Слово "экстаз" – греческого происхождения: ek-stasis
в подстрочном переводе буквально означает "из равновесия", или "из состояния", или "смещение"; в разговорной речи обычно употребляется в значении "крайней степени возбуждения" или "восторга", "исступления"; в жаргонном и медицинском словоупотреблении имеет значение "сумасшествия", "умопомешательства". Греческое «экстаз», как отмечает М. Хайдеггер, родственно латинскому ek-sisteo – “вы-ступаю” (экзистенция). В философско-культурологическом контексте есть смысл переводить
слово "экстаз" как "выход-из-себя". Когда Гомер начинает "Илиаду" словами: "Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса...", – то понятно, что гнев воспевается не как порок, но как начало, выводящее разгневанного из себя, в результате чего и начинается вся ИСТОРИЯ. То есть экстаз, "выход-из-себя", необходим для истории, и, забегая вперед, замечу, что всякая история прежде всего экстатична и лишь потом "политична", "экономична" и пр.
В рамках философской культуры, для которой всегда справедливы слова Аристотеля: "Мудрость есть наука об определенных причинах и началах" (Met., 982-а), – важно подчеркнуть, что экстаз есть не просто конечная стадия восторга, но и начало.
Человек, лишенный возможности быть причастным к экстатической практике, начинает деградировать.
И, напротив, человек, причастный к экстазам, подвигается к творчеству, к творческому вдохновению. Как отмечал Платон, "творения здравомыслящих людей затмятся творениями неистовых" ("Федр",245-а).
Будучи еще совсем молодым исследователем, в скором времени по окончании университета, Д.Н. Овсянико-Куликовский обращается к анализу религиозных гимнов Риг-Веды, которые привлекают его именно своим «сумасшествием». Это проявляется как в неестественном пафосе стиха, в возбуждающем действии его ритма, так и в его содержательной части. Например, возьмем гимн 1,9, «К Индре»:
О, Индра, приди! Опьяняйся напитком Все дни приношения сомы, Великий, превосходящий (всех) силой! Напустите же его на выжатого (сому)! (Лейте) пьянящего опьяняющемуся Индре, Действенного - деятельному во всем!
Что означает этот безумный призыв к безумию, к опьянению? Как поясняет Д.Н. Овсянико-Куликовский в своих «Воспоминаниях», «идея была такая: ритм, присущий языку и выражающийся с наибольшей силою в стихе и пении... должен был действовать на младенческую психику человека возбуждающим, экстатическим образом, он явился стимулом мысли и творчества. Открытие опьяняющих напитков, относящееся к глубокой доисторической древности, дало людям другое средство психического подъема, далеко не безвредное, но зато действовавшее с чрезвычайной, волшебною силою. Язык (речь-пение) и опьяняющий напиток были обоготворены и стали предметом культа, как это случилось с огнем, открытие которого предшествовало открытию опьяняющих напитков, было отправною точкою человеческой культуры. В древних религиях и мифах должны (гадал я) скрываться отголоски или воспоминания о творческой роли экстаза, вызываемого как ритмом языка, так и действием опьяняющего напитка... Замысел труда сводился к тому, чтобы собрать воедино и исследовать эти отголоски или воспоминания, дошедшие до нас в так называемых «вакхических культах» древности, каковы культы божеств Soma -у древних индусов, Haoma - у древних иранцев, Диониса - у греков, и таким образом, подслушать шепот времен первобытных... Задача по существу была социально-психологической» .
Первоначально рабочая гипотеза о том, что пение гимнов возбуждает психику человека, а пение гимнов в сочетании с действием опьяняющих напитков возбуждает ее экстатическим образом, не отличалась глубиной. Однако обращение к содержательной части гимнов Риг-Веды поставило вопрос по-новому. Оказалось, что опьяняющий напиток сома есть, одновременно, божество Soma, причем божество Экстаза. Сома как божество экстаза тесно связано с Агни, божеством огня, причем огонь, наркотический напиток и экстаз являются реальными частями одного, вполне реального ритуала.
В этом ритуале экстаз становится самоцелью, а наркотические вещества и огонь играют в нем роль технических средств. То есть за мифологией гимнов скрывается вполне реальный экстатический культ. Но культ есть практическая деятельность человека, направленная на изменение исходного психического состояния. В экстатическом культе исходное психическое состояние
меняется на экстатическое. Что, в таком случае, значит для человека его экстатическое состояние, экстаз? Но это уже общефилософский вопрос, выходящий за рамки не только филологического анализа текста, но и за рамки культурологии и психологии. Такова примерная предыстория постановки вопроса об экстазе в концепции Д.Н. Овсянико-Куликовского.
Результаты своих исследований Д.Н. Овсянико-Куликовский представил в своей диссертации двояким образом: методом индукции, восходя от этимологии санскритских слов к общим культурологическим выводам, и методом дедукции, определяемой исходным тезисом. При этом концепция экстаза возникала на основе тех положений, которые оказывались тождественными при формулировании их двумя разными методами - индукции и дедукции. Фактически Д.Н. Овсянико-Куликовский лингвистическим анализом поверял свои дедуктивные выводы и, напротив, социологическим и психологическим анализом поверял филологическую интерпретацию текстов экстатического содержания.
При этом следует оговориться, что сам Овсянико-Куликовский под дедуктивным методом своей работы понимал нечто иное. «Значение и роль экстаза на ранних ступенях культуры может быть приблизительно постигнуты дедуктивным путем, «от известного к неизвестному», отправляясь от роли экстаза в настоящее время мы можем воспроизвести... роль экстаза в древности.
Опыт такой дедукции мы сделаем, - отмечает в своей диссертации Д.Н. Овсянико-Куликовский, - в последней главе... индуктивные положения мы извлечем из... свидетельств памятников древности... Риг-Веды и... данных языка». Диссертация была опубликована в Одессе в 1883 году крохотным тиражом, так что даже русской общественности она осталась неизвестной. Примечательно, что Вяч. Иванов, знаменитый теоретик русского символизма, тоже филолог-классик по образованию, не знал о диссертации Овсянико-Куликовского, хотя в 1923 году в Баку защищал докторскую диссертацию о «прадионисийстве». Поскольку диссертационную работу Д.Н. Овсянико-Куликовского разыскать практически невозможно, я возьму на себя труд эксплицировать основные идеи антропогенетической теории экстаза из санскритских изысканий диссертанта.
Общую посылку всех дедуктивных построений Д.Н. Овсянико-Куликовского можно видеть в следующем рассуждении. «В ряду психических факторов, совокупность которых образует психическую сущность общественности, немаловажную роль играют явления экстаза, с которыми связаны целые стороны человеческой жизни и культуры. История танцев, история пения, музыки и поэзии, многие стороны религиозной жизни человечества, наконец, совокупность явлений, связанных с потреблением опьяняющих напитков и наркотических средств, громадное значение которых - отрицательное или положительное, - не подлежит сомнению, - все это вместе взятое сводит-
ся в своей психологической основе к истории культурно-психического фактора, называемого экстазом. ...Язык классифицируется вместе с теми культурными психическими функциями, которые называются искусством, и прежде всего с музыкой и поэзией. Раз этот факт сродства языка с искусством... установлен, сама собою представляется мысль, что в природе языка должны таиться психические элементы экстаза".
Для представления об индуктивном методе разработки концепции экстаза в трудах Д.Н. Овсянико-Куликовского обратимся к некоторым их его филологических изысканий.
«В Риг-Веде, - пишет Овсянико-Куликовский, - термин kavi - поэт сплошь и рядом употребляется как синоним vipra (жрец); но vipra собственно значило «трясущийся» (ср.: «вибрация», лат. vibrare - В.К.), находящийся в экзальтированном состоянии». С этими понятиями будет связано и исходное представление о мудрости.
«Мудрец», - отмечает Овсянико-Куликовский, - это тот же «вещий», а «вещий» - это человек экзальтированный, поэт... наше слово мудр, церковнославянское мждръ этимологически тождественно с санскритским mandra, что значит «упоительный, чарующий, благозвучный», и возводится к корню mad, выражающему понятие «опьянения» и «экстаза» . Поэтому «понятие о «мудрости» на ранних ступенях развития культуры не отделялось от понятий об «экзальтации».
Нам трудно следовать за этимологическими изысканиями в санскрите, которыми наполнен труд Д.Н. Овсянико-Куликовского, но логика его лингвистического анализа может быть представлена нами в следующем виде. Санскритские корни слов man, mad, manth этимологически связаны между собой. Каждое из них имеет свой ареал значений, определяющий новое словообразование.
От корня MAN в санскрите образуются слова manas - душа, mati - думать, мыслить и mantra - изречение (man указывает на психическую деятельность, а tra - на орудие), brach-man - человек в подъеме духа (brach - подъем, напряжение, умножение). Производными словами от того же корня в древнегреческом языке являются слова mantis - «вещий», колдун, мудрец, и menos - мужество. В славянских языках к корню man восходят слова мнить, па-мять, мысль.
«От MAD мы имеем в санскрите, - продолжает анализ Овсянико-Кули-ковский, - существительное mada - опьянение, экстаз, - слово, которое в Авесте,... не утрачивая значения «экстаз, опьянение», развило также значение «врачебное искусство». Едва ли можно отделять от этих форм латинское MED - в medeor, medicus, medicina» .
«...Корень MANTH (math) означает в санскрите «приводить в быстрое вращательное движение» и специально применяется к обозначению процесса добывания огня и взбивания масла» .
Со значением «быстрого вращательного движения» в вакхических культах очень много связано. Ритуальный огонь добывают верчением (деревянной палочки в дощечке с дырочкой, которые по названию одноименны мужским и женским гениталиям). Ритуальные наркотические напитки взбивают верчением-сотрясением. В ритуальных плясках сами участники кружатся, трепещут, вертятся. В имени греческой музы Терпсихоры, покровительницы танцев, хорошо запечатлелось значение ритуального кружения: хоро^ - хоровод, кружение, и теряю - наслаждаться (ср. русское «терпеть», «терпко»). Вообще «..."трепет", - отмечает Овсянико-Куликовский, - есть симптом экстаза, произведенного круговой пляской».
«Итак, мы видим, - делает вывод Овсянико-Куликовский, - что концепция душевных движений, понятие радости, ликования, восторга, - одним словом концепция «экстаза», связывается с представлением «вращательного движения» .
«Вращательное движение» на физическом уровне лежит как бы в основе всего культового ритуала Экстаза. «Крутят» огонь при его добывании, «крутят» наркотический коктейль при его приготовлении, «крутятся» сами вокруг огня в хоровых плясках-кружалах. На психофизиологическом уровне кружение-верчение оборачивается трепетом, трепещущим наслаждением, психофизической вибрацией, которая в культе трактуется как метод взаимной связи космоса и антропоса. Само греческое слово tropos, как отмечает Овсянико-Куликовский, - означает оборот, поворот, наше тропа, торопиться. На психическом уровне кружение, верчение, тряска, трепет, дрожь оборачиваются экзальтацией, переживанием этой экзальтации как длящейся вибрации наслаждения, а отстраненное переживание собственной экзальтации воспринимается как некоторое существование, экзистенция, которое будет аппроксимировано понятием «души» или «духа».
Экзальтация, достигаемая культовым ритуалом, есть новое бытие человека, есть существование до сущности, и эта экзистенция находит свое выражение в понятии духа. Переход в экзистенциональное бытие (лат. trans) психофизически переживается как «подъем духа», «воодушевление». Однако первоначальная топография души имеет значения, обратные современным. Дух первоначально понимался, скорее, как пребывание человека в духе, а не пребывание духа в теле человека.
Вращательные движения и трепет, предшествующие экзальтации, задают основы того, что будет называться ритмом. Чувство ритма, или ритм, можно рассматривать как хронологию собственной экзальтации и ее оборотной стороны - экзистенции. Ритм есть чувство отстраненного пре-бывания в духе, кружения в духе, чувство оборачивания. То есть ритм есть изначально чувство экстатическое, он есть, можно сказать, экстракт техники экстатического культа. Д.Н. Овсянико-Куликовский напрямую связывает ритм с «вращательными движениями» в экстатических ритуалах, что позволяет ему рассматривать сам ритм как самостоятельный фактор экстатического действия, наряду с возбуждающим действием ритуального огня и опьяняющих напитков.
Одним из способов физического задания ритма в экстатическом ритуале является голосовая модуляция типа ритмичного стенания, которая постепенно эволюционирует в сторону поэтического речепения. В качестве типичных примеров могут служить гимны или мантры. Однако и сам язык, построенный на бинарных оппозициях (Ф. де Соссюр), задает определенный ритм, имеющий психическое воздействие на человека. Этот ритм в различных национальных языках будет различным, что соответственно скажется на национальной психологии народов. Эта мысль, высказанная в общем виде еще В. Гумбольдтом, постоянно привлекала внимание Овсянико-Кули-ковского: «Экстатическое действие ритма в танцах действительно засвидетельствовано историей и опытом. То же самое следует сказать о музыке и пении. Но мы пойдем еще дальше и скажем, что сам язык на ранних ступенях развития действовал на человека экстатическим образом и что источником такого действия был именно ритм, языку присущий».
«На ранних ступенях развития поэзия сливалась с языком, - продолжает свою мысль ученый, - сам язык был поэзия, и ритм, ему присущий, был жив и властен». Отмечая ритмическое сочетание слогов в языке, распределение гласных, симметрию ударений, сочетание высоких и низких нот в мелодии языка, Овсянико-Куликовский отмечает, что «вот здесь-то, в этой инстинктивной гармонии языка и таится причина экстатического воздействия языка на психею человека».
Действие ритма начиналось с самой подготовки к экстатическому ритуалу, с процедуры приготовления опьяняющих напитков и добывания огня (древним способом). Обе процедуры персонифицированы в экстатическом культе эпохи Вед двумя культовыми божествами: Агни и Сома. Д.Н. Овсянико-Куликовский посвящает исследованию культа Сомы (экстаза) магистерскую диссертацию, а исследованию культа Агни (огня) - докторскую. Хотя сама концепция обеих диссертаций целиком заложена в первой работе.
В культовом пространстве экстатического ритуала между огнем и опьяняющим напитком много общего. В результате опьяняющего действия по телу разливается жар, - такой же, как от пламени костра. Человек как бы сам воспламеняется, загорается огнем и трепещет - в своих танцевальных телодвижениях -как пламя. В нем просыпается неистовство, мощь, бешеная энергия, furor. Само состояние экстаза переживается как просветление (не бытовое, конечно, и не культурное, а скорее, абстрактно-космическое), при котором и глаза, и лицо сияют. Огонь в данном случае выступает как зримое выражение незримого и в то же время как объективация субъективного.
Огонь лучезарен, сиятелен, светоносен, благолепен, - таким он предстает в экстатическом опыте. Но в экстатическом опыте все отмеченные предикаты
огня творятся вне огня, в человеке. Причем человека в экстазе нельзя обвинить в солипсизме: он вне себя по определению, поэтому поименованные выше предикаты огня становятся предикатами реальности. Тем самым в экстатическом опыте начинается презентация, репрезентация онтологической реальности в атрибутах (уже не в предикатах) лучезарности, сияния, света, благодати.
Огонь сам по себе становится как бы в стороне, он уже как бы и не причем, хотя в ритуале он по-прежнему остается в центре внимания, в центре хоровода. Но, глядя на него, созерцая его, смотрят вне его, дальше его и видят не его, а атрибутику онтологической реальности, переживая ее в себе самом. В то же самое время огонь реально жжет, светит в ночи, возбуждает, провоцирует неистовство телодвижений. Поэтому огонь - не просто символ со значениями трансцендентного опыта, но он есть явление, явление Мессии, богоявление. Огонь - живой бог, проявленный, но его не потрогать руками: в огне два огня, и оба жгут: один жжет тело, другой - душу.
В культе Агни и Сомы речь идет о горении души, о разогреве человека до пластики текучей жидкости, артикулирующей вибрации космоса, биения пламени огня. Звуковым аналогом огня, в тех же самых определениях, будет Речь как пение. Речь первоначально есть песня огня, его звуковое отображение. Когда «горящий» в экстазе человек поет, то его пение лучезарно, оно ни о чем, оно о самой лучезарности, оно азартно-поэтично. Оно творится человеком, и само творит человека. Человек творит экстатическую песнь, отдается пению, и пение делает из человека экстатика, поэта, вещего, провидца. Экстатическая песнь ведет, а сами песни получили название Веды.
Изучая гимны Риг-Веды, Овсянико-Куликовский усматривает тесную взаимосвязь между жаждой пения (речевой деятельностью), потреблением опьяняющих напитков и культом огня. «Сома украшается песнями - наряжается в пение как бы в одежду... Пение не называется пением, гимн не называется гимном, - для обозначения этих понятий взяты слова ..."голос", "слово", "мысль", "чувство", "экстаз"...».
«Потребление опьяняющего напитка дало могучий импульс дальнейшему развитию психической деятельности - в весьма разнообразных сферах ее. Он окрылял фантазию, развязывал язык, развивал общественность, подвигал вперед поэтические, творческие и культурные инстинкты человека. Это было острое, возбуждающее начало, которое - будучи внесено в младенческую психею доисторического человечества - пробуждало ее дремлющие силы».
Отмечая «жаркое действие» опьяняющего напитка сомы, Овсянико-Куликовский пишет: «Он чуден, он упоителен, он полон тайны - этот новый Agni. Рождаясь из растения, - как огонь - из дерева, - он согревает и даже жжет, как огонь... Он как бы жидкий огонь. Он возбуждает восторги еще в большей степени, чем Agni. Проникая в человека, он приводит в священный трепет все силы души его, и человек чувствует, что какое-то божество -
мощное и властное - вселилось в него; создание слабое и бренное, он теперь ощущает в себе необычайный прилив сил, наплыв энергии, - он мнит себя причастным божественной субстанции и обладателем всяческой мудрости. Раз эти психические моменты налицо, - мы уже в сфере религии и специально - на рубеже той могучей всемирно-исторической религиозной силы, которая называется мистикою» .
В гимнах Риг-Веды боги - не абсолютно самостоятельные существа. Они зависимы как от действия опьяняющего напитка сомы (амброзии), так и от людей, которые поддерживают в них божественный настрой своими комплиментами (гимнами, псалмами, молитвами, жертвоприношениями, - культом). По этому поводу Овсянико-Куликовский замечает: «Индра совершает все свои подвиги при помощи Сомы... подвиги совершает не Индра сам по себе... а Индра-Сома» [. То есть боги, о которых повествуют гимны Риг-Веды, сами находятся в экстатическом состоянии, они также нуждаются в его воспроизводстве. При этом Сома, бог Экстаза, выступает как источник космической, изначальной энергии, в то время как остальные боги только пользуются ею. Они лишь деятели, агенты, органоны лучезарной реальности. Экстаз как «выход-из-себя» есть креативный источник хаоса-космоса, креация самого бытия, по отношению к которому различия между хаосом и космосом просто второстепенны. Экстаз есть желание БЫТЬ, напряженный прорыв из небытия в бытие. Ведический Soma и есть подобное желание быть, энергия прорыва в бытие. Экстаз ведет в бытие и есть ведение бытия, и божество экстаза, Сома, есть вождь, фюрер, дуче, пред-водитель богов. Сами боги поклоняются Соме.
У людей есть могучее, волшебное средство: они могут творить энергию экстаза, - это больше, чем могут отдельные боги. Но люди не могут, не умеют ею пользоваться. Драгоценный дар Сомы, сотворенный людьми в экстатическом культе, достается богам - и даром. Мудрость жрецов в том и состояла, чтобы драгоценный экстаз не отдавать даром, а заключать завет, договор, сделку с богами на взаимовыгодных условиях. Жрецы - изначально дельцы, именно поэтому общественная жизнь превратилась в фаустовскую цивилизацию. Мудрость как трепет, поэзия, бескорыстное, - и потому беспредметное, - созидание экстаза, энергии космоса, обернулась в цивилизации оккультной магией и сластью власти. Мудрым в цивилизации объявляется тот, кто умеет управлять и властвовать, созидать «предметность». Беспредметность в цивилизации выступает синонимом никчемности, и экстаз выпадает из поля зрения цивилизованных людей как нечто беспредметное, никчемное, неестественное для якобы естественных наук.
Способность людей созидать экстаз придает культу Сомы в эпоху Вед совершенно особое, триумфальное значение. Люди, приготовляющие опьяняющий напиток Сомы и поющие гимны в честь его созидания, в этот момент онтологически выше богов. Это торжественный миг в жизни человека.
Человек может, не теряя достоинства, посвятить (как бы нотариально завещать) свой экстаз определенному богу, моля его использовать этот экстаз хотя бы отчасти на пользу человеку. Такими по своему содержанию и являются гимны Риг-Веды. Они, безусловно, корыстны. В то же время они еще сохраняют наивность в подходе к заключению завета, в котором вполне определенно проглядывает абсолютная ценность беспредметного сознания. И эта ценность фиксируется в строе языка, в способности языка экстатически воздействовать на психику человека. Д.Н. Овсянико-Куликовский со всей ответственностью оценил значение экстатичности языка, однако тема эта не получила дальнейшего развития в его творчестве.
В процессе ритуального приготовления опьяняющего напитка сомы часто проводятся аналогии эротического характера. Например, при смешении выжатого из растения сока наркотического действия с молоком в песнях звучат слова: «Сома стекает в чан, словно парень с девками». Часто проводятся аналогии Сомы с быком, а смешение наркотического сока с молоком (с последующим сбраживанием) трактуется как соединение Сомы-быка с коровами, от чего и происходит экстатическое действие напитка. Анализируя факты подобного рода, Д.Н. Овсянико-Куликовский приходит к выводу: «...мы можем принять, что бытовая концепция Сомы-самца есть нечто первичное, примитивное, нечто предшествующее концепции Сомы-жреца и поэта, что экстаз самца есть культурный момент, предшествующий экстазу поэта».
Сома, божество экстаза, символизирован опьяняющим напитком сомой, подобно тому, как бог Агни символизирован ритуальным огнем. Но процедура приготовления наркотического зелья ассоциирована с сексуальными отношениями точно так же, как процедура добывания ритуального огня. Оба бога эротичны, но Сома сексуальнее Агни. Сома действует через человека, и сам человек трактуется как «сосуд для струения сомы». Струение сомы (половая любовь) возжигает Огонь в человеке. В результате получается так, что человек достигает экстаза в ритуале, в котором взаимосвязанно представлены три элемента: 1) ритуальный огонь; 2) ритуальный опьяняющий напиток наркотического действия; 3) ритуальные половые отношения. Совокупное их действие отображается в речепении.
Добытые Д.Н. Овсянико-Куликовским факты этимологического анализа позволяют ему перейти к дедуктивному методу изложения «концепции речи и экстаза».
Речь возникает как голос, точнее, как вопль экстаза, размеренная ритмом экстатических телодвижений. В своем прообразе речь есть голос, звучащий на протяжении всей процедуры экстатического ритуала, голос, приуроченный к ритму и пафосу ритуала, и, естественно, не отягощенный «предметностью». То есть речь в начале своего генезиса есть голосовое сопровождение экстатического ритуала, его аккомпанемент. И в этом своем значении речь не была коммуникативной функцией общества, функцией общения, но была функцией психического воздействия на человека.
Среди основных научно-философских понятий, абсолютно необходимых для рассмотрения проблемы разума, зиял огромный пробел - понятия экстаза не существовало ни в философии (со времен утраты пифагорейско-неоплатони-ческой традиции), ни в гуманитарных науках, ни в естествознании. И этот пробел в понятийном аппарате философско-научного знания был впервые восполнен концепцией экстаза Д.Н. Овсянико-Куликовского. Разработанная на прекрасном фактологическом материале, при блестящей эрудиции междисциплинарного научного подхода, восходя к глубинам европейской философской классики и древним текстам Востока, концепция экстаза оказалась, как это часто бывает в науке, не ко времени. Она была слишком новой, слишком яркой, слишком строгой для расплывчатой системы научных взглядов своего времени.
Комментарии: 1
........
........
Экстатический транс — это древний метод переживания «иных» реальностей, сопровождающийся ощущением радости, ясности и эйфории. Это путь ускоренного духовного развития через познание множества новых миров и самоисцеления всех аспектов жизни.
Это переживание измененного состояния сознания сродни тому, что мы испытываем во время сна, медитации, в ходе религиозных переживаний, во время практики холотропного дыхания и даже на вечеринках технотранса. По-арабски, транс называется «ваджд», что значит «находить» и используется для восстановления внутренней полноты и целостности. Это самый древний способ поддержания баланса тела, души и духа и восстановления этого баланса при его нарушениях.
Изначально практиковался исключительно шаманами, однако в последние несколько десятилетий стал доступен всем, кто открыт духовно и готов исследовать многообразные аспекты реальности. Экстатический же он потому, что в это время возникает состояние экстаза (от греческого «ekstasis» «выход за пределы себя»), когда мы преодолеваем рамки собственной личности и своего эго и напрямую взаимодействуем с сетью сознания, что позволяет нам понять и познать много такого, что влияет на наши представления, суждения, мысли и действия в обыденной жизни, меняет наши приоритеты в общении с людьми, живой природой и материей. Не удивительно, что люди всех эпох и культур искали пути и средства, позволяющие испытывать эти состояния.