«Музыка и поэзия. Звуковая изобразительность в стихотворении Г.Иванова «Отзовись, кукушечка».
Отзовись, кукушечка, яблочко, змеёныш,
Весточка, царапинка, снежинка, ручеёк.
Нежности последыш, нелепости приёмыш.
Кофе-чае-сахарный потерянный паёк.
Отзовись, очухайся, пошевелись спросонок,
В одеяльной одури, в подушечной глуши.
Белочка, метёлочка, косточка, утёнок,
Ленточкой, верёвочкой, чулочком задуши.
Отзовись, пожалуйста. Да нет — не отзовётся.
Ну и делать нечего. Проживём и так.
/Г.Иванов/
Стихотворение «Отзовись, кукушечка» Георгия Иванова было опубликовано впервые в 1956 году в «Новом журнале». Стихотворение посвящено жене, Ирине Одоевцевой. О своей поэзии Георгий Иванов говорил так: «Открою секрет. Идеалом поэзии для меня является “Цветовое пятно” без смысла» (из письма к Роману Гулю начала 1955 года) Он очень ценил это стихотворение: «Дневник существует благодаря “На юге Франции” и “Отзовись”. Остальное всё более или менее отбросы производства» (из письма В. Ф. Макарову от 28 мая 1956 года). Из биографических источников известно, что примерно в это время в семье Иванова и Одоевцевой разыгралась личная драма: Ирина Владимировна уходила к другому. Георгий Владимирович благородно отпускал её, тяжело переживая разрыв. Потом Ирина Владимировна вернулась к мужу, но осадок, несомненно, остался.
В эмигрантских стихах Иванова именно интонация, мелодика является доминантой, а семантика слов отходит на задний план. Лирический сюжет стихотворения представлен двумя эпизодами, которые поэт сводит в единое пространство. Первый эпизод – это эпизод зова, который сфокусирован на образе кукушечки. Второй – эпизод отказа, который направлен на лирического героя (предположительно автора). Ключом ко всему стихотворению можно назвать зачин: «Отзовись, кукушечка». Кукушка в мифологическом представлении обладает знаниями о продолжительности жизни, у славянских народов кукушка является символом печали, а если рассматривать этот образ с бытовой точки зрения, то это бытовая неустроенность, недомовитость, нехозяйственность, непривязанность к собственному дому, детям. Кукушка не вьёт гнезда. Поэтому уже в первых строках стихотворения слышна глубоко печальная интонация. «Яблочко, змеёныш» – это отсылка к ветхозаветной легенде о яблоке с дерева познания и змее-искусителе.
Таким образом, мы можем выделить первую смысловую составляющую большинства образов этого стихотворения – связь со смертью и, шире, с утратой: кукушечка, змеёныш (образ змеи трансформируется затем в «душащие» образы ленточки, верёвочки, чулочка, сохраняющие связывающее их смысловое ядро – гибкость, протяжённость, возможность обвить, затянуть).
Выбор экспрессивно окрашенных суффиксов говорит о чувствах, переполняющих героя, о нежности к «кукушечке», к её слабости и женственности. Нанизываются уменьшительно-ласкательные суффиксы -ечк, -очк, -ёнок, -ёныш, -ыш, -к, -инк, -ёк. «Палочка-стукалочка», завершающая «детскую» цепочку образов, подводит итог, характерный для настроений позднего Иванова: жизнь и смерть героя лишь детская игра, трогательная, вызывающая жалость, но лишённая высокого смысла, пустяки.
Мотивы гибкости, удушения, витья, завязывания, сближающие образы змеёныша, ленточки, верёвочки, чулочка, продолжаются мотивом пленения, о-кутывания, о-дурманивания, о-глушения. Усиливается это впечатление и «внутренней формой слов» (А. А. Потебня): яблочко (семантическая основа в слове «яблоко», как и в словах «облако», «оболочка», – нечто обволакивающее, укрывающее со всех сторон), одеяльная («одеяло» – тот же смысл: одевающее, покрывающее). Педалируется такое ощущение употреблением префикса о- (о-дурь), имеющего то же значение обволакивания, а также звуковыми повторами гласной «О». Звук «Ш», заданный уже в ключевом слове «кукушечка» и повторяемый девять раз, во-первых, работает на создание суггестивного чувства, приглушённости, домашности, во-вторых, подчёркивает мотив одурманивания, оглушения.
В русской народной символике мотив пленения, привязывания, замыкания имеет символическое значение любовных уз. Узда, витьё, путы – символы супружеской или любовной связи. Таким образом, мотивы смерти и утраты, нагнетающиеся в первой строфе, обогащаются новым смыслом, находят своё развитие во второй строфе. Для героя просьба к кукушечке отозваться является скрытой, но проявленной на символическом и звуковом уровне мольбой удержать на этом свете силой своей женственности, слабости, любви. Однако уже в самом выборе адресата заложена бесплодность попыток лирического героя обрести спасение в «домашнем гнёздышке».
Для этого стихотворения очень важна звукопись. В первой и второй строфах, соответствующих первому эпизоду лирического сюжета, преобладают фонема «О» (12 раз), суггестивно утверждающая смысловую идею «обволакивания», «обхватывания», и фонема «У», выступающая анаграммой слова «кукушечка» (3 ударных плюс 7 безударных). В третьей строфе, соответствующей второму эпизоду, ведущая роль фонем «О» и «У» сохраняется, однако резко увеличивается частота употребления фонемы «А» (6 раз на фоне 5 раз в первых двух строфах). Фонема «А» является анаграммой слова «так» (рифмующегося с «четвертак»), ключевого для второго эпизода. Окончание десятой строки – «Проживём и так» – демонстрирует пассивное приятие трагических обстоятельств.
Как замечает современный исследователь, «ассонанс А в русской поэзии очень часто знаменует полюс лирического “я” в контексте целого». Личное «Я» героя не звучит в стихотворении, однако именно во втором эпизоде на него направлен фокус читательского внимания. Кроме того, фонема «А» проявляет ещё и звуковой облик слова «душа», которое не дано в стихотворении явно, но фонетически подготовлено повторами звуков «У» и «Ш». Значимый для стихотворения звуковой повтор нередко оказывается анаграмматическим заменителем того или иного ключевого слова. Так, в слове «подушечной», рифмующихся словах «задуши», «глуши», в завершающем слове «полушка» явно слышится слово «душа». И это тоже не случайно. Мотив гибнущей души, Психеи часто встречается у Иванова, начиная с «Распада атома». Даже в самом слове «кукушечка» подспудно и неполно, на звуковом уровне, но всё же достаточно явно проступает та же «душа». Звуки «У», «Ш», «О» и «А» несут важную смысловую нагрузку, а потому и являются самыми употребительными в этом стихотворении.
Аллитерационная структура стихотворения «Отзовись, кукушечка...» такова (значимостью обладают не менее чем троекратные повторы в пределах одной строки, а также повторы в маркированном положении, например повторяющиеся начальные звуки соседних слов):
I эпизод: 1) ккшчкчкш; 2) чкнкннкчк; 3) ннспсшнпспш; 4) кчнннк; 5) ссссс; 6) дддшш; 7) лчктклчклкчттк; 8) чкчкччк;
II эпизод: 9) тттт; 10) –; 11) ттт; 12) лчктклчклкчттк.
Второй лирический эпизод начинается с резкого усиления роли звука «Т» (в девятой и одиннадцатой строках), связанного с мотивом отказа («неТ»). Резко выделяется на фоне ярко аллитерационно окрашенного текста нейтральная в звуковом отношении десятая строка – таким образом подчёркивается «прозаичность», обыкновенность жизненной ситуации, в которой оказался лирический герой. Знаменательно, что аллитерационные повторы в основном заданы глухими звуками, знаменующими интонационную приглушённость, шёпот. Аллитерация «С» в четвёртой строке – развитие мотива «зова» – отзовиСь, пошевелиСь СпроСонок. Те же самые аллитерационные повторы «ЧК» (особенно интересна почти полная идентичность седьмой и двенадцатой строк), которые в первых строфах передавали чувства нежности и любви, в последней строфе знаменуют обесцененные жизненные ценности (палоЧКа-стукалоЧКа). Даже на фонетическом уровне Иванову удалось в один и тот же звуковой ряд вложить противоположные значения! Здесь действует своеобразный принцип подмены: согласные звуки, обусловленные обилием в тексте уменьшительно-ласкательных суффиксов и создающие у читателя чувство умилённости и домашнего тепла, не меняя своего фонетического обличия, оборачиваются аллитерациями, подтверждающими легковесность и пустоту бессмысленной жизни.
Контраст первого и второго лирических эпизодов выявляется и на уровне лексико-синтаксическом.
Первый эпизод организован семантически близкими словесными повторами – существительных (кукушечка, яблочко, змеёныш; ленточкой, верёвочкой, чулочком), прилагательных (кофе-чае-сахарный, одеяльной, подушечной), глаголов (отзовись, очухайся, пошевелись), призванных суггестивно усилить эмоциональный накал стихотворения.
Второй эпизод выстроен иначе. Первые две строки его («Отзовись, пожалуйста. Да нет – не отзовётся. Ну и делать нечего. Проживём и так») организованы совершенно традиционно, синтаксически нейтрально, что особенно выделяет их на фоне всего стихотворения. Поставленные на границе первой и второй части стихотворения, они выполняют роль «зеркала», в котором отражаются (преломляются) образные цепочки из первых строф. Последние строки («Из огня да в полымя. Где тонко, там и рвётся. Палочка-стукалочка, полушка-четвертак») обнаруживают синтаксический параллелизм с первой частью стихотворения, они организованы по тому же принципу словесных повторов, только в предпоследней строке нанизываются не отдельные слова, а более крупные семантические единицы. Однако при формальной схожести лирические эпизоды разительно отличаются, и на синтаксическом уровне мы наблюдаем тот же принцип подмены. Эмоциональная напряжённость, сгущенная атмосфера интимности и любовного ожидания первого эпизода во втором сменяется чувством опустошённости, повторяемости, обыденности и бесцельности происходящего. Благодаря отсутствию семантического и синтаксического «ядра» (которое присутствовало в первой части) эпизод рассыпается на разрозненные отрывки.
Стихотворение написано дольником – традиционно фольклорным размером. Фольклорное звучание стихотворения усиливается и некоторой «народностью» образов, троекратным анафорическим зачином, нанизыванием семантически связанных образов, употреблением пословиц. Трёхкратное анафорическое обращение, усиленное словесными повторами, подкреплённое синтаксическим параллелизмом, способствует нарастанию эмоционально-напряжённой интонации «вопрошания». Своего апогея она достигает в самом начале третьей строфы. После противительного союза «но» наблюдается резкий интонационный спад. Песенная, напевная интонация первого эпизода резко контрастирует с прозаически-разговорной интонацией второго, при сохранении, однако, синтаксического параллелизма, поддерживающего напевность, оказывающуюся уже мнимой, противоречащей сниженному, «опустошённому» эмоциональному тону.
В стихотворении «Отзовись, кукушечка...», проговариваемом «сниженным» голосом разочаровавшегося поэта, при внимательном вслушивании проявляется скрытый от поверхностного взгляда спор лирического героя с самим собой, утверждающим ценности жизни и любви. Молчащая кукушечка оборачивается символом недостижимого бессмертия души. За «пустяками» угадывается «вечность». За приземлёнными подробностями – идеальный пласт человеческого существования. Всем своим строем стихотворение призвано передавать ощущение двойственности, разорванности бытия, и трещина эта, вполне согласуясь с мировой поэтической традицией, проходит через «Я» автора.
«С музыкальной точки зрения это стихотворение влюблённо-нежное, иногда до приторности – “нежности последыш”, “нелепости приёмыш” – ведь даже эти “не” и “ле” пропеты со слезой и любовью (хотя и отчасти уравновешены змеиными “ыш”). А самое главное – весь мелодический строй пропитан любовью и нежностью. И красотой. Как, впрочем, во всех стихах Георгия Иванова. Важно, что в поздних стихах Георгия Иванова дарованная ему от природы отвлечённая красота стиховой музыки органически слилась со звуками жизни и, соединённая с поистине рентгеновской проницательностью “таланта двойного зрения”, стала музыкой бытия. Кстати, несмотря ни на что, – “прекрасной”» [Блолычев И. О стихотворении Георгия Иванова «Отзовись, кукушечка...» // Георгий Иванов. Новые исследования и материалы. М. : Литературный ин-т им. М. Горького, 2021. С. 118].