будущего завода, вот и предложил меня в экономическую службу. И вот был у нас на заводе начальником снабжения Эдуард Рудницкий. Вот этот самый Эдик и обеспечил мне все, чего в жизни нашей семьи мне катастрофически не хватало.
А у Марата в 90 – е годы, когда дети наши уже подросли, была на работе такая заваруха, как у всех в стране в то время. Сначала в девяносто втором году Институт советской кооперативной торговли переименовали в Коммерческий институт Центросоюза. Нашим властям только бы перестраиваться, медом не корми, а толку от этого никакого. Кто им мешал все нововведения делать под старым названием? Не прошло двух лет, как институт опять переименовали и соответственно перестроили в Коммерческую академию потребкооперации. Академия – во! Но чего-то с академией у них не заладилось, я особо и не интересовалась, почему. У самой на заводе карусель была, чуть ли не круглосуточная, по изменению структуры завода: то новые службы создавали, то старые переподчиняли – кошмар. И у них в вузе было то же самое. Три года без малого побыли академией и в девяносто седьмом последний раз преобразовались, теперь уже в Университет потребительской кооперации, который сохранил это название и до сего дня.
Вот это все десятилетие превратило нашу жизнь в какой-то цыганский табор. Хотя внешне все шло как надо. Марат, конечно, вскоре после окончания института защитился, стал кандидатом наук. Работы у него было много, через край. В конце восьмидесятых создали, как они его витиевато назвали, инженерный товароведно-технологический факультет, моего, конечно, деканом не поставили, вот чем-то он не дотягивал до номенклатурного руководителя, назначили деканом его друга Гарея, тоже, кстати, татарина. Зато Марат стал звездой факультета среди студентов.
Я не понимаю – такой обыкновенный с виду мужик, а студенты его обожали неизвестно почему. В то время как раз расцвела его эта лаборатория, как-то она называлась со словом «органолептическая» - в общем, всяко они там исследовали качество пищевых продуктов - фруктов, ягод и овощей. Он превратил эту всякую муть в театральное или даже цирковое действо. Я один раз зашла к нему на работу за ключом – свой куда-то задевала. Смотрю – они все в былых халатах – лаборатория же, и он рассказывает какой-то биохимический анализ, пробирки, спиртовки в его руках играют, они все вытаращились на него, как на кинозвезду, улыбаются, а он, знай себе, научные комментарии выдает, как Шерлок Холмс Ватсону.
В общем, это все неинтересно. А вот этой весной я заметила что-то не то. Какая-то улыбка у него появилась блуждающая. Приближалась студенческая сессия. Эта улыбка сменилась каким-то мрачным энтузиазмом, означающим, видимо, что все идет как надо. Готовился к семинарам, проводил их, наверное, как всегда, с блеском, по привычке рассказывал мне что-то забавное или восхищался молодежью, которая была совсем не похожа на нас. Говорил, что это подрастают совсем другие люди, не то, чем мы были в шестидесятые годы. И по его голосу я затруднялась понять, нравится ему это или нет.
И вот на этом обычном фоне вдруг появились рассказы об одной студентке по имени Арина. Не то, что рассказы, а, скорее, упоминания. То Арина – типичная кукла Барби, и чего это они такие худенькие, какие-то одинаковые. Но при этом, говорит, какая-то в них есть умудренность, которой у нас, при нашей наивности и примитивности, и в помине не было. Мол, какое-то замечание отпустит, как будто лет ей пятьдесят, хотя бы. Где и когда она могла что-то наблюдать, чтобы выводы такие делать… Интересно, о чем это они беседовали в группе или наедине, что она показалась ему такой умудренной.
Эта Арина готовилась к выпуску, и Марат стал предлагать ей остаться в аспирантуре. Конечно, это естественно, если преподаватель подбирает среди будущих выпускников научные кадры. Но тут явно было что-то сверх обычных отношений преподаватель – студент. Да ладно, просто мое бабское чутье говорило, что там уже кое-что поопаснее простого флирта. То он ее в кафе сводил, правда, они были с подружкой. То она рассказала ему про какую-то модную книгу. А он, кстати, был запойным читателем. Работа работой, а находил время на книги и читал какую-то «новую» литературу, например, страшно модного Умберто Эко. Незадолго до этого вышли и продавались две книжки этого писателя, он сразу их купил и зачитывался ими. Я как-то открыла этот, как его, какой-то «Маятник…», а , вот, «Маятник Фуко», так у меня все извилины в мозгах узлом завязались. Это читать просто невозможно, а он это чтение смаковал, и эта Арина вообще, видать, с ума по этому писателю сходила.
Собственно, я не считаю, что супружеская измена – это Бог знает что. Сама некоторый опыт имею, иначе со скуки сдохла бы с этим интеллектуалом. Но прямо вот так, наивно, как он, воспламениться – это, по крайней мере, глупо. И рассказывает все мне, не как жене, а больше как матери, что ли. Меня это сильно задело. Я ему и говорю: ты чего, совсем на ней свихнулся? Он, от такой моей прямоты, сильно смутился и говорит: да нет, мол, но человек она какой-то необычный, интересно просто с ней общаться. Я вот старый, она вдвое моложе, а я как-то от нее многое узнаю и о многом задумываюсь. Не говоря уже о том, что она так увлеклась лабораторными работами – не просто по программе это все проходит, а говорит дельные очень замечания по ходу биохимических анализов, студенты шутят: Ринка, быть тебе академиком кооперативной торговли.
А потом он как-то скис и стал читать все подряд по психологии – тогда был просто книжный бум на эту тему, причем, не только было много психологии, но и всякого нью-эйджа, который я хотя и не читала, так, просматривала, и мне кажется, это несерьезно, мракобесие какое-то. И вот, от этого психолого-эзотерического винегрета у него как-то спонтанно возникла новая волна воодушевления, но спокойного такого, болтать перестал, а стал все думать, задумываться. И стал очень деловой какой-то. Арина куда-то отодвинулась, вроде.
Тут настало лето, я взяла отпуск и поехала к матери. Ну, не одна. Друг там один есть. Я бы жила у матери, а он – в гостинице. Неплохо отдохнула, отвлеклась от Маратовых проблем. Приезжаю – его нет. Дети как-то смущенно переглядываются и бормочут что-то, что папки нету, он уехал с выпускниками в какое-то путешествие: сговорились, и мотанули куда-то, на Алтай, что ли. Я отбросила дипломатию и спросила: и Аринка эта тоже поехала? Дочь отвечает, как с обрыва бросается: вроде и Аринка поехала. Ну, думаю, вся деревня уже знает…
В общем, дальше нечего рассказывать. Приехал, сначала прикидывался, что все нормально. А потом говорит: Валя, отпусти меня. Я тебе уже надоел, я же знаю, что у тебя увлечения бывают, ты меня должна тоже понять. Давай расстанемся по-хорошему – дети взрослые. В общем, я устроила истерику, рыдала, вроде и правда его уход был катастрофой. Нет, конечно, просто обидно стало: такой тихоня, ботаник, а мне рога наставил. В общем, я на него орала сквозь слезы около часа. Он растерялся, ожидал, что я рада буду получить свободу, а все получилось наоборот. Я вот, до сих пор не могу понять, зачем он тогда у меня просился «отпусти», а, как теперь выясняется, между ними ничего и не было. А может, и было – кто знает?
И стало продолжаться все так, как было всегда. Тут недели через две после этих разборок он подошел ко мне прямо в кухне, руки у меня в котлетном фарше. Обнял меня за плечи, я ему шиплю – ты куда лезешь, я тебе всю рубаху фаршем обмажу. Он говорит: слушай, все летние приключения закончились, так рассудительно говорит, Аринка выходит замуж за своего Юрия. Все забыли. Согласна? Конечно, согласна. Все эти развлечения, конечно, время от времени возникают, но странно – я при таком вольном характере консерватор: как подумаешь, что всю жизнь менять, перестраивать, знакомым что-то объяснять. И перед детьми неловко. Я по-настоящему хотела быть с Маратом. Лучше человека для семейной жизни просто невозможно представить.
Все у нас пошло хорошо – ремонт сделали, решили кое-какие важные покупки сделать, ну просто рай на земле. И вдруг в сентябре, среди дня, мне звонят из университета, Римма, секретарша: Валя, ты только не пугайся, Марат умер. Внезапно. Сидел в своем кабинете, с документами возился, расписание лекций составлял, рядом с ним парни были из студенческих активистов. Вдруг голову назад откинул и застыл. Скорую вызвали, в реанимацию повезли, а уже бесполезно. Римка заплакала навзрыд и провыла: ты знаешь, он вчера мне сказал так вроде спокойно, но как-то с чувством: Римма, я только сейчас понял, как надо жить, если бы это чуть пораньше… Да вы что, говорю, Марат Гизатович, у вас вся жизнь впереди, все успеете, какие ваши годы. И вот, все успел. Всю жизнь знаю, Римка захлебывалась в слезах, лучше сто раз сделать, чем раз сказать. Зачем он это сказал – это уже не Римка, а я говорю, как будто черт его за язык дернул – знает он, видите ли, как жить.
АРИНА
Девчонки, если бы не вы, где бы я сегодня ночевала? Мы с одной подружкой засиделись, электричка последняя ушла. Думаю: дай, Оля, тебе позвоню… Я каждый день на этой электричке пять лет пилила час туда и час обратно. Вы думаете, я во сколько вставала каждый день? В пять часов. Исключительно во все учебные дни. Электричка из Улыбина приходит уже полненькая – люди на работу в областной город едут, потому что у нас, в пригородах, работать уже совсем негде. Заводы сдохли, вот народ тысячами снимается из близлежащих поселков и лезет в городскую электричку, чтобы хоть где-то найти работу.
Вот я и приходила в аудиторию раньше восьми и занималась тут, потому что следующая электричка через наш городок идет уже совсем поздно – только к обеду в универ попаду. Нет, я не хотела опаздывать и занятия пропускать. Меня мамка запилила бы. Я с детства от них с бабулькой слышала: не будешь учиться – станешь дворником. Уж лучше дворником стать, сил уже никаких нет сюда ездить. Правда, сейчас аспирантура, практически свободный режим, но, наверное, не всегда так будет. Только самое начало сейчас, понятия не имею, как дальше...
Да… На этот раз со слезами ехала. И не опаздывала, и не торопилась. На похороны не опоздаешь. На чьи похороны. Нашего любимого Маратика. Дай салфеток, а то щеки опять мокрые. Пятьдесят два года… или пятьдесят три. Девчонки, да не смотрите на меня так. Ничего у нас с ним не было. Раз уж тут ночевать… Принеси, Оля, там у меня в сумке бутылка Мерло есть, давайте еще раз помянем его. А я расскажу, как все это в действительности было. Ирка, рюмки не побей, давай вот тот журнальный столик к дивану подвинем и посидим так. Оля, есть у тебя что поесть? Я как раз голодная. У вас всегда есть, что зажевать - не то, что у нас дома. Мы-то с мамкой вдвоем живем, все такие занятые, сварганим, чего попроще и поскорее, и поедим. Нет, мамка хорошо готовит, некогда просто. К ней клиенты валом валят, прямо домой. А куда твои предки сегодня делись? А… В деревню к своим уехали… Нам сегодня это очень даже кстати. Ну вот, расставили все, поехали. Как говорит моя бабуля, которая уже до фига своих подружек похоронила, царство ему небесное и земля ему будет пухом.
Конечно, он мне сильно нравился, причем, не как мужчина, а как человек. Вот я начну с начала, тогда вы все поймете. Мамка моя сначала была частным юристом и в коллегию адвокатов не хотела вступать. Просто получила лицензию в каком-то там отделе юстиции и стала работать. Сейчас много таких юристов, их во все процессы пока допускают – в гражданские и уголовные, правда, все время пугают, что уголовные дела у них заберут, мол, в них только адвокаты ходить будут.
Но пока еще закон не вышел. Видите, ей этот будущий закон был бы невыгодный. Она всю жизнь проработала в ментовке следователем. Выслугу лет выработала. Беспокоится, вдруг скоро этот закон выйдет. В гражданских делах она не сильна, там в законах черт ногу сломит. А уголовные она щелкает, как семечки, это ее стихия. Я все дела ее знаю – она все рассказывает. Приходила ее старая подруга и ее подвигала вступать в коллегию, успокаивала: Элка, перестань, ну выйдет этот закон – ты что, экзамен в коллегии не сдашь? И будешь полноправный защитник, с твоим-то юридическим образованием да с твоей уголовной практикой. В общем, готовится вступать.
Ближе к делу, говоришь Светка? Так у меня это все издалека начинается. Понимаешь, у меня никогда не было отца. Конечно, я понимаю, что это кто-то из ментов, я их почти всех за все эти годы узнала. Мамка не против устроить у нас сабантуйчик, так я каждый раз сижу и думаю: кто из них – этот, или, может быть, тот? Захожу к ним в комнату, как будто мне что-то нужно, и пялюсь на них, стараюсь успеть разглядеть, какой из них, может, на меня похож? Ничего не увидела. Может, это и не мент вовсе.
Я как-то, с меня это станется, ей так и сказала: сейчас я тебя буду допрашивать, скажи лучше по-доброму, кто мой отец? Вроде, придуриваюсь, а сама как натянутая струна. А она тоже: придуриваться, иронизировать – это в нашей с ней семье развито. Отстань, Аринка, говорит, я тебе говорила, что отец твой из города нашего уехал сразу, как ты родилась, и перо ему в зад. Пусть он расстраивается, что такую дочь по своей воле потерял. И все, допрос окончен. С моих слов записано верно, подпись.
Вообще-то, с такой матерью, как у меня, и отец не нужен. Сколько она со мной по всем предметам занималась, пока я в школе училась! Задаст английский текст на книжную страницу – у нее есть романы всякие английские и американские, немного, но есть, она их со словарем читает. По математике все мозги проела. Я один раз истерику устроила, кричала: уйду к бабульке жить! А она посмотрит только и скажет: потом спасибо скажешь. И правда, если бы не она, я бы никогда сюда на технологический не поступила, тут бешеный ведь конкурс, как во ВГИК.
В общем, не буду я просто болтать, я к главному перейду. Увидела я нашего Маратика в самый первый раз, и что-то мне померещилось: мне бы такого отца. А уж дальше, за все эти годы я точно в этом убедилась. Он мамкиной же породы. Добрый, какой-то наивный. Кстати, соседка мне как-то раз сказала: и как твоя мамка следователем всю жизнь работала? Следователь должен быть строгий, себе на уме и уметь власть свою над человеком показать. А адвокат должен быть прохвост. А она у тебя честная, как дура, и какая-то блаженная, я про нее знаю – она денег меньше всех с клиентов берет, а защищает на совесть, и я ее ни разу ни злой, ни чванливой не видела. Я только улыбнулась соседке, думаю, сдала бы ты ей хоть раз домашний английский. Или химию. Добрая она, но упрямая и сосредоточенная. Дело свое она хорошо знает и от меня того же хочет.
И Марат такой же. Вроде улыбается, как наивный дурачок, а сила характера – вообще нечеловеческая. Я один раз в лаборатории видела, как какой-то козел, как будто с винзавода, стал анализы своей продукции получать, видит, а они плохие. Минут пятнадцать Марата уламывал переписать заключение, материальные стимулы предлагал, а он - ни в какую. Я им просто восхищалась. И вот мамка у меня такая же – честная. Я даже, как этот мэн ушел, смотрю – Марат на меня кинул быстрый взгляд – что я все это слышала, я быстро-быстро ушла, чтобы он не увидел слезы у меня на глазах. Я бежала к выходу по лестнице, и у меня все внутри дрожало, колыхалось: ну почему жизнь такая идиотская, почему мамка не могла каким-то чудесным образом с ним познакомиться и выйти за него замуж. Да не плачу я, дура я, конечно, но, Оля, почему, блин, такая жизнь несправедливая. Ладно, сейчас я закругляться буду.
Да чего и рассказывать. Каким он был необыкновенным человеком! Как-то раз мы разговорились. Непонятно, с чего и почему. Он увидел у меня книгу – я у мамки взяла почитать, пока домой на электричке еду. Какой-то итальянец. Называется черт знает как – «Остров накануне». Мать от этого писателя просто тащится, говорит: это гений нашего времени. Я начала читать – не лезет, муть какая-то, думаю, потом еще попытаюсь, она же не будет с ума сходить о плохом писателе… он у меня в тот раз досрочный зачет принимал, я полезла в сумку искать зачетку, а там черт ногу сломит, как всегда, ничего не найдешь. И книжку вытащила. Она толстая и тяжелая такая, со стола упала и прямо обложкой, он даже в лице изменился. Говорит: ты это читаешь? А что, спрашиваю. Он так это слегка взволнованно говорит: это же мой любимый писатель.
В общем, где-то к третьему курсу я поняла, что Марат как-то явно выделяется из всех преподов. Они все простые, как три рубля. Отдубасил лекцию или семинар и пошел по своим житейским делам. Точно, он был из породы моей мамки. Фанатик своей работы, но и кроме нее у него куча разных интересов. Физкультурой занимается, в бассейне плавает, книги разные читает, причем, и по профессии у него куча всяких трудов и журналов. А недавно про Василия Аксенова разговор завел – мать моя тоже от него тащится. В общем, какой-то он не такой, как все. Ну, просто идеальный человек. И, причем, он со всеми своими интересами не выпендривается, так что-нибудь вскользь скажет, никто не понимает, не слышит, а я слышу, о чем он.
И смотрю – на лекциях и семинарах он часто как будто ко мне обращается, на меня смотрит. Потом спохватывается и начинает специально всех помаленьку беспокоить своими вопросами. Может, это мне только казалось? И потом, у нас с ним было несколько разговоров, после которых меня одолевали всякие мысли. Например, приду я к нему – ну, по научному кружку обсудить тему, примеров ему по теме из разных отраслевых журналов зачитаю. Он улыбается.
Смотрю – не красавец же, какое-то обыкновенное лицо, даже и не запомнишь с первого раза, а в глазах какая-то, как сейчас пишут, энергетика. Я даже терялась. Один раз он стал меня расспрашивать обо мне – почему я сюда пошла учиться, а не на журналистику, что сейчас модно, или на юриста? Ну, я и сама не знала, что говорить. Юрист – моя мать. Наслушалась я ее и ее подружек, не хочу такого счастья. Причем, и по уголовному, и по гражданскому праву – один сумасшедший дом. Остальное все прикинула – пед, мед – неинтересно.
В торговле я тоже работать особо не собираюсь. Просто после школы как-то я прочитала про этот технологический факультет – кто-то хорошо рекламу написал, специально, в начале лета – куда документы подавать, и все там расписано так, что тут самая романтика – биохимические исследования пищевых продуктов и всякая такая чушь. Ну, я и пошла документы подавать сюда. Но тогда я не знала, что здесь такой большой конкурс.
Потом поняла: торговля – это же деньги, это же большие деньги, которые меня, правда, совсем не интересовали. И сейчас не интересуют. Живу я средне, мамка все-таки адвокат. Здесь мне было интересно – такая занимательная химия. Я давно думаю – преподавать буду, как Марат. В аспирантуру пошла. Это мне нравится.
Так и ему сказала. Он даже как-то загорелся этой идеей. Я, говорит, буду у тебя руководителем научным и т.д. И вообще, было у нас несколько разговоров разных, непонятно как с учебных тем перескакивали на всякое-разное. Он сильно любит кино, причем, в основном, западное. Но и наших не забывает, всякий там Тарковский , Сокуров. Он так много о кино знает – о режиссерах, об актерах, всякие факты из биографии. Как только его на все это хватало.
Сашка наш как-то в аудиторию заходит, а у нас там чисто литературный диспут – Тургенев и Достоевский. Он за Достоевского, а я за Тургенева, прямо даже я думала, что он рассердится, но он и не подумал, спокойно так свое доказывал. Сашка с минуту послушал, спросил свое насчет курсовой и ушел. А потом мне говорит: слушай, Ринка, он к тебе неровно дышит, это ясно. Ну, что я ему могла ответить – иди ты, говорю, на фиг.
Мне как-то стало страшноватисто. Думаю, а вдруг это правда? Жену его видела как-то – на семинар один раз приперлась к нему за ключом. И ни с того, ни с сего на меня вытаращилась. Такая видная женщина, стройная, ни килограмма лишнего, симпатичная, интересная.
В общем, ничего было непонятно, как и сейчас. Может, что с нами бы и случилось, если бы он жив остался. Один раз наш разговор ушел куда-то даже в философию. Он говорит: мол, человек живет и не знает, кто он есть. И я не знаю. Живу, работаю, а сам не понимаю – мое это, не мое? Может, мне надо было другое образование получать. Я бы мог стать философом или психологом, но сейчас это не имеет значения – ничего не изменишь, поздно. Мы встали со стульев - сидели за его преподавательским столом, пошли к двери. Он вдруг останавливается и берет меня за руки и слабо так притягивает к себе. Я вся окаменела. Он обнял меня за плечи, посмотрел в глаза, долго, может минуту целую, а может, две секунды и ласково так оттолкнул. Не знаю, говорит, ничего не знаю. И мы вышли из аудитории. В коридоре уже никого не было, все после лекций разбежались кто куда.
После этого я была какое-то время не в себе. Все это меня как-то смутило. Непонятно, что хуже – было бы продолжение этого или его не было бы. Как я с этим всем распуталась бы? Не шутки. Разница в возрасте какая. А жена его? Она бы мне устроила, у нее в глазах была такая шальная угроза. Она вообще, мне показалось, какая-то шальная. Она бы мне показала пятый угол. Потом как-то все, что в тот раз было, прошло. Только в глаза мне он иногда глядел с невысказанным чем-то, тревожным и непонятным. И все время лезет в голову: а что, если бы он остался жить? И что бы тогда было? Хотя это бесполезно. Что теперь переживать и воображать. Давайте спать ложиться. Я понятия не имею, как сейчас буду с аспирантурой разбираться… Научного руководителя надо нового искать. А мне никто не нравится. Разве что Розалия… Думала уже - не бросить ли все это? Но нет. Хочу быть преподом, как Марат.
МАРАТ
(Из дневника)
13 мая 2000г. Весной мне всегда как-то тревожно. Что-то должно произойти, но что – неизвестно. Конец семестра. А для выпускников – вообще: защита и неизвестная новая жизнь. Хорошо, что с Ариной договорились: все, она поступает в аспирантуру. Свежая голова, ясно мыслит. У нее на этом курсе, да и вообще, во всем университете конкурентов нет. На красный диплом идет. Луч света в темном царстве. У остальных все просто: день прошел, и ладно. А она все размышляет, на все у нее варианты есть, планы.
Почему я не был таким в ее возрасте? Даже в свой университет, который я люблю теперь и люблю своих студентов, я поступал абы куда, пошел вслед за своим школьным приятелем, даже не другом. Главное – он поступал ради коммерческих целей, лишь бы в торговлю. Он не прошел по конкурсу, а я поступил. Прямо как-то даже нехорошо получилось. Да и мне тут было бы не место, если бы не лаборатория, технологии, исследования. Я, собственно, биохимик, к коммерции отношения не имею. Правда, другим краем – да. Ради чего, спрашивается, эти все люди с предприятий от меня положительных заключений добиваются? А я выдаю все, как есть. Не дотягиваете до нормативных требований – до свидания.
Почему большинство людей спокойно живет, без размышлений, в какой хомут влез, тот и тянет все жизнь, не глядя по сторонам. А по сторонам столько всякого интересного. Особенно меня закружила эта перестройка. По работе в девяностые годы было, конечно, невыносимо. Уже в конце 80-х вдруг, ни с того ни с сего, прекращается финансирование из центра. Это же не завод какой, а получилось, как и на заводах: зарплату не выдают, переоснащение лаборатории прекращается – и это тогда, когда во всем мире просто бум новых технологий. Отменяется распределение выпускников – пристраиваются, кто где сможет.
Набор новых студентов был под угрозой – ни у кого из возможных абитуриентов денег на поездку в университет нету. Все, Дальний Восток от вуза оказался отрезан, сибирский север, да вся восточная Сибирь для нас пропала. Тут, как грибы после дождя, появились негосударственные вузы с таким низким уровнем преподавания и обучения, что страшно смотреть. Просто в платном вузе ты вообще можешь не учиться, а только присутствовать хотя бы иногда на семинарах. Вылезли на божий свет писатели контрольных, курсовых и дипломов…
Как-то бороться за выживание надо – реорганизация полная: сразу почему-то товароведный и технологический факультеты объединили… А переименований, наверное, три было: сначала коммерческий институт, потом аж академию устроили и наконец, на университете остановились. Какие-то новые специальности придумали, совсем не профильные, например, юрфак организовали. А на что он нужен, если тут по-соседству старый факультет Свердловского юринститута, хороший, между прочим. Да еще в этот бизнес алкогольный тогда ввязался… Как-то, слава богу, пережил все это.
15 мая 2000г. Вот зачем я об этом стал думать? Что хорошего принесла перестройка лично для меня? Да, тоже как сказать. Бум психологической литературы, рядом с ней полезла эзотерика и даже прямое мракобесие. Ну, я, естественно, набросился на эту всю книжную неразбериху. Всякого этого нью-эйджа, конечно, тоже накупил и начитался. Тоннами пошли книги типа «Думай и богатей» Наполеона Хилла. Одно слово Наполеон. Конечно, много было там и примитивного прагматизма, но какая идея мне понравилась – это самому строить свою жизнь и отвечать за нее перед собой и перед другими.
Читать все это я вскоре перестал и начал сочинять свои планы строительства новой жизни. Перестройка, так перестройка – до последнего человека. Начинай с себя и так далее. Вот это меня и захватило. Решил физкультурой заняться, в школе-то я вообще от нее был освобожден. Писали врачи в справках, что вроде у меня недостаточность митрального клапана. А у меня была недостаточность общения. Был я сильно застенчивый, больше, чем с двумя друзьями, общаться не мог.
На физкультуре я чувствовал такой дискомфорт! А мама моя решила, на свой манер, из лучших побуждений, меня от этого избавить, водила по врачам и выбила из них эту несчастную справку об освобождении от физкультуры. Мать такая всегда была – чего хочет, того обязательно добьется. Тут я и стал как бы особенным – от физкультуры освобождение получил! Удивительно, что меня за это не презирали, а, наоборот, уважали даже. И вот сейчас, раз пошла такая перестройка, я и решил оздоровляться. В конце концов, напал на журнал «Физкультура и спорт». Я думал, там футбол – хоккей, а там чуть ли не добрая половина журнала – оздоровление. Ну, я сам себе комплекс утренней гимнастики придумал, в бассейн стал ходить. Бегать в сквере стал. И не я один, многие на это подсели, и хорошо.
Главное, с этой перестройки я пристрастился к художественной литературе. Сколько всего вышло! «Новый мир», «Иностранка», «Нева»! Столько ранее запрещенных книг опубликовали! Сколько тайн раскрыли!
В общем, на сегодня хватит. И дневник-то этот я завел по совету книжных психологов – говорят, полезно заниматься самоанализом. Для начала допустимо – такие длинноты, а дальше надо по существу писать, покороче.
27 мая 2000г. И что мне далась эта Арина. Ну, да, девочка одаренная, интересная. Почему-то я очень смущаюсь с ней разговаривать, а так и тянет к ней. Иногда она так на меня смотрит, как будто она мой препод, а я студент. Я сам не замечаю, как с черновика диплома, допустим, у нас с ней разговор на другое перескакивает. То она книгу какую прочитала, то я про свое чтение рассказываю. И какое-то чувство возникает незнакомое. Сколько я тут со студентками общался – проще простого. Вопрос – ответ. Все, ушла. А с этой, кажется, часами бы разговаривал, не знаю о чем, и отпускать ее не хочется. Как будто даже смущение какое-то, но оно и затягивает. С Валей у меня никогда такого не было. Ну, подружили, в театр сходили. Она и закинула вопрос: а не пожениться ли нам? Так, мол, с тобой уютно, спокойно – чего еще в жизни надо? Ну, мы и поженились, а никакой романтики, никакого солнечного удара не было.
31 мая 2000г. Новость какая – оказывается, я татарин. Пятьдесят лет с лишним прожил, советские мы – неважно, татарин ты, якут или калмык. А тут национальная самоидентификация нагрянула. Да, и правда, интересно. Я понятия не имею о своих «национальных корнях». Отец у меня татарин, а мать русская. Культура? Самобытность? А зачем они? Ну, и в Америке – разве не все равно, индеец ты или китаец? Американец, и все дела.
Но как-то расшевелили мою самоидентификацию. Пошел в библиотеку, спросил книги о татарах, а их и нет. Татарских авторов сколько угодно, а о татарах – не особо. В областную научную библиотеку сходил, там уже много чего есть, нашел целых три теории татарского этногенеза. Так вот, Гарей Асгатович, наш декан, рассказывает, что мы, татары, не имеем никакого отношения к татаро-монголам, а происходим откуда-то из южной Европы от булгар, которые теперь болгары, и македонцы – тоже наша ветвь. Вот оттуда они когда-то в незапамятные времена и двинулись на восток, основали Волжскую Булгарию. У нас европейский, а не монгольский тип лица. Возьмем Альберта Асадуллина – настоящий европеец, да и в моем лице ничего монголоидного нет.
Меня больше другие вопросы интересуют: кто я, почему и зачем я. Я не скажу, что эта пропаганда меня затрагивает - вроде дружбы народов. Нет. Но у меня появилось такое чувство, а что, если я живу не свою жизнь? Может, это психическая проблема? Я, например, думаю: а не пошел бы я тогда с Лешкой в свой институт поступать, согласился бы с отцом и избрал его профессию. Он у меня всю жизнь в управлении железной дороги работал на большой должности. Откуда я знаю – что мое и что не мое?
Отучился бы в железнодорожном институте – и к отцу в отдел грузовых перевозок. Тогда бы я Валю не встретил, и у меня не было бы этих детей, которых я не то, что люблю, а без них жизни себе не представляю. Другие были бы дети. Может, Аринка стала бы моей дочерью?
Все-таки, кто я, каковы мои предки, как они жили, во что верили? К исламу я не имею отношения. И к христианству тоже. Религия – опиум для народа. И честно, в этот опиум погружаться не хочется. В то же время, не атеист я. Как сейчас говорят – агностик. Какое-то трепещется в сознании чувство: ну, есть же что-то наверху? Опять же, Гермес говорил: что наверху, то и внизу. В общем, что-то с этим прояснять надо. Если больше полувека верили в историю ВКП (б) и КПСС, то что у нас внутри – душа? Сознание? Подсознание? У меня такое чувство, что с этой перестройкой меня в 50 с лишним лет посадили снова в детскую кроватку, и я смотрю в просветы между рейками ее ограждений и снова ничего не знаю.
25 июня 2000г. Собирались на днях группой, я же у них был куратором, и решили поехать на Алтай. А что? У Гриши отец – новый русский, капиталист, у них «газели» есть – маршрутки, штук пять, по городу гоняют, хорошая выручка. Вот одну «газель» он нам и дает дня на три, чтобы мы поехали, отдохнули от тяжких учебных трудов и отметили получение дипломов. На всю жизнь, мол, память будет. Нас собирается великолепная десятка – самых компанейских, вот и поедем. Я вообще-то никогда не был легок на подъем в таких делах, в моем опыте ничего подобного раньше не было, а тут говорю, как будто мне это проще простого: ну и поехали!
А сам думаю: Арина ведь поедет, как я там с ней буду – в походной обстановке? Костер, берег реки, лес… Не знаю, как-то так получается случайно. На волне этих сборов в поездку Арина и говорит: а давайте вы к нам с мамой домой съездите – просто так, посмотрите мамины книги, их у нее полным-полно? Я и поехал, как-то не отказался. Не хочу ничего описывать. У меня такое чувство, как будто я там уже сто раз был и их с матерью знал уже много лет. И никаких волнений и дискомфорта – мол, куда меня несет… Кто она мне? Не просто ученица. Не дочь. Не друг, тем более – не любовница. Кто? Нескончаемый вопрос и в то же время странное вдохновение от этой неясности.
11 июля 2000г. На Алтай съездили. Отлично. Как будто я всю жизнь со студентами по туристским местам мотался, как этот учитель географии - были об этом в «Уральском следопыте» отрывки из повести какого-то Алексея Иванова. А ведь первый раз за всю жизнь такое случилось. И чувствовал себя с ними отлично, без всякой застенчивости и дискомфорта. Как будто всю жизнь был такой компанейский препод! А Арины-то с нами как раз и не было – в самый последний момент отказалась ехать, не знаю, какая там причина нашлась. Видимо, она тоже боится меня, как и я ее. Или точнее – себя каждый из нас боится. Когда я узнал, что она не едет, камень с плеч свалился.
7 сентября 2000г. Вот и начало учебного года. И Арина снова здесь. Аспирантка. Будем с ней план составлять научной работы. Как увидел ее – сердце дрогнуло: буду всегда ее видеть. Главное – тему хорошую найти для кандидатской. Я и сам хочу сделать заход на докторскую степень. Надо все формальности пройти. И будем с ней оба учиться дальше.
А еще: скоро поеду в Казань – декан наш, Гарей, едет на какой-то фестиваль татарской культуры, кажется, даже международный, и меня за собой тянет. Поеду, буду отатариваться. Да и, говорят, в нашем местном дворце культуры есть какое-то татарское сообщество, тоже надо бы посмотреть.
Да, вчера сон мне приснился. Какие-то глухие горные места – лес с громадными деревьями, какие у нас не растут. Обрывистый берег, внизу бурная река, горная – вниз посмотрел, голова закружилась. Через ущелье – мост. Старинный такой, каменный, надежный, на века. А я боюсь на него ступить. Довольно длинный мост. И вижу я, что с того берега на мосту появляется Арина, идет такими мелкими шажками. Мне страшно, я направляюсь ей навстречу, вот сейчас я обниму ее. Но вдруг этот мост обваливается и все куда-то пропадает. Просыпаюсь потерянный, Не сильно-то я верю в сны, но невольно задумался – к чему бы это?
30 июля 2022 года.