Год назад я потерял заветного друга. Случилось это 22 июля 2021 года. С тех пор произошло множество всяких событий в моей жизни, были ещё потери близких, но Романа я всё ещё не могу забыть...
Лонгрид, который вы, возможно, начнёте читать, но скорее всего не осилите, приоткрывает завесу над многими тайнами: моих отношений с другом; моего прошлого; появления "коломенского текста" и рождения российских трикстеров; даже места и способа моего собственного обретения посмертного "Бытия". А те, кто умеет читать и при этом делать выводы, узнает, а может быть, уверует в существование параллельного мира и ноосферы...
Изначально вся эта история задумывалась в совершенно иной стилистике изложения и начинаться она должна была за щедрым банкетным столом в тесной редакции толстого журнала «Москва», куда судьба занесла меня по самому неожиданному поводу. Пролог должен, да нет – просто обязан был, плавно перейти в хитросплетение подземелий коломенского Тихвинского храма, где мы с героем повествования испуганно разглядываем настоящие человеческие черепа и как-то неожиданно для нас обоих произносим вдруг практически в унисон имя шекспировского героя. Затем красной линией вырисовывалась тема мастерских переводов сонетов, и, опять же по законам жанра, рассказ плавно перетекал к не менее любопытным страницам историко-прозаических штудий моего заветного друга. Венцом очерка виделась наша table-talk в дни празднования его юбилея, лукавая усмешка и, возможно, да нет, - наверняка, - очередное стихотворение-посвящение в копилку автора этих строк.
Всё к этому и шло… Мы встречались последнее время раз-другой в год, редко созванивались, но постоянно переписывались по электронке. Но на этот раз он мне позвонил в середине лета 2021 года и прямолинейно, особых предисловий попросил: «Мне в следующем году исполнится 65 лет – напиши обо мне небольшую заметку в «Коломенский альманах», ладно?». Я тогда отшутился – «А обо мне ты напишешь? У меня тоже ведь юбилей в следующем году, помнишь? В мае будет 60. Вроде недавно мой «полтинник» на берегах Северки отмечали, а уже…». Как нам не помнить. Тогда, у меня в гостях, во время посещения усадьбы книгоиздателя и просветителя Н.И. Новикова Авдотьино, он вдохновился на цикл великолепных сонетов, один их которых затем открыл мою очередную книгу «Торжество слова и дела. Книгоиздатель Николай Новиков: возвращение из небытия» (Подольск, «Академия-XXI», 2015). Эту книгу я посвятил своему многолетнему мудрому наставнику – академику Сигурду Оттовичу Шмидту, написавшему предисловие к первой книге «новиковской трилогии». Теперь я знаю, нет – уверен, кому я посвящу грядущую книгу…
Следующий летний звонок прошлого года был из Коломны, но не от него, а от нашего общего друга-товарища по литературному цеху. Тот спросил о ходе работы над юбилейным текстом и между прочим сообщил, что герой моего повествования попал в больницу. Прошла ещё неделя. И когда раздался этот звонок, ещё не нажав на кнопку ответа, я уже догадывался, что услышу. Сердце подсказывало: «весть роковая». Да, сердце не обманешь… Так несколько часов работы и десяток тысяч знаков весёлого текста о моей более чем тридцатилетней дружбе с Романом Славацким потеряли свой смысл.
Нет, в камин рукопись не полетела. Всё прозаичнее – текст отправился в «корзинные» недра компа. А из недр, вернее – из дремучих буреломов моей памяти, начали всплывать совсем другие истории нашего удивительного знакомства, трансформировавшегося в проверенную временем дружбу двух совершенно разных по мировоззрению людей: сангвиника и холерика, истинного христианина и гностика, гения места и космополита, рьяного апологета русской классики и поклонника современной западной литературы, знатока поэзии Шекспира и любителя незатейливых рифм Шевчука… Мы так отличались друг от друга, даже внешне, что, будучи людьми практически одного поколения, словно и жили в разном мире. Он – в неспешном ритме провинциального города, я – в бешеной круговерти столицы. Он редакторствовал в тоненьком коломенском «Благовестнике» и толстенном альманахе, выходящем раз в год. Мне же приходилось руководить ежедневными правительственными газетами и порой «дневать и ночевать» в редакции. Тем, наверное, и ценнее были наши, по большому счету, - довольно редкие, встречи. И если уж они складывались, то превращались в долгие беседы, в череду откровений и открытий. Об этом, пожалуй, теперь важнее написать, нежели о наших совместных путешествиях по подмосковным городам и весям.
Мы говорили о главном и вечном. О поэзии и литературе. О загадках творческого процесса. О религии. Ничего друг другу не навязывали во мнениях и, как-то трудно в это поверить, - никогда не спорили. Никогда! И наши увлекательные беседы, порой продолжающиеся часами, уносили нас за грани бытия. Мы были уже не «здесь и сейчас», а где-то на просторах Древней Руси, у подножия языческого капища, приставали на галере к берегам Эллады или вставали лагерем у стен легендарной Трои. Только через четверть века нашей дружбы, и в это тоже трудно поверить, я узнал имя его супруги – Маргарита. А он познакомился с моими детьми, да ещё сразу, в одночасье, что было для меня самого впервые – со всеми детьми разом от всех моих жён: я тогда их собрал вместе чтобы показать место, где необходимо развеять мой кремированный прах. Единственным участником этого полумистического действия на берегу реки Северки был, помимо моих детей, Роман Славацкий!
Если эти строки читают сейчас сыновья Романа и его Маргарита – знайте: Роман вас очень и очень любил. Присылал мне фото шествия с детьми в составе «Бессмертного полка» с очень трогательными комментариями. А Маргарите посвящал бесподобные стихи. Настолько они были хороши, что дали мне повод неплохо попировать за столом в редакции журнала «Москва». В юбилейный год первой публикации романа «Мастер и Маргарита» этот журнал, где нетленное произведение М.А.Булгакова в сокращённом варианте публиковалось в 1966 году, объявил тематический поэтический конкурс. В нём приняли участие сотни поэтов со всей России и даже зарубежные авторы. В итоге, одним из призёров стал Роман Вадимович Славацкий, которому причиталась некоторая денежная сумма, диплом в золочёной раме и ещё не помню какие награды. К тому времени друг мой стал отчасти «тяжёл на подъём» и в столицу ехать заленился. В итоге получать награды лауреата, говорить тёплые слова в адрес редакции журнала и в адрес славного поэта, посвятившего на самом деле стихи не булгаковской Маргарите, а своей супруге, о чём мне Роман поведал в самый последний момент, пришлось мне. И попировать, конечно, за столом одним столом со славной поэтической и прозаической братией.
Говорить о поэтическом даре Романа – дело благородное, но вряд ли благодатное. Среди многочисленных книжных полок в моём творческом кабинете есть и заветная, где пёстрым рядом теснятся поэтические сборники Романа, в том числе увидевшие свет стараниями Издательского дома «Лига». Их отличает изящество оформления, великолепные иллюстрации. В год 400-летия памяти Уильяма Шекспира Роман перевёл целую серию его сонетов. Отдельным томиком под эгидой историко-литературного общества «Илион» вышел сборник Славацкого «Тёмная леди». В него вошли 28 сонетов Шекспира посвящённых загадочной Тёмной Леди в обрамлении пяти сонетов самого переводчика. И завершает его - посвящение Маргарите… Не мне судить о качестве превращения русскоязычного подстрочника шекспировских строф в сонеты в интерпретации Романа Славацкого. Есть более авторитетные коллеги. К примеру Борис Архипцев – знакомством с этим удивительным и талантливейшим виртуозом слова я также обязан Роману.
К Роману необычайно точно подходит поговорка – «Где родился – там и пригодился». Он, потомственный коломенец, очень многое сделал за свою жизнь для изучения и прославления родного города. В Коломне есть даже мемориальная доска – она посвящена пребыванию здесь Анны Ахматовой – на которой запечатлены навечно стихи… Романа Славацкого. А как много он написал о Коломне краеведческих статей! С моей подачи и при моём непосредственном редакторстве он публиковал их, в том числе, и в «Народной газете» Московского региона, в последние годы я «вытягивал» из него очерки для журнала «Чудеса и приключения». И мне было очень радостно за друга, когда после выхода его теперь уже последнего очерка о башнях Коломенского кремля, строгая редколлегия Издательского дома «Чудеса и приключения», среди которой есть суровые кандидаты и доктора наук, нахваливали этот его труд – плод многолетних исследований.
Он воспевал коломенский край и в прозе, и в стихах. Мне запомнился его цикл «Черкизовский Парнас», где он собрал всех, кто нам с Романом был «близок» по духу – Иванчина-Писарева, Брюсова, Шервинских, Лозинского…
***
На волнах памяти «приплываю» к отправной точке нашего знакомства. Произошло оно неожиданно и благодаря моему тогдашнему неуёмному желанию как можно больше писать для газеты. Меня, тогда спецкора главной областной газеты «Ленинское знамя», на самом изломе перестройки послали в Коломну на партийную конференцию. Старшие редакционные товарищи по компартии, умудрённые жизненным опытом и уже прекрасно понимающие, что дни «руководящей и направляющей» сочтены, решили «наградить» меня, недавнего делегата (как вскоре оказалось последнего в истории) XXVIII съезда КПСС, ещё и этим «партсборищем». На исходе второго дня областной партконференции я наконец вырвался из актового зала дворца культуры и… отправился в музей. Кроме репортажа с конференции мне хотелось привезти из командировки и что-то более интересное для читателей. В написании корреспонденций из краеведческих музеев я тогда уже поднаторел. Да и музеи, никого не хочу задеть и обидеть, в ту пору были похожи и находились, чаще всего – в церковных зданиях или в монастырских обителях. В храмах располагались краеведческие музеи Зарайска, Волоколамска, ряда других городов, Звенигородский музей-заповедник базировался в Саввино-Сторожевском монастыре, а главный областной – в Новоиерусалимском под Истрой. В Коломне тогда музей был в величественном храме Михаила Архангела. Под сводами этого музея, вернее храма, в археологическом отделе и произошла моя встреча с сотрудником, которым оказался Романом Славацким. Что он мне тогда «понарассказывал»! Голова кружилась от восторга, а факты и даты в ней, в голове, смешались в грандиозную кучу. Но это всё как раз и было находкой для падкого на сенсации молодого журналиста. В итоге я написал по оценке старших товарищей по партии и перу скучный репортаж с конференции и развесистую клюкву про Либерию Ивана Грозного и ушедший под землю храм, колокольный звон с которого не даёт покоя коломенцам и по сей день. Позднее мы эту историю с Романом не раз вспоминали. Как и тот факт, что в пору нашего знакомства он увлекался язычеством и работал над «Мемориалом». К этому произведению мы ещё вернёмся, а вопрос религиозной трансформации Романа стоит хотя и пунктирно, но затронуть именно в этой части моего повествования.
Как эта трансформация происходила внутренне, какой путь от увлечения язычеством и мистицизмом к истинной православной христианской вере он прошёл – тайна за семью печатями и мне суждено было лишь к нескольким из этих печатей прикоснуться, а уж запечатывал их сам Роман. Важно только сказать, что с середины 1990-х годов наши встречи, чаще всего мимолётные, происходили именно в храмах. Конечно, в коломенских. Сложилось так, что мне в буквальном смысле слова повезло быть одним из немногих российских журналистов, кому выпала доля стоять у истоков информационного освещения в светских, более того – в общественно-политических государственных СМИ, деятельности Русской Православной Церкви, получившей после 1991 года множество свобод. «Россия и православие» - так называлась еженедельная тематическая подборка, которую мне поручили вести в «Народной газете» Московского региона, где я работал сначала заведующим отделом гуманитарных проблем, а затем и заместителем главного редактора. Несколько лет в середине 1990-х годов я работал на МТК – областном телеканале, где также освящал деятельность РПЦ и, в частности, Московской епархии. В итоге я оказался единственным на тот момент журналистом, которого приглашал на все значимые богослужения тогдашний управляющий Московской епархией, постоянный член Священного Синода РПЦ, митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий. Стоит сказать, что по приглашению владыки я приезжал в Коломну порой по нескольку раз в месяц, отстаивал иногда многочасовые богослужения, на которых нередко примечал… Романа Славацкого. Так я и выяснил в ходе коротких с ним встреч и недолгих разговоров, что он от язычества в его очень широком контексте, отрекается. Затем началась его эпопея с коломенским «Благовестником», он стал серьёзно разрабатывать тему церковного краеведения и наряду с этим оказался одним из зачинателей такого литературного феномена, как «коломенский текст».
Где лежат истоки «коломенского текста»? В так понравившемся мне «Мемориале» или в других, например, «подземельных» историях Романа Славацкого – судить не берусь. Наверняка найдутся охотники разобраться в этом вопросе во всех отношениях досконально, тем более, что, насколько мне известно, полемика вокруг этого литературного явления ведётся уже давно и довольно ревностно. Есть апологеты направления, есть и развенчивающие его противники. Но… Но хочу внести и свои скромные суждения, основанные на пристальном внимании к трендам современной англоязычной литературы. Дело в том, что прозаические произведения Романа Славацкого, позиционируемые как «коломенский текст», очень изящно вписываются в литературный мейнстрим США и Великобритании. Если обратиться к творчеству эссеиста и мыслителя, яркого представителя направления «новая искренность» американца Уоллеса Фостера (1962-2008), то в его текстах, порой провокационных, но всегда очень новаторских, можно отыскать немало параллелей с текстами Славацкого. То же во многом относится и к сюрреалистичным произведениям британца Стива Айлетта (род. 1967). Герои его «Шаманского космоса» - антропоморфные и зооморфные литературные трикстеры. На первый взгляд «подземные» трикстеры в произведениях Славацкого своими архетипическими ростками выходят из романа «Мастер и Маргарита». Но этот взгляд обманчив. М.А. Булгаков, в отличие от Славацкого, не проникал так глубоко в дебри аналитической психологии К.Г. Юнга. А именно там, нисколько не умаляя значение и влияние на всеобщий литературный процесс Ф. Ницше, и можно усмотреть корни сюжетных линий в текстах Славацкого, имеющих порой хитроумно скрытый, доступный лишь посвящённым, философский подтекст. Не могу с уверенностью сказать – был ли или не был знаком Роман Славацкий с двумя упомянутыми писателями-современниками - эти параллели или совпадения мы обсудить как-то не удосужились. Хотя они наши ровесники, но произведения их, написанные как раз в пору создания Романом того же «Мемориала» - тридцать – двадцать лет назад, только теперь переведены на русский язык (далеко не все) и среди читателей «нон-фикшн» имеют ошеломительный успех. Что ж – у нас, в России, как всегда, нет своего пророка. Мы продолжаем угодливо оглядываться на Запад, даже в литературном процессе…
Когда задумывался первоначальный текст, посвящаемый грядущему 65-летию Романа Славацкого, автор этих строк тешил себя надеждой, что перед его публикацией сам герой прочитает опус о себе и внесёт в него лепту уточняющей правды и правки. Не судьба. Пусть всё остаётся так, как есть. Как есть в моей памяти, в моей душе, в моём сердце. Благодаря моему гностическому восприятию мiра, Роман останется со мною до тех пор, пока продолжается мой жизненный путь. Наши диалоги, наши, теперь умозрительные, путешествия обретают новые формы. И разве появление на свет этого текста и факт того, что вы его сейчас читаете – не яркое тому подтверждение?
Печатная версия очерка опубликована в "Коломенском альманахе" №26/2022, с.207-212