Генерал сидел за столом, то и дело вытирая пот со лба.
Накануне его – заместителя министра внутренних дел генерал-полковника Аркадия Аполлонова – назначили председателем Комитета по делам физической культуры и спорта.
Случалось подобное с предшественниками. В 1938 году сняли всесильного наркома внутренних дел Ежова с его «ежовыми рукавицами», назначили наркомом водного транспорта, затем арестовали и расстреляли. А Миша Фриновский? Тоже замнаркома внутренних дел, стал наркомом военно-морского флота. Из чекистов в адмиралы. Дальше арест и расстрел.
Кто до войны физкультурным комитетом командовал? Харченко и Зеликов. Первого расстреляли в 1938, второго в 1939.
Война прошла, думал пожить спокойно. И на тебе...
Министр только плечами пожимает. На совещании у Сталина вопрос решался, там Берия был. С его подачи, не иначе.
Сам Берия посмотрел на него, ухмыльнулся:
– Физкультпривет, товарищ Аполлонов!
– Здравия желаю, товарищ маршал!
Берия через свое пенсне человека насквозь видит.
– Ты, Аполлонов, за Динамо отвечал?
– Так точно, товарищ маршал! В том числе, за Динамо.
– Вот и наведи в советском спорте такой же порядок, как в Динамо. Наши футболисты в Сталинграде болгарам проиграли! Товарищ Сталин сказал: войну в Сталинграде выиграли, а в футбол проиграли. Конькобежцы за рубежом опозорились! Газеты капиталистов смеются: проигрываем странам, в которых жителей меньше, чем спортсменов в СССР! Новая должность это – доверие. Самого товарища Сталина. Справишься – вернем с почетом, не справишься…
В это время в Комитете по физической культуре и спорту его бывший председатель Николай Романов то и дело вытирал пот со лба.
В спорткомитете новый председатель. Генерал из органов. По всем бюрократическим законам, его – Романова – должны тем же указом снять. Назначить ректором спортивного вуза, перевести в профсоюзы, отправить в распоряжение управления кадров ЦК ВКП(б). Не сняли, не перевели, не отправили. Новый председатель назначен, а старый не снят?! Что это значит? А значит это, что заберут его не сегодня, так завтра! И на Колыму, спорторгом в лагерь. Чемоданчик собран, билет в столыпинский вагон не нужен. А вдруг о нем просто забыли? И что тогда делать? Сидеть тихо…
Аполлонов на новом месте осмотрелся. Народ вокруг разболтанный. Все с гонором. Каждый – пуп земли. Я – лучший прыгун СССР, я – лучший бегун СССР. У шахматистов и вовсе: я – самый умный в СССР.
Легко сказать, навести динамовский порядок. В Динамо просто. Равняйсь – смирно! Гол забил – звездочку на погоны. Не забил – постовым в Среднюю Азию! И что, недовольны спортсмены? Как бы не так! В Динамо, не снимая трико, до старшего офицера дослужиться можно. Военная пенсия. Галифе – полный шкаф – внукам не сносить. В гражданском же спортобществе вышел в тираж – устроят разве в гардеробе. До шестидесяти лет «польта» принимай на стадионе со значком мастера спорта на заношенном пиджаке. Разбаловали гражданских физкультурников, ничего, наведем порядок.
И пошел стон по спорткомитету. Кого назначили?! Не генерала – фельдфебеля!
Генерал с утра до вечера обеими руками «закручивал гайки». А ночью до трех-четырех часов, как все начальники в те годы, бдил у телефона – вдруг «сам» позвонит.
Тренькнул правительственный телефон. Генерал сухой комок в горле проглотил. Трубку поднес к уху.
– Товарищ Аполлонов? – голос в трубке ни с чьим не спутаешь. – Где такой город Щавно-Здруй?
Энциклопедия в шкафу, том на букву «Щ» перед глазами, а не дотянуться.
– Виноват, товарищ Сталин! Не знаю.
– И я не знаю, товарищ Аполлонов! А Пшепюрка тебе знаком?
– Никак нет, товарищ Сталин.
– И мне не знаком! Сегодня только узнал, что лучшие шахматисты Советского союза на турнире Пшепюрки в каком-то Щавно-Здруе всем проигрывают. Разберитесь, товарищ Аполлонов.
Генерал повесил трубку. Выдохнул. Взревел:
– Секретарь!
– Вышколенный секретарь возник с блокнотом наготове.
– Телеграмму. Международную. «Щавно-Здруй. Руководителю шахматной команды Алаторцеву, тренеру Вересову. Приказываю немедленно усилить игру в турнире!» Как отправите, обеспечить телефонную связь с ними.
Аполлонов вышел из кабинета, пошел по коридору. Таблички: начальники управлений, отделов. Начальников полно, а толку нет. А вот и дверь без таблички. Он толкнул ее.
– Спишь, Романов?
– Никак нет!
Поднял голову от стола бывший председатель спорткомитета.
– Только что товарищ Сталин звонил. Наши шахматисты в каком-то Щавно-Дуй или Струй… черт, забыл, всем продули.
Романов порылся в бумагах.
– Щавно-Здруй! Польша. Международный турнир. Мемориал Пшепюрки. От нас шесть гроссмейстеров и мастеров, чемпион страны Пауль Керес. Лидирует венгр Ласло Сабо.
– Хоть не американец, – с облегчением вздохнул Аполлонов. – Вот скажи, чего этим маэстро не хватает? Страна гимнастерки донашивает, а они в костюмчиках по заграницам катаются.
– К ним индивидуальный подход нужен. Заинтересовать. Квартиру пообещать, машину, дачу.
– Машину и дачу? – удивился генерал, – Индивидуальный подход? Эта индивидуальность Пауль Керес в сорок втором, когда мы на фронте жилы рвали, в Мюнхене в турнирах выигрывал. А от Советского Союза проигрывает. Сейчас позвонят, выдам им по первое число!
– Помягче надо с ними, Аркадий Николаевич. Люди они нервные. Пусть отдохнут. Возьмут тайм-аут. Пообещайте им что-нибудь.
– Хорошо тебе, – посетовал генерал, – вроде ты и есть, а вроде и нет. Меня назначили, а тебя не сняли. Уберут меня за какую-нибудь Пшепюрку, а ты в свой кабинет переедешь.
Они еще долго беседовали, пока не возник в дверях секретарь:
– Алаторцев и Вересов у аппарата.
– Говоришь, нервные они, помягче с ними? – поднялся Аполлонов. – Квартиры и дачи пообещать? Сейчас сделаем!
Международная связь работала плохо. Начальник команды Алаторцев то и дело переспрашивал, записывал указания, потом передал трубку тренеру Вересову.
– Товарищ генерал, все шестнадцать пунктов выполнить? – недоумевал Вересов, – а если откажутся?
Повесив трубку, переглянулся с Алаторцевым.
– Дурдом! – растерянно заключил тренер.
– На выезде! – подтвердил начальник команды.
Настало утро. Ровно в восемь тренер и руководитель команды забарабанили в двери номеров, в которых жили шахматисты.
– Подъем! Выходи строиться!
Зевающие шахматисты недоуменно выглядывали. Маститый гроссмейстер Бондаревский, чемпион Москвы мастер Симагин, один из лучших игроков мира гроссмейстер Пауль Керес, молодые мастера Авербах, Тайманов, Геллер.
– Построились! Приказание генерал-полковника Аполлонова, – объявил Алаторцев, – по утрам делаем зарядку руководящего состава РККА. Суворовский комплекс. Начинаем. Упражнение первое: ходьба на месте девяносто секунд.
Щелкнул секундомер. Тренер Вересов замаршировал.
Гроссмейстеры и мастера смотрели изумленно.
– Кому непонятно?! – повысил голос Алаторцев.
Мастера и гроссмейстеры неуверенно зашагали.
– Теперь высоко поднимаем руки и ноги!
Спустя минуту, Вересов заглянул в лист.
– Махи ногами, десять раз каждой!
– Да ну вас в попу! – взорвался мастер Симагин. – Совсем с ума сошли! Я всю ночь отложенную партию анализировал.
И убежал в номер, хлопнув дверью. Все проводили его взглядом.
– Это приказ! – рявкнул Алаторцев. – Упражнение четыре! Наклоны корпуса. Гроссмейстеры четыре раза. Мастера – шесть!
Уйти за Симагиным никто не решился. Эстонец Керес старательно приседал и размахивал руками, некоторые мастера, выражая презрение к указанию начальства, махали руками и ногами с отвращением на лице.
– Есть мнение, – пояснил запыхавшийся тренер, – кто не хочет двигать мозгами индивидуально, будет двигать руками и ногами коллективно.
За полчаса комплекс одолели. Алаторцев скомандовал:
– Всем оправиться, гигиенические процедуры и на прием пищи.
– Строем? – презрительно спросил один из мастеров.
– Под барабан, – грустно добавил гроссмейстер.
Шахматисты крыли на чем свет стоит Аполлонова, который сам, наверняка, разве в городки и лапту играет. Предлагали послать возмущенную телеграмму в правительство, не выйти на игру. Подначивали на протест чемпиона страны Кереса, как самого именитого, но тот отмалчивался. Разборки с начальством отложили до возвращения в Москву.
Злость и энергия требовали выхода. С этого дня советские шахматисты своих противников за доской разделывали под орех.
Турнир закончился. Вагон международного поезда мягко качало на рельсах. Шахматисты отсыпались. Руководитель команды с тренером, закрывшись в купе, готовили отчет для спорткомитета.
Алаторцев писал в блокноте, остановился, заглянул в турнирную таблицу. Спросил лежащего на верхней полке Вересова:
– Кто лучше всех зарядку делал?
– Керес! – не задумываясь ответил тот.
– Первое место в турнире! Кто еще старался?
– Тайманов, – поднялся на локте Вересов.
– Разделил второе – четвертое места, – ткнул в таблицу Алаторцев.
– Бондаревский и Геллер, – свесился с полки тренер, – пятое – шестое места поделили. А Юра Авербах сачковал! Руками махал для вида.
– Сачковал! – согласился Алаторцев, – и стал восьмым.
– Симагин вообще отказался.
– И занял из наших последнее место. Прав генерал! Диссертацию можно писать! – заключил руководитель команды.
– Только никому об этом не говори, – посоветовал Вересов.
Поезд несся к Москве.
Когда Аполлонову доложили о прибытии шахматистов, из кабинета донеслось:
– Введите!
Гроссмейстеры и мастера зашли в кабинет.
Генерал был добродушен.
– Бондаревский! – обратился он к гроссмейстеру, – как дела?
– Непросто, товарищ генерал!
– А ты как думал? Просто только в бане сцать!
Генерал оглядел шахматистов. Чемпионы. Страны, Москвы и Ленинграда, спортобществ.
– Давай, Пауль, сгоняем партейку, – предложил он чемпиону страны.
Шахматисты переглянулись, генерал достал доску, протянул зажатые в кулаках фигуры.
«Написали на меня очередную кляузу? – подумал генерал, двинув вперед королевскую пешку. – Наверняка! Что я – солдафон и хам. Не понимают, раз победили, все кляузы побоку».
Керес играл осторожно, решив не выигрывать слишком быстро, но с удивлением увидел, что генерал правильно разыграл дебют и построил крепкую позицию. Вот тебе и городки с лаптой!
А генерал рассматривал чемпиона страны.
«Керес-Керес! Играешь и не знаешь, что перед чемпионатом на тебя друзья-шахматисты донос накатали. Назвали фашистом. За турниры под немцами. Конкурента убрать хотели. А ты чемпионом СССР стал, рот им заткнул. Теперь в газете мастер Панов в статье подсчитал, сколько раз ты в своей книге на русского шахматиста Чигорина сослался, а сколько на иностранных гроссмейстеров. Вывод – космополит ты, Керес. А мне гадай. Не дать ход делу – скажут фашиста-космополита прикрываешь. Дашь ход, спросят – почему без Кереса в зарубежном турнире проиграли? Ты, Пауль, хорошо играй, такая у тебя защита, единственная, хоть и нет ее ни в одном шахматном учебнике».
Генерал цепко сопротивлялся чемпиону страны, был доволен, хоть и проиграл. Проводил шахматистов, вернулся за стол.
Два года в спорткомитете, дались не легче, чем в НКВД. Он загибал пальцы, считая завоеванные советскими спортсменами золотые медали. Спорт при нем стал делом государственным. Лучшим спортсменам назначили стипендии.
Зазвонил телефон правительственной связи. Генерал поднял трубку.
– Так точно! Есть! Завтра же прибуду, товарищ министр! Два года этой команды ждал!
Он повесил трубку и довольный пошел к Романову.
– Ну что, отсиделся? Все это время у меня, как у Христа за пазухой! Дуй в свой кабинет.
Николай Романов вновь возглавил Спорткомитет, Аркадий Аполлонов вернулся на прежнюю должность, стал замминистра госбезопасности по войскам.
Уже на пенсии в шестидесятые годы он заглянул в Спорткомитет, встретил маститого гроссмейстера Юрия Авербаха.
Сказал грустно:
– Здравствуй, Юра! Хожу по коридорам, а меня не узнают, уже и не помнят…
Помнят вас, товарищ генерал, даже спустя семьдесят лет. По-доброму помнят.
(по воспоминаниям гроссмейстера Юрия Авербаха, сослуживцев генерала, материалам шахматных журналов)
Андрей Макаров