КИРА ИЗ ДУБРАВНЫ
П О В Е С Т Ь
Счастье – это когда тебя понимают, большое счастье – это когда тебя любят, настоящее счастье – это когда любишь ты.
Конфуций
ГЛАВА 1
По фанерному потолку, выкрашенному масляной краской, медленно проскользила узкая полоска света. Видимо, по загородному шоссе одиноко прошмыгнула чья-то запоздалая «тачка». И тут же в посёлке лениво взбрехнули полусонные собаки. Гавкнули пару раз и успокоились. На мартовском морозе не очень-то растявкаешься. Лучше уж свернуться клубком и, тяжело вздохнув, уткнуться влажным носом в пушистый хвост, продолжая созерцать незамысловато-дремотные сюжеты из скоротечной жизни псовых…
А Кире по-прежнему не спалось. Ну никак! К тому же Варька – соседка по палате – опять, похоже, вознамерилась перейти к традиционному ночному «ритуалу». Значит, сейчас усядется поудобнее на своей койке и, монотонно раскачиваясь, начнёт бормотать что-то несвязное, понятное только для неё одной. Так и есть. Запричитала потихоньку. Стало быть, скоро перейдёт и к более устойчивым, уже не слабеньким «испражнениям» голосовых связок.
– Нет… Не так… Зачеркни… Вот здесь… Правильно!.. – начала разглагольствовать Варвара, обращаясь к невидимому оппоненту. – А теперь тут… Ноль припиши… И здесь тоже… Да, вот так… Хорошо…
В незрячей темноте просторного помещения послышалась чья-то приглушённая ругань. Выразительно скрипнули коечные пружины. В чернильно-серой полутьме нарисовался могучий торс кубообразной Ленки.
– Тьфу, бесота грёбаная! Ну падла, блин! – зычно гаркнула она, обращаясь к бормочущей даме. – Опять спать не даёшь, сука?! Сколько можно, а? Затрахала своими причитаниями!
Через секунду в сторону Варьки со свистом пролетел довольно увесистый тапок.
– Заткнись, скотина! Убью на х…! – повысила голос Елена, подкрепляя свой воинственный порыв полётом второго тапка. – Днём молчит, тварюга, под одеялом. Сопит в две дыры. А как ночь наступит, так на словесный понос её тянет. Умолкни, я сказала! Или таких звездюлей щас выпишу, что… кровью умоешься…
На несколько мгновений Варвара настороженно притихла, но потом опять начала раскачиваться и вполголоса озвучивать свой странный монолог. Не выдержав, Ленка вскочила с койки и бросилась к полоумной обитательнице психо-неврологического диспансера.
– Да не трогай ты её! – Кира оторвала голову от подушки и с раздражением откинула одеяло. – Бесполезно! Будет сейчас ныть до утра… Погоди! Пойду Олю кликну…
Накинув на плечи халат, молодая женщина вышла из палаты. В коридоре тускло горела одинокая лампочка. На посту дежурной медсестры никого не было. Ничего удивительного – кому охота торчать за казённым столом в два часа ночи? В ординаторской есть удобный топчан, там и покемарить можно. Туда и направилась Кира, безошибочно определив местонахождение дежурившей сегодня Ольги.
…Чертыхаясь, заспанная медичка прибежала по указанному «адресу» и всадила раздухарившейся Варваре сразу два «кубика» снотворного. Когда вопли в палате постепенно затихли, Кира, нащупав в кармане халата изрядно помятую пачку сигарет и зажигалку, неторопливо побрела в курилку, расположенную по соседству с дамским туалетом. Присев на простенькую табуретку, она несколько раз глубоко затянулась и, устало прикрыв веки, отрешённо погрузилась в невесёлые раздумья…
И снова, как уже не раз случалось, перед её глазами медленно поплыли «картинки» из совсем недавнего прошлого. Словно в безмолвном чёрно-белом клипе, который был снят без музыкального сопровождения, замелькали страшные кадры, пугающие своей ужасающей реальностью. На заснеженном городском кладбище сиротливо темнеют две свежие могилки – последнее пристанище сына Миши и отца Николая Ивановича. Чуть поодаль корчится на морозе полиэтиленовый портрет пресловутого «дяди Бори». И тоже – над глинистыми комьями могильной земли… А вот – осунувшееся лицо мужа Романа, покрытое многодневной щетиной. Мужчина пытается сказать о чём-то очень важном, но Кира не слышит его слов. Её душат неудержимые рыдания от внезапно нахлынувшего горя… Новый «кадр»: знакомая кухня в двушке, заваленная бутылками и разнокалиберными окурками. Едва шевеля пересохшим языком, Кира пытается дотянуться до недопитого стакана, но опрокидывается с табуретки и падает на грязный холодный пол… И заключительный «эпизод» – какие-то люди перекладывают её на носилки и, и спустившись по подъездной лестнице, запихивают в пропахшую бензином машину «неотложки». Дальше – пустота. Только мелькающие вверху пластиковые трубочки от капельницы и нестерпимый звон в ушах…
…Затушив сигарету, Кира встряхнула головой и отогнала от себя назойливые видения. Оглядев исподлобья кафельные стены, она медленно поднялась и сонливо взглянула на заоконную темень. В тусклом отражении мёрзлых стёкол она увидела хрупкую женскую фигурку в синем тренировочном костюме. Обернувшись, поняла, что в курилке появилась пришибленная молодая женщина из соседней палаты, которую она мысленно окрестила Сусликом. Та действительно была похожа на осторожного степного грызуна с испуганными глазами и робкими движениями. «Сейчас, как всегда, сигарету начнёт выклянчивать. Будто выслеживает меня. Малохольная какая-то…», – вяло подумала Феоктистова, стараясь подавить в себе лёгкое раздражение. И точно. Поправив на затылке жидкий пучок светловатых волос. Суслик вежливо прощебетала:
– Извините… У вас закурить не найдётся?
В другое время Кира могла бы и огрызнуться. Мол, табак сейчас в дефиците. По талонам продаётся. И хороших сигарет не достанешь. Так что свои надо курить, если уж привыкла к этой дряни… Но сейчас, в третьем часу ночи, она лишь устало кивнула и молча протянула просительнице слегка помятую болгарскую цигарку «Opal». Рассуждать о чём-либо совсем не хотелось. И по-новому закуривать – тоже. Услышав в ответ жалкое «спасибочки!», Феоктистова опять кивнула и безмолвно удалилась в свою палату…
…Утром на дежурство заступила другая медсестра – Люся. Она и окликнула Киру, топавшую после завтрака в курилку:
– Феоктистова! К главврачу!
– Что, прямо сейчас? – недовольно поморщилась пациентка. – Можно хоть затянуться пару разков? Курить охота. Всего лишь три минутки!..
– Потом смолить будешь! – деловито откликнулась медичка. – Семён Леопольдович уже ждёт. В своём кабинете. Он два раза повторять не привык. Иди!..
Раздражённо передёрнув плечами, Кира развернулась и поплелась в обратную сторону. Переступив порог сумрачного кабинета, небрежно бросила:
– Вызывали?
Не отрываясь от письменного стола, седоволосый и грузный мужчина, сидящий под настольной лампой, коротко отпарировал:
– Если ты Феоктистова, то садись.
И ткнул пальцем в стул, стоящий рядом. Одёрнув полы халата, женщина присела на указанное место, заложив ногу на ногу. Зажав в волосатых ладонях новую амбулаторную карту, Семён Леопольдович, не глядя на посетительницу, привычно пробубнил:
– Как самочувствие? Жалобы есть?
– Ничего, нормально… – равнодушно выдохнула Кира, уставившись в зелёное сукно стола.
– Кодироваться будем? Или как?
– Пока так… Мне ещё подумать надо…
– Ясно…
Звучно посопев мясистым носом, главврач написал что-то в карте и взглянул из-под очков на пациентку.
– Молодая, симпатичная, вполне дееспособная… – иронично заметил он. – Чего не хватает-то? Почему не живётся по-человечески? Хоть бы и с зашитой «торпедой»? А?.. Ведь выйдешь отсюда и опять за бутылкой побежишь? А потом за другой, за третьей? Пока из задницы водка не закапает… Покуражишься до зелёных соплей, поваляешься на заблёванной постели, обоссышь все простыни и матрасы, а дальше опять – откачивайте меня! Подыхаю! Не могу! Капельницу ставьте!..
Поёрзав на стуле, Кира напряглась и ответила с вызовом:
– Во-первых, я никого и ни о чём не просила. Бухала в одиночку и помалкивала. Меня, как выяснилось, беглый муженёк сюда определил. Сердобольным слишком оказался, когда объявился… А где ж он раньше был, заботливый такой?!.. А во-вторых… Не надо меня нравоучениями кормить. Мне не двенадцать лет. Может, я вообще подохнуть хочу? Чтоб не видеть больше никого! Надоели, как с-собаки! Каждый упрекнуть норовит. А мне и без того тошно. Была б соломинка какая, то ухватилась бы. Да нету вот её, соломинки этой. Кругом – вакуум один, чернота беспросветная, холод…
Не по-доброму усмехнувшись, мужчина снял очки и потёр пальцами переносицу.
– Эх… Не знаете вы ещё жизни, сопляки… – беззлобно произнёс он. – Тебя, гордячку такую, швырнуть бы в декабрьские окопы. Под Москву. Зимой сорок первого. В одной шинелишке дохлой… Да заставить под танки вражеские ползти. С одной гранатой. Под перекрёстным огнём… Сразу по-другому запричитала бы! Всем богам начала бы молиться, только б живой остаться. И никакая водка на ум бы не пришла. Лишь бы выжить! Во что бы то ни стало… Ишь ты! Горе у неё вселенское. Вакуум, темнота, никакой соломинки нет, чтоб ухватиться… Шалава ты просто зажратая! Вот и всё. Нужды в своей жизни не видела!.. Тьфу! А мы вот за вас, уродок, жизней своих под столицей не жалели. Молодые ребята, вчерашние школьники. Знаешь, сколько их под Москвой полегло? А за что, за кого?! За вас, свистушек пустоголовых? За ваши пьянки и дебоши?.. Да ладно! Вам, балбесам, не понять. Не научились вы ещё жизнь ценить. Умеете только глаза винищем залить и скиглить на всю улицу: вот мы, несчастные какие! Не заладилось чегой-то там в судьбе. Будем теперь беду свою в этаноле топить. Бухать будем день и ночь. Больше ничего придумать не можем. Ума не хватает…
Отдышавшись, раскрасневшийся Семён Леопольдович достал из потёртой пачки «беломорину» и, чиркнув спичкой, нервно закурил. Потупив глаза, Кира еле слышно пролепетала:
– Зачем вы так?.. У меня сын погиб. Пятиклассник. В декабре. И папа… Почти в один день… Оттого и тошно… Простите, можно и мне закурить?
Слегка смягчившись, доктор кивнул на пачку «Беломора»:
– Бери… Травись, коли охота… Только… Думаю, и в смерти твоих близких тоже водочка виновата? Или ошибаюсь?..
Поперхнувшись крепкой папиросой, Кира отрешённо покачала головой, но ничего не ответила.
– Ну ладно! – отмахнулся главврач. – Некогда мне тут уроки мужества проводить. Вы сами с усами. Всё и без нас знаете… Запишем так – склонность к суициду, излишняя агрессивность, депрессивная подавленность… От кодирования отказывается…
Сунув недокуренную папиросу в пепельницу, Феоктистова примирительно заявила:
– Я ещё ничего не решила. Дайте мне в себя прийти, Семён Леопольдович! Пожалуйста, поймите меня правильно! Должна же я твёрдую почву под ногами нащупать.
– Хорошо! – уже заметно спокойнее ответил доктор. – Нащупывай!.. Я пропишу более сильные снотворные. Только не увлекаться! Думаю, на четыре ночи хватит. А там посмотрим. Можешь идти…
Вставая со стула, Кира обернулась.
– Да, вот ещё что… – вспомнила она. – Вы спросили про жалобы. Это не от меня, а от всей нашей палаты. Скажите, почему душевно больные пациентки лежат в одном помещении с… Ну, с этими… с алкоголичками? Неужели нельзя неадекватных дамочек поместить в одну палату, а страдающих от пьянства – в другую? Столько неудобств от этих… шизанутых…
– М-м… А вам ещё и удобства подавай? – скривился мужчина. – Ну знаете… Здесь вам не пятизвёздочный отель, милочка. Не курорт!.. Думаю, Минздраву виднее. Скажите спасибо, что государство бесплатно лечит вас, кормит и предоставляет крышу над головой. Надеясь, что вы, дуры бестолковые, когда-нибудь образумитесь. И принесёте стране пользу… Всё! Разговор окончен. Кто там следующий?..
Выйдя в коридор, Феоктистова быстрым шагом прошла в туалет, где выкурила сразу две сигареты подряд…
…После обеда Кира с головой укрылась одеялом на своей кровати, чтобы постараться забыться и по возможности хоть немного поспать. Но вместо сна тягостно прошлась по мозгам лишь беспокойно-тревожная дрёма. Перевернувшись на другой бок, женщина тяжело вздохнула, пытаясь осмыслить происходящее, чтобы хоть на миллиметр приблизиться к какому-нибудь логическому умозаключению, к приемлемой развязке.
Да, безусловно, Леопольдович прав. Только она одна виновата в том, что довела отношения с родными людьми до трагического финала. Но теперь ни сына, ни папу не воскресишь. Хоть головой об стенку бейся, а результат не изменится. Что же тогда делать? Как дальше жить? Сможет ли она кардинально переломить создавшееся положение? Но ведь для этого нужны какие-то внутренние ресурсы и сила воли. А главное – время. Способна ли она пройти через все эти муки ада, чтобы начать жить с чистого листа?
Всякий раз, когда Кира пыталась «размотать» клубок бесконечных иллюзий и наваждений, в её затуманенном сознании всплывали лишь два варианта исхода событий. Если идти по первому пути, то он до банальности прост. Надо только запастись определённым количеством денег, запереться в квартире и… до бесконечности глотать спиртное, пока не откажет сердце. Или не отключится мозг, погрузившись в кому. А там уже безразлично, когда тебя отнесут на кладбище. Прекратится это жалкое, мучительное и бессмысленное существование на земле. Вот и всё. Не надо будет ни о чём париться. Не потребуется преодолевать колоссальные трудности, одновременно пытаясь заглушить в себе душераздирающее чувство вины и голос неусыпной совести…
По этому пути Феоктистова уже рискнула пройти. Это после того, как узнала о смерти отца и гибели сына. Но в «процесс» вмешался приехавший из ниоткуда Роман. Результат – загородная дурка и принудительное лечение. Конечно, «алканавта» откачать можно. И на какое-то время не дать ему нырять на дно стакана. Но тут необходима подмена «интересов». То есть, если не пить, то чем заниматься? И примет ли душа новый образ жизни? Не будет ли ей муторно на «просторах» пресловутой трезвости? Ведь не каждый способен адаптироваться к бесконечному существованию без возлияния. Рано или поздно можно и сорваться…
Второй путь гораздо сложнее. Но он возможен только при полной перестройке мышления и отношения к окружающему миру. Здесь действительно как нельзя лучше подходит определение «с чистого листа». Или «заново родившись». Но для этого, как представлялось Кире, следовало исключить из её окружения всю атрибутику, которая даже косвенно или ассоциативно могла бы натолкнуть её на лукавую мыслишку «А не махнуть ли мне для расслабления и поднятия настроения?». Здесь понадобятся и новые друзья, и новая работа, и новое место жительства, и абсолютно иные интересы, определяющие образ жизнедеятельности. Возможно ли такое? Реально ли добиться подобного с её слишком «подмоченной» репутацией? Хватит ли сил и желания жить по-другому? Ведь как ни крути, а инстинкт самосохранения всё же подаёт иногда жалкий голосок, стараясь доказать, что воля к жизни – не пустой и бессмысленный звук. Но как, как суметь преобразиться до неузнаваемости, чтобы без отвращения и раздражения погрузиться в счастливое и безмятежное течение наполненных радостью будней?
Именно сейчас, в данный момент, на поставленный вопрос Кира ответить не могла. Она была слишком слаба и раздавлена, чтобы поверить в «достойное и светлое будущее», которое может ожидать её. Скорее наоборот. Не различая перед собой никаких проблесков света в конце тоннеля, женщина всё чаще склонялась к мысли, что рано или поздно ей следует выбрать первый вариант. Не исключено, что без всяких выпивок. Способов разрешения суицидных проблем – великое множество. Нужно лишь иметь твёрдое решение пойти на такой шаг. Зачем? Да потому что слишком много непростительных грехов совершила она в своей относительно молодой жизни. Небеса такое не прощают. Странно, как до сих пор Всевышний держит её на поверхности этой бренной земли. Ведь за все свои деяния она по справедливости уже должна лежать там, где стоят присыпанные снегом могилы Миши Феоктистова и Николая Ивановича Соболева…