Куликово поле Грозного Царя
К 450-летию Молодинской битвы.
29 июля 2022 года исполняется 450 лет с того дня, когда началась намеренно вычеркнутая из истории ненавистниками Ивана Грозного Молодинская битва.
В грозную ночь, освещённую ослепительными всплесками молний, родился царь, для врагов грозный и для доброго люду милостивый Иван Васильевич, наречённый столь громким именем. Среди испытаний, выпавших ему, одною из главнейших стала битва при Молодях, равная по своему значению Куликовской битве. Так же, как Куликовская, она решала вопрос быть или не быть Русскому государству, так же, как на Куликовскую, враги везли в обозе миллионы пар кандалов, чтобы заковать и отправить на невольничьи рынки столь высоко ценившихся там русских рабов.
Представляю главу исторического романа «Молодинская битва – поле Куликово Грозного Царя», в которой рассказывается о том, как готовил Грозный Государь Русь к решительному отпору врагу, как сплачивал и цементировал государство Московское, как превращал его в мощную Державу Российскую, недоступную любым ворогам.
Роман посвящением: Светлой памяти моего отца Фёдора Шахмагонова, автора романа «Ликуя и скорбя», посвящённого Куликовской битве.
И это не случайно. Есть много общего между двумя великими битвами, одна из которых незаслуженно забыта. Впрочем, об это читатель узнает из книги, которая готовится к выходу в свет в издательстве «Вече», а пока её можно прочитать на сайте ЛитРесс.
Итак, представляю главы, посвящённые непосредственно битве, продолжавшейся у села Молоди с 29 июля по 2 августа 1572 года.
Великий замысел великой битвы
Нашествия крымцев ждали летом 1572 года, в пору, когда завершится сбор урожая, и эти любители чужого добра, потерявшие всякую способность что-то производить, ринутся грабить, жечь убивать.
Но на этот раз стали приходить сведения более чем тревожные. Знал Иоанн Васильевич всю правду об ордынском нашествии, знал, что за войском Мамая двигались алчные генуэзские купцы и везли они с собой миллионы кандалов, чтобы заковать всё работоспособное население Земли Русской и отправить на невольнические рынки. Не вышло. Побили русичи всю эту нечисть, лишь внешне имевшую человеческое обличие, а нутро – хуже нежели «звериньского».
Где пойдут? В минувшем году не угадали. Ждали на одном направлении, а крымцев «навела на Москву» измена боярская, с нежданного направления навела.
Что же теперь?
Призвал к себе Иоанн Васильевич на совет воевод своих верных, многоопытного уже Воротынского и молодого, горячего, стремительного, но талантливого окольничего Хворостинина, опричного воеводу.
Лишних людей на военные советы не привлекал. Надо было выработать замысел действий, чтобы обмануть врага, чтобы побить его малыми силами, ибо сил-то больших взять негде. Перед совещанием повелел государь разрядному приказу подать сведения о числе войск. Принесли данные. Оказалось, что всего в готовности двадцать тысяч и сорок три человека. Вон как, не свыше или не около, а до человека единого сочли.
Пришли воеводы в небольшую палату царскую. Пригласил он их к столу, на котором расстелил карту земель Московского государства от столицы до южных украин.
Ярко выделялась на ней рубежная в ту пору Ока. Река глубоководная, с течением стремительным. Легко через Оку большое войско не переправишь. Нужно броды искать. Броды были, да к великому сожалению, известны они не только русским, известны и ворогам, что набегали с юга.
– Ну что, воины мои добрые, русской земли стражи верные, – начал государь, – грядет битва решительная, подобная битве Куликовской. Ровно, как и пращур наш Дмитрий Иоаннович точно не ведал, где сойдётся с ханом Мамаем, так и нам того место схватки с Девлет-Гиреем не прознать. Всё в реальности сложится. Ну а теперь уроки вспомним, что преподал нам хан крымский. Тулу вспомним, Рязань… И год минувший вспомним. Войско у нас было не меньше числом крымского, да к тому же пехота и артиллерия. Но обманул нас Девлет-Гирей. И вот мыслю я. А не позволить ли ему нас вдругорядь обмануть в году будущем? Да обмануть в пользу нашу.
Посмотрел государь с прищуром на своих воевод. Хворостин вскинул в удивлении брови, Воротынский оставался невозмутимым, и не ведал государь, о чём думал маститый, опытный воевода, а думал тот о том, что стал государь настоящим полководцем, способным руководить всеми военными силами государства.
А Иоанн Васильевич сказал, понизив голос, словно кто подслушать мог разговор сугубо секретный:
– Буду с вами совет держать, как не просто не допустить ворога лютого до Москвы, а наказать его так, как наказал мамаевых хищников пращур наш Дмитрий Иоаннович. Отбить охоту на Русь ходить и люд наш в полон жестокий уводить… И сразу скажу вам, воеводы мои, что на поле Куликовом решался вопрос – быть или не быть земле русской и народу русскому. Три миллиона пар кандалов везли в обозе Мамая генуэзские купцы, приехавшие за полоном и даже сынов своих в войско его пославшие. Когда б победили, истребили бы наш русский народ под самый корень… Теперь, по всему видать, то же дело лихое затеяли. И от людей наших такие вести идут. Поход на истребление будет.
Иоанн Васильевич сделал паузу, чтобы лучше осознали воеводы, что не просто битва ждёт их, а битва в которой решится вопрос – быть или не быть русской земли. Данные о замыслах Девлет-Гирей и тех, кто натравливал его на Русь со всех концов приходили.
Было о чём сказать воеводам. В поход с крымцами, собирались ногайцы и турки, даже поляки подумывали, а не послать ли хану войска свои.
О южных народах и племенах и говорить нечего. Только и ждут, чтоб в горло нам вцепиться. Так что-либо победа над крымским ханом, либо погибель и наша, и всей земли русской.
Воеводы выслушали молча, ждали, что ещё скажет государь. Советы царь вел спокойно, деловито, всем давал слово своё молвить. Иногда предлагал начать кому-то по собственному выбору, иногда сам начинал с постановки задач. Ведь чтобы что-то обсуждать, надо знать цель этого обсуждения.
– Поставить рать в Серпухове или в Коломне, да броды перекрыть выше и ниже по течению, – начал Воротынский. – Здесь и здесь…, – показал на карте.
– Это просто, слишком просто, – молвил государь, – Ждали мы, воевода, Девлета, даже мысль подбросили идти через Тулу и Серпухов на Москву, мол, без защиты стольный град-то. А он повернул на Перемышль, и хоть кружным путём, а дошёл до цели своей… И не могли остановить там, где остановить приготовились. Где теперь пойдёт. Везде сильными быть не сумеем. Не хватит ныне на то войска.
– Дозволь, царь и великий князь, слово молвить? – подал голос Хворостинин.
– Говори, слушаю, – с улыбкой отозвал государь, посмотрев на молодого воеводу, было которому всего-то не более тридцати пяти лет от роду.
– Мыслю так, чем ближе к Москве, тем меньше возможностей для манёвра у крымского хана будет. Зато нам из пункта, что выберем, легко выйти на направление его действий.
– Верно мыслишь, – согласился государь. – А ты что скажешь, князь Михаил.
– Прав наш воевода опричный, государь, да только вот, чем ближе к Москве, тем хану ближе до цели… Риск в том вижу большой. Только Москву стали отстраивать, только люд работный в ней появился, а тут опять…
– И то, верно, – кивнул государь, а Воротынский в ту минуту подумал, что есть, наверняка уже есть свой план у него, да только не хочет говорить раньше времени, чтобы инициативы воевод не ущемлять, да и сказал, чтобы проверить своё предположение:
– Встанем за Окой, на отдалении, ну и будем вести разведку, чтоб быстро выйти к переправе, той, что крымцы выберут.
Государь посмотрел на Хворостинина, заметил, что тому хочется тоже слово молвить, да наперёд Воротынского не осмелился – не гоже старшинство нарушать.
– Ну а что ты молвить хочешь, воевода Дмитрий Иванович? – уважительно назвал окольничего царь.
– Не след нам за рекой прятаться, – уверенно начал Хворостинин, – Выйти надо на правый берег Оки и встать насмерть, как стоял великий князь московский Дмитрий Иоаннович!
Государь перевёл свой пронзительный взгляд на Воротынского:
– Твоё мнение, князь Михайло Иванович?
– Думал я, государь, и так и этак. Да ведь обстановка иная была. Мамай шёл биться насмерть, шёл, чтобы полностью стереть с лица земли люд русский. Ему не грабь-набег был нужен. А эти… Мы уж видели как действуют. Обойдут другими маршрутами и опять жечь стольный град явятся. Упустим. И пока сами переправляться будем, чтобы за ними идти, много чего натворят… нет, не гоже на правый берег переходить. Перекроем направления главные и будем ждать.
– В речах ваших, воеводы, правды доля есть, – задумчиво проговорил государь. – да вот только и у нас есть своя задача, задача главная. Уничтожить врага. Не отбить, не прогнать, а уничтожить. Настало время такого решения. Настало время нашей битвы Куликовой. А потому и поступим, как поступил пращур наш Дмитрия Иоаннович, Донским наречённым. Он оружие выставил, о коем Мамая не ведал. Ручные и станковые самострелы поставил, а от ливня стрел войско защитил конскими хвостами, что к оконечностям копий приторочены. Путались в них стрелы, да и силу теряли. Ошеломить – шаг к победе сделать. Вот и нам ошеломить Девлета надобно. То содеять, чего не ждёт он от нас.
Государь сделал несколько шагов вдоль стола, положил руку на карту, проговорил:
– Мыслю так! Ты, княже Михайло Иваныч перекроешь брод на основном пути. Ты, Дмитрий Иванович, в засаде станешь, у брода этого, – он показал на карте. Брод будет защищать полк детей боярских. Задача полку: стоять твёрдо, но… не дать себя уничтожить. Отойти, пропустить силы их главные.
Воеводы переглянулись.
– Пусть идут, – повторил государь, – а вот как пойдут, ты, Дмитрий Иваныч, следом двинешься и будешь тревожить их арьергард. Сильно тревожить, показывая, что войско наше следом идёт. Пойдут они при сей опасности дальше? Ведь в прошлый раз стремглав бежали, когда войска наши к Москве прибыли. Да вот только награбили много и полон взяли. Не давать боле им того! – голос государя, бывший и без того твёрдым, ещё твёрже стал.
Воротынский спросил, чтобы уточнить:
– На Оке, государь, встанем?
Иоанн Васильевич улыбнулся и сказал, удивив воевод:
– Нет, не на Оке, а поближе к Москве. Где пойдёт Девлет, покуда неведомо, а всё ж разуметь кой-что можно. Приглядите рубеж, для себя выгодный у Коломны, но сдаётся мне, что он через Тулу на Серпухов двинет. Так оно короче ему будет. За Окой у Серпухова приглядите место таковое.
Воеводы молчали и государь, обращаясь к Воротынскому, спросил:
– Готов ли гуляй город, что повелел я сделать по всем правилам, да пушками вооружить?
– Готов, государь, сделали на славу. И пушек для него довольно приготовили.
– Поняли, воеводы, для чего гуляй-город нужен? – задал вопрос государь. – Поняли, почему не хочу войско в крепости ставить? – и сам же ответил: – Крепость обойти можно и принудить нас биться с войском Девлета и прочими, кто с ним явится, в поле, где конница – а конница у него многочисленна – преимущество большое имеет. А гуляй город поставим тайно, где нам нужно будет, да и ударим из пушек и пищалей в упор, когда он и ждать не будет. Спешиться заставим, а пеший татарин уже не воин.
– Так дозволь государь спросить тебя, – проговорил Воротынский, – Какую реку на мысли имеешь?
– Как в Серпухов ездил, в Лопасню заглянул по пути-дороге, – сказал государь, – Так вот там реки Лопасня, и Рожайка, что в Пахру впадает, целый узел водных преград создают. Там, коли выйдет, и станем ожидать крымского хана. Этих мест не обойти ему.
– А если обойдёт? – вырвалось у Воротынского.
– Есть и другие узлы водные и выгодные рубежи. Но опираться оборона наша должна именно на этот удобный узел.
Понимал государь, речки-то в районе Лопасни не так что б широки и глубоки. Каждой и до Оки, да и до Угры даже далеко. Рожайка в ширину и 20 метров не имеет, а глубина меньше метра. Ширина Лопасни, правда и до 50 метров доходит, а глубина и четырёх достигает. Но в любом случае в лоб кидаться на гуляй-город не слишком удобно. Так вот и встать надо так, чтоб в тылу река была, а с фронта – стены гуляй-города.
Государь подойти к карте продолжил:
– Ты, князь Михаил, поставишь силы основные здесь. У брода. На главном направлении. А позади, пока скрытно… Да что б о гуляй городе не ведал никто.
Воротынский и Хворостинин слушали молча, стараясь разгадать замысел государя, хотя кое что уже поняли. Это было важно ещё и потому, что разгадай они его легко и просто, значит и враг разгадать может.
– Ну а теперь самое главное. Полк боярских детей стоять будет твёрдо, но не так чтобы сгинуть. Нет. Отойдёт и пустит ворогов на левый берег. И вот когда они, возрадовавшись, к Москве устремятся, ты Дмитрий Иваныч, – снова обратился он к Хворостину, – за ними пойдёшь и крепко кусать арьергард станешь, да так, чтоб думали вороги, будто вся рать за ними устремилась. Так вот думай. Что тогда делать будет хан крымский, если задача у него в походе не столько полон взять, сколько войско наше полностью уничтожить перво-наперво, а уж потом заковать народ наш в кандалы. Получил я сигнал о том, что миллионы кандалов турки наковать заказали.
– Повернёт хан, чтоб ударить по войскам нашим, – сказал Хворостинин, отвечая на вопрос.
– Верно мыслишь. А ты бой прими, лишь для виду, да и начни отход, чтоб навести Девлета на гуляй-город, что князь Михайло Иваныч развернёт против них. Первой ударит конница, конечно. А ей гуляй город не одолеть.
– Понял задачу. Дельно замыслил, государь, дельно… Да вот ежели только не повернут? А дальше двинутся, – сказал Воротынский.
– Не пойдут на Москву, сильное войско в тылу имея. Ну а численность свою мы словами преумножим, коли нет таковой в реальности. Вот тут пусть изменники и передают то, что выведают «случайно» у наших «болтливых» воевод. Да и обозы они уже приведут будь здоров какие. На пути небось полону наберут немерено.
И помолчав, государь сказал строго:
– Замысел до времени в секрете держать. Развелось бояр крамольных. Сразу всех и не выявить. Ожидать будем ворогов лютых, как урожай на полях поспеет. Но, кто знает. Могут и раньше начать. Ноне хан крымский всех врагов наших собирает. Ведомо мне, что и к полякам гонцов послал. Большое войско собирает, очень большое, так что бить его станем не числом. Нет. Числа такого нам не собрать. Хитростью военной побеждать надобно. Применим тактику ордынцев. Как они заманивали князей наших под удары конницы. Уколют и бежать. А наши за ними, на радостях то и об осторожности позабыв. Вот и мы так, мыслю я, – завершил монолог свой государь.
Закончился совет. Иоанн Васильевич пригласил воевод своих на трапезу. За столом разговоры общие, до дела военного не касающиеся. При дворе царском тоже вражьих ушей довольно. Кто там служит ворогам лютым, как знать. лаком кусок Земля Русская для всей звероподобной своры зарубежной. Мягко стелют, да жёстко спать.
Кто мог подумать год назад, что наведут изменники крымцев на Москву, да так наведут, что войска царя московского перехватить их едва успеет. Сколько крови. Сколько горя. Сколько людей русских на невольничьи рынки отправлено.
Сердце кровью обливалось, когда думал государь о судьбе полонённых русичах. Смутно помнил с самого раннего детства, как матушка его Елена Васильевна собирала средства для выкупа полонённых. Было это обременительно для поднимавшегося на ноги государства, так ведь, что может быть дороже существа человеческого?!
Помнил, сколько схронов, полных русскими пленными отыскали во время Казанского похода. Десятки тысяч были подготовлены для отправки на невольничьи рынки мерзкого Запада. Теперь Кавказ бесчинствовал. Как развивать страну, как строить Державу могучую, если южные земли заселять сложнее сложного. Кто ж решится жить в постоянном страхе жуткого плена.
Со временем было отработано оповещение о набегах. Заранее на большую глубину устанавливались рядами копны сена. Сакмагоны при появлении врага поджигали эти копны вдоль его следования. Поднимались к небу дымные столбы. Их далеко видать было. И обозначали эти столбы путь иноземных банд, вторгшихся на Русскую Землю.
Само название происходило из татарского «сакма», что означало «след», ну и гон, гнать, гоны. Гнать след. Сил у пограничников остановить крупные банды не было, да и задача такая не ставилась. Мелкие набеги, конечно, предотвращали, но что касается крупных, то необходимо было их обнаружить и послать сигнал, при этом указав и направление движения этих банд по русской земле.
Весть о набеге передавалась гонцами, которые летели стрелой до самой Москвы, ну а жители окрестных сёл и деревень, завидя дымы, спешно уходили в леса, спасаясь от насилия, погибели и полона. Ну а что касается имущества, то разве ж всё увезёшь? Так что после набега нелюдей, до чужого добра охочих, приходилось начинать всё с самого начала.
Ну а тем, кто не успел схорониться, худо было. Связывали их верёвками и гнали, прицепив другой конец верёвки к коню. Не все доходили до вражьей стороны. Как знать, может для кого-то это было лучшим выходом.
То, что предстояло испытать русским людям в плену у омерзительных нелюдей, давно потерявших всякий человеческий облик, а скорее никогда его и не умевших, описать трудно – не хватит понимания происходящего, поскольку иные ведь были люди на Земле Русской и иные понятия имели о жизни, о долге, чести, совести, справедливости.
Ещё могло повезти или не повезти тем, кто попадал в домашние рабы. Конечно, тут и понятие «повезти» весьма условно. В каких-то домах не истязали по делу и без дела, а в других по пустякам зверствовали. Не люди ж, а хуже зверей все эти особи, что за пределами русского мира на свет божий из преисподней явились.
Ну а тем, кто попадал на галеры, совсем худо было. Всё их существование заключалось в непрерывной работе вёслами под свистящими нагайками нелюдей всех времён и народов, кроме, конечно, народа русского. За сухими цифрами уведённых в рабство как-то скрывалось то, что с рабами этими происходило. Человек создан для жизни, творчества и созидательного труда, для развития своего разума, для школы его бессмертной души. Но, увы, опоганили планету своим появлением на ней безмозглые, тупые, трусливые – а трусы всегда жестоки – особи, которые, собираясь в алчные стаи, подобные стаям гиен, грабили, убивали, издевались, насыщая своё поганое нутро пищей, а свои подленькие душонки радуя видом истязаемых ими себе подобных…. Нет-нет – не подобных им, людей.
Кто мог спасти от этого жестокого разбоя? Кто мог остановить всё эту зарубежную мерзость? Только тот, кто был предан своему народу, высок своими помыслами, твёрд в своих поступках во имя родной земли.
С давних пор Русь лежала между двумя основными алчными стаями гиен западных и гиен степных. Александр Невский в своё время определил, что как бы ни были жестоки ордынцы, но они полонят, образно говоря, только тело, а вот западная мерзость шла дальше. Западной мерзости, хоть и столь же алчной, не хватало и этого. Им нужно было полонить душу, свернуть души с пути праведного, подчинить своими замешанным на прибыли верованиях, якобы в Создателя, а на деле в золотого тельца.
План, продуманный государем и обсуждённый с воеводами, был скорее не замыслом предстоящей битвы, а особой тактикой действий в борьбе с крымцами, пока незнакомой им. Надо было этот приём тактический применить внезапно, да так, чтоб стал он полной неожиданностью для врага. Что ж, удар по врагу, быстрый отход и наведение на главные силы – давний приём. Таковым образом неведомые в ту пору никому ордынцы побили русских князей на реке Калке. Разве что, атаковали они в лоб и тут же стремглав бежали, понуждая тем самым к стремительному преследованию. И наводили не на гуляй-город, а на свои главные силы, поставленные в засаду. А здесь новое – конница бросается в преследование и попадает под губительный пушечный огонь. Тут и ново, и неново. Да ведь замысел замыслом… Придумать то его одном дело, а главное победно осуществить.