Начало на http://proza.ru/2022/07/28/1228
ОТЕЦ.
Мы не можем вырвать ни одной страницы
из книги нашей жизни, хотя легко можем
бросить в огонь саму книгу.
Жорж Санд
Всё чаще вспоминаю самые горькие эпизоды детства. Запомнилось не всё – всплывают отдельные картинки.
Не хочу вспоминать, но вновь и вновь слышу потоки обидных шипящих слов и оскорблений, сыпавшихся на голову отца. Мама никогда не жалела его…
А я жалела, но защитить не могла. И это отравляло мне жизнь.
Жизнь могла бы для нас быть счастливой или хотя бы хорошей… Но нет! И я, девчонка, - немой свидетель того, как мгновение за мгновением можно убивать всё лучшее в этой жизни.
Утро. Сквозь живое зелёное кружево ветвей неяркое солнце освещает маленький дворик.
Мы собираемся завтракать. Рядом со мной за столиком, накрытым клеёнкой, отец, худощавый, сутулый, в полинявшей майке. Как всегда, с книгой в руках. Но книга закрыта, а голова отца опущена. Пальцы стискивают папиросу, почти ломая её.
Нависая над ним, возвышается мама, основательно полная, в старом халате, но с надменно грозным выражением на обрюзгшем лице.
- Где ты шлялся весь день вчера, где?!! Свинья! Лишь бы умотать к друзьям! Или книжки читать!
Её обвиняюще пронзительный голос заглушал тихие оправдания. Да и оправдываться было бесполезно, даже опасно: любые слова вызывали новый взрыв грубости.
И тяжёлая ноша недетских страданий сжимала моё детское сердце.
Удивительно стойко переносил отец эти оскорбления, лишь желваки ходили на скулах. Правда, мог, не повышал голоса, пробормотать: «Человеку в жизни должно повезти трижды: у кого родиться, у кого учиться, на ком жениться».
Я впитывала слова, не материнские (упаси Боже!), но отцовские.
Он любил афоризмы, и моя любовь к разным крылатым фразам пришла оттуда, из детства, от него.
В крошечной пристройке отец соорудил топчан, с тощим матрацем и комковатой подушкой. Там было убежище от разгневанной жены. Прибил к стене неширокую доску для книг, и среди них был потрёпанный от переездов любимый сборник афоризмов. Я не раз заглядывала на исчерканные страницы. Ну как можно было не согласиться, если читаешь: «Мудрый ищет погрешности в себе, немудрый – в других»…
Жизнь слишком часто преподносила мне доказательства правоты старой китайской пословицы. Нет, отец никогда не был лентяем. Своими руками он построил этот дом.
Да и всю мужскую работу, какая нужна была, выполнял. Работал проводником на железной дороге. А в свободное время - читал. Вот эту-то привычку и не терпела мама. Тут же начинались придирки...
Если град обвинений не прекращался, отец мог добавить со вздохом: «Любящая жена сделает для мужа всё, но она никогда не перестанет его критиковать и воспитывать…»
Эта фраза ещё больше накаляла атмосферу.
- Умничаешь! – кричала мать, швыряя тряпку. И в голосе назревали злые слёзы: – Ты всю жизнь мою испоганил, угробил! Ты…
Спохватившись, я хитрила, отвлекая хозяйственными вопросами.
Но при любом удобном случае она целенаправленно и с постоянным упорством продолжала вымещать на нём свои прежние обиды, пыталась подчинить, забывая, где служил её муж.
А он много лет был начальником погранзаставы. Не раз смотрел в лицо смерти. Очень дорожил фотографией, на которой рядом с ним - пограничник с собакой. Показывая мне, пояснял с гордостью:
- Это Никита Карацупа и его знаменитый Индус. Прославленный Следопыт! Он был моим другом.
Отцу привычно было отдавать приказы, требуя беспрекословного подчинения. Тем непонятнее было для меня, почему так безропотно, но с удивительным внутренним достоинством он умел сдерживать себя. Не хотел унижаться до скандалов? Скорее всего, так…
В последние годы вообще не отвечал ей, и молчание ещё больше её злило.
Или уходил в город и возвращался выпивши. Чтобы выслушать новый поток грубости и упрёков… Падал на топчан, закрывая голову подушкой…
Какое уж тут уважение! Даже День пограничника в семье не отмечали, не поздравляли отца. А он, если не был в поездке, находил друзей в городе…
Сердце болит от того, что здесь и моя вина тоже.
Я любила отца! И чувствовала, что он меня тоже любит. Какие заботливые письма он писал мне в далёкое сибирское село! Как много добра и заботы видела я в его глазах, словах и поступках!
Это он научил меня играть в шахматы. И мы иногда играли в его маленькие дорожные шахматы на магнитиках.
А ещё нас объединяла любовь к чтению. Мама читать не любила. И не читала. И меня «гоняла», завидев книгу в руках:
- Забиваешь голову фантазиями! Лучше на рынок иди! Продашь яблок – купи сахару для варенья! Вон соседская Валька всё продала – с выгодой.
Но я не любила и не умела торговать. Придумывала причину и убегала в библиотеку.
Иногда по тенистой аллейке мы шли туда вместе с отцом. Под густыми кронами магнолий и криптомерий стояли скамейки. Возвращаясь, мы могли отдохнуть на одной из них, показывая свои книги.
Отец обожал исторические романы, книги о природе и о героях. До сих пор помню его любимых авторов: В. Арсеньев («Дерсу Узала»), Дмитрий Нагишкин («Сердце Бонивура»), Константин Седых ("Даурия"), Сергей Диковский («Конец «Саго-мару» и «Патриоты» - о дальневосточных пограничниках). Ведь он нёс службу там, на Дальнем Востоке. А любимым героем был Сергей Лазо.
Я тоже читала эти книги, потому и помню их до сих пор.
Много знал он серьёзных вещей, но мог и рассмешить. Запомнилось:
- А вот скажи, какой может быть ответ на «спасибо» в разных странах? - Конечно, кроме «пожалуйста», других вариантов я не знала. Отец улыбался:
- Русский скажет: «Спасибо в карман не положишь».
Украинец: «Спасибо, как сало, ломтиками не нарежешь».
Еврей: «Спасибо в кассе не принимают».
Кавказец: «Спасибо на шампур не нанижешь».
Китаец: «Спасибо палочками не ухватишь».
Как-то, когда я училась в старших классах и, хотя никто не принуждал, вечно корпела над учебниками или книгами, а сестрёнка пыхтела перед зеркалом, накручивая немыслимую причёску, отец заглянул в комнату, хмыкнул, хотел спросить о чём-то, но не стал. В его глазах я увидела… нет, не могу передать это чувство словами… словно в глубокий тёмный омут заглянула.
В тот же вечер под раскидистой ленкоранской акацией (мы называли её японской) он, как обычно, курил на лавочке у калитки. Может, вспоминал что-то, может, просто задумался – но такая грустная обречённость была в его сутулой спине!
Я возвращалась от подружки, села рядышком. И, словно невидимой волной соединив наши души, боль царапнула сердце. Я увидела щетину на запавших щеках, опущенные в бессилии руки…
Не были приняты в нашей семье объятия и прочие нежности. Мне хотелось обнять отца, чтобы смягчился тоскливый взгляд, но не решилась, только погладила по плечу, ощутив под рубашкой худобу плеч.
Отбросив папиросу, отец повернулся ко мне и сказал глуховато, но твёрдо, с тихой убеждённостью: «Не слушай никого… Учись, дочка, ты добьёшься всего, что хочешь, – только учись! Я верю в тебя!»
Слова, которые я запомнила на всю жизнь…
Каким он был отцом? Военным! И этим всё сказано! В раннем детстве я почти не видела его, (ещё бы: он начальник заставы!), но чувствовала, что он где-то рядом, он защищает нас и всегда будет для меня примером.
Мама была недосягаемой красавицей, далёкой, как звезда на небе. Холодным был взгляд её прозрачно-голубых глаз. Не помню, чтобы она обнимала меня или приласкала с нежностью. Сейчас понимаю, как не хватало мне её внимания и любви.
Папа был другим. Я восхищалась его пограничной формой и выправкой. Встречая со службы, вертелась под ногами. Он, улыбаясь, надевал мне на голову свою зелёную фуражку, она сползала на девчоночий курносый нос. Все смеялись, и как-то соседка шутя пропела:
Как хорошо быть генералом!
Буду я точно генералом,
Если капрала, если капрала
Переживу!
Ещё помню, как отец подбрасывал меня вверх и ловил сильными руками. В восторге я прижималась к колючей щеке, вдыхая крепкий запах папирос «Беломорканал».
Уже будучи студенткой, я несколько раз пробовала расспросить о его родных, о службе на границе, но он был скуп на слова, а может быть, как когда-то по долгу службы, привык держать язык за зубами…
Продолжение на http://proza.ru/2022/07/28/1305