- А где мама и отец? - спросил Эркин, присаживаясь на топчан.
- Они у Батыр акя, их позвали на ужин. Вы наверное, тоже есть хотите? Сейчас приготовлю Вам ужин, - ответила Гули, уходя под навес кухни.
- Послушай, Гули? Ты ведь помнишь Ироду? Она со мной в одном классе училась, не знаешь, как она поживает? Я видел её сегодня, но она вела себя... как бы это сказать... словно боялась чего-то, - спросил Батыр, когда Гули накрывала скатертью хантахту и ставила на стол порезанные овощи и зелень с огорода.
- Я помню Ироду опа, два года назад она вышла замуж... вроде, он тоже с Вашего класса, как же его зовут... а, Сабир акя. Он тоже ушёл на фронт, после Вас и... Мумин акя, но через год вернулся без ноги. А потом мы узнали, что они с Ирода опа поженились. Дочка у них маленькая, живут у Сабир акя, это всё, - ответила Гули, опять уходя под навес.
Вскоре, она вернулась с блюдом в руках.
- Я мошкучири приготовила, мяса не было... но Вы же знаете, мошкучири и без мяса вкусно. Ешьте на здоровье, акяжон, - сказала Гули, ставя блюдо на хантахту и положив возле брата ложку.
- Садись и ты, вместе поедим, - сказал Эркин, кивая сестре.
Гули нехотя села, не могла ослушаться брата, но мысли девушки были в доме Мумина. Ей казалось, что там говорят о ней и сегодня решается её судьба. Ведь она услышала слова Зухры, когда та говорила её матери о ней.
- А ты чего такая? Ешь, - сказал Эркин, глядя на задумчивое и тревожное лицо сестры.
- Мне не хочется, я недавно ела, - соврала Гули, так как кусок в горло не лез, хотя она и в обед почти ничего не поела.
- Мехри опа, Вы поговорили с Шакир акя о деле, о котором я Вам говорила? - спросила Зухра, когда они вчетвером сидели на топчане в её доме.
- О чём она должн была поговорить со мной, Зухра? - спросил Шакир акя.
Мехри опа незаметно покачала головой, но Зухра, язык которой шёл впереди ног, опять не удержалась.
- А мы с Мехри опа давеча о наших детях говорили, Шакир акя. Моя вина, что не увидела родник, текущий рядом, а смотрела на поток вдалеке, - смущаясь властного вида Шакир акя, сказала Зухра, бросая взгляды на Мехри опа, словно искала у неё поддержки.
Но Мехри опа не стала вмешиваться, решив предоставить решать мужу.
- Объясни толком, Зухра, о чём ты говоришь? Об Эркине и Мумине, что ли? - спросил Шакир акя, которому и в голову бы не пришло подумать, что Зухра имеет в виду Гули.
- Неееет, Шакир акя! Не об Эркине и Мумине, а о Гули и Мумине, - глупо засмеявшись, ответила Зухра.
Шакир акя с недоумением взглянул на жену.
- О чём она говорит, Мехри? - спросил он, кивая на Зухру.
Мехри опа растерянно пожала плечами.
- Зухра просит Вашу дочь, Гули, для своего сына Мумина, - осторожно ответила Мехри опа, ожидая, что сейчас грянет гром со стороны её мужа.
Наступило молчание, Шакир акя пытался понять, насколько серьезно говорят эти женщины.
- Вы в своём уме? Мехри? Зухра? Нет... конечно... Мумин и мне как сын, ты, Батыр, ничего такого конечно не подумай. Но при всём моём уважении к Вам, как ты могла подумать, что я соглашусь на такое, после того, как ты при всех просила для сына Карину? Возможно ли это? Ещё в один день! Я что, свою дочь с улицы подобрал? Да лучше пусть она на всю жизнь без мужа останется, чем такое унижение! Почему Вы проявляете такое неуважение к нам, Батыр? - грозно говорил Шакир акя, гневно посматривая на соседей.
- Поверьте, Шакир акя, я сам только что услышал об этом. Зухра, ты с ума сошла? Как ты можешь проявлять к ним такое неуважение, а? - теперь уже и Батыр был взбешён.
- Что Вы! И в мыслях такого не было, Шакир акя, Мехри опа? Как Вы могли такое о нас подумать? - заплакала Зухра и тут же получила от мужа звонкую пощёчину.
Мехри опа от неожиданности вздрогнула и обняла плачущую Зухру.
- Батыржон, прошу Вас, успокойтесь! Зухра без всяких плохих мыслей заговорила об этом, нельзя так! - воскликнула она.
Но Зухра, дёрнув плечами, вскочила на ноги, собираясь убежать в дом, только крик Батыра остановил её.
- Сядь! Я не разрешал тебе уходить! Почему ты мне сначала не сказала об этом? Я бы вправил тебе мозги, ахмок (дура)! - кричал Батыр, Зухра опустилась на курпачу и закрыв руками лицо, заплакала ещё сильнее.
- Мехри, пошли, жена, а Вы, дорогие соседи, подумайте, как обидели нас. Наши дети - драгоценность для нас, поэтому, Зухра, прежде чем ударить ножом в спину, сначала ударь себя. Если не будет больно, тогда ударь нас. Пошли, - вставая с топчана, твёрдо сказал Шакир акя.
Мехри опа с виноватой улыбкой встала следом за мужем, так и не успев поесть.
- Хорошо, Мумина дома нет... - подумала Мехри опа, уходя к калитке в дувале, где скрылся её муж.
Гули отрывками слышала голоса со двора срседей, но шум воды в арыке, текущем во дворе, заглушал крики. Девушка с тревогой посмотрела на отца, лицо которого пугало её.
- Ойижон? Адажон? Что случилось? У Вас такие лица, словно вновь война началась, - с тревогой спросил Эркин, когда родители сели на курпачи, на топчане.
- Не дай Аллах, сынок, даже в шутку так не говори! Ничего не случилось, садитесь есть, я проголодался, - ответил Шакир акя, хмурясь и поглядывая на сына и дочь.
Эркин посмотрел на мать, та лишь пожала плечами. Он хотел было спросить, почему они вернулись голодными, если ушли ужинать к соседям, но промолчал.
- А ты чего не ешь? - грозно посмотрев на дочь, сказал Шакир акя.
Он понимал, вины его дочери в том нет, но от негодования в нём кипела кровь, такое переварить и простить было непросто.
- Ни ногой к ним! Поняла? - взглянув и на жену, крикнул Шакир акя.
Мехри опа опустила голову, ничего не ответив.
- Да что тут происходит? Объяснит мне кто-нибудь? - воскликнул Эркин, ничего не понимая.
- Ничего! Ешь и не вмешивайся, - ответил Шакир акя, исподлобья взглянув на сына.
- Отец, при всём моём уважении к Вам, я имею право знать, почему Вы просите не заходить к Батыр акя домой. Видимо, Вас очень обидели, да? - осмелился спросить Эркин у отца.
Раньше, до войны, он бы никогда не посмел говорить так с отцом, но война изменила парня, сделала более лояльным и смелым, более самостоятельным.
- Скажи своему сыну, онаси, чего молчишь? Твой сын прав, он имеет право знать, все мы одна семья! - сказал Шакир акя, жестикулируя левой рукой, правой держа ложку.
- Гули, дочка... иди в дом, родная, - попросила Мехри опа, посмотрев на дочь.
Гули тут же встала и ушла в дом. Кажется, по лицам родителей девушка поняла, что произошло нечто не очень хорошее.
- Зухра сегодня попросила Гули за своего сына, вот и всё, - сказала Мехри, с сожалением глядя на сына.
- Как это... но... ещё сегодня утром, она сватала Карину за Мумина! Она что, насмехается над нами? Разве такое возможно? - искренне возмутился Эркин.
- Вот! Это говорит мой сын! Истинный сын своего отца! А ты должна была сразу заставить её замолчать, не позволить ей говорить со мной об этом! И на этом всё! Не хочу больше говорить об этом, - воскликнул Шакир акя, довольный словами сына и вконец успокаиваясь.
Эркин был поражён, это было немыслимо, Зухра должна знать их законы. Сватать одну и в этот же день сватать другую. Такое неуважение было непростительным. Было бы проще, если бы Мумин уже был женат на Карине или на ком другом и просить дочь соседа второй женой. Это можно было понять и простить, и даже согласится на это.
Молча поев, Мехри опа стала убирать с хантахты.
- Гули? Матери помоги! - крикнул Шакир акя, ложась на курпачи и сунув руки под голову.
Эркин долго не мог уснуть, лёжа с отцом на топчане и глядя на небо, на сверкание звёзд в тёмном небесном пространстве. Из-за бессоницы, парень наблюдал движение неполной луны, размышляя о возвышенном, о том, как устроен этот загадочный мир. Понять, что это закономерно, что каждый день восходит Солнце, цветут цветы и растут деревья, день сменяет ночь, цикл оборота Луны, когда из тонкого месяца, она превращается в Луну, оповещая, что закончился очередной месяц, названия которых Эркин на языке Ислама не знал. Ещё в детстве, отец говорил ему, что землю сотворил Аллах и всё, что происходит на земле, происходит по Его воле и Эркин всем сердцем верил в это. Кто же ещё способен на такое творение, если не Всевышний... Глубокой ночью, Эркин наконец уснул, подумав, что утром он увидит Карину. Эркин понимал, что Карина для него теперь недосягаема, после того, как к ней посватался Мумин. Иначе, начнётся вражда между ними, наречёнными братьями, а этого допустить было нельзя. Правда, Зухра сама сделала всё, чтобы между семьями началась эта самая вражда и тем самым, развязала руки Эркину.
Утром, позавтракав, он поехал в институт, в надежде, что его наконец зачислят на учёбу и он сможет с чистой совестью начать учиться. Прежде, чем пойти в аудиторию, нужно было хотя бы из уважения испросить разрешения присутствовать на занятиях и Эркин направился к зданию, где находился кабинет ректора.
- Здравствуйте, Замира опа, а Хамид Закирович у себя? - спросил Эркин, войдя в приёмную ректора.
- Ааа... Курбанов? Здравствуй, укажон (братишка). Нет, Хамид Закирович ещё не приходил. Думаю, он поехал в министерство именно по твоему вопросу. И документы на подпись министру повёз, да... он просил тебя присутствовать на занятиях. До тех пор, пока окончательно не придёт ответ о твоём зачислении, ты можешь ходить пары, - сказала Замира, с улыбкой разглядывая красивые черты лица Эркина, тем самым смущая его.
- Значит, я могу идти на занятия? - спросил он.
- Иди. Иди, конечно! Сейчас у них... практические занятия по анатомии. Они проходят в морге, - ответила Замира, посмотрев на своём столе расписание курса, на котором собирался учиться Эркин.
Эркин направился было к выходу, но тут же обернулся, услышав слова секретарши.
- Как в морге? В морге? - спросил он, обернувшись.
- А ты думал, практические занятия по анатомии в театре проходят? В морге, Курбанов. Это в конце двора, за корпусом эндокринологии, иди уже! И так опоздал, - засмеявшись от растерянного вида парня, сказала Замира.
Эркин, кивнув и попрощавшись, вышел в коридор, оттуда на улицу. Взглянув в сторону отделения эндокринологии, Эркин направился туда.
Открыв дверь морга, он прошёл по коридору, обложенному крупным белым кафелем и заглянув в проём, типа арки, увидел группу ребят. Они, окружив педагога, стояли над бетонной поверхностью, на котором лежал труп мужчины, тело было обнажённым и посиневшим, разрезанным для вскрытия от горла до паха. С одной из студенток стало плохо и её вывели на улицу. Неприятный, терпкий запах трупа и эфира, стоял в воздухе, педагог показывая на раскрытую грудную клетку вскрытого трупа, громко объяснял тему урока. Среди студентов, Эркин увидел Карину у неё было бледное, сосредоточенное лицо, она внимательно слушала педагога и что-то быстро записывала в тетрадь.
- Привет! Потом дашь списать? - подойдя к ней сзади, прошептал Эркин в самое ухо Карины.
Вздрогнув, она обернулась и с недоумением посмотрела на него, словно удивляясь, что он может тут делать. Потом, словно вспомнив, кивнула головой.
- Привет! Хорошо, конечно... - ответила она, вновь записывая со слов педагога и разглядывая при тусклом свете лампочки потемневшие органы трупа.
Когда урок закончился, педагог попросил принести на следующее занятие отчёт о том, что они сегодня увидели и отпустив ребят, быстро вышел из морга.
- Что дальше? Какая сейчас пара? - спросил Эркин, выйдя с Кариной во двор.
- Химия, кажется... пошли в учебный корпус. Как Шакир акя? Мехри опа как? Гули? Я уже скучаю по ним, - с грустью улыбнувшись, сказала Карина, уходя к учебному корпусу.
- А по мне? По мне тоже соскучилась? - вдруг спросил Эркин и сам не ожидая от себя такой смелости, если не сказать, наглости.
Карина, резко обернувшись, строго посмотрела на него.
- Я очень уважаю их всех и благодарна семье Зухры опа, но прошу Вас, мы с Вами просто однокурсники. Не хочу давать повода для сплетен. Нам здесь ещё шесть лет учиться вместе, ведь Вас зачислили, если Вы ходите на занятия, верно? - спросила Карина, не торопясь идти дальше, поглядывая на ребят, что шли мимо них.
- Ещё нет, но надеюсь, что зачислят, а тебе, видимо, этого не хочется? - спросил Эркин, подняв голову и глядя на окна отделения эндокринологии.
- Честно? Мне всё равно! - ответила Карина и быстро пошла за ребятами.
Улыбнувшись, Эркин пошёл за ней, в её взгляде он видел, что она говорит неправду. Парень лишь раз в жизни был в близких отношениях с девушкой. И было это между боями, на фронте, когда глубокой ночью, настало затишье.
Тоня... Тонечка, он до сих пор не мог понять, почему она выбрала именно его. Ведь рядом было столько ребят, русских, почему же она выбрала его? Но каждый раз, вспоминая ту короткую ночь, по телу Эркина пробегали мурашки. Казалось, парень помнил каждое её прикосновение, каждый поцелуй горячих губ, нежный, но возбуждённый шёпот в ночи и её юное, такое красивое тело. В ту ночь, он стал мужчиной, а Тонечка стала женщиной... потом её не стало.
Боль пронзила Эркина, он помнил всех ребят, которых каждый день оставлял на поле боя. А в Берлине, многие ребята были близки с немками, не открыто, конечно, но он слышал, как они потом рассказывали об этом друг другу. А однажды, он услышал, как один из солдат, из офицеров, смеясь рассказывал, что насильно взял совсем юную девушку, немку. Рассказывал смеясь, а Эркин готов был его ударить, еле сдержался. Принять то, что русский офицер мог насильно взять девушку, пусть даже немку, Эркин был не в силах и слушать об этом было неприятно.
А через два дня, эта немецкая девушка, то ли следила за своим обидчиком, то ли случайно так получилось, но она двумя выстрелами убила того офицера, что-то крича на немецком языке. В девушку тут же выстрелили и она упала замертво рядом со своим насильником, но на её лице Эркин увидел покой, что тогда очень поразило его. Говорили, война всё спишет, а как же совесть людей? Они выиграли такую страшную войну и опускаться до уровня врага, не имели морального права. Так считали тогда многие, шепчась, что тот получил по заслугам.
На последней паре, в аудиторию вошли ректор ТашМИ Хамид Закирович и Дилорам Икрамовна, попросив тишины и разрешая всем сесть, когда все студенты поднялись, приветствуя их. Эркин разволновался, увидев их сосредоточенные лица, правда, не смог определить и понять, с какой вестью они пришли, зная, что наверняка вопрос касается его.