Я люблю живопись, графику. Очень однобоко и скорее всего ущербно смотрю на скульптуру. Если скульптор допускает какую то осознанную недоделанность, у меня не возникает ощущения многозначительной недосказанности, я вижу лишь небрежность автора. Какие то умышленно резкие угловатые черты не рождают ощущение динамичности, или движения, я уношу с собой ощущение грубости, нехватки мастерства. Дорийцы пришли и разрушили культуру ахейцев... Потом спохватились, но, старые мастера перебиты, а свои ещё не научились. Это моё отношение. И я признал, что оно, скорее всего, однобоко и ущербно. Зато я могу с полным правом взять сакраментальную фразу, точку в споре, самих творцов: «я так вижу». Вот, я так вижу. Вот, что вы сотворили, то я и увидел. Вам хочется, что б я увидел нечто большее, глубинное, утончённое — сотворите так, что б я это увидел.
Если, для того, что бы я проникся вашим замыслом, надо, что бы я прочитал, воспринимал и понимал труды Канта, Гегеля, Ницше, свободно ориентировался в античной литературе, цитировал гигантов эпохи возрождения, всю европейскую и русскую классику..., для того что бы понять вашу спираль вставленную в галошу...?
Конечно хорошо и даже, замечательно, когда человек читает «Ветхий завет», «Новый завет», «Илиада», «Одиссея», «Махабхарата» и «Пополь Вух» в подлинниках... Но, ребята, а вы сами то — читали? Да, хотя бы в переводе?
Авторам трудно. Авторам неимоверно трудно жить под постоянным давлением соблазна. Соблазна сказать, что зритель не дорос. Не дорос до чего? До вашего интеллекта? Именно интеллекта, потому, что о чувствах говорить не приходится. Если бы вам удалось передать чувства, то их бы почувствовали. Но, не чувствуют.
Вот, просто удивительно порой: Исачёва чувствуют, Жилинского чувствуют, древнеегипетскую стилизацию барельефов с иероглифами смотрят — не отторгают. А вот, ваших «сеятелей облигаций» воспринимают как курьёз.
И, стало быть, если не о чувствах, то возвращаемся к интеллекту, до которого зритель, действительно, мог не дорасти. И возникает вопрос: что же такого высокоинтеллектуального несут и содержат ваши творения? Неужто вы наглядно, доступно на интуитивном уровне, явили мне теорию струн? Или принцип работы мозга? Человеческих эмоций?
Не скажу, что я на всех уровнях восприятия отторгаю такие явления как флэшмоб и инсталляция. Я искренне убеждён, что не бывает плохих жанров. А вот про творцов, того же самого, сказать нельзя. Наблюдая за процессом не принятия массами очень многих представителей современного искусства, в голову приходит аналогия с разными языками. Вот как будто русскоязычный обратится к немцам на русском. И начнёт обижаться, что его не поняли. И всем очевидно: хочешь, что бы тебя поняли — говори на понятном языке. Если тебе всё равно — не показывай. Но, ведь показывают. Выставляют и шумно-скандально привлекают внимание. И требуют уважения, причём, вполне реального-банального материального, в отличии от своих абстракций.
Современное искусство. Оно, конечно же, есть. И конечно оно сложное, не простое явление. И корни его уходят в седую древность. Понятно, что главным импульсом стал постимпрессионизм. И понятно — почему? Молодым авторам понадобились новые краски, новые средства изображения. Была невыносимая усталость «от груза прежних достижений». Им захотелось найти новый художественный язык. И это больше чем — нормально, или — хорошо. Это — естественно. Это признак развития, а значит — жизни. Но, это сложный процесс. Жизнь показала, что это невозможно осуществить за один момент, по велению, или желанию чьей то, пусть даже гениальной воли. Эту картину поиска, этот процесс омрачают две беды. Одна временная, а одна постоянная. Временная — этот новый язык, до сих пор, не найден. Всё как прежде: работы Микеланджело, Ботичелли, Ван Эйка, кому то нравятся, кого то не задевают, но каждый признаёт — это работы мастера. Глядя на работы современных авторов, им уверенно отказывают в мастерстве. Язык общения не найден. Словно слушаешь плач младенца и гадаешь: - что же у него болит?
Но, это временно. Младенец однажды вырастет.
А вот вторая беда, тут всё серо — имитаторы. Имитаторы искусства. И вот тут начинается сплошное минное поле: где те кто действительно в поиске нового языка, а где мастера игры на человеческом тщеславии?
Серпантин ржавой проволоки растянутый на арматуре и груда битых бутылок на полу...
особенно автору удался вот этот такой живописный, такой угрожающий осколок...
Унитаз, поставленный в центре зала с размотанной и сваленной в кучу туалетной бумагой, конечно, это символ. Но, этот символ к искусству не имеет никакого отношения. Поскольку, в любые времена, в любой эпохе формула искусства, на удивление, проста: Озарение плюс, доведённое до высшей точки, мастерство в ремесле. Ремесло без озарения, просто конвейер, озарение без мастерства — вспышка без следа.
А эта осколочно-проволочно-арматурная инсталляция..., хорошо бы, что бы на её фоне прошёл флэшмоб, с полицией, с наручниками, с матами, с репортёрами. Или фотосет с топ моделями, с фотографиями в, не столько читаемом, сколько почитаемом, глянцевом журнале и очередная продажа на ярмарке тщеславия — состоялась.
А искусство..., оно в такие игры не играет и на такие дорожки не сворачивает: ему некогда. Искусство ищет свой новый язык для выражения самого себя, то есть всех нас.