Ныпырсытет
(хармсофильм-2)
(по мотивам произведений Даниила Хармса)
В ролях: Хармс – я; другие роли исполняют тоже не профессиональные актёры.
Чёрная-белая плёнка. Ленинградская квартира 20-х годов 20-го века.
Тетерник (входя): Здравствуйте!
Камушков: Вы, однако, не очень точны. Мы ждём вас уже порядочно.
Грек: Да, да, да. Мы вас поджидаем.
Лампов: Ну говори: чего опоздал?
Тетерник (смотря на часы): Да разве я опоздал?..
Камушков: Хорошо. Я продолжаю.
Грек: Да, да, да… давайте правдо.
Все рассаживаются по своим местам и замолкают.
Камушков: Не говоря по нескольку раз об одном и том же, скажу: мы должны выдумать название.
Грек и Лампов: Слышали!
Камушков (передразнивая): Слышали! Вот и нужно название выдумать. Грек!
Грек встаёт.
Камушков: Какое ты выдумал название?
Грек: Ныпырсытет.
Немая сцена.
Ленинградская улица.
Бобров (указывая на Христофора Колумба): Христофор Колумб.
Христофор Колумб (указывая на Боброва): Бобров.
Бобров: Если вас интересует моё воспитание, то я скажу. Я скажу.
Христофор Колумб: Да, да, скажите пожалуйста.
Бобров: Вот я и говорю. Что мне скрывать.
Христофор Колумб: Очень, очень интересно!
Бобров: Ну вот я скажу так: моё воспитание было како? Приютское.
Христофор Колумб (с гордостью): А моё пиратское.
Бобров: Да вы не даёте мне говорить.
Христофор Колумб: Ах, пожалуйста, пожалуйста.
Бобров: Меня отец отдал в приют. А. (держит рот открытым. Христофор становится на цыпочки и заглядывает в рот Боброву).
Христофор Колумб: Мне… мне было интересно только посмотреть что у вас там… м… м…
Бобров: Так с. Я значит учился в приюте и влюбился в баронессу и в чернильницу.
Христофор Колумб: Неужели вы влюбились!
Бобров: Не мешай. Да влюбился!
Христофор Колумб: Чудеса.
Бобров: Не мешай. Да чудеса.
Христофор Колумб: Как это странно.
Бобров: Не мешай. Да это странно.
Христофор Колумб: Скажите пожалуйсто!
Бобров: Если ты, Христофор Колумб, ещё что ни будь скажешь…
Резкая смена кадров.
Ленинградская квартира. Бобров сидит и ест суп. Входит его жена в одной рубашке и с зонтиком.
Бобров: Ты куда?
Жена: Туда.
Бобров: Куда туда?
Жена: Да вон туда.
Бобров: Туда или туда?
Жена: Нет, не туда, а туда.
Бобров: А что?
Жена: Как что?
Бобров: Куда ты идёшь?
Жена: Я влюбилась в баронессу и чернильницу.
Бобров: Это хорошо.
Жена: Это хорошо, но вот Христофор Колумб сегодня утром съел четыре фунта колбасы и засунул в нашу кухарку велосипед.
Бобров: Бэдная кюхаркю.
Жена: Она бедная сидит на кухне и пишет в деревню письмо, а велосипед так и торчит из неё.
Бобров: Да, да. Вот это случай. Я помню у нас в приюте в 1887 году был тоже. Был у нас учитель. Так мы ему натёрли лицо скипидаром и положили в кухне на пол.
Жена: Боже, да к чему же ты это говоришь?
Бобров: А то ещё был случай.
Выходит Колбасный Человек.
Другая ленинградская квартира. Входит Бубнов в широкополой шляпе. Его встречает Анна Моисеевна.
Голос за кадром: Бубнов не любил своей жены, и когда она уходила из дому, он одевал шляпу и шёл к Анне Моисеевне.
Бубнов входит в комнату, снимает шляпу и кладёт её на стул.
На столе на тарелочке лежит морковь. Анна Моисеевна берёт морковку, кусает и ломает зуб. Вытаскивает поломанный зуб. Показывает его Бубнову и стоит с открытым ртом. Бубнов заглядывает в рот Анне Моисеевне. Затем надевает шляпу и задумывается.
Голос за кадром: Отец Бубнова по имени Фы полюбил мать Бубнова по имени хню. Однажды хню сидела на плите и собирала грибы, которые росли около неё.
Хню сидит на плите и собирает грибы.
Голос за кадром: Но Фы неожиданно сказал так: Хню я хочу, чтобы у нас родился Бубнов.
Хню: Бубнов? Да да?
Голос за кадром: Точно так ваше сиятельство ответил Фы.
Бубнов: Вот так я и родился (поправляет шляпу и выходит).
Цветная плёнка. Собака лижит камень, потом подбегает к реке и смотрит в воду.
Голос Хармса за кадром: Зачем она смотрит в воду?
Квартира Хармса. Ночь. Хармс лежит в кровати. Закуривает папиросу.
Голос Хармса за кадром: Осталось ещё только две. Я выкурю их, и больше у меня нет. И денег нет. Где я буду сегодня обедать? Утром я могу выпить чай: у меня есть ещё сахар и булка. Но папирос уже не будет. И обедать негде.
Закуривает вторую папиросу.
Голос Хармса за кадром: Можно занять десятку у профессора. Но профессор, пожалуй скажет: «Помилуйте, я вам должен, а вы занимаете. Но сейчас у меня нет десяти. Я могу вам дать только три». Или нет, профессор скажет: «У меня нет ни копейки». Или нет, профессор скажет не так, а так: «Вот вам рубль, и больше я вам ничего не дам. Ступайте и купите себе спичек».
Хармс, докурив вторую папиросу, встаёт и начинает одеваться.
Хармс идёт по Литейному мимо книжных магазинов. Осень. Холодно.
Голос Хармса за кадром: Татьяна Александровна сказала про меня, что она не может понять, что во мне от Бога и что от дурака.
Начинает идти мокрый снег. Хармс останавливается возле книжного магазина и смотрит на витрину. Лезет в карман за папиросами, но вспоминает, что их нет.
Хармс быстро идёт по Невскому. Дом на углу Невского красится в отвратительную жёлтую краску. Хармс сворачивает на дорогу. Его толкают встречные люди. Они кричат, рычат. Проезжают переполненные трамваи. Люди вскакивают в трамвай на ходу. И выскакивают на ходу. Кто-то с рёвом и руганью падает под колёса. Милиционеры свистят в свисточки.
Голос Хармса за кадром: Почему собака посмотрела в реку? Что она там увидела? Нужно обдумать сон до конца. Это важно.
Квартира Хармса. Вечер. Хармс сидит за столом и курит. Перед ним лежит чистый лист бумаги и перо.
Голос Хармса за кадром: Что написать? Стихи? Или рассказ? Или рассуждение?
Он ничего не написал и лёг спать.
Голос Хармса за кадром: Что же я должен написать? О, Господи помоги мне, сотвори чудо, чтобы я понял, что мне нужно написать. У меня осталось четыре папиросы. Хорошо бы хоть две, нет, три оставить на утро.
Хармс садится на кровати и закуривает.
Голос Хармса за кадром: О, Боже, сотвори чудо. Да, да, надо чудо. Всё равно какое чудо.
Хармс зажигает лампу и смотрит по сторонам.
Голос Хармса за кадром: Всё по прежнему. Да ничего и не должно было изменится в моей комнате. Должно изменится что-то во мне.
Часы крупным планом. Семь минут четвертого.
Хармс гасит лампу и ложится. Переворачивается на левый бок.
Хармс стоит около окна и смотрит как дворник метёт улицу.
Хармс стоит около дворника.
Хармс (дворнику): Прежде чем написать что либо, надо знать слова, которые надо написать.
Хармс лежит и пытается заснуть.
Голос Хармса за кадром: По ноге скачет блоха. Если я шевельнусь, то потеряю сон. Я должен поднять руку и пальцем коснуться лба.
Хармс подымает руку и пальцем касается лба.
Голос Хармса за кадром: Сон прошёл. Мне хочется перевернуться на правый бок, но я должен лежать на левом. Теперь блоха ходит по спине. Сейчас она укусит. Закрытыми глазами я вижу, как блоха скачет по простыне, забирается в складочку и там сидит смирно, как собачка.
Комната Хармса в оранжевом свете.
Голос Хармса за кадром: Я не могу заснуть. Я стараюсь ни о чём не думать. Я вспоминаю, что это невозможно, и стараюсь не напрягать мысли. Пусть думается о чём угодно. Вот я думаю об огромной ложке и вспоминаю басню о татарине, который видел во сне кисель, но забыл взять в сон ложку. А потом увидел ложку, но забыл… забыл… забыл… Это я забыл, о чём я думал. Уж не сплю ли я?
Хармс открывает глаза.
Голос Хармса за кадром: Теперь я проснулся. Как жаль, ведь я уже засыпал и забыл, что мне так нужно. Я должен снова стараться заснуть. Сколько усилий пропало зря.
Хармс зевает.
Голос Хармса за кадром: Мне стало лень засыпать. Я вижу перед собой печку. В темноте она выглядит тёмно-зелёной.
Крупным планом тёмно-зелёная печка. Вся квартира Хармса в тёмно-зелёном свете.
Голос Хармса за кадром: Глаза у меня закрыты, но я моргаю, не открывая глаз.
Комната Хармса. Вид сверху. Он лежит под одеялом, почти накрывшись с головой.
Комната Хармса в сером цвете. Скатерть на столе становится малинового цвета. Крупным планом карандаши в стаканчике становятся жёлтого цвета.
Голос Хармса за кадром: Заснул, - слышу я голос.
Ленинградская квартира. Пётр Михайлович украшает стол.
Пётр Михайлович: Вот этот цветок красиво поставить сюда. Или, может быть, лучше так? Нет, так, пожалуй, уж очень пёстро. А если потушить лампу, а зажечь? (Тушит и зажигает). Сюда бутылку, тут рюмки, тут вазочка, тут судочек, тут баночка, а тут хлеб. Очень красиво! Она любит покушать. Теперь надо расчитать так, что бы только одно место было удобно. Она туда и сядет. А я сяду как можно ближе. Вот поставлю себе тут вот этот стул. Выйдет, что мне больше некуда сесть, и я окажусь рядом с ней. А встречу я её, будто накрываю на стол и не успел расставить стулья. Всё выйдет очень естественно. А потом, когда я окажусь рядом с ней, я скажу: «Как хорошо сидеть с вами». Она скажет: «Ну чего же тут хорошего?» Я скажу: «Знаете, мне просто с вами лучше всего. Я, кажется, немножко влюбился в вас». Она скажет… Или нет, она просто смутится и покраснеет или опустит голову. А я, с этого места, наклонюсь к ней и скажу: «Вы знаете, я просто влюбился в вас. Простите меня». Если она опять промолчит, я склонюсь к ней ещё ближе… Лучше бы конечно пересесть к ней на диванчик. Но это может её испугать. Придётся со стула. Вот не знаю, дотянусь ли? если она будет сидеть прямо, то, пожалуй, дотянусь, но если она отклонится к стенке, то, пожалуй, не дотянуться. Я ей скажу: «Мария Ивановна, вы разрешаете мне влюбиться в вас?» ; нет, это глупо! Я лучше так скажу: «Мария Ивановна! Хорошо ли, что наша дружба перешла вон во что!» Нет, так тоже не годится! Вообще надо её поцеловать, но сделать это надо постепенно. Неожиданно нельзя.
Входит Илья Семёнович.
Илья Семёнович: Петя, к тебе сегодня никто не придёт?
Пётр Михайлович: Нет, придёт, дядя.
Илья Семёнович: Кто?
Пётр Михайлович: Одна знакомая дама.
Илья Семёнович: А я шёл сейчас по улице и думал, что бы если у людей на голове вместо волос росла бы медная проволока?
Пётр Михайлович: А зачем дядя?
Илья Семёнович: А здорово было бы! Ты представь себе, на голове вместо волос яркая медная проволока! Ты знаешь, тебе это было бы очень к лицу. Только не тонкая проволока, а толстая. А ещё лучше не проволока, а гвозди. Медные гвозди! Даже с шапочками. А знаешь что? Лучше не медные, это похоже на рыжие волосы, а лучше платиновые. Давай закажем себе такие парики!
Пётр Михайлович: Нет, мне это не нравится.
Илья Семёнович: Напрасно. Ты не вошёл во вкус. Ах! (опрокидывает вазочку с цветком).
Пётр Михайлович: Ну смотри, сейчас ко мне придут гости, а ты всё тут перебил. И скатерть вся мокрая.
Илья Семёнович: Скорей Петя, снимай всё со стола. Мы повернём скатерть тем концом сюда, а тут поставим поднос. Куда это поставить?
Ставит блюдо с салатом на пол.
Пётр Михайлович: Что ты хочешь делать?
Илья Семёнович: Сейчас! Сейчас!
Снимает всё со стола.
Пётр Михайлович: Дядя. Дядя! Оставьте это! (Звонок). Это она!
Илья Семёнович: Скорей поворачивай скатерть. (Попадает ногой в салат). Ох, Боже мой! Я попал в салат!
Пётр Михайлович: Ну зачем вы всё это выдумали!
Илья Семёнович: Тряпку! Всё в порядке. Неси тряпку и отпирай дверь. (роняет стул и рассыпает сахар).
Пётр Михайлович: Смотрите, вы рассыпали сахар!
Илья Семёнович: Это ничего. Скорей давай тряпку!
Пётр Михайлович: Это ужасно. (Поднимает с пола тарелки).
Илья Семёнович проливает вино на диван.
Илья Семёнович: Сейчас вытру носовым платком.
Пётр Михайлович: Вы лучше оставте это всё. (Звонок). Оставте всё в покое! (Убегает).
Илья Семёнович: Ты скажи ей, что я твой дядя, или лучше скажи, что я твой двоюродный брат… (снимает со стола тарелки и ставит их на диван). Скатерть долой! (Бросает скатерть на пол и ставит на стол блюда с пола). Чорт возьми весь пол в салате!
Входит Мария Ивановна в пальто, а за ней Пётр Михайлович.
Пётр Михайлович: Входите, Мария Ивановна. Это мой дядя. Познакомтесь.
Илья Семёнович: Я Петин дядя. Очень рад. Мы с Петей не успели накрыть на стол… Тише, тут на пол попал салат!
Мария Ивановна: Благодарю вас.
Пётр Михайлович: Снимайте пальто.
Мария Ивановна снимает пальто. Илья Семёнович пытается ей помочь, но его отпихивает Пётр Михайлович.
Илья Семёнович: Простите, тут у нас не накрыт ещё стол. (Запутывается ногами в скатерти).
Мария Ивановна: Вы упадёте! (Смеётся).
Илья Семёнович: Простите, тут, я думал ничего нет, а тут эта скатерть упала со стола. Петя подними стул.
Мария Ивановна: Подождите, я сама сниму ботинки.
Илья Семёнович: Разрешите мне. Я уж это умею.
Пётр Михайлович: Дядя, вы лучше стул поставьте на место!
Илья Семёнович: Хорошо! Хорошо! (ставит стул к стене).
Пауза.
Илья Семёнович: Мне нравится причёска на пробор/Мне хочется иметь на голове забор/Мне очень хочется иметь на голове забор/который делит волосы в серёдке на пробор.
Пётр Михайлович: Ну вы просто дядя выдумали что то очень странное!
Мария Ивановна: Можно мне сесть сюда?
Пётр Михайлович: Конечно. Конечно. Садитесь!
Мария Ивановна садится на диван. Дядя достаёт изо рта молоток.
Пётр Михайлович: Что это?
Илья Семёнович: Молоток.
Мария Ивановна: Что вы сделали? Вы достали его изо рта?
Илья Семёнович: Нет, нет, это пустяки!
Мария Ивановна: Это фокус?
Пауза.
Мария Ивановна: Стало как-то неуютно.
Пётр Михайлович: Сейчас я накрою на стол и будет лучше.
Мария Ивановна: Нет, Пётр Михайлович, вы ужасны!
Пётр Михайлович: Я! Почему я ужасен?
Мария Ивановна: Ужасно! Ужасно!
Дядя на цыпочках выходит из комнаты.
Мария Ивановна: Почему он ушёл на цыпочках?
Пётр Михайлович: Я очень рад, что он ушёл. (Накрывает на стол). Вы простите меня за беспорядок.
Мария Ивановна: Я когда шла к вам, то подумала, что лучше не ходить. Надо слушаться таких подсказок.
Пётр Михайлович: Наоборот, очень хорошо, что вы пришли.
Мария Ивановна: Не знаю, не знаю.
Пётр Михайлович (накрывая на стол): Весь стол в салате! И сахар рассыпан! Слышите как скрипит под ногами? Это очень противно! Вы завтра станете всем рассказывать, как у меня было.
Мария Ивановна: Ну, может быть, кому нибудь и расскажу.
Пётр Михайлович: Хотитет выпить рюмку вина?
Мария Ивановна: Нет спасибо, я вино пить не буду. Сделайте мне бутерброд с сыром.
Пётр Михайлович: Хотите чай?
Мария Ивановна: Нет, лучше не стоит. Я хочу скоро уходить. Только вы меня не провожайте.
Пётр Михайлович: Я сам не знаю, как надо поступить. На меня напал столбняк.
Мария Ивановна: Да, да, мне лучше уйти.
Пётр Михайлович: Нет, по-моему лучше вам не уходить сразу. Вы должны меня великодушно простить…
Мария Ивановна: Зачем вы так говорите со мной?
Пётр Михайлович: Да уж нарочно говорю так.
Мария Ивановна: Нет это просто ужасно всё.
Пётр Михайлович: Ужасно? Ужасно! Ужасно!
Пауза.
Пётр Михайлович: Мне всё это страшно нравится! Мне нравится именно так сидеть с вами.
Мария Ивановна: И мне тоже.
Пётр Михайлович: Вы шутите, а я правду говорю.
Мария Ивановна: У вас довольно прохладно (вынимает изо рта молоток).
Пётр Михайлович: Что это?
Мария Ивановна: Молоток.
Пётр Михайлович: Что вы сделали? Вы достали его изо рта!
Мария Ивановна: Он мне сегодня весь день мешал вот тут (показывает на горло).
Пётр Михайлович: Ваши светлые глаза как непонятные кувшины мне снятся ночью…
Мария Ивановна: Мне не понятна ваша речь/вы коршун я снигирь/вы на меня глядите слишком яростно/и слишком часто дышите/Ах не глядите так! Оставте! Вы слышите?
Вбегает Рябчиков с кофейником в руке.
Рябчиков: Хочу пить кофе. Кто со мной?
Мария Ивановна: Это настоящий кофе?
Рябчиков: Где сахар?
Пётр Михайлович: Сахар рассыпался…
Квартира Гиммелькумова.
Голос за кадром: Это квартира Гиммелькумова.
Гиммелькумов сидит возле окна в одной майке и смотрит на девушку в противоположном окне. Но девушка на него не смотрит.
Голос Гиммелькумова за кадром: Это она от застенчивости.
Гиммелькумов раскрашивает себе лицо зелёной тушью и подходит к окну.
Голос Гиммелькумова за кадром: Пусть думают все: какой он странный.
Гиммелькумов посасывает пустую трубку. Вынимает её изо рта. Постукивает ею по подоконнику. Она пуста. Он опять суёт её в рот.
Пауза.
Вдруг трубка сама по себе начинает дымить. Гиммелькумов делает глубокую затяжку и выпускает дым. Вынимает трубку изо рта, удивлённо смотрит на неё. Опять суёт в рот. Таращится на девушку.
Голос Гиммелькумова за кадром: Поверни голову, поверни голову, поверни голову… Хм, не поворачивает…
Гиммелькумов сидит за столом и монотонно повторяет правила о переносе слов. Внезапно начинает чесаться.
Крупным планом голубое небо с большими пушистыми облаками. Камера переходит с неба на ленинградский дворик, движется по фасаду домов, по крышам, затем снова переходит на небо. Одновременно за кадром читается текст Хармса («Дорогой Никадр Андреевич…» Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 72 – 73.)
Чёрно-белая плёнка. Ленинградская улица. Бобров идёт и думает: Почему, если в суп насыпать песку, то суп становится невкусным. Вдруг он видит, что на дороге сидит маленькая девочка, держит в руках червяка и громко плачет.
Бобров: О чём ты плачешь?
Девочка: Я не плачу, а пою.
Бобров: А зачем же ты так поёшь?
Девочка: Чтобы червяку весело было. А зовут меня Наташа.
Бобров (удивлённо): Ах вот как!
Девочка: Да, вот так. До свидание.
Девочка вскакивает, садится на велосипед и уезжает.
Ленинградская квартира. За столом сидит мужчина.
Голос за кадром: Это Иван Петрович Лундапундов.
Лундапундов хочет съесть яблоко, но яблоко выскальзывает у него из рук и падает на пол. Лундапундов нагибается, чтобы поднять яблоко, но что-то сильно ударяет Лундапундова по голове. Лундапундов вскрикивает, поднимает голову и видит, что это яблоко, висящее на крючке, прикреплённом к длинной верёвке, спускающейся с потолка.
Ленинградская улица. По улице бежит Рундадаров.
Голос за кадром: Это Пётр Ильич Рундадаров. Любитель знания высоких полётов, известный плехаризиаст. Он решил выстроить посередине города Петербурга самую настоящую пирамиду. Во-первых, на этой пирамиде можно сидеть лучше чем на крыше, а во-вторых, в пирамиде можно устроить комнату да там и спать.
Муха ударяется в лоб бегущего и выходит из затылка.
Дом Рундадарова. Посреди гостиной стоит большой круглый стол, вокруг которого сидят много гостей, в том числе и Рундадаров. На столе стоит корыто с водой, в которое все поплёвывают. Рундадаров периодически смачивает в воде кнутик и похлёстывает им по пустому стулу. Прислуга подаёт разные блюда. Гости пьют и едят. И поплёвывают в корыто. Затем каждый по очереди выходит из-за стола, становится на четвереньки, опползает вокруг стола и целует ручку жене Рундадарова.
На крыльце дома Рундадарова сидит игумен. В лоб ему ударяется муха и вылетает через затылок.
Гостиная Рундадарова. Все гости сидят за столом и ударяют себя чайными ложечками по губам и кадыкам.
Рундадаров застрявший в дверях своей столовой. Он упёрся руками в косяки, выпучил глаза, но это не помогает.
Ленинградская коммуналка. За столом, покрытым клеёнкой, сидят Куклов и Богадельцев и едят суп.
Голос за кадром: Это Куклов и Богадельцев.
Куклов: Я принц.
Богадельцев: Ах, ты принц!
Куклов: Ну и что же из того, что я принц?
Богадельцев: А то, что я в тебя сейчас супом плесну!
Куклов: Нет, не надо!
Богадельцев: Почему же это не надо?
Куклов: А это зачем же в меня супом плескать?
Богадельцев:А ты думаешь, ты принц, так тебя и супом облить нельзя?
Куклов: Да, я так думаю!
Богадельцев: А я думаю наоборот.
Куклов: Ты думаешь так, а я думаю так!
Богадельцев: А мне плевать на тебя!
Куклов: А у тебя нет никакого внутреннего содержания.
Богадельцев: А у тебя нос похож на корыто.
Куклов: А у тебя такое выражение лица, будто ты не знаешь, куда сесть.
Богадельцев: А у тебя веретонообразная шея!
Куклов: А ты свинья!
Богадельцев: А я вот тебе сейчас уши оторву!
Куклов: А ты свинья!
Богадельцев: А я вот тебе сейчас уши оторву!
Куклов: А ты свинья!
Богадельцев: Свинья? А ты кто же?
Куклов: А я принц.
Богадельцев: А я в тебя супом плесну!
Голос за кадром: Очень плохо. Плохо. Плохо.
Америка 20-х 20-го века. Несколько кадров хроники.
Голос за кадром: В Америке жили два американца, мистер Пик и мистер Пак.
Контора, в которую приходит мистер Пик на своё рабочее место.
Голос за кадром: Это мистер Пик.
Мистеру Пику говорят: «Вы у нас больше не служите».
Банк, в который приходит мистер Пак на своё рабочее место.
Голос за кадром: Это мистер Пак.
Мистеру Паку говорят: «Вы у нас больше не служите».
Мистер Пик приходит домой к мистеру Паку.
Мистер Пик: Мистер Пак!
Мистер Пак: Что? Что? Что? Что? Ты спрашиваешь: что нам делать? Ты спрашиваешь: что нам делать?
Мистер Пик: Да.
Мистер Пак: Ну вот, ну вот, ну вот, ну вот! Ну вот видишь что получилось? Вот видишь? Вот видишь, какая наша история!
Мистер Пик (садясь на стул): Да.
Мистер Пак бегает по комнате.
Мистер Пак: Сейчас у нас, сейчас тут у нас… Я говорю у нас тут в Соединённых Штатах, Американских Соединённых Штатах. В Соединённых Штатах Америки, тут, у нас… ты понимаешь где?
Цветная плёнка. Бал в роскошном модном салоне XIX в.
Хор: Танцуйте танцуйте!
Гости: Танцуем танцуем!
Хор: Танцуйте фигуру!
Гости: Танцуем фигуру! Мы весело топчимся.
Баронесса Пирогова: Мне стало душно
Солдат Ферзёв: Хотите на веранду, охладить горячее тело
Баронесса Пирогова: Вы правы, я немножечко вспотела. / Пусть ветер мне подует в рукава.
Солдат Ферзёв: Смотрите ночка какова!
Der Goldberg: Кто хочет что ни будь особенного/ то я спою не хуже Собинова
Хозяин: Иван Антоныч, принесите плеть./ Сейчас Der Goldberg будет петь.
Der Goldberg (поёт): Любовь Любовь царит всечасно…
Хозяин хлещет плетью Der Goldberg’а.
Der Goldberg: Больше петь не буду. Зачем он меня при каждом слове ударяет плёткой.
Мария: Ой смотрите, кто это к нам ползёт на четвереньках.
Хозяин: Это Мотытыльков.
Мотыльков: Да, это я. Мою природу/ постиг удар. Я стал скотом./ Дозвольте мне возвать к народу.
Хозяин: Ах не сейчас. Потом Потом
Мотыльков: Тогда я просто удалюсь.
Хозяин: А вдруг останитесь, боюсь.
Мотыльков: Как неуместен этот страх./ Уйду и с туфель сдуну прах.
Хозяин: Смотрите он ползёт обратно.
Мотыльков пятится на четвереньках. Натыкается на Марию. Она опрокидывает бокал шампанского на Жака.
Жак: Мария, будьте аккуратна.
Мария: Я вам запачкала пиджак
Жак: Ну не беда
Мария: Мой милый Жак!
Жак: Я предан вам за вашу ласку.
Мария: Ах сядьте тут и расскажите сказку.
Жак (садится): И так… ска-сс-ка: Жил-был один человек, звали его Семёнов. Пошёл однажды Семёнов гулять и потерял носовой платок. Семёнов начал искать платок и потерял шапку. Начал шапку искать и потерял куртку. Начал куртку искать и потерял сапоги. – Ну, - сказал Семёнов, - этак всё растеряешь. Пойду лучше домой. Пошёл Семёнов домой и заблудился. – Нет, - сказал Семёнов, - лучше я сяду и посижу. Сел Семёнов на камушек и заснул. Вот и ска-сс-ке конец…
Мария: Шарман… шарман….
Чёрно-белая плёнка. Америка 20-х 20-го века. Несколько кадров хроники. В суде судятся сторож скотобойни и молодой парень.
Судья (обращаясь к парню): Ты сломал сторожу руку?
Парень: Нет, я не ломал ему руки.
Сторож (в гипсе): Как не ломал! Ведь я же из-за тебя сломал руку!
Судья (обращаясь к парню): Расскажи как было дело.
Парень: Зашёл я на скотобойню. Смотрю коровы. Я и срезал у одной коровы с вымени сиську и вставил её себе в прореху штанов. И пошёл. А он (указывая на сторожа) вылупил на меня глаза и говорит: «Да ты смотри, как ты идёшь!» А я взял ножик и говорю: «Эх, всё равно!», отрезал сиську и бросил её в сторону. А этот (указывая на сторожа) упал и сломал себе руку.
Ленинград 20-х годов 20-го века. Сцена полностью построена по тексту Хармса 60 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 100 – 103).
Америка 20-х 20-го века. Несколько кадров хроники. Сцена полностью построена по тексту Хармса 62 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 104 – 107).
Ленинград 20-х годов 20-го века. Коммунальная квартира. На кровати сидит старичок в майке и семейных трусах и чешется. Чешет везде двумя руками, а где нельзя достать двумя руками чешет одной, зато быстро-быстро.
В ванной комнате Хвилищевский чистит зубы. В запертую дверь ванной скребётся собака. Хвилищевский зажимает в кулаке зубную щётку и таращит глаза, чтобы лучше слышать.
Хвилищевский (думает): Если собака войдёт, я ударю её этой костяной ручкой прямо в висок!
Он хотел крикнуть: «Не пущу!», но вышло сюсюкающее «не пюстю!»
Из коробки с зубным порошком вышли какие-то пузыри. Хвилищевский на цыпочках удалилися из ванной комнаты и тихонько прикрыл за собою дверь.
Хвилищевский (сам себе): Чёрт с ней! Меня не касается что в ней лежит. В самом деле. Чёрт с ней!
Проходя по коридору, Хвилищевский услышал как в одной из комнат кто-то дико смеётся.
Хвилищевский (сам себе): Опять этот Цуккерман!
Цветная плёнка. Сцена на крыше ленинградского дома полностью построена на тексте Хармса 69 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 114 – 115).
Чёрно-белая плёнка. Ленинград 20-х годов 20-го века. Коммунальная квартира. Сцена полностью построена на тексте Хармса 70 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 115 – 117).
Ленинградский дворик. Сцена полностью построена на тексте Хармса 71 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 117 – 121).
Хармс сидит в своей комнате возле открытого окна и курит трубку.
Хармс (сам себе): Хотел написать гадость и написал. Но дальше писать не буду: слишком уж гадко.
Ленинградская квартира 20-х годов 20-го века. Сцена полностью построена на тексте Хармса 83 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 130 - 131).
Конец